Глава 43

Кэтрин проснулась от невыносимого грохота. Это надзирательница стучала в дверь камеры. «Подъем», – крикнула она и, убедившись, что обе заключенные поднялись с постелей, пошла дальше.

После завтрака Готье вызвали на допрос к сотрудникам ФБР. Для этого надо было пройти по длинному коридору и спуститься на первый этаж. По пути Кэтрин обратила внимание на китаянку, сидевшую у входа в комнату отдыха и безучастно смотревшую в глухую стену. Как выяснилось позже, та нарушила иммиграционный закон и, не владея английским языком, была обречена на вынужденное отшельничество.

Охранник остановился перед глухой дверью, постучал и тут же распахнул ее. За столом сидели уже знакомые Кэтрин агенты – тезка Аддингтон и Манзер.

Охранник снял с Готье наручники, указал на стул и вышел. «У тебя было время подумать, и надеюсь, что сегодня разговор получится», – сказала Аддингтон, многозначительно глянув в сторону внушительной картонной коробки с надписью «Улики». Кэтрин промолчала. У нее в памяти всплыла совсем другая коробка, в которую они с Антоном складывали перед отъездом на боевое задание свои вещи из прошлой жизни. Тезка ожидала реакции от Готье, но таковой не последовало. Кэтрин молчала.

– Я прошу вас назвать только свое настоящее имя. Тогда будет и встреча с детьми, и лучшие условия содержания, – произнесла Аддингтон.

– Кэтрин, я не понимаю, о чем вы говорите, – спокойно ответила Готье.

– Я знаю, что вы в Сибири родились, – как будто не услышав ответа, продолжила говорить тезка. – Это ведь ужасно. Правда, что там очень холодно?

Аддингтон сделала ошибку, пытаясь своими незатейливыми вопросами подловить Кэтрин. Готье тут же поняла, что такую конкретную информацию агент ФБР могла получить только от кого-то из Москвы. Значит, это было предательство!

– Я никогда не была там и даже не интересовалась этими местами, а географию в школе учила плохо, – равнодушно произнесла Готье.

– Жаль… жаль, что разговор опять не получился, – искренне посетовал Манзер и добавил: – Но нам спешить некуда.

На этом встреча закончилась, и охранник сопроводил заключенную обратно в камеру. Китаянка по-прежнему сидела на том же месте, не двигаясь и не обращая внимания на происходившее вокруг нее…

В обед Готье, получив свою порцию, выбрала стол напротив одиноко сидевшей светловолосой женщины средних лет и принялась за еду. Та несколько раз внимательно посмотрела на Кэтрин и представилась:

– Сьюзен.

– Кэтрин, – ответила Кэтрин.

– Точно! Это она, то есть – ты! – воскликнула женщина.

– Кто?

– Я тебя видела в новостях по телевизору. Ты русская! – бурно радовалась Сьюзен так, что все вокруг обратили на них внимание и даже притихли, ожидая, что будет дальше.

– Я – американка, – твердо сказала Готье.

– Везет тебе! Ты знаменитость! Тебя по телевизору показывают, – с завистью произнесла женщина и неожиданно добавила: – После обеда сегодня будет кино. Идем?

– Идем, – согласилась Готье. Рядом с комнатой, в которой собирались женщины-арестантки, Кэтрин заметила на стене телефон. Сьюзен рассказала ей, что можно позвонить «на свободу», но только за счет принимающего абонента. До начала просмотра фильма оставался еще час, и Готье долго раздумывала, стоит ли ей позвонить соседям Вернам. Ей было неловко, что разговор должны будут оплатить именно они, но желание узнать о самочувствии детей победило. Аманда тут же ответила и обрадовалась звонку. Соседка, как могла, успокоила Кэтрин, поддержала и заверила, что с близнецами все будет в порядке. Верн предложила ей поговорить с сыновьями, но Готье решительно отказалась, понимая, что, кроме расстройства, ей и детям это ничего не принесет.

Мысли Кэтрин постоянно крутились вокруг серьезной дилеммы: если Питера и Пола по ее просьбе оставят в США, то у нее будет возможность изредка встречаться с ними, но она не была уверена в их безопасности и благополучной судьбе. Если же в конце концов удастся переправить их в Россию, то за будущее близнецов можно быть спокойной, но в этом случае им предстоит жить в совершенно незнакомой для них стране и без малейшего контакта с родителями. Измучившись и не найдя правильного ответа, Готье мысленно приказала себе отложить трудное решение до вынесения приговора.

В ожидании кино некоторые женщины хрустели попкорном и жевали конфеты. Сьюзен почему-то в комнате не было. Она появилась только за несколько минут до начала фильма. В руках у нее было два пакета попкорна. Один из них она протянула Кэтрин:

– Держи.

– Спасибо, – поблагодарила Готье.

– Это тебе спасибо.

– За что? – удивилась Кэтрин.

– А ты что, не заметила, что со мной никто не разговаривает? – спросила Сьюзен.

– Нет, – слукавила Готье. Она, конечно, давно заметила, но не стала уделять этому особого внимания.

– А я думала, что все русские добрые… – разочарованно протянула Сьюзен.

– Я – американка, – категорически произнесла Готье.

– Меня будут судить за издевательство над малолетними…

– Какая разница, – вздохнула Кэтрин и добавила: – Я уверена, что ты сейчас страдаешь от того, что сделала…

У Сьюзен на глазах выступили слезы, и она отвернулась.

Когда фильм подходил к концу, дверь в комнату с шумом отворилась, и зрительницы недовольно заворчали. «Готье, на выход!» – скомандовала надзирательница.

Кэтрин подчинилась, и охранница сопроводила ее в камеру, заставила собрать постельное белье, личные вещи и повела на второй этаж. Там содержались заключенные в одиночных камерах.

Условия содержания для Готье резко ужесточились. Теперь все передвижения осуществлялись только в кандалах. Пищу подавали через окошко в камеру. Общение с другими заключенными было запрещено. Мытье под душем происходило всегда в присутствии надзирательницы, под ее пристальным вниманием, и это тоже приходилось терпеть. Такие изменения Кэтрин связала с отказом сотрудничать с ФБР, хотя администрация тюрьмы по-прежнему относилась к ней благожелательно. Возможно, именно поэтому ее поместили в камеру с окном на улицу. Это было частью так называемой свободы, которая могла существовать в новой реальности. Автостоянка и вход в магазин – это все, что могла видеть Готье.

После прибытия в тюрьму Кэтрин казалось, что время для нее остановилось. Она не знала, как переживают случившееся ее дети, а ее умение тщательно планировать свои действия здесь не могло пригодиться. Такое положение дел угнетало, но сдаваться не хотелось.

Однажды утром, сразу после завтрака, Кэтрин услышала команду «Готье, на выход», подошла к двери, просунула руки в специальное окошко и, почувствовав надетые наручники, отошла в сторону. Дверь распахнулась, Готье вышла в коридор, где надзиратель, как обычно, надел на нее кандалы. Напомнили о себе незажившие раны на щиколотках, идти было больно, и коридор казался Кэтрин бесконечно длинным, а лестница – очень крутой.

Перед комнатой, где обычно проходил допрос, кандалы, к удивлению Готье, сняли. Надзиратель открыл дверь. За столом вместо ожидаемых агентов ФБР Кэтрин увидела своего адвоката и незнакомого мужчину. При виде Готье они встали. Адвокат поздоровался, а мужчина, не скрывая улыбки, только кивнул головой в знак приветствия. Такое поведение Кэтрин показалось странным.

– Хочу вам кое-что сообщить… – начал говорить мужчина и вдруг умолк.

– Я выиграла в лотерею? – мрачно пошутила Готье. Мужчина засмеялся и продолжил говорить:

– Лучше. Мне кажется, моя новость вас обрадует больше. Я сотрудник российского посольства. Меня зовут Михаил. На самом высшем уровне достигнута договоренность между Россией и США о возврате вас на Родину…

От неожиданности горячая волна огромной радости захлестнула Готье, но женщина тут же взяла себя в руки. Она с недоверием посмотрела на адвоката, опасаясь провокации, но тот кивнул головой в знак того, что посольский работник говорит правду.

– А дети? Дети как? – едва вымолвила Кэтрин.

– С ними все в порядке. Они уже в посольстве. – сказал Михаил и продолжил: – Вы проведете некоторое время в административном блоке до переезда в здание суда. В камеру вы уже не вернетесь. Заседание состоится через несколько часов. Вечером вы будете уже в посольстве, а завтра в Москве… Сейчас мы едем к вашему мужу, чтобы сообщить эту новость и ему… Что ему передать?

– Передайте Жоржу, что я его люблю…

Тюрьма гудела, как разбуженный пчелиный улей, не смолкая ни днем ни ночью. Ночью шум, казалось, только усиливался: вопли и стоны наркоманов, хохот и дикие крики психически неуравновешенных заключенных, стук охранников дубинками по решеткам камер не давали уснуть и выводили из равновесия. Одновременно с подъемом в пять часов утра надзиратели выдавали таблетки для снятия абстинентного синдрома наркозависимым. Потом следовал завтрак, после которого тюрьма наконец на несколько часов успокаивалась. Наступала тишина. Только в это время можно было уснуть.

Первую ночь Жорж провел в общей пересылочной камере среди нескольких десятков арестантов, не зная, что будет дальше. В камере под потолком был установлен телевизор, на котором крутились популярные американские сериалы. Периодически бегущей строкой там появлялись новости. Вскоре после завтрака Жорж поднял глаза на экран, и вдруг все в нем внутри замерло. Он увидел на бегущей строке свою фамилию. Впившись глазами в экран, он читал. Сообщалось, что была арестована супружеская пара русских шпионов. У него мгновенно отлегло от сердца – он понял, что Центр узнает об аресте.

В этот же день Жоржа перевели в одиночную камеру, ужесточив режим содержания. Он подумал, что так лучше, потому что реакция арестантов, в большинстве своем наркоманов, была непредсказуема.

Камеры в блоке строгого режима были одиночные. Каждая из них вместо двери имела решетку и выходила в один центральный зал. Из центра зала надзиратели могли видеть все, что в них происходит. В этом блоке находились только заключенные с тяжелой криминальной историей или психически неуравновешенные, которые постоянно громко выясняли отношения между собой. Все пребывающие здесь носили ярко-оранжевые робы. Каждый день заключенным позволялось вый- ти из камеры в общее пространство на прогулку в течение часа. Готье такой привилегии не удостоился. В его камере постоянно горел свет и шумно работал кондиционер, посылавший вниз сильную струю холодного воздуха. Все «убранство» состояло из жесткой железной кровати с тонким матрацем и подушкой, умывальником из нержавеющей стали и унитазом. Над умывальником в стену был вмонтирован кусок полированной нержавеющей стали, заменяющий зеркало.

Кормили в тюрьме однообразно. Хлопья с обезжиренным молоком и кусок безвкусного белого хлеба на завтрак. Не допускалось ничего горячего. Кофе и чай заменялись пакетиком быстрорастворимого порошка, который при растворении с водой превращался в приторный сироп. Жорж не раз ловил себя на мысли, что, будучи гурманом, он не испытывал никаких неудобств по поводу еды. Он умел довольствоваться малым. Гораздо большее неудобство доставляло вынужденное недосыпание.

Жорж дремал в камере, когда его окликнул громкий голос и он услышал вопрос на английском языке:

– Эй ты, русский, как дела? – У решетки стоял высокий белобрысый заключенный лет тридцати пяти.

– Ты о чем? – ответил Жорж, стараясь не выдать волнения.

– Да ладно, я все знаю. О тебе уже пишут, тряся газетой, – улыбнулся он. – Долго же ты водил их за нос. Я их тоже терпеть не могу, этих копов. А мы с тобой вообще-то одной крови. Я с Украины и был маленьким, когда с матерью сюда приехал.

Потом он оглядел Жоржа с ног до головы и спросил:

– Русский, а ты чего так плохо одет?

– Что дали, то и надел, – ответил Готье.

– О’кей, друг, я этим займусь, – сказал он и исчез.

Через пару часов кто-то подсунул под дверь камеры пару новеньких кроссовок без шнурков и свежую, аккуратно свернутую робу, которую явно никто еще не носил.

После разговора с украинцем, который, как выяснилось, был главным «авторитетом» среди заключенных, Жоржу в камеру просунули книгу о Гарри Поттере. А однажды подкинули зачитанную порванную газету, которую он схватил с большой радостью и с жадностью принялся читать, потому что это была его единственная связь с окружающим миром. Профессиональный взгляд разведчика мгновенно привлек важный заголовок, который для него был самым главным: одна из статей в разделе новостей называлась «Народные волнения в Дамаске». «Началось, – подумал Жорж. – Неужели им это удастся?»

Дни в тюрьме так мало отличались один от другого, что впору было ставить отметки на стене, чтобы знать, сколько времени прошло. Любая поездка в суд, встречи с адвокатом или допросы фэбээровцев воспринимались как особенные события, способные хоть немного отвлечь от монотонного скучного существования.

«Готье, на выход!» – скомандовал охранник, внезапно появившийся перед решеткой. Жорж даже обрадовался возможности хоть ненадолго выйти из изрядно наскучившей ему камеры.

Подойдя к серым дверям административного сектора тюрьмы, Готье догадался, что его ведут на очередной допрос к сотрудникам ФБР.

Охранник распахнул дверь и снял с Готье наручники и кандалы. К удивлению Жоржа, за столом сидел его адвокат, назначенный правительством, и незнакомый мужчина. Адвокат встал с места поздоровался и произнес: «Это сотрудник российского посольства в Вашингтоне».

Готье не удивился приходу дипломата, но не совсем понимал, какой будет тема разговора. Едва заметная улыбка на лице сотрудника посольства подсказывала Жоржу, что неприятностей не должно быть.

– Мистер Готье, без предисловий я хочу сообщить, что на высшем уровне принято решение о возвращении вас в Россию. Достигнута договоренность о вашем обмене в ближайшее время на человека, которого российская сторона готова передать руководству США, – сообщил сотрудник посольства.

– А Кэтрин? – тут же спросил Жорж, еще не до конца осознав услышанное.

– Не переживайте. Я только что приехал от нее. Она уже все знает и передает вам привет, – сказал дипломат и продолжил: – При этом есть одно условие, о котором мы сообщим вам позже…