25
Во второй половине дня в среду мы снова явились в городской суд. Ульрика прошла впереди меня через металлодетектор на входе. Когда же настала моя очередь, рамка начала пищать и мигать. Все глаза обратились ко мне, но охранник быстро обнаружил, что я забыл снять цепочку.
Микаэль Блумберг едва успел поздороваться с нами в коридоре. На лбу у него выступили бисеринки пота, узел на галстуке был завязан небрежно. Действительно ли он тот человек, который в состоянии защитить Стеллу?
Ноги не слушались меня, когда я входил в зал суда. Стелла уже сидела там – сзади она выглядела как самая обычная девушка, у которой вся жизнь впереди. Только увидев ее остановившийся взгляд, я вернулся к реальности. Все это было совершенно дико.
Началось заседание, и на этот раз никто из сторон не потребовал слушания при закрытых дверях. Слово взяла прокурор Йенни Янсдоттер. Она говорила быстро, не колеблясь:
– На основании новых улик, обнаруженных следствием, степень подозрения в отношении Стеллы Сандель повысилась.
Я не сводил глаз со Стеллы. Так ужасно, что она сидит всего в нескольких метрах от меня, а я даже не могу с ней поговорить. Мне хотелось лишь одного – обнять мою любимую девочку.
По данным лаборатории, отпечаток подошвы, обнаруженный экспертами рядом с местом убийства, соответствует тому типу обуви, который был на Стелле, когда ее задержали. Однако не удалось с уверенностью констатировать, что след оставлен именно туфлями Стеллы.
Кроме того, анализ установил, что на теле жертвы имеются отчетливые следы капсаицина, что с большой вероятностью означает, что Кристофер Ольсен подвергся воздействию так называемого перцового баллончика.
– Несколько коллег Стеллы на допросе показали, что Стелла всегда носила с собой в сумочке перцовый баллончик, – продолжала прокурор.
Это звучало нелепо. Зачем Стелле таскать с собой какой-то баллончик?
Кроме того, экспертам полиции удалось обнаружить множество следов пребывания Стеллы в квартире Кристофера Ольсена на Пилегатан. Волосы, отслоившиеся чешуйки кожи и волокна ткани.
– Стелла не смогла дать никакого объяснения этим уликам и связно рассказать, что она делала в тот вечер, когда произошло убийство.
Ульрика взяла меня за руку, но я не смел поднять на нее глаз.
Прокурор сообщила, что они ожидают отчета судебно-медицинской экспертизы, чтобы детально восстановить ход событий.
Меня не покидало ощущение, что нас снимают для какого-то сериала. Несмотря на юридическую карьеру жены, я лишь несколько раз бывал на заседаниях суда и даже тогда воспринимал все это как своего рода представление, происходящее на сцене перед публикой в течение ограниченного времени. Примерно как свадьба или похороны. И только когда действо непосредственно задевает тебя, оно перестает быть театром. Речь идет о твоей жизни. О твоей семье.
– В компьютере Кристофера Ольсена, – продолжила прокурор, вытащив стопку бумаг, – обнаружено также большое количество сообщений в чате между Ольсеном и Стеллой Сандель. Эта переписка свидетельствует о том, что Стелла и Кристофер знали друг друга и, с большой вероятностью, состояли в интимных отношениях.
Меня начало подташнивать. В сознании вспыхивали страшные картины.
Когда Блумбергу предоставили слово, он не высказал практически никаких возражений, и судья объявил, что суд удаляется на совещание. На этот раз охранники повели Стеллу из зала суда прямо в следственный изолятор в подвальном этаже. Когда дверь за ними закрывалась, Стелла ни разу не обернулась.
– Почему она не протестует? – спросил я Ульрику. – Почему позволяет так с ней обращаться?
Казалось, Стелла все принимает. Словно она тоже участвует в этом шоу.
– Она мало что может сделать, – ответила Ульрика. – Наверное, она тоже в шоке, как и мы.
О других вариантах я даже не хотел думать.
Через десять минут нас пригласили обратно в зал, и судья провозгласил, что суд постановил заключить Стеллу под стражу как обоснованно подозреваемую в убийстве.
Мы отправились прямиком в контору Микаэля Блумберга на улице Клостергатан. Звездный адвокат тяжелыми шагами ходил туда-сюда по скрипучему полу, во взгляде сквозила тревога.
– Скандально убогое расследование. Похоже, и Янсдоттер, и полиция зациклились на Стелле.
– Почему ты ничего не сказал в суде? – спросил я.
Блумберг резко остановился:
– Что ты имеешь в виду?
Он обернулся к Ульрике, словно она, а не я высказалась по поводу его поведения.
– Почему ты все это проглотил? – спросил я. – Ты ведь должен был протестовать! У нее алиби! Почему ты ничего не сказал о ее алиби?
Блумберг сделал неопределенный жест рукой:
– В данный момент это ничего бы не дало. Слишком много улик указывают на Стеллу, и к тому же судмедэксперты пока не установили точного момента смерти.
– А свидетельница? – спросил я. – Мю Сенневаль. Она слышала под окном крики около часу ночи.
Блумберг взглянул на Ульрику.
– Правда, это так и есть, – подтвердила моя жена. – Микаэль, что нам известно об этой Мю Сенневаль?
Блумберг опустился за свой стол.
– Это не самый надежный свидетель. Мю Сенневаль проводит всю жизнь у окна. В самом буквальном смысле слова. Она выходит только за едой и на беседы с психотерапевтом, в остальное время сидит у окна и шпионит за соседями. Как никто другой, знает обо всем, что происходит в квартале.
– Похоже, она прекрасный свидетель, – проговорил я.
На самом деле я знал, что это неправда.
– Да нет, эта девушка просто воплощение психического нездоровья. У нее все фобии и неврозы, какие только бывают.
Это я мог себе представить.
– Но ведь это не имеет отношения к делу?
– Как знать, – проговорил Блумберг.
– А как обстоят дела с бывшей сожительницей Ольсена? – спросила Ульрика. – Удалось откопать про нее что-нибудь новенькое?
«Откопать»? Слово-то какое неприятное. У меня невольно возникли ассоциации со сплетнями и с клеветой, желтой прессой. Словно мы любой ценой должны были найти козла отпущения.
– Думаю, именно на нее нам следует сделать ставку, – сказал Блумберг. – Линда Лукинд.
– Ее так зовут?
Блумберг придвинул к себе бумагу на столе:
– Именно. Линда Лукинд, Тульгатан, десять.
– Вы поговорили с ней? – спросила Ульрика.
– Она не из болтливых. Утверждает, что уже все рассказала полиции и прокурору, но ей никто не верит. Я пытался получить протоколы предварительного следствия, пока, правда, безуспешно. Но это мы решим. Придется действовать через суд.
– Сколько времени все это займет? – спросил я.
Блумберг защелкал своей ручкой.
– Успокойся, – сказала Ульрика и погладила меня по руке.
– Успокойся? В каком смысле? Если у этой Лукинд есть мотивы, все заинтересованы в том, чтобы ее допросить! Ведь полиция должна работать объективно, разве нет?
– Полиция ее допросила, – ответил Блумберг и отбросил ручку. – В порядке ознакомления.
– Этого явно недостаточно, – сказал я; Блумберг встревоженно глянул на Ульрику. – И когда нам разрешат увидеться со Стеллой? Мы должны поговорить с нашей дочерью!
Я уже готов был вскочить со стула.
– Стелле не разрешается общаться ни с кем, кроме меня, – произнес Блумберг.
– Ей всего лишь девятнадцать, – сказал я.
– К сожалению, возраст роли не играет.
– Она ребенок!
Я не собирался кричать. Просто так получилось. Кулаки сжались, и Ульрика крепко схватила меня за запястье.
– В глазах закона – нет, – осторожно произнес Блумберг.
– Плевать мне на законы. Я хочу видеть свою дочь!
В ушах у меня зашумело. Даже огромный, похожий на медведя Блумберг выглядел слегка испуганным, когда я вырвался из рук Ульрики и вскочил со стула.
– Сделай так, чтобы Стелла все рассказала полиции. Больше никаких тайн и неприятных неожиданностей. Невиновный не станет лгать.
