Должна признаться в одной вещи. Я искренне верила, что шведская пенитенциарная система – это нечто вроде сети отелей. Что сидение за решеткой в этой стране не особо похоже на наказание. Я думала, что это как досуговый центр, где можно расслабиться, поваляться в постели, посмотреть сериалы, поесть приличную еду и не париться.

В гимназии я как-то сказала, что не понимаю, откуда в Швеции берутся бездомные, и что я предпочла бы сидеть в тюрьме, чем ночевать на улице.

В тюрьме я не сидела, но после шести недель в изоляторе я никогда больше не скажу, что готова снова оказаться за решеткой или что это похоже на отель.

Моя комната размером девять квадратных метров. Они называют это комнатой, потому что «камера» звучит слишком уныло. Она меньше, чем обычная шведская теплица. Здесь помещается кровать, письменный стол, стул и книжная полка, унитаз и раковина.

Я не хочу, чтобы меня жалели. Я оказалась здесь по конкретному поводу, и я не жертва. У меня все болит, я похудела, мысли мучают меня, как звон в ушах. Но жалеть меня не надо. Какого черта! В средней школе у меня было любимое выражение, к которому я часто прибегала и которое сейчас актуально, как никогда: ел волк коровку – кушай и веревку.

Раз в день здесь выпускают подышать воздухом. Если повезет. Иногда не хватает сотрудников, а порой не удается скоординировать доставку к лифту. Иногда они просто забивают, как мне кажется.

На крыше расположено нечто вроде места для выгула собак. Здесь можно только ходить туда-сюда или кругами. Ну так что ж? Все же перерыв, смена обстановки. На некоторое время можно освободиться от запаха и затхлости. Но от мыслей и тяжести в животе все равно никуда не денешься.

Однажды вечером шел такой дождь – словно огромные гвозди сыпались с неба, но я все равно ходила по крыше. Взад-вперед. Плевать, что я застудила себе все на свете, что дождь хлестал меня по щекам. Все, что отличается от сидения или лежания на кровати, имеет ценность.

Ясное дело, именно поэтому я стала брать уроки шведского. Английским и математикой я тоже с удовольствием бы позанималась – да чем угодно, но нельзя заниматься по тем предметам, по которым у тебя уже есть оценки в аттестате. Спасибо тебе, совушка Бим, что ты не поставила мне оценку по шведскому! Без Винни-Пуха я бы тут просто спятила.

Радио, телевизор, Интернет? Ни малейших шансов. Полная изоляция. Мне нельзя ни слышать, ни смотреть, ни читать ничего, что не имеет прямого отношения к моему делу – типа решения о содержании под стражей, постановления суда и прочее развлекательное чтиво. Никаких комиксов, никакой музыки, ни единой эсэмэски. Мне нельзя звонить или принимать звонки, а единственный человек, которому разрешено меня навещать, – это мой адвокат.

Три раза в неделю приезжает вагончик-киоск, и тогда я запихиваю в себя две тысячи калорий «Дайма» и колы. Сахар – недооцененный наркотик, к тому же единственный, который тут можно достать.

Просто невероятно, как можно ждать того момента, когда два незнакомых человека отопрут замок и войдут с едой на подносе. В первые дни я чуть не плакала от радости. Просто от вида другого человека во всем теле возникало чувство восторга. Я соскакивала с кровати и была готова буквально броситься им на шею, а потом забрасывала их вопросами обо всем на свете, только бы они не уходили.

Едва я остаюсь одна, в голове снова начинают роиться мысли. Возвращается запах.

Когда я пробыла тут два дня, меня отправили к психологу.

– Я же не просила психолога, – сказала я охраннику.

Он уставился на меня так, словно я была пятном грязи, которое пропустили уборщики:

– Это не повредит.

Кажется, его зовут Йимми. У него на самом кончике подбородка такая мерзкая козлиная бороденка, напоминающая жесткие волосы на лобке, и холодные как лед голубые глаза. На сто процентов уверена, что видела его в «Этажах» или каком-то другом ночном клубе.

Охранников можно легко разделить на две группы. Первая: те, кто считает, что это просто работа, как любая другая, приносящая раз в месяц некую сумму на счет. По-видимому, изолятор для них – всего лишь временная остановка в поисках более интересного или более высокооплачиваемого занятия. Вторая: те, кто наслаждается властью. Вероятно, их прокатили в полицейскую академию – скорее всего, завернул психолог. Они обожают насилие, а на заключенных смотрят как на вшей.

Различать их начинаешь очень скоро. Хотя у многих из них одинаково холодный взгляд, существует принципиальная разница между равнодушием и презрением.

Йимми явно из тех, кто одержим властью. Есть что-то особенное в том, как он на тебя смотрит. Как бы снизу вверх и одновременно сверху вниз. Словно он думает, что он лучше и приличнее тебя, хотя в глубине души понимает, что все на самом деле наоборот, и это доводит его до безумия. Он проводит слишком много времени в спортивном зале. Бицепсы у него больше ляжек, а такая шея лучше смотрелась бы у быка. Меня так и подмывает проверить, может ли он опустить руки по бокам.

На все вопросы он отвечает новыми вопросами.

Мне хочется просто заорать ему в лицо.

Если кому-то из нас и нужен психолог, то точно не мне.

По поводу психологов у меня есть своя теория. Не стану утверждать, что она применима ко всем, но я все же немало психологов повидала за все эти годы и пока не встречала исключений.

Дело обстоит так. Если человек учился пять-шесть лет и его постоянно кормили всякими моделями объяснения человеческого поведения и диагнозами, то, мне кажется, довольно неизбежно, что человек начинает применять свои знания. Иначе было бы странно. Стало быть, он идет и встречает людей – клиентов, пациентов или кого-то там еще – с убеждением, что можно объяснить, почему люди такие, какие они есть, и поступают так, как они поступают. Работа психологов – запихнуть нас в свои шаблоны.

Предложение: делать наоборот!

Причина: каждый человек уникален.

Все эти психологи, которые появлялись и исчезали. Что толку? Все эти опросники и тесты на личностные качества. Первое, что они ищут, – конечно же, трудное детство. Похоже, сокровенная мечта каждого психолога – найти заблудшую душу с кучей жутких воспоминаний детства, загнанных в подсознание.

Ужас всех этих диагнозов, которыми они жонглируют, – в каждом из них узнаёшь себя. Нет ни одного теста на психические нарушения, в котором ты не поставил бы «да» хотя бы в нескольких пунктах.

Некоторое время я сильно всем этим увлекалась. Поскольку все считали, что со мной что-то не так, даже моя семья – да, более всех моя семья, – я пыталась выяснить, в чем же дело. Повсюду я читала, что было бы легче найти этикетку, назвать свой дефект конкретным именем и знать, что есть много других людей, живущих с той же проблемой.

Поначалу я думала, что у меня синдром дефицита внимания и гиперактивности, потом – пограничное расстройство личности, шизоидное расстройство, биполярное аффективное расстройство.

И наконец я пришла к выводу, что все это фигня.

Я такова, какова я есть. Диагноз: Стелла.

У меня масса заскоков, я не отрицаю. Нормальной меня никак не назовешь. Мой мозг подставляет меня двадцать четыре часа в сутки. Но мне не надо для этого иного имени, чем мое собственное. Я Стелла Сандель. Если у кого-то со мной проблемы, то пусть он и принимает лекарство.

Не секрет также, что у самих психологов часто бывают психические проблемы. Если у них изначально их нет, то потом эти проблемы появляются. Кто угодно спятит, если начитается Фрейда.

Именно изучая все это, я заинтересовалась психопатами. Можно сказать, что я застряла на этой теме. Иметь хобби полезно, и для меня на смену гандболу пришла психопатия.

У всех психологов, с которыми я сталкивалась до того, как попасть в изолятор, было нечто общее. Большинство из них – женщины, многие рыжеволосые, с особым встревоженным взглядом, нередко одетые как учительница музыки в средней школе. На удивление многие говорили на смоландском диалекте.

Поэтому, когда охранник Йимми отводит меня в кабинет психолога, мне не удается скрыть свое изумление.

– Привет, Стелла. Меня зовут Ширин, – произносит девушка, протягивая руку.

Она темненькая и симпатичная, с двумя строгими косичками – восточный вариант принцессы Леи.

– Мне не нужен психолог, – говорю я.

На самом деле я подготовила гневную речь, украшенную такими сочными выражениями, как нарушение неприкосновенности частной жизни и злоупотребление властью, – все это хорошо срабатывает на пугливых государственных служащих, которые тебя недооценивали. Но Ширин сидит совершенно спокойно, словно собачка Леди на свидании в диснеевском мультике, и я не могу заставить себя повысить голос.

– Все в порядке, – говорит она. – Я понимаю, что ты чувствуешь внутреннее сопротивление, но я встречаюсь со всеми молодыми людьми, находящимися здесь, в течение часа в неделю. Это не мое решение.

Она сердечно улыбается мне. Вправду добрая и милая – такими бывают разве что пожилые тетушки и щенки.

– В общем, ничего личного, – подчеркиваю я. – Ты наверняка очень хороший психолог. Просто я уже очень со многими пообщалась.

– Понимаю, – отвечает Ширин. – Я и не обижаюсь.

После этого наступает молчание – тишина, которой я не выношу. Ширин с улыбкой сидит напротив меня, смотрит на меня своим приветливым взглядом.

– Так вы собираетесь меня принуждать? Будем сидеть вот так час в неделю и смотреть друг на друга?

– Как ты пожелаешь, Стелла. Если захочешь поговорить, я с удовольствием.

Я поднимаю глаза к небу. Не собираюсь разговаривать, какими бы мягкими ни были ее карие глаза и как бы ни напоминала она собачку Леди. Что я скажу? Никогда никому не смогу рассказать, что мне пришлось пережить. Никто не поймет. Я сама с трудом понимаю.

Начинается игра в молчанку.

Мы сидим и смотрим друг на друга. Время от времени Ширин задает вопрос, на который я не отвечаю: «Как ты себя тут чувствуешь? Удалось тебе пообщаться с семьей? Как у тебя со сном?» Час пролетает невероятно быстро – у меня даже закрадываются сомнения, что она жульничает со временем.

– Ну что, тогда, может быть, увидимся на следующей неделе, – говорит она и встает, чтобы позвать охранников.

– Наверняка, – отвечаю я, после чего Йимми встречает меня у дверей и ведет по коридору, как козу или корову.

Запуская меня в мою комнату, он смотрит на меня ледяным взглядом.

Я ненавижу одиночество. Оно меня пугает. Здесь, в изоляторе, все наваливается такой тяжестью. Никуда не скрыться от мыслей и чувств, когда Йимми поворачивает ключ в замке и оставляет меня наедине со стенами и с запахом. В голове словно буря завывает. Меня вот-вот разорвет на части.

Не уверена, стоит ли оно того. Смогу ли я все это пережить. Знаю, что многие не вышли отсюда живыми.