35
Когда в тот вечер я вернулся домой, Ульрика стояла в спальне и смотрела в окно. Мои мысли едва ворочались в голове. Все мышцы болели, словно я покорил гору.
– На что ты смотришь? – спросил я.
Она не ответила. Обняв ее за талию, я увидел на ее лице тени – словно бы слезы проложили бороздки на щеках, высушили губы.
– Любимая, – прошептал я.
– Где ты был?
Голос ее дрожал.
Я пояснил, что с работы меня отправили домой, уговорив остаться на больничном еще неделю. Ульрика никак не отреагировала. Ее глаза казались пустыми и безжизненными. За окном была лишь темнота. Черная непроглядная тьма.
– Ты ведь слышала об Иове? – спросил я.
– Имя знакомое. – Я прижался подбородком к ее плечу, она вздрогнула и обернулась. – Ты ведь не можешь всерьез верить, что все это – испытание, посланное нам Богом?
Я не знал, что ответить.
– Иов был самым праведным человеком на земле, – сказал я. – Но лукавый заявил, что легко верить в Бога, когда у тебя все так хорошо, как у Иова.
– Лукавый?
– Так сказано в Библии. Имеется в виду Сатана.
Несмотря на все несчастья, я разглядел на лице жены подобие улыбки.
– Как у адвоката, у меня нет возражений по этому пункту.
Когда я пересказал ей предание об Иове – как Господь позволил лукавому отнять у того все, чем он владел, убить его скотину и его десятерых детей, сделав его самого тяжелобольным, Ульрика кивнула.
– Стало быть, ты Иов? – сказала она.
Трудно было понять, шутит она или говорит это с презрением.
– Разумеется, нет. Жена Иова считала, что он должен был бы отвернуться от Бога после всех несчастий, случившихся с ним. И знаешь, что ответил Иов?
– Нет. Что же сказал Иов?
– Он ответил, что если мы берем от Бога все доброе, то должны принимать и злое.
Ульрика усмехнулась. Я не совсем понял, что это значило.
Затем она вздохнула:
– Мы не сможем тут оставаться.
– Что?
Ульрика смотрела мимо меня, снова устремив взгляд в окно.
– Ты видел сегодняшние новости в Сети?
– Да, мама звонила.
– Лунд – город маленький. Большинство знает, кто мы такие.
Мы продолжали стоять, глядя в темноту.
– Ну зачем же так драматизировать? – проговорил я.
– Ты даже не представляешь себе. Я столько раз с этим сталкивалась. Людям приходилось бежать, все побросав, и начинать жизнь с нуля в другом месте.
– Так ты думаешь, что Стеллу осудят?
Она взглянула на меня так, словно я ребенок, которого она вынуждена разочаровать:
– Возможно, суд первой инстанции ее оправдает. Пока рано строить догадки. Но это, собственно говоря, не имеет значения. Людской суд куда суровее. И народу вообще наплевать на выводы суда.
С этим я не мог согласиться:
– Ты все же преувеличиваешь.
– Вовсе нет. Неделя в изоляторе – и в глазах окружающих ты уже преступник. Даже если Стеллу оправдают, у тех, кто ее знает, навсегда останется зерно сомнений. Во всяком случае, если за это преступление не осудят никого другого.
Звучало это цинично. Возможно, сказывался горький опыт двадцати лет работы адвокатом по уголовным делам. И наверняка в ее рассуждениях была доля истины. Достаточно спросить самого себя: сколько раз я не воспринимал как данность, что подозреваемый виновен, хотя суд пришел к противоположному выводу? Если Стеллу оправдают, но никого другого не осудят за это преступление, многие, безусловно, усомнятся в ее невиновности.
– Ты серьезно? Ты хочешь, чтобы мы уехали из Лунда?
Ульрика кивнула:
– Микаэль предложил мне одно дело в Стокгольме.
– Микаэль?
– Блумберг.
Я несколько раз сморгнул:
– А что за дело?
– У него есть для меня работа – большой процесс, который займет немало времени, несколько месяцев. Мы сможем жить в служебной квартире нашего адвокатского бюро в центре города, пока не подыщем себе что-нибудь свое.
– Переезжать?
Она обняла меня за шею:
– Если мы останемся в этом городе, нам будет только хуже.
От тепла ее рук я размягчился:
– А как же Стелла?
– Само собой, она поедет с нами. Пока не отправится в свое азиатское путешествие.
– Но она сидит под замком.
– После суда, – уточнила Ульрика, уткнувшись носом мне в шею.
– После?..
– Конкретно сейчас мы ничего не можем сделать. Скорее всего, дело дойдет до суда.
– Ты так думаешь?
Я завертелся, но Ульрика крепко обняла меня, прижав мою щеку к своей груди.
– Мы знаем, что она невиновна, – сказал я.
– Дорогой, мы ничего не знаем.
– Что ты имеешь в виду?
Я высвободился из ее объятий. Ульрика казалась невыносимо бессильной. Все это, по-видимому, измотало нас куда больше, чем я мог предполагать.
– У нее алиби! – воскликнул я. – У Стеллы есть алиби!
Ульрика протянула ко мне руку:
– Дорогой мой, я тоже не спала, когда Стелла вернулась домой в пятницу вечером. Я прекрасно знаю, во сколько это было.
Во мне что-то оборвалось. Почему она ничего мне не сказала? Все это время она знала, что я лгу полиции.
А что еще ей известно? Я подумал о запятнанной блузке и телефоне.
– Что произошло с телефоном Стеллы?
– О чем ты?
– Я думал, что полиция конфисковала его, но у них его нет. Что ты с ним сделала?
– Я… я…
Она посмотрела на меня отсутствующим взглядом. Я чувствовал себя одиноким и всеми покинутым – мне пришлось сдерживаться, чтобы не произнести слов, о которых потом придется пожалеть.
– Что ты сделала с телефоном? – снова спросил я.
Она провела рукой по моей щеке:
– Телефона нет.
Я охнул. Что она натворила? Выбросила его? Если это всплывет, ее карьера навсегда загублена.
– Чем закончилась история с Иовом? – тихо спросила она.
– Она закончилась счастливо. Бог послал ему десять новых детей.
Я выдавил из себя улыбку, и Ульрика поцеловала меня.
– Мы должны держаться вместе, мой дорогой, – сказала она. – Ты, я и Стелла. Мы должны поддерживать друг друга.
Меня не покидало острое чувство, будто она что-то от меня скрывает. Даже моя жена.
