Глава 30

Обычно я сплю, как кирпич. Но сегодня долго ворочалась в кровати, потом встала, вышла во двор и поняла: в Подмосковье наконец-то пришло лето. Еще сегодня днем я ходила в легкой куртке. А сейчас ночью, когда должно стать прохладнее, я стою в тонком халате и мне жарко.

Я глубоко вдохнула упоительный воздух. Никогда не испытывала желания жить за городом. Огород и прочие деревенские радости не для меня, у меня все огурцы засохнут, а куры не подарят хозяйке ни одного яйца. Да я и не испытываю ни малейшей радости, копаясь в земле, мне лучше в городе. Но сейчас я поняла, почему в последнее время все больше и больше москвичей стремятся обзавестись домиком в подмосковном селе. Воздух упоительный, вокруг тишина, вместо гула никогда не спящих улиц пение соловья. И, наверное, огурцы, которые только что сняли с грядки, и яйцо от собственной несушки, намного вкуснее тех, что продают в магазинах. Вот постареем с мужем и поселимся где-нибудь подальше от мегаполиса.

Я усмехнулась. Таня, до пенсии еще далеко. И сотрудники особых бригад никогда не станут рантье. Нет, возможно, вас лет эдак в восемьдесят отправят на заслуженный отдых, сядете у камина с вязанием, начнете пить вкусное какао и… И тут зазвонит телефон! Вы услышите знакомый голос, бросите клубок в огонь, разольете напиток и кинетесь одеваться. Труба пропела, вас вызвали на службу, старый боевой конь ринулся в битву. Ничего, что грива седая, копыта разъезжаются и в спине остеохондроз. Пожилая лошадь, как известно, борозды не испортит. Если ты принял решение влиться в особую бригаду, будь готов и в девяносто лет влезть на самое высокое дерево или изображать из себя студента.

Я медленно пошла по дорожке. Погуляю минут десять и отправлюсь на боковую. В большом доме все, похоже, видят десятые сны, ни в одном окне нет света.

Я зевнула, и тут в кармане завибрировал мобильный.

– Спишь? – спросил Димон.

Отличный вопрос в два часа ночи.

– Гуляю в саду.

– Слушай, прости, – смутился Коробков, – я не посмотрел на часы. Завтра поговорим.

– Нет, правда, я дышу свежим воздухом, – остановила я Димона, – говори.

– Я стал глубоко копаться в биографиях действующих лиц и выяснил кое-что интересное, – сообщил Димон. – Сначала про Анну Григорьевну Шляхтину-Энгельман. Родители Ани, Григорий и Антонина Шляхтины, были учеными. Григорий – доктор наук, заведовал в одном НИИ лабораторией, о которой в СССР почти никто не знал. Чем там занимались? Руководители коммунистической России были престарелыми людьми. Когда в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году Михаил Горбачев стал генеральным секретарем ЦК КПСС, то его, пятидесятичетырехлетнего мужчину, считали мальчишкой. Средний возраст членов политбюро составлял семьдесят лет, на посту почти все они находились до своей смерти. Народ придумывал анекдоты, смеялся над дикцией стариков, потешался над теми, кто читал дважды одну и ту же страницу написанного референтом доклада. Да и внешне дедки выглядели неважно.

В конце пятидесятых в Москве создали научно-исследовательский институт, который стал заниматься проблемами здоровья людей пожилого возраста. В нем была лаборатория номер десять, которой руководил профессор Шляхтин. Чем она занималась, никто не знал. Григорий Андреевич не отчитывался директору НИИ, получал очень большое финансирование. Институт находился в Черемушках, а для подразделения Шляхтина построили целый комплекс в лесу на Ильинском шоссе. Лаборатория просуществовала чуть больше пяти лет, потом ее закрыли. Вскоре Шляхтин умер от инфаркта, Антонина Николаевна резко изменила род деятельности, из врача стала библиотекарем, до самой своей смерти сидела на выдаче книг и одна воспитывала дочь Анну. Одновременно со службой Тоня сменила и место жительства, переехала из Брюсова переулка на Юго-Запад. Когда Анне исполнилось восемь, ее отдали в школу. В те годы дети шли в первый класс в семь лет, Анечка же слегка запоздала. Почему? Нет ответа на этот вопрос. Возможно, мать решила продлить детство дочери. Антонина нашла хорошую школу, но она находилась неподалеку от метро «Смоленская». Маленькая семья снова переехала и обосновалась в Старомонетном переулке. Там Анна прожила до своего замужества, и эта квартира до сих пор принадлежит ей. Интересный факт: ни в одной детской поликлинике Анна Шляхтина не состояла на учете. И! Внимание! Младенец с такими именем-фамилией в тысяча девятьсот пятьдесят втором году ни в одном загсе, как новорожденный, не был зарегистрирован. Зато в книге актов за пятьдесят седьмой год есть упоминание о выдаче повторного свидетельства о рождении девочки Анны Григорьевны Шляхтиной, которая появилась на свет пять лет назад. Понимаешь?

– Да, – ответила я, – сведения об усыновлении-удочерении закрыты. Очень часто люди, которые берут приемных детей, переезжают на другую квартиру. Новоиспеченные отец и мать не хотят сообщать ребенку правду, поэтому скрываются от соседей, которые по злобе или по глупости могут нашептать малышу, что он не родной. Но книги загса подделать невозможно.

– Иногда это делают, – возразил Димон.

– Ну да, – согласилась я, – но лишь тогда, когда вмешивается одна организация, а это случается крайне редко и делается ради безопасности страны. Ради простого усыновления никто на подлог не пойдет. Вот поэтому документы загса могут стать свидетельством того, что люди взяли ребенка из приюта. Новорожденного-то сначала зарегистрировали на другое имя, фамилию, а потом выдали повторное свидетельство с данными новых родителей. Бурбонский прав! Анна по крови не Шляхтина.

– Зато она вышла замуж за представителя семьи Энгельман, – возразил Димон. – А теперь я жду оваций, похвал, фимиама. Не спрашивай где и как, путь к истине оказался тернист, но гениальный Коробков смог найти список сотрудников, которые работали в лаборатории под руководством Григория Шляхтина. Увы, почти все они покойные, жива лишь Радионова Эльвира Борисовна. Фамилия у нее необычная, мы привыкли к Родионовой, а у нее после «р» стоит «а». Эльвире сейчас восемьдесят один год, она геронтолог, занимается вопросами старения. У Шляхтина Эля служила лаборанткой, нанялась на работу в возрасте шестнадцати лет.

– Странно, – воскликнула я, – ее взяли в подразделение, о работе которого не сообщали даже директору НИИ.

– Речь идет о давних временах, пятидесятые годы двадцатого века, – напомнил Димон, – в то время человек шестнадцати лет считался взрослым, он мог идти работать. Это сейчас ты до тридцати годков ребенок. Но Эля попала в НИИ не с улицы. В списке сотрудников лаборатории есть Радионов Борис Глебович. Отец привел дочь в престижное место. Я созвонился с Эльвирой, у нее молодой голос, быстрая реакция. Если бы я не знал, сколько ей лет, решил бы, что общаюсь с дамой, которой далеко до пенсии. И вот новая вкусная конфетка.