Низкие каменные стены отделяли друг от друга три общинных поля, принадлежащих деревням Гамель, Трейк и Сейам, чьи границы сходились у древнего обелиска, который все называли просто «Пограничный Столб». Возле него селяне решали мелкие споры, иногда дракой, а иногда состязанием в мастерстве. Здесь же собирались старейшины трех деревень, чтобы разобраться с более серьезными проблемами. Дважды за последнюю сотню лет на этом месте происходили настоящие сражения: сначала Гамель и Трейк объединились против Сейама, а потом уже Сейам заключил союз с Гамелем против Трейка.

Каждую весну пахари останавливались на приличном расстоянии от Пограничного Столба, чтобы ненароком не потревожить костей павших здесь односельчан и противников. В результате вокруг обелиска незаметно появилась рощица невысоких деревьев и кустов. Над ними царила высоченная рябина, заметная издалека, ведь на несколько лиг вокруг больше не было ни одной рябины, и никто из ныне живущих не знал, как она здесь оказалась.

По утрам под раскидистыми ветвями огромного дерева играла ребятня, увиливающая от домашней работы, а по вечерам парни назначали здесь свидания девушкам. Но никто не приближался к рощице и камню глубокой ночью, памятуя о павших и о жутких историях про то, что может явиться сюда с приходом полуночи.

Итак, неожиданные изменения в камне заметили трое ребятишек не старше пяти лет, как раз тогда, когда солнце поднялось достаточно высоко, чтобы бронзовое навершие посоха засверкало в его лучах и стало видно, что сам посох, вырезанный из мореного дуба, каким-то непостижимым образом поглощен камнем.

Видимый конец посоха находился вне досягаемости даже самого высокого из трех детей – ну и хорошо, ведь они были слишком малы, чтобы понимать всю опасность подобной вещи. На самом деле, после пары безуспешных попыток достать посох, дети напрочь забыли о нем, до тех пор, пока самая младшая не понесла воду усталым жнецам, трудящимся на дальнем конце общинного поля Трейка. Когда девчушке на глаза снова попался Пограничный Столб, она с детской непосредственностью спросила, почему какая-то черная палка торчит в нем, как шампур в тушке кролика.

Ее отец отправился взглянуть на это и прибежал назад, взопрев и запыхавшись сильнее, чем после жатвы. Новости быстро разошлись по округе, добравшись сперва до деревенского амбара, затем до деревни, а меньше часа спустя и до зеленого дома посреди лесной чащи, в котором жил да поживал человек, которого, хоть и с натяжкой, можно было назвать магом, единственным на пятьдесят лиг вокруг, после того как пару месяцев назад в ближайшем городке, Сандерме, разоблачили очередную магичку-шарлатанку.

Еще до чумы, в те времена, когда королей и королев еще не сменили Великие Лорды, дом в лесу считался малым королевским охотничьим павильоном. Он имел форму восьмиугольника и был построен вокруг ствола гигантской секвойи, на высоте около двадцати футов над землей. Когда-то к нему вела широкая деревянная лестница, но она то ли развалилась сама собою, то ли была кем-то нарочно разрушена уже очень давно, так что от нее остались лишь гнилые обломки, заросшие папоротником и мхом. Ей на смену пришла стремянка, которую в случае опасности можно было легко затащить наверх.

Нынешний владелец бывшего павильона развешивал тушки фазанов в своей кладовой – крытой дубовой корой землянке, вырытой среди корней соседней гигантской секвойи, шагах в шестидесяти от дома. Он почувствовал приближение новостей еще до того, как услышал шаги несущих их вестников. Точнее, ощутил, что по лесной тропе спешат взволнованные чем-то люди. Обычно это означало, что кто-то серьезно пострадал и нуждался в его помощи, поэтому мужчина торопливо связал последних трех фазанов и, оставив их болтаться на крюках, полез наружу. Несмотря на спешку, он задержался, чтобы опустить тяжелый засов и запереть дверь, ведь развешанная в кладовой добыча могла привлечь не только обычных лис. Ранначины тоже любили фазанов, и двери их не останавливали, если только не были заперты холодным железом.

Ловца фазанов звали Колрин, по крайней мере, под этим именем его знали в этих краях. Он едва переступил тридцатилетний рубеж, но выглядел старше, потому что провел около десяти лет в море, да и в последнее время чаще бывал в лесу или в поле, нежели дома. Солнце, соленая вода и ветер придали чертам его лица особый шарм. Он был сухощавым, но крепким, с живым взглядом темных глаз и заметной хромотой – следствием какой-то старой раны.

Колрин прибыл в бывший павильон около полутора лет назад, посреди зимы, верхом на муле, ведя в поводу еще двух тяжело нагруженных животных. Привязывая их к старой железной коновязи у стремянки, он даже не подозревал, что оставляет Ранначинов без уютного логова на зиму. Затем к самому большому корню секвойи он прибил свиток, украшенный крупной свинцовой печатью. По словам тех немногих селян, что умели читать, это была грамота от Великого Лорда Всея Прана, жалующая новоприбывшему старый павильон, а вместе с ним право охоты в лесу, а также право взимать плату за проезд по лесной дороге и получать десятину с улова рыбы и угрей в реке Ундарне, протекающей неподалеку, брать три гроша с владельцев крупного скота за водопой у брода и еще кое-какие мелкие подати.

Правда, он никогда не пытался воспользоваться ни одной из дарованных ему привилегий, что было огромной удачей, ведь жителям трех ближайших деревень и в голову не приходило, что Пран волен распоряжаться чем бы то ни было в их землях, даже если последняя королева Праналлиса и ее вассал, давно почивший барон Гамеля, Трейка и Сейама, считали эти земли своими.

Напротив, Колрин с первых же дней проявил мудрость в вопросах установления добрососедских отношений, отдав по одному мулу в каждую из деревень почти сразу по прибытии, пусть для этого ему и пришлось, прихрамывая, добираться в селения по снегу и льду. И хотя у него не было посоха и кольца он не носил, жители трех деревень сразу заподозрили в нем своего рода мага, ведь он разговаривал с мулами, и они подчинялись ему, а деревенские собаки, вместо того чтобы облаять незнакомца, приползли к нему, виляя хвостами и подставляя животы, требуя ласки. Подставленные животы он охотно почесал, тем самым показав не только способности к магии, но и добрый нрав.

Жители деревень пытались выяснить, действительно ли он владеет магией, но Колрин говорить об этом не стал. Первое подтверждение этому селяне получили, когда мельник Фингаль раздробил себе руку собственным жерновом, а Колрин пришел, хоть его и не звали, отрезал раздробленные пальцы и, чтобы не допустить заражения крови, прижег рану холодным пламенем, вспыхнувшим прямо у него на ладони. Фингаль Семь Пальцев стал первым из череды пациентов Колрина, ведь тот не брезговал даже помогать повитухам со сложными родами, а значит, по мнению селян, совершенно точно не был магом. Маги считали себя высшими существами, жили в городах и никоим образом не могли возиться с пеленками и тазами с водой.

Вестниками, спешащими первыми сообщить Колрину о посохе, оказались Сомми и Хельн. Эти смышленые одиннадцатилетки, неразлучные друзья, были частыми гостями Колрина. Сомми была седьмой дочерью повитухи из Гамеля и ее мужа-ткача; Хельн был пятым сыном хозяев единственной в округе гостиницы под названием «Серебряная Чайка», стоящей на перекрестье дорог в Сейаме. Колрин отлично их знал еще и потому, что раз в неделю учил детей (и некоторых взрослых), желающих знать грамоту, приходя с грифельной доской и букварем в общинный дом каждой деревни по очереди. Сомми и Хельн были среди самых преданных его учеников, посещали уроки во всех деревнях и постоянно просили что-нибудь рассказать или дать почитать книжку.

– Там в Столбе палка торчит! – выкрикнула Сомми, не добежав до Колрина добрую дюжину ярдов.

– И не просто палка! – поддержал ее запыхавшийся Хельн, поскользнувшись на подгнивших листьях, засыпавших тропинку. – Посох! Похожий на рукоятку косы, только из темного дерева и с железной нашлепкой на конце.

Колрин остановился на середине пути, как всегда немного неуклюже, и поднял голову, принюхиваясь к ветерку. Дети удивленно следили за тем, как он поворачивается вокруг себя, подергивая носом. Завершив круг, он опустил взгляд на две чумазые, взволнованные мордашки с горящими от любопытства глазами.

– Посох в камне, говорите? И вы видели его своими глазами?

– Да, еще бы! Посмотрели и сразу сюда. А что ты вынюхиваешь?

– Вы меня не разыгрываете? – спросил Колрин. Он не уловил в воздухе совсем ничего, никакой волшбы поблизости. До Пограничного Столба было меньше полулиги, и он наверняка почувствовал бы нечто необычное…

– Нет! Он там! Утром появился, из ниоткуда. Его малышня увидела. Так что же ты вынюхиваешь?

– А, просто стараюсь уловить, какие запахи летают в воздухе, – рассеянно ответил Колрин. – Пожалуй, на это лучше взглянуть своими глазами. Кто-нибудь трогал посох?

– Нет! Старый Гаксон велел никому не подходить и привести тебя, то есть попросить тебя прийти. Ма отправилась рассказать тебе, но мы ее обогнали.

Ма была матерью Сомми, повитухой по имени Вендрель. У нее самой был слабенький дар, а еще талант травницы и немного книжных знаний. Повитуха, прибежавшая следом за детьми, с трудом скрывала страх, поскольку знала о вещах, подобных этому посоху, больше, чем обычные люди.

– Это магический посох, – выдохнула она, коротко кивнув в качестве приветствия. – И он засел глубоко в камне.

– Однако никаких магов рядом нет? – спросил Колрин. Затем подумал с минуту и уточнил: – Ни новых, внезапно выросших, деревьев поблизости? Ни бесхозной лошади странного окраса? Ни какого-никакого чужака в деревнях?

– Ни дерева, ни лошади, ни чужаков, – ответила Вендрель. – Только посох в камне. Так ты пойдешь?

– Да, – сказал Колрин.

– А нам с вами можно? – спросила Сомми, и Хельн эхом повторил вопрос.

Колрин поднял глаза к небу, разглядывая облака и пытаясь прикинуть, как скоро сядет солнце. Вспомнил, в какой фазе нынче луна: оказалось, что сейчас новолуние. Подумал, какие звезды господствуют на небосклоне этой ночью и какое влияние оказывают они на подлунный мир. Ничто в небесах не говорило ни о явной угрозе, ни о зловещих предзнаменованиях.

– Скорее всего, это безопасно, по крайней мере до заката, – задумчиво протянул он. Затем посмотрел на Вендрель. – Но опасность все же есть. Как сказал Фроссель:

– А кто такой… – начал Хельн.

– …Фроссель? – закончила Сомми.

– Фроссель был магом, летописцем и поэтом, – ответил Колрин.

И двинулся в путь, не спеша, щадя больную ногу, так что Вендрель без труда могла идти рядом, в то время как дети носились вокруг, то и дело убегая вперед и возвращаясь назад, словно собаки, вынюхивающие разные запахи, но при этом старающиеся не упускать хозяина из виду.

– Наверное, стоит дать вам одну из его книг. У него их много. Бегите, я хочу поговорить с Вендрель.

Дети слаженно кивнули и понеслись вперед.

– Что значит «бездна, ждущая, что ее наполнят»? – тихо спросила Вендрель.

– Посох мага, брошенный ли, или утерянный, привлекает к себе много того, чему не место в нашем смертном мире, под лучами солнца, – объяснил Колрин.

– Как Ранначины? – уточнила Вендрель.

– Да, но это далеко не самое плохое, – заметил Колрин. – Бывают вещи похуже. Много хуже. К тому же посох – если это действительно магический посох – привлечет сюда магов всех мастей, даже из самого далекого далека. Хотя есть небольшая надежда, что камень заглушит его зов. Полагаю, именно за этим кто-то и засунул его туда, пытаясь спрятать.

– Камень заглушит зов? Наш Пограничный Столб?

Колрин искоса взглянул на нее, продолжая ковылять вперед своей забавной, неуклюжей походкой. Удивление скользнуло по его лицу, словно облачко, на секунду закрывшее солнце.

– Так тебе неведома природа вашего камня?

– Я знаю только то, что он очень стар, – ответила Вендрель, пожав плечами. – Ведь мой дар связан с людьми и другими живыми существами, а не с древними булыжниками и тому подобным хламом. Я всегда считала, что Пограничный Столб – это просто камень. Хотя есть ведь еще эта странная рябина, растущая рядом с ним… иногда мне кажется, что она наблюдает за мной, словно это не простое дерево…

– Так и есть, – подтвердил Колрин. – Однако ее природа мне также неизвестна. Не стоит раскрывать подобные тайны без крайней на то нужды. А что до Пограничного Столба… в нем действительно есть сила, но она спит, и спит крепко. Я подозреваю, что это один из древних бродячих камней, которые много веков назад спустились с далеких гор и остались здесь, выполняя миссию, суть которой давным-давно забыта. Эти каменные воины служили Древним, народу воздуха, тем, что ушли, но никогда не исчезали насовсем.

Вендрель вздрогнула. Когда она была всего лишь молоденькой подручной повитухи, во время родов случилось ужасное. В тот момент, когда младенец и мать умерли, ее посетило ощущение присутствия чего-то враждебного, холодного, словно бы притянутого двумя смертями. Повитуха, бывшая ее наставницей, быстро шепнула, что это один из Древних и, если они не будут шевелиться и разговаривать, вреда им не причинят. Однако повитухе пришлось заговорить, чтобы предупредить об опасности Вендрель. Она тут же онемела, и прошел целый год, прежде чем она смогла сказать хоть слово. Но былая звучность голоса к ней, первой певунье на все три деревни, так никогда и не вернулась.

– Даже сильнейшие маги крайне неохотно связываются с такими камнями, – продолжал Колрин. – Я удивлен… нет… Я просто поражен, как это камень позволил хоть что-то в себя воткнуть, не говоря уже о посохе мага.

– Позволил? – недоверчиво переспросила Вендрель.

– Думаю, на своей земле этот камень мог бы выстоять против самоˊй Главной Волшебницы, – пояснил Колрин. – К тому же они с рябиной, похоже, чем-то связаны или, по крайней мере, камень позволил ей расти рядом… а ведь она не намного моложе него! И уж точно старше любого дерева в близлежащем лесу, даже гигантских секвой и Великого Дуба. Обычно рябины столько не живут.

Больше Вендрель вопросов не задавала, лишь хмурилась в задумчивом молчании. Они всё шли и шли, миновав по дороге одну из речушек, впадающих в Ундрану. На удивление тяжелые, подбитые гвоздями ботинки Колрина прогрохотали по доскам старого балочного моста; им вторил мягкий шелест сандалий Вендрель и почти неразличимое шлепанье босых ног детей.

Вскоре они вышли из леса и двинулись по утоптанной тропе, идущей вдоль западной стены, ограждающей общинное поле Гамеля. Селяне вернулись к жатве, ведь сбор урожая просто так не отложишь, разве что смерть на пятки наступает. Поле было усеяно снопами ячменя, за уборку которых отвечали дети, – из тех, что постарше. Но на том краю поля, где маячили Пограничный Столб с приятельницей-рябиной, окруженные деревцами и кустами рощицы, как венценосная чета толпой золотушных бродяг, не было ни намека на работу.

– Отсюда я пойду один, а вам лучше бы не подходить ближе, – предупредил Колрин Вендрель и детей, едва они добрались до рощицы. Теперь-то он почувствовал присутствие рядом магии. В пальцах возникло покалывание и легкий зуд, словно сотни мошек разом вонзили жала в его плоть, и незащищенной шеей он ощутил холодное и в то же время влажное дуновение, хотя, судя по неподвижным снопам, на соседнем ячменном поле никакого ветра не было.

Он снова посмотрел на солнце и заметил несколько рваных облаков – впрочем, они исчезли с небосвода еще до того, как он опустил взгляд.

– Думаю, до сумерек особо опасаться нечего. Но вам нужно успеть предупредить всех, что к Пограничному Столбу пока лучше не соваться. И по домам разойтись следует до того, как полностью стемнеет. Скотину тоже загоняйте в дом. Тщательно посыпьте солью пороги и подоконники. Разводите огонь в очагах и держите под рукой холодное железо.

– А что может…

– …случиться?

– Возможно, и ничего, – сказал Колрин, пытаясь улыбнуться, чтобы приободрить детей. Попытка не удалась, потому что дети не привыкли видеть улыбку на лице учителя, и спроси их кто, в чем дело, они наверняка сказали бы, что у него что-то болит. – Посох в камне может притягивать… разных созданий… зачастую опасных. Я останусь тут. Если что-то и появится, я сделаю все, чтобы вам не причинили вреда. А теперь идите!

Дети, отлично усвоившие, что старших надобно слушаться, тут же убежали прочь. А вот Вендрель задержалась, глядя на мужчину с неподдельной тревогой. Как она и говорила, доставшийся ей дар был связан с живыми существами, а в особенности с их рождением и смертью. Именно поэтому ей хорошо знакомы были многие признаки страха, и некоторые из них были отчетливо заметны на обычно бесстрастном лице Колрина.

– Хватит ли тебе сил остановить тех, кто захочет нам навредить? – спросила она.

Колрин покачал головой.

– Но, может быть, мне удастся сбить с пути то, что все-таки явится за посохом. Остановить злобные проделки мелкой нечисти и попытаться отвратить большое зло.

– Но почему ты делаешь это для нас? – спросила Вендрель. – Исцеляя раны, помогая при родах, ты не рисковал своей жизнью. А теперь точно будешь.

Колрин слегка пожал плечами, похоже, просто не находя слов для ответа.

– Здесь теперь мой дом, – наконец сказал он. – И я привязался к некоторым… ко многим здешним жителям. Здесь я обрел желанный покой.

– Но ведь, если ты не ошибся, покой этот вскоре будет нарушен, – заметила Вендрель. – Знаешь, ты похож на великих магов прошлого, которые без лишних слов кидались в самое сердце бури или битвы, чтобы защищать простых людей. И уходили, как только зло удавалось одолеть, не дожидаясь ни благодарности, ни награды.

– Теперь маги живут только в городах, привязанные к тронам Лордов магическими клятвами и золотом, – усмехнулся Колрин. – А я уже две зимы живу здесь. Надеюсь, достаточно, чтобы люди не думали, что это я навлек на них беду. И, кстати, я не собираюсь никуда уходить. Как, впрочем, и требовать награды.

Вендрель не ответила, и на мгновение между ними повисло напряженное молчание. Колрин повернул голову, чтобы взглянуть на Пограничный Столб. Но больше он не сделал ни единого движения ни к камню, ни прочь от него, не решаясь, наверное, окончательно сделать выбор в пользу будущего, не сулящего ему долгой жизни.

Неподалеку одна из жниц порезалась серпом и выругалась. Ее резкие слова помогли Колрину вернуться мыслями к настоящему. Он моргнул и посмотрел на повитуху, наблюдавшую за ним с участием, так знакомым ему по совместным визитам к больным.

– Я принесу тебе одно из не самых удачных покрывал Руна, бурдюк с водой и еды. Может, тебе понадобится что-нибудь еще?

Рун, муж Вендрель, был самым молодым, не считая жены, старейшиной Гамеля. Он едва достиг того возраста, в котором звание это не казалось насмешкой, ведь получил он его не просто в силу возраста или, как Вендрель, благодаря мудрости, а по причине признания его лучшим ткачом в трех деревнях, а на деле и на много лиг вокруг. Даже не самые лучшие покрывала Руна были толще, плотнее, красивее и защищали от влаги лучше, чем те, что Колрин привез с собой из города.

– Я буду благодарен за все и особенно за покрывало. Ночью будет ясно и свежо, а мне придется сидеть тут до рассвета. Но смотри, ты должна успеть домой до темноты.

– Времени достаточно, – заявила Вендрель.

– Не подходи к камню, – продолжил Колрин. – Оставь вещи вот здесь, у стены, я их подберу.

– Как пожелаешь, – сказала Вендрель. – Я надеюсь… надеюсь, ты ошибся и за посохом никто и ничто не придет.

– Я тоже на это надеюсь, – согласился Колрин. Но в душе он знал, что не ошибся. Может, он настроился на силу посоха или с уходом дня камень ослабил свою хватку на нем, но сейчас Колрина еще больше беспокоил безмолвный магический зов, идущий от того, что скрывал в себе Пограничный Столб. Даже если бы дети не пришли за ним, этот зов привел бы его сюда не позднее заката. А ведь многие твари чуют магию намного лучше него, лучше любого смертного. И они явятся, как только сядет солнце.

Если, конечно, за посохом не придет маг.

Но это уже другая проблема, хотя, скорее всего, не менее серьезная, чем ночные твари. Ведь несмотря на то, что он сказал Вендрель, далеко не все маги были связаны с Лордами клятвой и золотом. Среди них попадались и те, что считали себя выше остальных людей и заботились лишь о своих нуждах и желаниях. Они находились под контролем тех, кого сами называли ручными магами, но так было лишь в городах.

Но не здесь.

Здесь был только Колрин.

И он поймал себя на том, что, похоже, снова ушел в свои мысли, оттягивая неизбежное. Вендрель уже спешила следом за детьми, и до него донеслись их взволнованные голоса, повторяющие его предупреждения жнецам. Четче всего слышалось «посыпьте солью подоконники».

Колрин направился к камню, остановившись напротив рябины, чтобы отвесить той почтительный поклон, словно дерево могло преградить ему путь или обидеться на вторжение. Но рябина никак не показала, что она не простое дерево, ни листочком, ни веткой не шелохнув в застывшем воздухе. Колрин обрадовался бы свежему ветерку, особенно южному, ведь именно он отпугивал некоторых тварей из тех, что могли нагрянуть ночью. Но не было ни ветра, ни даже надежды на его появление.

Колрин миновал рябину и осторожно двинулся к Пограничному Столбу, и каждый последующий шаг его был короче и нерешительнее предыдущего, пока наконец он не подобрался к камню насколько посмел, то есть почти, но не совсем, на расстояние вытянутой руки.

И в камне действительно был посох.

И Колрину вовсе не нужно было на него смотреть, чтобы понять, что он магический. Но он все же тщательно изучил ту часть, что торчала из древнего камня на всеобщее обозрение, гадая, зачем посох вогнали так высоко. И в самом деле, либо это дело рук чрезвычайно высокого мага, либо тот, кто это сделал, принес с собой лестницу. Но это вряд ли. Но пусть даже так, зачем было стараться, чтобы посох не достали с земли?

И эта загадка была отнюдь не единственной. Из-под бронзового навершия виднелся лишь кусок темного мореного дуба в три или четыре дюйма длиной, и на нем не было никаких видимых рун или надписей, которые помогли бы определить его происхождение. Так что он мог, опираясь на то, что видел и чувствовал, лишь предположить, что посох был очень старым и очень мощным.

Колрин был уверен, что это вовсе не один посох, а несколько, объединенные единой оболочкой. Маги обзаводились посохами, чтобы копить в них силу, которая не вмещалась в их хрупкие человеческие тела или в другие амулеты, а самые мощные посохи получались при слиянии старого и нового в одно целое.

Но, поскольку изготовление собственного посоха было трудоемким и зачастую опасным процессом, находились ренегаты, которые отбирали, а бывало, и крали посохи у более слабых или не ждущих подвоха коллег, не гнушаясь ничем – в том числе ядами и услугами наемных убийц. Затем объединяли свой посох с захваченным и становились еще могущественнее, а следовательно, могли отнять еще больше посохов.

– Все лучше и лучше, – проворчал Колрин себе под нос, подразумевая прямо противоположное. Некоторое время он даже подумывал коснуться наконечника посоха, чтобы тот раскрыл ему тайну, откуда он взялся, а возможно, и позволил узнать имя мага, оставившего его здесь. Хотя Колрин даже предположить не мог, зачем какому-то магу оставлять свой посох в таком месте и тем более зачем оставлять здесь чужой посох.

Если только он не был приманкой в своего рода ловушке… но Колрин не ощущал присутствия другого мага поблизости и не видел ничего, чем этот маг мог бы прикинуться. Рядом не было ни новых деревьев, ни странных лошадей, ни особо крупных воронов, наблюдающих за ним с каменной стены…

Еще Колрин раздумывал, а не положить ли руку на Пограничный Столб и не попросить ли камень сообщить все, что ему известно об этой загадке. Но счел эту идею несерьезной и тут же выбросил ее из головы. О подобных камнях он знал немного больше, чем рассказал Вендрель. Большинство из них были давно мертвы – или растеряли оживляющую их силу. Ну а те немногие, кому удалось сохранить ее, не были расположены иметь дело ни с кем, кроме самых чистых душой смертных, а посему лучше всего было оставить их в покое.

Хотя в таком случае камень должен был сам разрешить кому-то оставить здесь посох, иначе где-нибудь среди снопов ячменя лежал бы уже мертвый маг, обломки посоха разлетелись бы по всем общинным полям, пылали бы пожары и кричали люди, но вот вызывать его из леса было бы уже ни к чему.

Еще одна большая загадка.

Колрин вздохнул и устроился шагах в двадцати от Пограничного Столба и рябины, на пригорке, с которого обзор был получше. Он уселся на землю, прислонившись спиной к стене, разделяющей поля Гамеля и Трейка, и погрузился в состояние, известное среди магов как двельм, призывая магию, которую до сих пор хранил в различных накопителях, чтобы при случае направить ее в собственный резерв или зарядить имеющиеся в наличии амулеты.

Двельм был одним из ключевых моментов подготовки для всех практикующих магию, поскольку те амулеты, которые хорошо сохраняли силу, отдавали ее неохотно и медленно, а те, из которых сила высвобождалась легко, совсем не могли ее хранить; и любое сочетание этих качеств в одном амулете непременно приводило к ослаблению обоих. Первые обычно изготовляли из камня, окаменевшей древесины, янтаря или золота, реже – из рубинов или изумрудов; а вторые из серебра или бронзы с лунными камнями, бриллиантами и прочими полупрозрачными драгоценными камнями, а также из молодой древесины и фарфора.

Хороший посох, сделанный из старого мореного дуба, с бронзовым навершием и железной подошвой, становился, бесспорно, несравненным магическим инструментом, ведь он отлично сохранял силу и мог достаточно быстро высвобождать ее. По этой самой причине посох был у каждого мага. Хотя палочка из старой ивы, окованная золотом или серебром, вполне могла его заменить, если магу приходилось притворяться кем-то другим.

Но у Колрина не было ни посоха, ни палочки, ни, если уж на то пошло, даже магического кольца. На его пальцах, все еще перепачканных фазаньей кровью, не было вообще никаких украшений.

Солнце уже клонилось к закату, когда мужчина наконец вынырнул из магического транса. Вендрель приходила и оставила корзину на стене неподалеку. Он подхватил ее и отнес к облюбованному им месту у стены, откуда были видны Пограничный Столб, рябина и почти все три общинных поля, не считая той части, что скрывалась за рощицей.

Как он и предполагал, похолодало почти сразу после захода солнца. Колрин вытащил из корзины покрывало и накинул его на плечи. Вендрель также снабдила его хлебом, сыром и колбасой, и он быстро перекусил, запивая немудреный ужин водой и глядя, как начинает свой путь по небу луна и появляются звезды. Ночь была очень светлой, а небо ясным. Несколько падающих звезд промелькнули у самого горизонта, и Колрин проводил каждую пристальным взглядом, высматривая, не вспыхнет ли какая-нибудь ярче прочих, не сверкнет ли красноватым светом, указывая на истинное знамение. Но, похоже, ничего необычного на этот раз не было. Такие искорки, яркие, но быстро гаснущие, можно увидеть на небе в любую ясную ночь.

Колрин даже рискнул немного вздремнуть, хоть и без особых удобств, положившись на то, что обостренное чутье на магию разбудит его в случае чего. Но в итоге проснулся он из-за банального желания облегчиться. Слегка потянувшись в попытке размять затекшее от неудобной позы тело, он отошел подальше, чтобы справить нужду, не проявив неуважения к Пограничному Столбу.

Возвращаясь, он заметил, что на окрестность внезапно опустилась тишина. Теперь единственным, что нарушало ее, был звук его собственных шагов, хотя парой мгновений ранее он слышал стрекот цикад, пение ночных птиц, пронзительный писк полевки, попавшей в когти совы, приглушенную трескотню и перестук заячьих лап в ячменном жнивье неподалеку. Теперь вокруг царило молчание, и даже воздух, казалось, замер.

Колрин широко распахнул глаза, пробуждая дремлющее до поры магическое зрение. Мир вокруг заиграл новыми красками, свет луны и звезд стал ярче. Тени протянулись от камня и рябины… а также от дюжины фигур, до этого момента остававшихся невидимыми, которые, выйдя из леса, характерным крадущимся шагом пересекали поле и были уже приблизительно в девяти-десяти ярдах от рощицы. Даже несмотря на магическое зрение, тени их разглядеть было проще, чем их самих, но по существу они чем-то походили и на лис, и на людей: передвигались на задних лапах и могли держать разные вещи передними, но при этом имели длинные хвосты, красновато-коричневый мех, хитрые лисьи морды и чувствительные, стоящие торчком уши.

И эти уши дружно навострились, стоило Колрину заговорить.

– Какими судьбами, дорогие дамы и господа! Что ищут Ранначины у Пограничного Столба?

Двенадцать пришельцев выстроились в линию безо всяких видимых команд и обсуждений, в их лапах блеснули обсидиановые лезвия мечей, а пасти растянулись в зловещих оскалах.

– Не думаю, – сказал Колрин. Он что-то пробормотал, сложил одну ладонь горстью и призвал силу. Из этой горсти вырвалось голубое пламя, с ревом взметнувшееся выше человеческого роста. – Надеюсь, все хорошо помнят, как пахнет паленый лисий мех?

И снова не было ни единого признака обсуждения, но все Ранначины, как один, спрятали оружие, захлопнули пасти, развернулись и скрылись во тьме так же незаметно, как и появились.

Колрин еще какое-то время провожал их взглядом, держа наготове огненное заклинание, поскольку они вполне могли внезапно развернуться и попытаться атаковать его. Могли, но не осмелились. Вполне вероятно, что за недолгое время, проведенное ими рядом с Пограничным Столбом, эти твари поняли, что вряд ли смогут украсть такую могущественную вещь, как этот посох, или просто не захотели вызвать недовольство камня. Не исключено также, что они посчитали Колрина слишком сильным противником, хотя раньше ему не доводилось иметь дело более чем с тремя или четырьмя Ранначинами сразу.

Он погасил пламя, едва они скрылись из виду, и тут же отменил заклинание магического зрения. Силу необходимо было беречь, особенно ту, что он тянул из собственного тела. Без сомнения, в эту ночь у него будут противники пострашнее Ранначинов. В такую ясную, прохладную ночь он ощущал зов посоха сильнее и четче, чем раньше. На этот зов наверняка откликнется кто-то еще.

Колрин взял еще кусок хлеба, но садиться не стал. Вместо этого он, прихрамывая, направился к границе рощицы, чтобы еще раз выказать свое почтение древней рябине. На этот раз он не просто склонил голову, но и медленно опустился на одно колено, словно перед ним был Великий Лорд или Главная Волшебница. В этой позе он замер на какое-то время, слушая и размышляя, успокоенный тем, что мир вокруг снова наполнился различными звуками, небо по-прежнему оставалось чистым, а звезды и луна яркими – и не сверкал над ним кроваво-красный дождь из падающих звезд.

Рябина ничем не показала, что заметила его реверансы, ни когда он стоял перед ней, преклонив колено, ни когда рывком поднялся и поковылял назад, к своему наблюдательному посту. Чувствуя нарастающее беспокойство, он осторожно взобрался на стену, чтобы улучшить обзор. Это было довольно рискованно, принимая во внимание его увечную ногу. К тому же состояние и конструкция стены ничуть не облегчали дело. Хотя камни довольно ловко подогнали друг к другу, но между собой они не были скреплены ничем. Ни он, ни стена не рухнули, но то, что Колрин увидел сверху, его вовсе не обрадовало.

По полю Сейама стелился туман, словно одинокое, плотное облако спустилось сверху, хотя небо по-прежнему оставалось ясным, да и на земле тумана больше нигде не было видно.

Как только Колрин увидел этот необъяснимый, неожиданный туман, его магическое чутье забило тревогу и приступ страха скрутил внутренности так сильно, что трудно было даже вздохнуть. Он с трудом подавил внезапное, хоть и весьма разумное, желание сбежать, вместо этого сделав резкий, судорожный вздох. Спустившись со стены, он как мог поспешно, чуть ли не вприпрыжку, направился к рябине. Оказавшись под укрытием ее ветвей, он достал один из своих немногочисленных амулетов: нож из китовой кости с крепким серебряным эфесом, до поры до времени скрытый у него под курткой. Призывая силу, таящуюся в ноже, Колрин чертил на земле круг вокруг себя и проговаривал напоминания – слова, которые маги использовали, чтобы точно вспомнить, как именно призывать и использовать силу, – те самые слова, которые непосвященные называли заклинаниями.

Когда он закончил, костяное лезвие рассыпалось в пыль, словно высохший гриб, а серебряная рукоятка раскрошилась прямо в руках Колрина, словно пролежала в гробнице тысячу лет и не смогла вынести разрушительного воздействия свежего воздуха. Колрин разом вытянул из орудия всю магию, до самой последней капли, так что наполнить его силой снова было просто невозможно. Два года потратил он на то, чтобы сделать этот нож и наполнить его магией под завязку, и вот, за считаные минуты, его сокровище обернулось жалкой горсткой пыли.

Но обернулось не напрасно, надеялся Колрин. Он снова сунул руку под куртку, нащупывая на шее серебряную цепочку, чтобы в очередной раз убедиться в ее целостности и ощутить вес того предмета, что висел на ней.

Туман между тем перевалил через каменные стены и растекся вокруг него, окружая рощицу, Пограничный Столб и рябину, но не приближаясь. Колрин все еще видел усыпанное звездами небо прямо над головой, но словно со дна глубокого колодца, серые стены которого давили на него со всех сторон.

Стены из плотного, постоянно меняющегося тумана.

Что-то пряталось за этими серыми стенами. Колрин это чувствовал, но рад был, что не может увидеть. Он знал, что там может быть: одно из древнейших зол трижды проклятого Хирра, города-государства, чье имя до сих пор будило в сердцах людей лишь страх и ненависть, несмотря на то что сам он был окончательно и бесповоротно уничтожен более тысячи лет назад. То, что таилось за стеной тумана, имело разные названия у множества разных народов. Колрин выбрал одно из наиболее распространенных, то, что никоим образом не выдавало его причастности к тайным знаниям.

– Граннок! Многоликий! – выкрикнул он. – Это не твоя земля, это не твое время. Здесь нет ничего твоего. Сгинь!

Туман завихрился. Колрин мельком увидел какую-то часть огромного тела – длинную конечность или хвост, – покрытую рассеченной алыми огненными росчерками шкурой и напоминающую неровный кусок тлеющего изнутри угля. Глаза жгло и слезы катились градом, пока он наблюдал, как эта конечность исчезает за туманной завесой, чтобы уступить место внезапно появившейся человеческой руке, гладкокожей и изящной, чьи пальцы манили его, призывая покинуть защитный круг. Одним только этим жестом обещая ему все, чего он когда-либо желал или только мог бы пожелать: красивейшую женщину, величайшее могущество, неисчислимые богатства…

Он зарылся ногой в землю, почувствовав, как она поднимается против его воли, чтобы сделать первый, фатальный шаг из защитного круга.

– Меня этим не проймешь, – заявил Колрин. – Повторяю, сгинь!

Манящая рука тоже пропала. Туман уплотнился, но Колрину видно было, как внутри проявляется, словно рождаясь прямо из него, едва заметный силуэт. Вдвое выше него и вдвое шире, нечто за туманной завесой лишь отдаленно напоминало человеческое существо. Одна рука была непропорционально длинной, или, может быть, просто держала меч; Колрин не мог сказать точно, основываясь лишь на неясных очертаниях, мелькающих в клубящемся облаке.

Это действительно оказался меч, из темного хрусталя, застывшего пламени или чего-то не менее странного, и этот меч разрезал туман и обрушился на Колрина быстрее, чем тот успел моргнуть. Он вскрикнул и попытался уклониться, но лезвие вовсе не разрубило его пополам, как случилось бы, окажись он под ударом без защиты. Круг, начерченный им для защиты, выдержал, заставив чудовищный меч отскочить от невидимого барьера со звуком, похожим на скрежет гвоздя по наковальне, но тысячекратно усиленным.

– Колдун? – шепнул голос в вышине, где-то посреди туманного озера.

Голос маленькой девочки, чистый и звонкий.

– Кольца нет, – ответил другой голос, прозвучавший, похоже, откуда-то с земли, неподалеку от защитного круга.

Этот голос был мужской, старческий, с капризными нотками.

– И посоха нет, – пробормотал еще один голос из тумана.

Женский, глубокий и красивый. Мужской, неприятно визгливый. Голос подростка, ломкий, меняющийся с каждым словом.

– Круг умело вычерчен и крепок, – заявил еще один мужской голос. – И все же, полагаю, потребуется не больше трех ударов, чтобы разбить его защиту вдребезги.

– Если ее не восстановят.

– Восстановят? Ни кольца, ни посоха. Смертный. Жалкое существо, должно быть, исчерпало всю свою силу.

– Чего же мы ждем? Бьем снова, бьем!

– Оно улыбается. Оно что-то скрывает от нас. Грядет истинный маг, нам не следует медлить.

– Бьем или уходим, бьем или…

Последовал новый удар, и снова каждый мускул тела Колрина напрягся в ожидании ужасной боли, а за ней и вероятного освобождения – смерти. Но круг опять устоял, заставив меч отскочить назад.

Прежде чем Граннок нанес очередной удар, Колрин кинулся на землю и откатился в сторону, сам разрывая защиту круга в тот самый момент, когда третий удар рассек воздух прямо над его головой. Словно букашка, он пополз прочь, огибая рябину, но туман подобрался слишком близко, а меч летел слишком быстро, чтобы ему удалось благополучно ускользнуть. Кончик лезвия срезал каблук с левого сапога Колрина, задев и ступню под ним и оставив болезненную рану в четыре дюйма длиной.

Подавив стон, Колрин прижался к стволу рябины и обхватил его ногами, в то время как руки судорожно нащупывали цепочку на шее. Но прежде чем ему удалось извлечь спрятанное, чудовищное лезвие снова вынырнуло из тумана. За долю секунды до удара Колрин понял, что тот станет смертельным. Он зажмурился и испустил крик, который сдерживал все это время.

Три секунды спустя он все еще кричал, но вовсе не был мертв и даже не ощущал новой боли, кроме той, что раскаленными щипцами раздирала ступню.

Колрин открыл глаза, и крик застрял у него в горле. Меч завис над ним, оплетенный, связанный, спутанный ветвями рябины. К тому же ее ветви ринулись вперед, хватая огромную безобразную лапищу, покрытую дымящейся, похожей на тлеющий уголь, кожей. Сквозь внезапно возникшие разрывы в тумане Колрин увидел мерзкую бесформенную тушу Граннока Многоликого. Хуже всего было то, что он увидел и его шишковатую голову, усыпанную по большей части человеческими, сплющенными друг о друга лицами тех, кого чудовище поглотило за века своего существования. Все глаза на лицах были пусты и безжизненны, а вот рты у некоторых корчились, вопя и изрыгая проклятия, в то время как чудовище пыталось высвободиться из хватки древнего дерева.

Колрин с трудом поборол соблазн снова зажмуриться или хотя бы отвернуться и облегчить взбунтовавшийся желудок. Вместо этого он вытащил цепочку, трясущейся рукой сжав висящий на ней предмет. Но прежде чем ему удалось применить его, Граннок вырвался из захвата рябины под треск ломающихся ветвей и скрип сдираемой коры. Однако нападать снова он не стал, наоборот, отшатнулся назад, отбиваясь своими чудовищными лапами от хлещущих его ветвей, а множество ртов чудовища замолчали, вместо криков извергая плотные струи тумана, словно пытаясь спрятать хозяина.

Колрин надел кольцо из электрума, переплетенного с золотом, которое обычно носил на цепочке за пазухой, и призвал силу. Проговаривая слова-напоминания, он направлял потоки магии то туда, то сюда, глубоко пронзая землю вокруг Граннока. Затем, подчиняясь его чудовищному волевому усилию, магия распахнула огромный провал в земле, заставив почву расколоться с оглушающим грохотом.

Теперь уже, вместо того чтобы отбиваться от ветвей, Граннок пытался ухватиться за них. Но он был слишком неповоротлив, а провал в земле – слишком глубок и внезапен. Граннок рухнул в него, извергая струи тумана и проклятия, и рябина отдернула ветви, освобождая чудовище из своей хватки.

Колрин призвал оставшиеся в кольце крупицы силы и хлопком ладоней заставил провал закрыться. Ободок из электрума рассыпался в пыль. Золотой же погнулся, но уцелел, хотя сейчас в нем не осталось ни капли магии.

Однако несмотря на это, на третьем пальце правой руки Колрина, без сомнения, красовалось магическое кольцо, и, если бы кто-то его увидел, многим спорам во всех трех деревнях был бы положен конец.

Еще минуту или две земля под колдуном стонала и ходила ходуном, словно пытаясь выплюнуть Граннока из своих недр, но затем все стихло. Колрин руками, трясущимися от боли, шока и постепенно ослабевающего ужаса, бережно стащил ботинок с левой ноги и осмотрел рану. Она была неглубокой, но крайне скверной на вид, и Колрин, полусмеясь-полуплача, оценил всю иронию того, что меч Граннока рассек именно его левую ногу, а затем призвал те крохи силы, что ему удалось сохранить в собственном теле. Создав огонек очищающего пламени на ладони, маг с его помощью очистил и прижег воспалившуюся рану.

По окончании неприятной процедуры он оторвал лоскут от своей льняной рубашки и перевязал ногу. После этого он прижался лбом к стволу рябины и тихим шепотом поблагодарил ее за помощь. Он, конечно, надеялся, что это древнее дерево является стражем, охраняющим мир от тварей, подобных Гранноку, но до сих пор полной уверенности в этом не было.

Когда он оторвал лоб от ствола, ветви рябины дрогнули, и в руки ему скользнул одинокий лист, который для обычного рябинового листа слишком ярко серебрился в свете луны. Колрин бережно убрал его за пазуху.

– Я приношу свою благодарность Рябине, – формально произнес мужчина, осторожно подпрыгивая на правой ноге. Тут он не удержал равновесие и непременно упал бы, если бы не схватился обеими руками за ствол древнего дерева. – За все.

Так, поддерживаемый деревом, он простоял какое-то время. Слушая, позволяя своему магическому чутью обостриться до предела, страшась, что в любую секунду земля разверзнется и окажется, что Граннок вовсе не сокрушен насмерть, как искренне надеялся Колрин.

Но вся ночная жизнь, похоже, снова вернулась в свое обычное русло. Не было ни тумана, ни тишины, только мягкая, словно бархатная, тьма, подсвеченная звездами и луной, и привычные шумы и шорохи, сопровождающие всякую жизнь и смерть.

Спустя какое-то время, по ощущениям больше часа, но на деле, Колрин был уверен, намного меньшее, в нем проснулась надежда на то, что удастся дожить до рассвета. И если бы это ему удалось, осталось бы лишь продержаться следующий день, а к ночи, он надеялся, подоспеет помощь. Связанный клятвой, заслуживающий доверия маг, скорее всего, прибудет из Феррула или Экиллистона, а оба города находились как раз в дне пути, если скакать почти без отдыха. И немного меньше, если брать почтовых лошадей и снимать усталость, свою и коня, небольшим вливанием магии.

Он даже начал представлять себе появление именно такого мага, когда одновременно услышал и почувствовал приближение чего-то, что, если верить ушам, было лошадью, а если – чутью на магию, ею не являлось. И снова живность по всей округе почувствовала приближение беды: совы полетели прочь, мыши забились в норы, даже цикады в ячменном жнивье затихли, надеясь, как и Колрин, дотянуть хотя бы до рассвета.

Но Колрину, в отличие от них, некуда было забиться, и сбежать прочь он не мог. Вместо этого он выпрямился, лишь одной рукой опираясь на ствол рябины. Затем кинул взгляд на камень и убедился, что посох по-прежнему в нем. В который раз возник вопрос, кто же оставил здесь его, посох такой силы, что привлек не только Ранначинов и тварей, подобных Гранноку, но и спешащего сюда мага.

И только теперь Колрин вспомнил слова Граннока о приближении истинного мага.

И это определенно был не связанный клятвой маг, потому что прошедшего времени было недостаточно, чтобы добраться сюда из любого ближайшего города. К тому же этот ехал на пегготи, самодельной лошади, которой на короткий срок магией придали подобие жизни. Чтобы изготовить пегготи, нужны были ивовые прутья, глина и кровь не менее чем семи кобылиц. Создание такого существа обходилось довольно дорого и требовало немало сил, как и поддержание в нем жизни. К тому же управлять им было непросто. Зато пегготи были намного быстрее лошадей.

И само собой, изготовление подобных вещей было запрещено связанным клятвой колдунам. Это была магия крови, частенько требующая медленного и жестокого убийства жертвы, так что практикующие ее рано или поздно непременно становились равнодушными ко всему, кроме своих желаний.

Совершенно определенно, вдоль стены, разделяющей поля Трейка и Сейама, двигалась гора прутиков, сплетенная в подобие лошади, а на спине ее возвышалась фигура в мантии и шляпе, с посохом, небрежно зажатым в руке. Колрин не мог разглядеть лицо мага, скрытое полями шляпы, но очертания фигуры и горделивая посадка позволяли предположить, кто перед ним. Он знал этого всадника.

Она – а это наверняка была она, если он не ошибся – остановила пегготи неподалеку и спешилась, использовав каменную стену в качестве подставки. В отличие от Колрина, она проделала все это очень изящно, вовсе не рискуя упасть или сломать кладку. Она взмахнула рукой, и лунный свет блеснул на многочисленных, не чета единственному жалкому колечку Колрина, магических кольцах, украшающих ее пальцы. С этим взмахом пегготи рассыпалась на части, выполнив свою работу.

До Колрина донесся отвратительный могильный запах разлагающейся крови, и он постарался задержать дыхание.

Он все еще не видел лица мага, но сомнений у него больше не было. Уж ему-то определенно было знакомо каждое движение ее стройной фигурки, форма ее изящных рук.

– Давно не виделись, Нарамала, – поздоровался Колрин, и его голос прозвучал громом в безмолвной ночи.

Волшебница откинула голову назад, возможно, от удивления, что слышит его голос, хоть и вряд ли. Теперь он мог полностью разглядеть ее лицо. Прекрасная Нарамала, женщина, которую он когда-то считал величайшей любовью всей своей жизни.

– Колтрин, – произнесла она красивым, музыкальным голосом, привлекающим внимание даже больше, чем ее лицо и тело. Именно в ее голос он поначалу и влюбился, услышав, как он звучит в университетской библиотеке, – голос, не покорившийся всем шиканьям смотрителей.

– Теперь меня называют Колрин, – спокойно поправил он. – У островитян нет твердого «т». Проще всего было выкинуть один звук из имени.

– У островитян? – переспросила Нарамала. – Так вот куда ты пропал! Но тогда почему ты сейчас здесь, так далеко от Холодного Моря?

Теперь она двигалась по гребню стены, направляясь к рощице, рябине и Пограничному Камню. И к Колрину. Посох она держала, как канатоходец шест, поперек тела, словно пытаясь сохранить равновесие, но Колрин знал, что ей это не нужно.

– Я живу неподалеку, вот уже два года, – сказал Колрин, взмахнув правой рукой и заставляя его собственное кольцо блеснуть в свете луны. – С меня довольно и моря, и холода.

– И ты все-таки сделал себе кольцо, – заметила Нарамала. Она остановилась, не дойдя несколько футов до самых длинных ветвей рябины, и легко спустилась со стены, повернув посох вертикально. – А я ведь гадала, что же с тобой случилось. И почему ты исчез так внезапно, не сказав ни слова. Знаешь, меня это довольно сильно задело.

– Я видел тебя с Алрис, – сказал Колрин.

Нарамала издала легкий, беззаботный смешок. Даже сейчас, зная то, что он знал, Колрин почувствовал, как ранит его этот звук. Он был таким легким, таким теплым и доверительным, и глаза женщины слегка расширились, а губы изогнулись так…

– О, мы же тогда были всего лишь беззаботными студентами! Откуда мне было знать, что ты начнешь ревновать из-за простой интрижки? Или проблема в том, что она была женщиной? Ты так провинциален, Колтрин! Полагаю, эти ячменные поля подходят тебе значительно больше, чем улицы Прана.

– Дело было вовсе не в ревности, хотя и она присутствовала. Я видел, как ты убила ее, – бесцветно произнес Колрин. – Задушила ее собственным шарфом. И забрала ее браслеты, те самые, что принесли ей первое место.

С минуту Нарамала молчала, а потом снова рассмеялась. Очередной смешок, совсем другого тона. Полный холодного изумления, а не доверительности. И взгляд ее тоже стал холоднее, чем прежде.

– Как тебе удалось это увидеть?

– Там был кот, – пояснил Колрин. – А я часто тренировался смотреть его глазами. Случилось так, что он устроился на твоем подоконнике и… Я видел.

– Только четверым из нас в тот год позволили бы попытаться изготовить собственное магическое кольцо, – буднично пояснила Нарамала. – И Алрис могла бы занять мое место. Хотя твой отъезд значительно все упростил. Ты испугался, что я убью и тебя тоже?

– Нет, – ответил Колрин. – Скорее, что я мог бы убить тебя. Просто не смог вынести… всего этого, наверное. Разочарования, отчаяния. Потому и решил отправиться так далеко, как только возможно. Я был молод, горяч и поспешен в суждениях. Причем себя я судил строже, чем других. Так как же я мог полюбить убийцу?

– А я думала, истинная любовь важнее какого-то жалкого убийства, – вздохнула Нарамала. Она подняла голову, разглядывая ветви рябины, по большей части без листьев или с корой, ободранной после сражения с Гранноком. Обойдя дерево по широкой дуге, женщина направилась к камню, постукивая посохом по земле в такт шагам и почти не отрывая взгляда от Колрина. – Если бы ты по-настоящему любил меня, ты бы понял, почему мне пришлось убить Алрис. Магов нельзя судить по меркам обычных людей, Колрин. И если бы ты остался и сделал себе посох, ты бы это понимал.

– Так ты, значит, выше меня и моего мнения? – спросил Колрин. – И мнения любого другого человека, не считая магов?

– Я выше и их мнения тоже, – ответила Нарамала. – Или, по крайней мере, стану выше, как только заберу себе посох из этого камня.

– Ты не связана клятвой? – спросил Колрин, хотя ответ был очевиден из-за одного только существования пегготи. – Как так вышло?

Нарамала улыбнулась.

– Будем считать, что я скрестила пальцы, – пояснила она. – Я нашла способ ослабить путы. Клятве не удалось подчинить меня дольше чем на дюжину месяцев. Я, конечно же, притворилась покорной. Старые дураки до сих пор ни о чем не подозревают.

Колрин в знак удивления приподнял брови и поковылял вокруг рябины, следуя за Нарамалой, приближающейся к камню.

– Ты собираешься попытаться остановить меня, Колтрин? – поинтересовалась Нарамала. – На самом деле для меня загадка, как ты вообще тут оказался. Ты, может, и колдун, но этот посох для тебя так же недостижим, как и победа надо мной.

– Может, ты и права, – согласился Колрин. – Но этот посох тебе не достанется. Так же, как не достался Гранноку, приходившему до тебя.

Нарамала слегка склонила голову, и взгляд ее прекрасных золотисто-карих глаз оценивающе прошелся по фигуре Колрина. Он знал, что она отметила и то, как тяжело он опирается на дерево, и то, под каким странным углом изогнуто колено его правой ноги, и то, что левой ногой он не опирается на землю в попытке смягчить боль в раненой ступне. И то, что на пальце у него один-единственный золотой ободок, в котором, как она без сомнения догадывалась, не осталось ни капли магии. Посоха нет, как нет и других видимых артефактов, меча, ножа или палочки. В общем, он, должно быть, производил впечатление безнадежного дурака, вставая на пути у такого мага, как Нарамала, во всем ее величии и мощи.

– Граннок? А я-то гадала, что за странные останки зарыты под нами. Но вся сила, что у тебя была, наверное, ушла на то, чтобы уничтожить эту тварь. Боюсь, теперь тебе нечего мне противопоставить, кроме слов.

– Вовсе нет, – сказал Колрин. – Больше я предупреждать не стану.

– А мне и не нужны предупреждения от таких, как ты, – заявила Нарамала, вскидывая посох.

Она не произносила никаких слов-напоминаний, предпочтя нанести чистой магией удар, который должен был швырнуть Колрина на землю, при этом, без сомнения, переломав немало костей. Но он, в свою очередь, собрал собственную силу из какого-то неведомого источника в сжатый кулак и выставил навстречу вражескому заклинанию. Магический шквал Нарамалы натолкнулся на его защиту, как волна на скалы, и вся его мощь обтекла Колрина, превратившись в ничто.

– Я не планировала тебя убивать, – сказала Нарамала. – Но ты начинаешь действовать мне на нервы.

На этот раз, проговаривая слова-напоминания, она высоко подняла посох. Магия скопилась на окованном серебром навершии посоха, превращаясь в светящиеся дорожки, переплетавшиеся и закручивающиеся до тех пор, пока не превратились в шар болезненно-желтого цвета, который Нарамала одним движением руки послала прямо Колрину в голову.

Он знал, что это: обычное заклинание в магических поединках, хотя мало кому удавалось применить его так четко и быстро. Удушение Лигара, непроницаемый шар, который должен был опуститься ему на плечи и начать сжиматься, лишая его воздуха или грозя раздробить череп. В обоих случаях смерть пришла бы к нему очень быстро.

Колрин направил очередную волну силы в кулак, проговаривая знакомые слова, чтобы вспомнить, как превратить магию в особое контрзаклинание значительной мощности.

Заклинание мага.

Шар начал было опускаться ему на голову, но тут Колрин вскинул руку прямо в его нутро и разжал кулак. Последовала ослепительная вспышка, дождь из искорок, погасших до того, как они достигли земли, и шар исчез.

– Как…

Нарамала не закончила вопрос, вместо этого сразу же забормотав слова нового заклинания. Колрин напряженно наблюдал за ней, пытаясь по губам прочитать, что за слова она проговаривает, и предугадать, какое заклинание собирается использовать. Через пару секунд после того, как она начала читать свое заклинание, он взялся за свое, призывая силу и одновременно набрасывая контур заклинания прямо в воздухе перед собой. Вслед за его пальцами, скользящими то вверх, то вниз, то поперек, тянулись полосы зловещего, неестественно белого дыма, сплетаясь в прочный щит.

Колрин закончил на долю секунды раньше, чем Нарамала послала в него из посоха заряд испепеляющего пламени такой силы, что тот насквозь прошиб дымовой щит и со всей силы ударил мага в грудь, расплескавшись огненными языками по всему его телу. Но щит почти сработал, поскольку пламя потухло практически сразу после удара. Почерневший и потрясенный, Колрин тем не менее почти не был обожжен.

Нарамала завизжала от ярости, увидев, что противник все еще жив, хоть и припал на одно колено, покрывшись сажей с ног до головы. С посохом над головой она ринулась вперед, очевидно, собираясь нанести смертельный удар сразу и магией, и грубой силой – излюбленный прием любого достаточно безжалостного чародея против временно оглушенного противника.

Колрину удалось поднять руку и призвать силу, но он был слишком ошеломлен, чтобы придать ей какую-либо форму, к тому же его обожженный язык не желал произносить слова заклинания, а тем временем Нарамала оказалась уже прямо перед ним, вскинула посох, пылающий силой, вверх и…

Рябина нанесла удар первой. Две ветви обвились вокруг посоха и вырвали его из рук волшебницы, в то время как третья, раздвоенная, захлестнулась на ее горле. Вздернув женщину вверх, рябина очередной веткой спеленала ее ноги, а затем, словно фермер курице, свернула Нарамале шею и швырнула тело на землю.

Руки волшебницы задергались. Застучали об землю каблуки, и отвратительный, нечеловеческий клекот вырвался из горла. А затем она затихла.

Колрин вздрогнул, когда рябина швырнула захваченный посох рядом с мертвым телом. Надсадно кашляя сажей, он со стоном облокотился на ствол дерева и вытянул ноги. Рана на левой ноге снова открылась, когда слетела повязка. Правый сапог весь был покрыт подпалинами и дырами с обугленными краями, так же, как и штаны, и сквозь дыры он видел, как блестит протез из рога нарвала, сверху донизу обвитый полосами золота.

У островитян тоже были свои маги, вот только они не выставляли свои посохи напоказ.

Колрин посмотрел на тело Нарамалы, а затем на Пограничный Столб, темнеющий на фоне рассветного неба. Бронзовое навершие посоха высоко в камне, казалось, подмигивало ему в свете звезд. Колрин уставился на него, чувствуя, как его прежние подозрения становятся уверенностью.

– Выходи! – велел он дрожащим голосом. Слезы стояли в глазах, струились по щекам, прокладывая дорожки сквозь слой сажи. Он оплакивал Нарамалу, ту, какой ее помнил, и прежнего себя, молодого и глупого. Плакал от боли и слабости, и от того, что ночь все еще не закончилась.

– Выходи!

Посох, торчащий из камня на фоне звездного неба, заметно сдвинулся, опускаясь вниз. Пока он опускался, над ним росла полоса света, такого яркого, что Колрину пришлось склонить голову на грудь и закрыть лицо рукой. И даже несмотря на такое прикрытие, а также крепко зажмуренные глаза, свет все равно оставался непереносимо ярким.

Затем он стал ослабевать. Колрин решился бросить беглый взгляд, слегка приподняв руку. У камня – точнее, из него – показалась фигура, подсвеченная сзади более мягким светом, словно где-то внутри камня светило солнце. Она казалась карикатурным изображением мага – в остроконечной широкополой шляпе, в мантии с широчайшими рукавами и с посохом в рост владельца.

– Вераши, – узнал Колрин, как только женщина приблизилась к нему, теперь, в свете луны и звезд, став вполне материальной и настоящей, а не призрачной фигурой в потоке странного света из камня, который, кстати, уже начал угасать. – Главная Волшебница.

– Колтрин, – мягко произнесла женщина. Она была стара, но годы не согнули ее. По-прежнему возвышаясь над Колрином, она держала спину очень прямо и производила весьма внушительное впечатление. Ее исхудавшее лицо покрылось сетью морщин, но взгляд зеленых глаз был все так же остер. Длинные, когда-то рыжие, а ныне поседевшие волосы были собраны в пучок под шляпой, за исключением одной легкой пряди, выбившейся над левым ухом. – Или Колрин, как, полагаю, ты теперь называешь себя.

Она поклонилась рябине, как и Колрин ранее, разве что не так низко. Приветствие равных или же давних знакомцев.

– Так ты нарочно поставила здесь ловушку, и в нее попались сразу два не связанных клятвой мага, – с горечью сказал Колрин. Он оперся на ствол рябины, пытаясь сесть прямее, и застонал, когда дали о себе знать новые раны.

– Я и понятия не имела, что тебя можно найти в этих краях, – возразила Вераши. – По крайней мере до тех пор, пока не появилась здесь, но тогда все уже закрутилось.

– Значит, эта приманка стояла только на Нарамалу? – устало уточнил Колтрин. – Или ты рассчитывала выманить и Граннока тоже?

– Я не знала точно, что удастся выманить, – ответила Главная Волшебница. Она опустилась на колени рядом с Колрином и пробежала пальцами по ране на его ступне, снова останавливая кровотечение магией и каким-то образом снимая боль. Странно, зачем помогать обреченному, подумал Колтрин, и в нем загорелась крохотная искорка надежды.

– И я действительно пыталась удостовериться, что Нарамала успеет к посоху первой, поскольку время положить конец ее амбициозным планам пришло довольно давно.

– Ты знала, что она избавилась от клятвы?

– Конечно, – подтвердила Вераши. Она вздохнула. – Почти в каждом классе есть кто-то вроде Нарамалы, уверенный в своей избранности и превосходстве. А клятва, какой бы крепкой она ни была, не выстоит против постоянных жертвоприношений и использования магии крови. Знаешь, она ведь убила и Катерана с Лиеросом тоже, а еще немало бродяг и им подобных – тех, кого, как она полагала, никто не хватится. И все это время считала себя неуловимой.

Колрин вытер глаза, сделав вид, что слезы закончились. Катеран и Лиерос тоже учились с ним вместе. Он помнил первую встречу с ними и переполнявшее их счастье от того, что они будут учиться магии. Сила проснулась в обоих внезапно, и они никак не могли поверить, что получили места в университете Прана, лучшей из всех магических школ.

Указательный палец Вераши переходил от одной обгоревшей дыры на штанах Колрина к другой, сдвигая ткань с ноги, чтобы разглядеть протез, сделанный из окованного золотом нарвальего рога. Помимо золота, протез вдоль изгибов украшала гравировка в виде кораблей и моря, а также мелкий жемчуг и кусочки янтаря.

– Я раньше видела… лишь один… подобный посох, – задумчиво произнесла Вераши. – Волшебница по имени Сиссишурам проучилась у нас одно лето, около тридцати лет назад. Только ее посох заменял ей левую руку от локтя и заканчивался довольно жутким крюком.

– Сиссишурам была моей наставницей, – сказал Колрин. – Она хорошо вас помнила, а потому сказала, что с моей стороны довольно глупо возвращаться. Вераши не потерпит не связанного клятвой мага рядом, таковы были ее слова. Останься с нами, свободными детьми моря.

Вераши поднялась и направилась осмотреть тело Нарамалы и посох рядом с ним.

– Как вам удалось попасть внутрь камня? – спросил Колрин. – Какое заклинание понадобилось?

Вераши ничего не ответила, вместо этого подняв посох Нарамалы и теперь держа по одному в каждой руке.

– Похоже, я слишком любопытен для человека на пороге смерти, – сказал Колрин. И рассмеялся отрывистым смехом, почти перешедшим во всхлип. – Наверное, глупо с моей стороны интересоваться подобным сейчас.

– Ты уверен, что не вернешься в Пран? Клятва вовсе не тяжела для тех, кто не стремится к власти.

– Дело не только в клятве, – медленно заговорил Колрин. Затем поднял взгляд в небо, огромное, звездное, с фонарем луны, повисшим сбоку. С запада плыли облака, несомненно, несущие с собой дождь. Ночь снова наполнилась разнообразными звуками, и западный ветер, гонящий облака, постепенно крепчал, унося смрад мертвечины так же легко, как и ячменную солому с общинных полей. Колрин подумал о трех деревнях, расположившихся к северу, востоку и югу от полей, об их жителях, спящих под защитой запертых дубовых дверей и рассыпанной по подоконникам соли, верящих в то, что ему удастся их уберечь.

– Дело совсем не в клятве, – продолжил он. Затем поднял взгляд на Вераши, не зная, чего от нее ожидать: станет ли она палачом или посланцем, принесшим весть о нежданном помиловании прямо к его дверям. – Я хочу… Я должен остаться здесь. Я не смогу жить в городе, в любом городе. Я не желаю служить Великим Лордам и не нуждаюсь в золоте, слугах и прочей подобной чепухе. Я просто хочу творить маленькие чудеса для обычных людей и жить в мире. Я нашел… счастье… здесь. И не откажусь от него.

– Мы не позволяем не связанным клятвой магам жить в Пране, в Хоайе и еще в пяти городах, и тех, кто нарушает этот запрет, ждет судьба Нарамалы, – задумчиво сказала Вераши, вероятно, сама себе. Затем умолкла и бросила взгляд на Колрина. – Но здесь, посреди полей и лесов, все эти запреты немного менее… строги… скажем так. А рябина прекрасно видит, что на самом деле кроется в сердцах людей…

Она снова умолкла и еще раз поклонилась рябине, позволив теням от полей шляпы скрыть выражение ее лица. Колрин смотрел на нее с изумлением и надеждой.

– Итак, Колрин. Я решила оставить тебе жизнь. Но если уж ты не будешь связан узами клятвы, должны быть другие узы, другие границы. Ты должен поклясться перед Рябиной, что останешься здесь и никогда не уйдешь от Пограничного Столба дальше чем на двадцать лиг без позволения Главного Волшебника и Совета.

Колрин скованно кивнул и сунул руку за пазуху, чтобы достать серебристый лист, данный ему Рябиной в знак доверия. Он сжал его в руке и заговорил.

– Я клянусь перед Рябиной, что останусь здесь и не уйду от Пограничного Столба дальше чем на двадцать лиг без позволения Главного Волшебника и Совета.

Лист дрогнул и рассыпался, оставив после себя лишь тонкий узор прожилок, который впитался в ладонь Колрина, отметив ее золотыми и серебряными линиями. Если бы он решил нарушить клятву, Рябина узнала бы это и призвала бы его к ответу.

Колрин вздрогнул, вспомнив, как умерла Нарамала.

– Хорошо, – сказала Вераши. И протянула ему посох погибшей волшебницы. – Похоже, тебе это понадобится, чтобы доковылять до ближайшего дома, где, я надеюсь, мы сможем получить ранний завтрак.

Колрин с удивлением принял посох и медленно выпрямился, используя его как опору. Он чувствовал след магии в древке мореного дуба и в золоте оковки, но сила посоха почти полностью иссякла. Потребуется немало лет, чтобы вновь наполнить его.

– А Нарамала? – спросил он, взглянув на тело.

– Ранначинам тоже не помешает завтрак, – махнула рукой Вераши.

Колрин посмотрел на поле и заметил приближающиеся тени. Всего на мгновение лоб его пересекла хмурая складка. У него не осталось сил на то, чтобы копать могилу или насыпать курган над телом, да и, по правде говоря, от мага, практиковавшего магию крови, лучше было не оставлять ничего. Как известно, Ранначины съедали все, в том числе и кости с зубами, и не рисковали подхватить никакую магическую заразу, в отличие от крыс и прочих падальщиков.

– Идем! – нетерпеливо воскликнула Вераши. – У меня со вчерашнего утра маковой росинки во рту не было, и я слишком стара, чтобы пропустить очередной завтрак!

– Мы не можем пойти в ближайший дом, – сказал Колрин. – Два мага в Гамеле, и ни одного в Сейаме и Трейке? Кроме того, они нас на порог не пустят, пока не рассветет. Я предупредил, что пускать нельзя никого, и их страх вполне оправдан. Конечно, это не так близко, но еда и питье есть в моем доме в лесу.

И он поковылял мимо Главной Волшебницы, остановившись и опершись на посох, чтобы еще раз отвесить поклон Рябине. Пройдя еще пару шагов, он склонил голову и перед Пограничным Столбом, а затем повернулся к Вераши.

– Мне все еще интересно… как же вам удалось забраться в камень? Что за чары способны победить силу, живущую в нем?

Вераши рассмеялась. Ее голосу было далеко до очаровательного голоса Нарамалы, а смех походил скорее на воронье карканье. Но Колрину он не резал слух, потому что был настоящим, человечным.

– В тебе живет любопытство истинного мага, – заявила она. – Но ни одно заклинание не позволит тебе проникнуть в этот камень. Эта честь была оказана мне по дружбе. Мы – давние знакомцы, Пограничный Столб и я.

Колрин понимающе кивнул и двинулся в путь, тяжело шагая вдоль стены. Стало намного темнее, небо затянули тучи, и начался дождь. Точнее, легкая морось, которая только размазывала потеки сажи по его лицу и одежде вместо того, чтобы смывать ее.

«Мне понадобится шляпа», – подумал Колрин, попутно удивившись, что способен думать о чем-то столь обыденном, несмотря на все потрясения, боль и усталость. Но эта способность его обрадовала, и он ухватился за мелькнувшую мысль, как за спасательный канат на кораблях островитян.