– Почему ты так резко отреагировала на мои слова при нашей прошлой встрече?

Ширин тянет к подбородку уголок своей пестрой шали, не сводя с меня глаз.

На мое упорное молчание она задает один вопрос за другим:

– Тяжело об этом думать? Может быть, станет легче, если об этом поговорить?

Я вздыхаю. Не знаю, зачем я сюда пришла. Я могла бы снова притвориться больной, дико протестовать или сопротивляться.

– Тебе знакомо такое понятие – «любитель острых ощущений»?

Скрестив руки на груди, я смотрю в одну точку за спиной Ширин. Пусть не думает, что все хорошо и супер. Она обещала отказаться от предубеждений против меня и тут же сделала вывод, что я говорю о Крисе, когда я спросила о мании контроля.

– Ученые обнаружили, что некоторым людям требуются особенные стимулы, чтобы испытать удовольствие. Их обычно называют «любителями острых ощущений», – говорит она. – Например, некоторые занимаются экстремальными видами спорта – альпинизмом или прыгают с тарзанки. Но бывает и так, что человек ищет рискованных отношений и хорошо себя чувствует в состоянии конфликта.

Я напускаю на себя равнодушный вид, хотя, конечно же, слушаю навострив уши.

– С ним все было так увлекательно, да? С Кристофером Ольсеном.

На этот раз она произносит его имя значительно осторожнее – сидит с прямой спиной, вероятно держа палец на кнопке тревоги.

– Ну хватит уже, – вздыхаю я.

– Ведь ты любишь острые ощущения, не так ли?

Я громко фыркаю.

– Мне нравится, как ты анализируешь. Правда. Если мне когда-нибудь понадобится психотерапевт, я сразу же позвоню тебе.

Теперь я смотрю ей прямо в глаза.

– Твой юмор… – произносит она.

– Защитный механизм, правда?

Она не отвечает.

«Наконец-то, – думаю я. – Наконец-то она от меня отстала».

Вернувшись к себе в камеру, я лежу, растянувшись на кровати, и разглядываю пятно на потолке, пока оно не начинает расти, оживает и превращается в оптическую иллюзию с тусклыми узорами.

Я думаю о Крисе. Вероятно, что-то все же есть в этих разговорах Ширин о химических процессах в мозгу, чувствах и потребности в стимулах. Но что все это означает – что мне не в чем себя упрекнуть? В конечном счете каждый человек несет ответственность за свои поступки, разве нет? Дофамин, серотонин и адреналин к ответу не призовешь. Смягчающие обстоятельства? Не знаю.

Я знала, кто такой Крис Ольсен. Должна была бы догадаться.

Импульсы и чувства – субстанции недолговечные. Мне всегда казалось, что любовь – это нечто другое, осознанный выбор. Влюбленность вспыхивает и гаснет. Обычным октябрьским днем я могу влюбиться хоть десять раз подряд. Но я решила не влюбляться в Криса. Или все же влюбилась? Да и есть ли выбор?

Почему внутри все начинает болеть, когда я думаю об этом?

Все возвращается. Растерянность, отвращение.

Предательство.

Когда я думаю об Амине, кажется, что кожа начинает трескаться. Горе и чувство вины нарастают, и меня подташнивает, словно укачало в машине.

Я думаю об Эстер Гринвуд и Холдене Колфилде. Можно ли вообще прожить жизнь и не рехнуться?

К приходу Винни-Пуха я совершенно не готова. Я подскакиваю, сажусь на край кровати, закрываю лицо руками, чтобы он не видел моих слез.

– Что такое? – спрашивает он, ставя на стол свой кожаный портфель.

– Ничего, – бормочу я. – Просто устала.

Он наклоняется вперед и кладет мне на плечо свою надежную руку.

Я медленно поворачиваю к нему лицо и даю волю слезам.