49
Винни-Пух притаскивает мне книгу, в которой триста страниц. Плотный текст без диалогов. Я с жадным любопытством перелистываю страницы. Читаю первую фразу: «Стояло странное удушливое лето – то лето, когда супругов Розенберг отправили на электрический стул, а я не знала, что делаю в Нью-Йорке».
Полгода назад я просто рассмеялась бы. Если бы учитель принес мне книгу пятидесятилетней давности с длинными предложениями и намеками, которых я не понимаю, я сочла бы это неудачной шуткой. Даже если бы у учителя была челка а-ля Тинтин, вид как у певца из молодежной группы и прозвище Винни-Пух.
Правда, Винни-Пухом его зову только я, но все же.
Даже не вспомню, когда я в последний раз прочла целую книгу. Мне как-то не удается сосредоточиться. После нескольких минут мысли улетают прочь, я забываю, что прочла, и приходится начинать сначала. Но здесь все совсем по-другому. Мне так не хватает чего-нибудь, что могло бы хоть на время отвлечь меня от моих размышлений. Я так устала от самой себя.
– Как тебе удалось уговорить прокурора?
– Это оказалось непросто. Ей обязательно было знать, что это за книга, какова цель чтения, связь с курсом и все такое. Но в конце концов все же удалось.
– Спасибо, Винни-Пух!
Он улыбается, вид у него довольный. Его не раздражает, что я зову его Винни-Пухом. Когда он представился мне как Бьёрн, я спросила, есть ли у него уменьшительно-ласкательное прозвище.
– Нет, я Бьёрн, – ответил он.
– Только Бьёрн?
И я твердо решила дать ему прозвище. Обожаю прозвища. В младших классах меня называли Звездой, узнав, что означает мое имя, но вскоре это уже стало звучать слишком пафосно. Амину я часто называла Мини – пока папа не сказал, что Дино это не нравится. Этому человеку по любому поводу надо иметь собственное мнение! Сам он называет Амину «мой питбуль».
Но Винни-Пух и вправду похож на Винни-Пуха – мягкий, симпатичный, с круглыми щечками. Интересно, скучала бы я по нему, если бы мы познакомились в другой ситуации? Если бы мы находились где-то в другом месте? Если бы не камера, и запах, и мысли, разрывающие мозг на тысячу частей? Вероятно, нет. Если бы я встретила Винни-Пуха летним вечером на веранде ресторана, то, скорее всего, даже не обратила бы на него внимания.
Теперь же я пододвигаюсь так близко, как это только возможно, – чтобы он ничего себе не вообразил и не начал говорить о сексуальных посягательствах.
– А что это за книга? – спрашиваю я, пробегая глазами текст на задней стороне обложки.
– Классика феминизма.
Я приподнимаю бровь.
– Попробуй. Думаю, она тебе понравится.
В передвижном киоске я покупаю большую колу и два «Дайма». Охранница, которая запирает меня, – новичок. Видимо, одна из тех бесконечных работников на лето, которые то появляются, то исчезают во время отпусков. Она с ужасом смотрит на меня, когда я возвращаюсь к своим девяти метрам запаха. Новенькая стоит в дверях, и я чувствую, как ее взгляд ползет по мне, будто перепуганный червяк.
– Что такое, черт подери? – спрашиваю я.
Ее голова откидывается назад. Глаза широко распахнуты.
Она выглядит как самая обычная девушка. Из тех, что окончили школу с хорошими оценками, покупают одежду в «Nelly» и «Vero Moda» и любят тексты Хокана Хельстрёма, потому что он точно знает, как обстоят дела. В другой жизни мы с ней наверняка подружились бы.
– Ничего, – отвечает она, прикрывая лицо рукой. – Ничего.
Потом она громыхает ключами, все больше нервничая. Когда замок защелкивается, я кидаюсь на кровать в полный рост, уткнувшись в книгу, набив рот шоколадом и колой. Наконец-то мне удастся хоть ненадолго сбежать от самой себя. Благодаря книге в моем сознании открывается совсем иной мир, и я с головой окунаюсь в него. Мне не хочется возвращаться назад, к этой трижды проклятой камере.
Когда я читаю, то даже запаха не ощущаю.
На следующее утро Винни-Пух приходит снова.
– Я дочитала. Что теперь – написать рецензию?
Я кидаю книгу на кровать, и у Винни-Пуха такое лицо, словно я уронила ее ему на ногу.
– Что? Уже?
Я пожимаю плечами.
– Ну и как? Тебе понравилось?
– Жутко депрессивная книга.
– Что правда, то правда.
Лицо Винни-Пуха выражает чувство вины.
Не понимаю, почему я не скажу все как есть – что книга мне ужасно понравилась, что она вызвала у меня грусть и ярость, но я ничего не имею против того, чтобы грустить и злиться. Мне нужны чувства. Никогда не простила бы Винни-Пуху, если бы он притащил мне дешевую мелодраму с хорошим концом.
– Ну так как, написать мне рецензию?
Винни-Пух смеется. Сейчас он более всего смахивает на верблюда.
– Написать рецензию? Такое у тебя представление об уроке шведского языка?
Не понимаю, что он имеет в виду. Что плохого в рецензиях?
– Ты можешь достать мне еще книг? – спрашиваю я. – Одной ведь мало, если я хочу получить оценку в аттестат.
Улыбка от уха до уха. Теперь он и вправду выглядит как мечта любой тещи – когда вот так улыбается, когда исчезает верблюжий смех. Маме он наверняка понравился бы. Конечно, если бы он был лет на десять моложе.
– Ясное дело, я достану тебе еще книг.
– Отлично.
Он садится за стол, кладет свои папки и открывает молнию на своем совсем не маскулинном пенале, украшенном зверюшками всех цветов радуги.
От него так вкусно пахнет. Никакого тяжелого мужского запаха, это не одеколон. Мне кажется, это и не мыло. Какой-то слабый ополаскиватель? От него пахнет человеком.
Внезапно по щекам начинают катиться слезы. Не могу объяснить почему. Кажется, мысль коснулась чего-то, что обожгло меня изнутри. Я прижимаю ладони к лицу – кожа горит, ее словно жжет огнем. Мысли обращаются к Эстер из «Стеклянного колпака», попавшей в сумасшедший дом.
– Как ты? – спрашивает Винни-Пух мягким голосом.
Ответить невозможно. Что бы я ни сказала, это будет звучать жалко, даже непонятно. И эгоистично. Моя жизнь загублена. Крис мертв, я все испортила. Как я смогу снова смотреть в глаза маме с папой? Решения нет, только бегство.
– Я хочу, чтобы ты ушел, – говорю я Винни-Пуху.
Я заслуживаю лишь темноты.
