К северу от Голливудского бульвара Сто первая скоростная автострада проходит через район Кауенга-пасс. К западу от нее Малхолланд-драйв огибает горные хребты, к востоку за возвышенностью лежит Голливудский резервуар – водохранилище длиной в полмили, похожее, по словам Люси, на испуганную кошку. За водохранилищем холмы набирают высоту, взбираясь к пику у Деронда-драйв, прежде чем дорога спустится до Бичвуд-каньона.

Вот уже, по крайней мере, сотню лет на западном склоне холма на Деронда-драйв стоял старинный трехэтажный дом Бенджамина. Парадный вход на третьем этаже выходил на улицу; на нижних уровнях, террасами, располагались еще два этажа. Под нижним этажом, к которому вели зацементированные ступени, находилась грунтовая парковка на восемь машин. Ровно столько сейчас там и уместилось, хотя старый «Фольксваген» и «Бьюик» 1990 года были забаррикадированы.

За долгие годы жизни дом выдержал десяток землетрясений и оползней, хотя и сами склоны, и строения вокруг несколько раз съезжали вниз по холму в водохранилище. Как гласит семейная легенда, в 1948 году оползень разрушил стену бассейна вверху на холме, как раз через дорогу от парадного входа. И, хотя вода лилась потоком по склону, продираясь сквозь кипарисовую аллею, и залила тротуар, перед домом старика она делала стойку и била вверх, наткнувшись на невидимую преграду. За неимением мешков с песком семья в спешке нагородила перед вздымающимся потоком стену из грязи, дабы обеспечить объяснение необычному явлению. Слава богу, вода быстро стекла вниз, как ей и полагалось, и у соседей не было возможности заметить странное замешательство природы перед границами особняка. Как только новые владельцы поместья наверху в шестидесятые годы отстроили еще один бассейн, Бенджамин на всякий случай приготовил внушительный запас мешков с песком.

Балкон на среднем этаже выходил на западную сторону. С него открывался вид на спускающиеся вниз к водохранилищу склоны гор с крышами, деревьями, автострадой вдали. Стеклянная балконная дверь была открыта.

Старшая дочь Бенджамина вышла на балкон и осторожно примостила бокал на перила. Западный ветер развевал ее короткие светлые в зеленую полоску волосы.

– Отец нуждается в опеке, – сказала она. – Ему не следовало вести машину.

– Если мы сможем добиться какого-либо вида опеки, – возразил ее старший брат, который вышел за ней, – тогда просто замечательно, что он ехал на машине.

Черный тренировочный костюм «Адидас» обтягивал его живот, и он рассеянно оттянул резинку на поясе.

– То есть об этом можно только мечтать.

Из комнаты позвали:

– Колин! Имоджен! А ну-ка, не секретничать.

Имоджен потянулась за бокалом, чуть не сбив его. Она, нахмурясь, посмотрела на бокал, и тот под ее взглядом сам встал на место, пролив лишь несколько капель джина. Потом она взяла бокал в руки и вместе с братом вернулась в столовую. Мужчина, позвавший их, указал на пару свободных стульев за длинным столом красного дерева, занимавшим всю комнату. За столом уже сидели семеро, и еще пара стояла у барной стойки в углу комнаты. Через открытую стеклянную дверь ветер доносил ароматы мескитового дерева и шалфея, и полуденное солнце отражалось от полированного стола, бросая светлые заплатки на потолочные балки.

– У нас нет никаких тайн, Блейн, – возразила Имоджен. – Просто говорим, что надо бы его где‐то держать под присмотром.

На другом конце стола круглолицый парень с двухдневной щетиной заметил:

– Вы сначала найдите его, я имею в виду его талисман. Когда точно он умер?

Колин сел рядом с Имоджен. Он посмотрел на часы.

– Почти шесть часов назад, по сообщению дорожного патруля. Сейчас он должен быть в Форест-Лон.

– Тот Форест-Лон, что рядом с Гриффит-парком? Похороны там стоят от семи-восьми тысяч долларов.

– Вряд ли нам так уж срочно… – начал Блейн, но запнулся, услышав шаги на лестнице. – Люси, – обратился он к девушке, стоявшей у бара, – ты пригласила кого-то еще? Надеюсь, не Вивиан?

– Нет, – ответила Люси, самая юная среди них.

Ее волосы, причесанные на прямой пробор, ниспадали на узкие плечи. На ней был мешковатый свитер и юбка-шотландка.

– Из тех, кого я пригласила, до сих пор нет только Тома.

– Отцовского придворного шута, – вставил Колин.

– Все лучше, чем его бывшая жена, – проворчал другой отпрыск, тощий мужчина средних лет в рубашке-поло, любивший свое прозвище Шкипер. – Тотчас же примется строить нас, как детишек.

Колин и Имоджен обменялись высокомерными взглядами. Когда Бенджамин женился на Вивиан, они уже съехали из родного дома.

С лестницы раздался грохот: кто‐то сшиб стенд с рапирами Бенджамина, висевший на стене.

Блейн закатил глаза.

– «Он является как нельзя более вовремя, подобно развязке в старинной комедии».

– Откуда это? – со вздохом спросила Имоджен.

Шкипер мрачно кивнул:

– Лир. Сцена вторая. Входит Эдгар, дурак.

В комнату влетела оса и, жужжа, принялась кружить над столом. Шкипер навел на нее указательный палец, оса ярко вспыхнула и, тлея, упала на стол.

Одна из сестер прищелкнула языком и шляпой смахнула насекомое на пол.

– Вы что, хотите, чтобы бедняжка Люси полировала… – она замолчала, потому что в комнате, шаркая, наконец появился Том.

Том, смущенно моргая, озирался по сторонам. Он не мог припомнить случая, когда в последний раз вся родня от трех отцовских браков собиралась вместе. По-настоящему он знал здесь только Люси, сейчас ей, должно быть, семнадцать. Пока он не съехал из родительского дома года два назад, только они с Люси жили с отцом. С тех пор в доме оставалась одна Люси.

– Привет, Том, – окликнула его Эвелин, одна из средних сестер. – А вежливое слово?

Том никогда не знал, что ответить, хотя Эвелин каждый раз спрашивала одно и то же. Он покачал головой и откинул с потного лба непослушные взлохмаченные волосы.

– Люси тебя сегодня не подвозила, – заметила Имоджен. – Как же ты добирался?

– Пешком. От автобусной остановки в Вестшире.

– «На веслах ног или под гривой паруса, – процитировал Блейн. – Сгибая в такт чету моих конечностей».

– Хаусман, – мрачно прокомментировал Шкипер. – Фрагмент из «Греческой трагедии».

Застенчиво пробираясь к бару, Том незаметно косился на родню – увы, никаких перемен. Вот лысеющий Блейн, возмещающий потерю шевелюры седой козлиной бородкой поверх черной водолазки. Том вспомнил, что Блейну иногда удавалось читать мысли, и поэтому он часто играл в покер в местных казино «Байсикл» и «Коммерс». Бенджамин говорил, что Блейн так твердо верил в удачу, что так и не удосужился как следует выучить правила игры и жил исключительно на содержание, выдаваемое отцом.

На другом конце стола сидели Колин и Имоджен. Имоджен слыла гадалкой для кинозвезд, и, хотя она не приводила клиентов домой, пока Том жил тут, он знал, что она никогда не обманывает. Колин водил «Порше» с откидным верхом и вообще ничем серьезным не занимался. Судя по их гладким сияющим лицам, сильно изменившимся с последней встречи, Том заключил, что была «проделана большая работа». Все твердили, что в старом доме надо «проделать большую работу», и Том лишь смутно представлял, что может означать эта фраза.

– Люси, – не унималась Эвелин. – Ты ведь знаешь его привычки. Куда бы он спрятал что‐нибудь ценное?

Люси вручила Тому банку колы, не дожидаясь просьбы, и он благодарно улыбнулся. Из всей компании только они двое не пили спиртного.

Люси, на его взгляд, похудела с тех пор, как он последний раз видел ее, и эти новые морщинки на щеках явно не соответствовали юному возрасту. У нее был единственный дар – она умела охлаждать что угодно, поэтому отвечала за бар, хотя от ее стараний в комнате стояла нестерпимая духота. А Том умел лишь вызывать различные запахи в минуты стресса, обычно это был аромат какао с молоком.

На одном конце стойки лежала шахматная доска с четырьмя рядами фигур. Том лениво поднял фигуру, похожую на башню.

Люси посмотрела мимо него.

– Что спрятал?

– Талисман, – сказала Эвелин. – Вроде… коробки, картины… – Она махнула рукой в сторону Тома и добавила: – Шахматной фигуры! Но на нем будет его знак по гороскопу – Весы. То есть либо картинка-весы, две чаши на цепях, на которых что-то взвешивается, либо само созвездие, похожее на детский рисунок домика с покосившимися стенами.

– И что мы с ним делаем? Уничтожаем? – поинтересовался толстощекий парень.

Том с удивлением признал в нем Алана, который много лет назад безуспешно пытался научить его плавать.

– Ни в коем случае, кретин, – ответила Имоджен. – Ты что, хочешь несчастья на свою голову? Чтобы ты ослеп, зубы заболели?..

– Рак, – добавил Колин, – инфаркт, инсульт…

Блейн встал и шагнул к бару. Том все еще держал шахматную фигуру, но торопливо поставил ее на место, когда Блейн криво ухмыльнулся и предложил:

– Томми, играть собрался? Давай я поставлю ладью на место. А? Нет?

Блейн играл в шахматном клубе Лос-Анджелеса и любил прихвастнуть, что является первоклассным игроком, одним из лучших.

У Тома тряслись руки, он поставил ладью на край доски. Фигура упала и скатилась со стойки на пол, а Том, наклонившись за ней, ударился лбом. Блейн покачал головой и повернулся к столу.

– Если мы найдем талисман и поместим его в контейнер, то сможем шантажировать отца, – заявил он. – Пригрозим уничтожением, если понадобится. И, возможно, сумеем-таки угомонить его, говоря, что ищем подходящее тело, в которое он мог бы перейти. Можно использовать планшетку для спиритических сеансов, пусть перечислит, какие у него требования, как именно мы должны подготовить человека. Потом мы скажем, что активно ищем кандидатуру везде, где только возможно. Это может растянуться на годы!

На дальнем конце стола шевельнулся старик с длинной седой бородой. Том знал его – Уильяму, старшему сыну Бенджамина, похоже, было за девяносто. Старик был неизменно хмур и величав, но Люси считала, что он похож на персонажа из вестерна, комика, который хоть раз да спляшет на пыльной улице перед салуном.

– Интересно, как вы рассчитываете его удержать? – хрипло спросил он.

– А? Колин? – сказал Блейн.

Колин сдвинул брови.

– Поместить талисман в жидкость вроде глицерина, так чтобы старик не исхитрился и не достал одного из нас. И какой‐нибудь надежно закрепленный контейнер, чтобы он не мог его сотрясать. Мы должны…

– Глицерин гигроскопичен, – возразил Алан. – Он поглощает воду, в которой наверняка будут минералы, поэтому вскоре станет проводником. Вам нужно трансформаторное масло.

– А что, если это обычный комнатный цветок? – раздраженно спросил Уильям. – Бонсай, например.

– Люси, у него был бонсай? – поинтересовался Блейн.

Люси покачала головой и пожала плечами.

– Тогда можно сделать клетку Фарадея из вешалок для пальто и фольги или еще чего, – нетерпеливо предложил Колин. – Но сперва мы должны найти его.

Эвелин откинулась на спинку стула и посмотрела на потолок.

– А дом большой, – заметила она, – настоящий замок волшебника. Рухляди тут за сто лет накопилось порядочно.

– Он мог хранить свой талисман в каком-то другом месте, – добавил Алан. – Одному Богу известно, в чьих руках тот может оказаться…

Какая‐то женщина, которую Том не узнал, отодвинула стул и встала.

– Ох, ну почему он решил, что может водить машину? В его-то возрасте. Чертов старый кретин, – запричитала она.

Люси сжала кулаки.

– Дорожный патруль сообщил, что на шоссе его подрезала другая машина, – сказала она. – А уж он-то был поумнее любого из вас.

И это правда! Сам Том едва умел читать и писать, но, хотя многие из его родственников могли похвастаться редкими умственными способностями, особых достижений за ними не числилось, а старый Бенджамин читал по-гречески и латыни, мог решать математические задачи со скобками и мудреными греческими буквами, писал книги по философии, физике и даже выпустил несколько томиков стихов. Пока Том еще жил в этом доме, он частенько забредал в библиотеку старика наверху, снимал с полок книги и пытался в них вникнуть. И всякий раз, взяв в руки книгу, испытывал удивление пополам с огорчением, обнаружив, что ничегошеньки не понимает.

– «Сказала безумная из Шайо», – пробормотала Имоджен.

– Надо обыскать весь дом сверху донизу, – предложил Алан. – Люси, есть в доме резиновые перчатки? Нам понадобится много этих штук.

– Разделимся на пары, – вмешался Шкипер. – Только не по принципу «кто с кем ладит», как Колин и Имоджен.

Колин и Имоджен оглядели друг друга с обоюдным презрением.

– Ладит? – прошептала Имоджен, качая головой.

– Или Том и Люси, – добавила Эвелин. – Вообще Тому не надо бы…

Внезапно на полке рядом с баром зазвонил старинный телефон с диском. Несколько человек, сидящих за столом, от неожиданности подпрыгнули, а Блейн хлопнул Люси по руке, когда та потянулась к трубке.

– Это он! – взвизгнула Эвелин. – Он все слышал! А все вы со своим… трансформаторным маслом!

– Заткнись! – рявкнул Блейн. – Я отвечу.

– Включи громкую связь! – сказал Колин.

– Ты что, мне не доверяешь? Впрочем, там все равно нет громкой связи.

Блейн взял трубку.

– Алло? – Он подождал несколько секунд, покачал головой и повесил трубку. – Ничего. Ни слова.

– Да, это точно был он, – убежденно кивнул старый Уильям. – Как только он найдет другое тело, сразу явится сюда. И мало вам не покажется.

– Заткнись! – еще громче закричал Блейн. – Ну и что из того? Тела у него пока нет. Пошли искать чертов талисман, пока старик не нашел себе тела. Быстренько делимся на пары, никаких симпатий.

– Томми пусть идет домой, – заявила Эвелин. – Гертруда предупреждала, что он приносит несчастье. Не обижайся, Томми! И Люси пускай тоже просто посидит здесь в столовой.

Гертрудой звали мать Тома, она была женой Бенджамина до Вивиан. Том слышал, что она предсказывала судьбу и покончила с собой в 2005 году, когда он был совсем маленьким. Он совсем не помнил мать, но на старых фотографиях в кресле сидела величавая красавица. Говорила ли мать, что он приносит несчастье, он не знал, однако выяснять подробности у родственников опасался.

– Да, – согласилась Имоджен. – Все равно он не поймет, что искать. Том, приятно было повидаться, но сейчас… шел бы ты отсюда.

Том наслаждался прохладой возле кондиционера, но при этих словах хлебнул колы и поставил банку на барную стойку.

– Ладно.

– Я подвезу тебя до дома, – предложила Люси. – А потом поеду в Форест-Лон. Мы с тобой знали отца лучше всех, но, кажется, наша помощь никому не нужна.

Женщина, обозвавшая Бенджамина «старым кретином», усмехнулась и замахала руками.

– Нет-нет, Люси, не говори так. Просто ты можешь быть на его стороне.

– Мы все на его стороне, – запротестовал Блейн. – Мы все желаем ему добра, что означает…

– Отойти от дел, – закончил фразу Колин. – Wizard emeritus.

– Дать шанс другим, – подтвердил Шкипер, разглядывая родню.

Том и Люси пошли к лестнице. Том услышал смех за спиной и голос Имоджен:

– А кто привяжет коту на шею колокольчик?

Этаж под столовой представлял собой лабиринт из крохотных взаимосвязанных комнатушек с книжными полками, расставленными вдоль стен и высившимися от пола до потолка. В каждую из них мог вместиться разве что небольшой стул. Комнаты освещались тусклыми желтыми лампами, прикрепленными к потолку. Всюду царил аромат ванили – так пахли старые книги, пропитавшиеся дымком отцовской трубки. Том и Люси пробирались сквозь комнаты кратчайшим путем к выходу на лестницу, ведущую к парковке. Том задумчиво вглядывался в корешки книг на полках.

– Интересно, о чем они?

Том показал на полку.

– Тут, внизу, собраны книги, к которым он потерял интерес, – пояснила Люси. – В основном религия… Честертон, К. С. Льюис, Джордж Макдональд. По его словам, они отрицательно действуют на психику, но недавно я заметила, что он проводил здесь довольно-таки много времени.

Поняв, что так он не удовлетворит свое любопытство, Том спросил:

– Моя… – запнувшись, предпринял новую попытку: – А ты не знаешь, почему моя мать сказала, что я приношу несчастье?

Люси застыла в дверном проеме и оглянулась.

– Нет, я ничего подобного не слышала. У Эвелин голова забита старыми сплетнями и предрассудками.

Она с тревогой посмотрела на него, и воздух охладился на несколько градусов.

– Хочешь, поедем со мной в Форест-Лон?

– Я… Нет, пока нет. Извини. Я просто…

Она кивнула.

– Ничего, я понимаю. – Она повела его в другую крошечную комнатушку. – Кажется, только мы с тобой по-настоящему его любили.

– Что случится, если они не найдут его… талисман? Если никто его не найдет?

– Не знаю.

Они подошли к выходу, и девушка распахнула дверь. Солнечный свет залил обшарпанный деревянный пол, Том и Люси услышали, как ветер свистит в холмах. Ветер закрутил клетчатую юбку вокруг худых ног Люси.

– Может быть, он… знаешь, умрет.

Том прищурился от неожиданно яркого света.

– Может, это и к лучшему?

– Если их всех послушать – то да.

Том спускался за ней по ступенькам.

– Мне загородили выезд, – рассердилась Люси. – Придется выбираться по клумбе.

– Не надо. Я могу пройтись до Вестшира.

– Нет, я не хочу оставаться с ними в доме. Цветы на клумбе все равно засохли.

Квартира Тома находилась на втором этаже старого здания на Франклин-авеню. Помахав Люси, укатившей на «Бьюике», Том устало потащился вверх по красным ступенькам к парадной двери. Из окон виднелись парковка и гараж, а также здание напротив.

Он медленно, тяжело дыша, волочился по темному коридору к своей квартире, радостно вспоминая, как Люси спасла его от пешей прогулки к остановке автобуса, как вдруг заметил полоску дневного света на ковре. Дверь была приоткрыта, он уловил запах сигаретного дыма.

Том помедлил, потом шагнул вперед и распахнул дверь.

Прямо перед ним располагалась кухня с видом на пальмы, крыши и окна квартир, налево – гостиная, но дымок вился справа, из спальни.

Он занервничал:

– Кто здесь?

– Заходи, Томми, – услышал он женский голос.

Том сделал два шага к двери спальни. При свете, просачивающемся сквозь подъемные жалюзи, он увидел Вивиан, сидящую на его кровати. Она разложила на покрывале с полдюжины трубок и свою сумочку. На тумбочке стояло блюдце с тлеющей сигаретой.

– Это тебе Бенджамин подарил?

Том не видел Вивиан лет пять, с тех пор как отец с ней разошелся. Она была в белом брючном костюме и меховой накидке, с жемчужным ожерельем, полумесяцем облегающим складчатую шею. В белых лайковых перчатках ее длинные пальцы были похожи на клешни краба.

До него дошло, что Вивиан спрашивает о трубках.

– Да, он думал, что мне понравится курить трубку.

Вивиан встала и потянулась за своей сигаретой, зажала ее между губами, в тусклом свете комнаты блеснул уголек.

– Угу, – сказала она, выпуская дым с каждым слогом. – Ну а ты?

Он пожал плечами.

– Они у меня почему‐то тухнут.

Вивиан наклонилась и подняла одну трубку. Она рассмотрела ее как следует и сказала:

– «Данхилл». Есть и «Кастелло», и «Сасиени-фор-дот» – все довольно дорогие.

– Он щедрый. Был.

Она склонила голову набок.

– К тебе?

– Конечно. Ко всем нам. Эта квартира, содержание. Он дал мне те книги.

– «Обломками сими подпер я руины мои», – пробормотала Вивиан.

От нее пахло ликером. Она шагнула мимо него к комоду, на котором громоздился неровный ряд книжек в твердых и мягких обложках.

– Включи свет, Томми, – приказала она и, когда он неохотно повернул выключатель, провела рукой в лайковой перчатке по верхнему краю книжного ряда.

– Андре Нортон, Хайнлайн, Брэкетт, – перечисляла она, и ее пальцы на мгновение задержались на высокой книге в твердом переплете. – «Изгой» Лавкрафта. Эта книга стоит немало даже в таком неприглядном виде.

Она вытянула фолиант из ряда и открыла, чтобы просмотреть страницы, обложку, еле державшуюся на нитках. Края страниц были окрашены под мрамор. Вивиан взяла том обеими руками и уставилась на рисунок из красных и синих завитков на боковом обрезе, потом покачала головой и перевернула книгу, чтобы рассмотреть последнюю страницу. В конце концов она взяла том за корешок и потрясла его. Из книги вылетел проездной на автобус и, тихо прошуршав, улегся на пол.

– Моя закладка, – уныло сказал Том. – Похоже, я не сильно продвинулся.

– На твоем месте я бы продала эту книгу. Не знаю, будет ли теперь поступать содержание.

Она вернула том на место.

– И почему же именно эти книги?

– Мне нравился фильм «Звездные войны». Отец подумал, что мне понравится научная фантастика. Но… – добавил он печально. – Я слишком тупой для чтения.

Она перелистывала другие тома, трясла их, внимательно рассматривала обложки.

– Нет Весов, – бормотала она, – ни символа, ни созвездия.

Поставив последнюю книгу на место, она повернулась к Тому.

– Когда тебе было пять лет, он неделю играл с тобой в шашки, разговаривал и передвигал фигуры туда-сюда, снова и снова, а ты наблюдал.

– О! – моргнул Том.

– Из моего «Ягуара» не выжмешь более ста сорока девяти миль в час, – продолжала она. – Я и сама никогда не поехала бы с такой скоростью. Но в машине есть ограничитель, регулятор скорости заводской установки. Джеймс Уатт изобрел регуляторы для моторов еще в восемнадцатом веке. Когда мотор приближается к порогу скорости, регулятор отключает подачу топлива.

Том не знал, что сказать, и смотрел на Вивиан во все глаза.

Она скорчила гримаску.

– С моей стороны непорядочно объяснять тебе все это, считая, что я делаю доброе дело. Я забираю две трубки, Томми. Ты все равно не куришь, а выгравированные глаза птичек могут оказаться пятью ярчайшими звездами в созвездии Весов.

– Не забирай! – воскликнул Том, и воздух наполнился пьянящим ароматом какао.

Вивиан фыркнула и криво усмехнулась.

– Отец раньше приносил тебе какао, когда ты болел. Не расстраивайся, Томми, я забираю трубки.

Том сгорбился. Он не мог бороться с мачехой.

– Что ты с ним сделаешь? – спросил он в лоб.

– Спрячу от вас. Брак с ним был адом, но я не хочу, чтобы он оказался во власти собственных детей. – Она усмехнулась, но Том мог поклясться, что не от счастья. – Я ведь его любила. Как и все мы.

Том знал, что она говорила о других женах отца.

– Моя мать покончила с собой.

Вивиан положила сигарету на блюдце.

– Потому что она любила его и тебя тоже. Что еще оставалось делать матери?

Она спрятала две трубки в сумочку и защелкнула замок, потом оттолкнула Тома и вышла в прихожую.

Том пошел за ней.

– Я вправду был для него проклятьем? – От подъема по лестнице он не запыхался, а сейчас вот запыхтел, как паровоз. – Эвелин говорит, что так сказала моя мать. А она ведь была гадалкой, да?

Вивиан повернулась и прильнула к двери.

– Ах, Томми! Ты, черт побери, тоже любил его, так? Ты и Люси. Два последыша. У меня ведь детей не было. На вас он впервые вылил отцовскую любовь, проникся ответственностью. Он часто ставил ту песню Синатры из «Карусели» – разговор с самим собой. О мужчине, который волнуется, будет ли он хорошим отцом сыну и дочери. Он… Нет, твоя мать была не гадалкой, а оракулом.

Она заглянула на кухню.

– У тебя, конечно, выпить не найдется?

– Нет. Я… Кофе. Кола…

– Ну и ладно. Все равно я за рулем и не хочу схлопотать штраф за вождение в нетрезвом виде.

Она открыла сумочку и выудила из нее плоский серебряный портсигар с шестью выстроившимися в ряд сигаретами, чиркнула серебряной зажигалкой.

– Ты не был моим ребенком, – продолжила Вивиан, выпуская дым, – однако Бенджамин объяснил мне, что твоя мать жгла листья и входила в транс, нюхая дым. Как-то, будучи в трансе, она объявила ему, что ты – а было тебе тогда годика четыре – однажды перехитришь его, и от этого он умрет.

Она озадаченно уставилась на Томми.

– Он мог бы тебя убить, но он так тебя любил.

– Перехитрить его? Это… – У Тома не нашлось слов.

– Я знаю. Невозможно. До встречи, малыш.

Она открыла дверь и быстро пошла по коридору.

Том притворил дверь, закрыл ее на засов и шаркающей походкой потащился в спальню. Он посмотрел на четыре трубки, оставшиеся на покрывале. Оказывается, он хранил отцовский талисман, не зная об этом, и позволил Вивиан его утащить. Она, по крайней мере, спрячет его от Блейна, Колина, Имоджен. Она хоть любила отца.

– Прости, папа, – тихо сказал он оставшимся трубкам.

Том поднял с пола проездной, служивший ему закладкой, и посмотрел на черный корешок «Изгоя». Вивиан намекнула, что за него можно получить неплохие деньги, а содержание теперь то ли будет поступать, то ли нет. Если так, придется возвращаться в отцовский дом, где каждая комната будет напоминать об утрате.

Он грустно вытащил «Изгоя» из общего ряда, едва не уронив его, книга была тяжелее, чем казалась. На Тома нахлынули воспоминания, как она перешла из рук отца к нему. Стояло раннее весеннее утро прошлого года, Том еще не успел снять пижаму, когда старик неожиданно появился в дверях комнаты с этой книгой.

Том помедлил у комода, силясь вспомнить, что он собирался сделать, потом взглянул на книгу, на компьютер на письменном столе и кивнул.

Он прошел к письменному столу, вытянул стул и уселся, положив томик рядом с клавиатурой. Он запустил Гугл и напечатал: «Продать книгу Лавкрафта». Пришлось открыть страницу и посмотреть, как пишется фамилия автора.

На экране монитора появилось несколько страниц ebay и abebooks, но он знал, что ни в жизнь не разберется, как продать книгу на этих сайтах. На некоторых сайтах читатели хвастали своими сокровищами.

Наконец нашелся список букинистических магазинов, покупающих литературу. Владелец проживал в Лос-Анжелесе, и Том нервно набрал номер телефона. Услышав в трубке мужской голос, Том откашлялся и, запинаясь, объяснил, что хотел бы продать «Изгоя» Лавкрафта.

Получив описание титульного листа, букинист сказал:

– Возможно. В каком она состоянии? Чехол от пыли на ней?

– Наверное, нет. Что это?

– Господи, да это бумажная обложка, в которую заворачивают книгу, она складывается на концах. Бывает синего цвета.

Когда Том признался, что ничего подобного нет, продавец спросил:

– А у страницы коричневые края?

– Не коричневые… разноцветные. Если держишь книгу, то по краю страницы идут красные и синие завитки.

– То есть обработано под мрамор? Интересно, кому это могло понадобиться? И, полагаю, чернила впитались в страницы?

Том открыл книгу посредине. Внешние края страниц были затемнены полосой в одну восьмую дюйма.

– Да, – подтвердил он. – Полоса шириной с зубочистку.

– Странно. Не представляю, в каких тисках держали книгу, чтобы так затемнить страницы. А обложка болтается?

– Ну, она почти отлетела. Все держится на нитках.

Вздох.

– Это антикварная диковинка, игрушка для того, кто хочет похвастать обладанием «Изгоя». Ничего больше. За него можно дать не больше ста баксов.

– Я подумаю, – ответил Том и повесил трубку.

С этим покончено.

Он положил книгу на стол и нахмурился, рассматривая явно нежелательный мраморный рисунок. Он хотел было уже оттолкнуть книгу, но только задел рукой верхнюю крышку. Она легла на стол, потянув за собой вертикальную горку листов и образовав склон из бокового среза страниц.

А мрамор со страниц исчез. Вместо него виднелся черный прямоугольник с белыми точками.

Том удивленно моргнул, наклонился, касаясь открытых страниц. Узкая темная линия по краю каждой – то, что казалось чернилами, размазавшимися по бумаге, – была лишь фрагментом изображения, видимого только когда страницы лежали веером. Кто‐то – его отец? – намеренно разложил листы веером и нарисовал картину, покрывающую одну восьмую дюйма краев. Таким образом, картина исчезала, когда книгу закрывали. Мраморный рисунок, решил Том, был нанесен позднее, дабы оправдать узкую темную окантовку каждой страницы. Картинку явно хотели спрятать от чужих глаз.

Но что это? Восемь белых точек на черном фоне, похожих на строение с крышей и кривыми стенами…

«…как детский рисунок домика с покосившимися стенами». Так сказала Эвелин. Весы. Созвездие.

Том знал, что созвездием называют группу звезд на небе.

А Блейн сказал: «Если мы найдем талисман… пригрозим Бенджамину, что уничтожим его».

Сердце Тома отчаянно забилось.

«У Вивиан нет талисмана, это не трубка! Талисман у меня. Это книга. Он у меня, со мной».

Том медленно совместил верхнюю и нижнюю крышки обложки, восстанавливая привычную прямоугольную форму. Как только страницы легли ровно, созвездие исчезло, сменившись безобидной мраморной рябью.

Том держал книгу дрожащими руками. «Надо ее спрятать, – подумал он. – Блейн, да и другие могут заявиться сюда и взять что-нибудь из подарков Бенджамина, имея в виду, что талисманом может оказаться что угодно».

«Под кровать, – размышлял он, – в сервант, под диванную подушку – думай, тупица! Думай!»

Он поймал себя на мысли, что не ищет укромного местечка для талисмана, а представляет себе страницы книги. Когда он открыл книгу посредине, чтобы проверить, не впитались ли в бумагу «мраморные» чернила, то увидел узкие темные линии по внешнему краю обеих раскрытых страниц, как справа, так и слева. Кайма справа была частью картинки с созвездием. А слева? Может, это часть другой картины, если разложить страницы по-другому?

Он выложил книгу на стол и перевернул ее. Потом нерешительно сдвинул крышку книги, которая оказалась теперь наверху, опуская корешок к столу и раскладывая страницы веером.

У него перехватило дыхание, он напряженно вглядывался в морщинистое лицо, блестящие глаза… Отец! А отец смотрел на Тома так, словно узнал его. Картина была жутко реалистичной, как фотография, голограмма…

Том не мог оторвать глаз от книги, но пронзительный звук вырвался из его горла, когда рот у изображения пришел в движение: открылся и закрылся, и редкие седые волосы качнулись, словно тронутые потусторонним ветерком. В голове Тома появился запах какао.

В кармане рубашки зазвенел телефон, он пошарил рукой, включил и не глядя провел пальцем по экрану. Отцовский голос загремел из микрофона.

– Томми! – сказал старый Бенджамин, и спустя несколько секунд лицо на картинке движением губ повторило слова. – Это ты?

Том уставился на ожившую картинку.

– А, да, – лицо нахмурилось. Когда голос в телефоне снова заговорил, движения губ на картинке уже полностью синхронизировались с ним. – Надеюсь, ты один!

Том хотел было ответить «да», но отец продолжил:

– Молодец, хороший мальчик. Если кто‐нибудь зайдет, закрой книгу. Вижу твой стол, значит, ты у себя дома. Дверь запер? А, да.

Том не успел сказать ни слова. Ему пришло в голову, что отец смотрит на него. Это Том глядел на стол. Кажется, отец смотрит его глазами?

– Не бери в голову, – сказал Бенджамин. – Где Люси?

– Она в… – начал Том, голос отца перебил его:

– Форест-Лон.

Но Том упорно закончил предложение:

– В Форест-Лон. Я сам могу сказать!

– Извини, сынок, – сказал голос из телефона. – Конечно, можешь, конечно. Форест-Лон. Хорошо. Они могут кремировать тело после того, как я встречусь с Люси.

Книга померкла в глазах Тома, он, казалось, стоял в отделанном панелями офисе, глядя на мужчину средних лет в темном костюме и галстуке с пачкой бумаг в руках. Тот что‐то говорил, но единственное знакомое Тому слово было только что услышанное «кремировать». Том потряс головой, и видение исчезло. Он нетвердо стоял на ногах перед столом, все еще рассматривая лицо на страницах. Видение появилось из чьей-то – явно не его – памяти.

Он сел и попытался вспомнить, о чем говорил отец.

– Встретишься с Люси? – наконец сказал он. – Ты хочешь, чтобы я показал ей книгу?

– Да, Томми, постарайся быть повнимательнее. Ты куда‐то ускользаешь.

В голове вертелась фраза «Mea culpa, sed non maxima!». Том латыни не знал, но эта фраза как будто означала: «Моя ошибка, но не слишком значительная».

– Я могу ей позвонить, – сказал голос Бенджамина, – но она не…

Какая‐то мысль мелькнула в голове у Тома, но быстро ушла, и он не успел ее уловить.

– А если ей позвонишь ты, она не расстроится, скажи, что хочешь ее видеть, пусть она придет сюда.

– Хорошо. Но… Я не могу… – Том с трудом подбирал нужные слова. Он чувствовал, что отец понимает, что Том хочет сказать, но ждет из вежливости.

– Чтобы ей позвонить, мне придется повесить сейчас трубку, – выговорил он наконец.

Голова на картинке кивнула, а голос в телефоне сказал:

– Это ничего. Просто, когда Люси придет, пусть возьмет книгу и откроет ее, как ты.

– Книга стала тяжелее, – заметил Том. – Несколько минут назад ее держала Вивиан, она такой не казалась.

– К тебе приходила Вивиан? Наверное, не сегодня? Или она не трогала книгу?

– Она не снимала перчаток.

– Ах, вот оно что! Вивиан всегда была осторожной. Вот уж на Люси перчаток не будет.

Слово «перчатки» зависло в мозгах у Тома и, очевидно, у Бенджамина тоже, потому что перед глазами промелькнул образ: перчатку сняли с руки, сменили на другую, застегивающуюся на пуговицы.

Озадаченный и сбитый с толку Том пытался не смотреть на рисунок в книге, но понял, что не в силах отвести взгляд.

Он испугался.

– Пусти меня! – заворчал он, хватаясь с усилием за стол левой рукой, все еще не в силах повернуть голову. Он задыхался и чувствовал запах какао.

– Не сопротивляйся мне, Томми! – сказал голос в телефоне. – Я знаю, что для тебя лучше, правда?

– Ты сейчас надел меня, как пальто, – задыхаясь, проговорил Том. – Но хочешь надеть Люси. И застегнуть на все пуговицы.

Телефон молчал, потом отцовский голос ответил:

– Мне было интересно узнать, что ты тоже читаешь мои мысли. Но это даже хорошо. Логический вывод, экстраполяция по аналогии. Я был прав, приняв против тебя меры предосторожности.

Том наблюдал, как его собственная рука, подчиняясь чужой воле, взяла телефон.

– Звони Люси, зови ее сюда, будь хорошим мальчиком.

Том безуспешно пытался опустить руку, глубоко вздохнул, радуясь, что легкие и горло еще ему подчиняются.

– Не буду. Ты хочешь… существовать вместо нее, забрать ее тело, потому что потерял свое.

– Нет, нет, Томми. Я просто хочу…

– Ты лжешь! – Томми сморгнул слезы, беспомощно глядя отцу в глаза. – Я же вижу. Ты как будто… как будто говоришь в сторону.

Телефон снова затих. Потом отец сказал:

– Постарайся понять, Томми. Она никуда не денется. Просто я буду с ней. Я буду…

– Контролировать ее действия! Делать, что хочешь ты, а не она!

– Да. Ей от этого будет только лучше. Взгляни на нее сейчас – одиночка, интроверт, но молодая, столько всего впереди! Со мной она будет путешествовать, учиться, писать! Она будет меня благодарить, вот посмотришь!

– Как насчет замужества? Детей?

– Кто знает? Гормоны… Из потомка может получиться…

– Все, как решишь ты, не как она захочет.

Том не касался книги, но страницы слегка сдвинулись, и лицо словно выглядывало из‐за ширмы горизонтальных белых нитей. Через минуту страницы перестроились, и лицо стало снова четким.

– Томми, черт возьми, ты… Я всегда о вас заботился… и я буду считаться с тем, что ей нравится, до определенной степени…

– Ты никогда не узнаешь, что ей нравится. Ладно, я ей позвоню. Я расскажу ей обо всем, пусть сама решает, что для нее лучше.

– Нет, ты не сделаешь этого, поверь мне. Если я должен…

– Поверить не могу, что ты хочешь такое сделать! Ты! Даже я понимаю весь ужас этого!

– Томми, послушай! Если бы я задумал что‐то плохое, я бы не обратился к тебе, правда? Не заставляй меня принимать крутых…

Том перебил отца. Вопрос вертелся у него на языке. Он должен был его задать.

– Почему ты не выбираешь меня?

Глаза Бенджамина сузились, брови нахмурились, рот слегка открылся. Но потом губы снова сжались, и голос отца произнес:

– Ладно, Томми, ладно. Полагаю, я должен ответить.

Голос в телефоне с минуту молчал, и Том уже хотел заговорить, когда отец продолжил:

– Семнадцать лет назад мне пришлось сделать кое-что, чем я отнюдь не горжусь. Тебе было пять лет. Мы неделю играли в шашки, каждый день по часу. Это были сеансы гипноза для проникновения в твой мозг. Я использовал свой особый дар, чтобы забраться к тебе в голову, точно так же, как я делаю сейчас, и внедрил мощный сигнал в твою память.

– Регулятор, – осмелился вставить Том.

– Полагаю, что так. А откуда ты?.. Но я обеспечил тебе хорошую жизнь, правда? Ты никогда ни в чем не нуждался. «Во многой мудрости много печали, и кто умножает познания, умножает скорбь», как говорит Давенант. Я чувствовал, что должен…

– Давенант, похоже, написал ту книгу, которую я не мог прочитать?

Из телефона раздался дребезжащий вздох.

– Да, Томми. Да. Слушай, оракул сказала, что ты однажды перехитришь меня, как она выразилась, «станешь причиной моей смерти». Поэтому… а-а, я вижу, ты знаешь, что речь идет о матери. Как ты понимаешь, я мог легко избавиться от тебя, но я любил тебя. Я все еще люблю тебя. Поэтому я установил блокировку познания, систематических размышлений. Понимаешь? Чтобы ты никогда не смог…

– Перехитрить тебя. – Том набрал в грудь побольше воздуха и выпустил его. – Все эти годы…

– Но я могу его убрать! Ты рос необычайно умненьким, все еще можно восстановить. Ты сможешь учиться, читать Толстого! По-русски! Данте на средневековом итальянском! Решать тензорные уравнения Эйнштейна!

– Побить Блейна в шахматы.

– Да, но, чтобы убрать блокировку, потребуется некоторое время. Надо будет снова гипнотизировать тебя и отсортировать твою память. Как там у Мильтона?

Тут и кое-какие лекарства могут понадобиться, но я точно могу это проделать.

Том вздохнул. Шея затекла от пребывания в неудобной позе.

– Но пока ты в книге, все это невозможно.

– Да, мне нужно тело.

– Люси.

– А знаешь, она была бы не против! И я уверен, что ты никогда не допустишь ее гибели. И тогда предсказание наверняка не сбудется.

– Я никогда не допустил бы и твоей смерти. Мало ли что там придумала мать.

Том подумал о книгах, которые он снимал с полок за все это время, безнадежно пытаясь разгадать первую страницу, и возвращал их на место: трехтомник «Тысяча и одна ночь», «Ужас и трепет», «Флатландия» и сотни других. Он воображал, как их страницы открываются для него, словно цветы, загораются, как свечи, распахиваются, как оплетенные паутиной ставни, обнажая необъятный непознанный мир. И он представил, что вникнет в непостижимые сейчас взаимоотношения, как из малого рождается большое, что объединяет атомы, шахматные фигуры, звезды, людей.

А книгу он закроет и уберет на место. Лучше на нее не смотреть. И правильно. Если он последует совету Бенджамина и спустя годы заглянет в книгу снова, на картинке может появиться лицо Люси. На него будут смотреть ее глаза. И даже если он не откроет книгу, все равно ее лицо будет прятаться на страницах за мрамором рисунка.

– Я, – в страхе прошептал он, – не хочу. Не могу. Извини. Я ей расскажу.

Томми казалось, что он стоит на ужасно узкой вершине высокой стены и смотрит вверх. Он впервые в жизни не повиновался отцу. Голова шла кругом.

– Либо ты делаешь то, что я скажу, – сказал голос, – и имеешь все. Либо ты не повинуешься мне – и не имеешь ничего. Чтобы убрать регулятор, потребуются усилия, но прямо сейчас, покидая твой мозг, я могу просто забрать с собой всю твою память. Стереть все-все, без выбора. Возможно, ты сохранишь какие‐то навыки – застегивание пуговиц, язык, но ты даже не будешь знать, кто ты, не говоря уже о том, какой сейчас год, в какой стране ты живешь и кто такая Люси.

По щекам Тома потекли слезы, но, скатываясь с подбородка, они капали на ковер у стола, а не на книгу.

– Подарок… это мне от тебя на прощанье, – прохрипел он. – Сначала ты устанавливаешь мне регулятор, потом стираешь память.

– Нет, Томми, этого не случится, – тихо, убеждающе сказал отец. – Потому что ты сделаешь, как я скажу, и всем будет хорошо.

Том представил лицо сестры, еще не потерянное.

– Я не могу, – прошептал он. – Так нельзя.

– Ах, Томми, похоже, убедить тебя невозможно! Sic fiat.

Аромат фразы напомнил Тому, что это означало что‐то вроде «Да будет так!».

Боковым зрением Том увидел, как его правая рука положила телефон рядом с книгой и открыла верхний ящик. Она вытащила ручку и конверт, и Том зачарованно наблюдал, как рука писала слова привычными заглавными буквами.

Том пытался сопротивляться воле отца, но не сумел даже искривить свои буквы. Отец говорил по телефону с ощутимым усилием, потому что Том мешал его мыслям.

– Та-ак… Да ты сильней, чем я предполагал, Томми! Сейчас я позвоню Люси и положу трубку. Она узнает номер и перезвонит тебе, а потом… Дай мне сказать! Не услышав ответа, она, без сомнения, явится сюда, прочитает послание. А теперь я покидаю тебя, Томми… печально… жаль, что ты мне не поверил.

Пока Бенджамин отвлекся на речь, Том овладел правой рукой и жирной линией перечеркнул написанное. Потом он представил Люси с трубкой в руке.

– Да, – сказал Бенджамин, уловив настойчивый образ. – Она ответит. Я уверен, что она скоро придет. Но ты…

Из трубки донеслось шипение.

Том невольно захныкал, чувствуя, что его воспоминания превратились в жалкое месиво, их схватили и вырвали с корнем.

– …ее не узнаешь, – сказал голос Бенджамина.

Молодой человек, растерянно моргая, обводил глазами комнату. Где он? Кровать, письменный стол, книга в черном переплете, лежащая рядом с пластиковой штукой, похожей на коробочку, – здесь явно кто‐то жил. Он затих и прислушался, но ничего не услышал, кроме отдаленного слабого шороха. В воздухе витали запахи, резкий и солодовый сладковатый. Оба казались смутно знакомыми. Он осторожно расслабился. «Живу я тут, что ли?» – прикинул он.

Рядом с клавиатурой компьютера лежал конверт, но котором что‐то было написано. Юноша наклонился, чтобы хорошенько его рассмотреть.

Вычеркнутые строки оставили на бумаге четкий след, он перешел к буквам, оставшимся нетронутыми.

Кажется, ручкой, лежащей рядом с конвертом, и писали эти слова. Он поднял ее и скопировал «Сожги эту книгу» ниже предыдущей записи. Почерк был тот же.

Очевидно, что он сам, кто бы он ни был, написал послание. Похоже, он действительно тут жил. И, может быть, предвидя потерю памяти, он оставил для себя записку на видном месте. Ему вдруг захотелось прочитать книгу в черной обложке, чтобы кто‐то по имени Бенджамин вернулся… откуда‐то. Но он тут же отмел эту глупую мысль.

Себе-то он точно мог доверять, правда?

Звонил плоский, покрытый стеклом прямоугольник на столе. Юноша изумленно уставился на него. Через несколько секунд все стихло.

Он потянулся было, чтобы потрогать коробочку, но, передумав, отдернул руку. Кто его знает, что это за штука!

Словно последние видения во сне, мелькнувшие перед пробуждением, прежде чем исчезнуть навеки, он уловил мгновенный образ падающего замка, голос, сказавший «домик с покосившимися стенами». Потом клочки воспоминаний исчезли, подобно последним каплям воды в водостоке. Он вышел из спальни на кухню, посмотрел в окно. Он не знал, почему смотрит на здания напротив парковки. Они не рушились, это ли он хотел увидеть?

Он машинально вытащил из холодильника банку колы, открыл ее, сделал первый глоток, прежде чем до него дошло, что он знал – или знала рука! – что в холодильнике на той самой полке будет именно кола.

Очевидно, что он тут жил. Надо найти ванную и посмотреться в зеркало! Да глянуть, нет ли лекарства от зубной боли, один из коренных заныл.

«СОЖГИ ЭТУ КНИГУ».

Но первым делом надо выполнить приказ, который он оставил для себя. Слова написаны заглавными буквами, линии прорисованы с нажимом – значит, это важно. Когда он писал сообщение, то явно знал больше, чем сейчас.

Он пошел в спальню, поставил банку колы на стол и взял в руки книгу в черном переплете. Она была очень легкой, видимо, старой, непрочной, обложка еле держалась. «Отжила свое», – решил он, вынес книгу на кухню и положил в духовку на противень. Затем молодой человек включил духовку, инстинктивно подключил вентилятор над плитой. Старые листы вспыхнут быстро.

Вернувшись в спальню, он заметил целый ряд книг на комоде. Его охватило неодолимое желание перечитать их все, а потом найти другие книги, еще и еще.

Он практически ничего не знал и не представлял, о чем все эти книги, но был уверен, что почерпнет из них многое, гораздо больше, чем знал ранее.