«Клинки Хаоса».

Их вид пробудил в Кратосе целый вихрь ужасных воспоминаний.

«Глубоко внутри тебя, Кратос, теплится надежда, – шептал внутри его головы женский голос из той жизни, что он давно оставил позади. – Надежда делает нас сильными. Именно из-за нее мы здесь».

Перед его мысленным взором пронеслись обрывки мучительного прошлого. Вот он распростерт на каменном полу, неподвижный, истекающий кровью от нанесенных себе ран. Кратос тогда понял, что боги никогда не позволят ему погибнуть от его собственных рук. Поэтому назло им он решил избавиться от ненавистных клинков и от их ужасного проклятья. Перед его мысленным взором проходила вереница существ, павших от этого неразрушимого оружия. Он, как беспощадная машина убийства, оставил после себя целую гору бессмысленно убитых людей. Их предсмертные крики истязали его лишенную покоя душу. Сначала Бог войны швырнул клинки с самой высокой скалы. Но коварный ветер подхватил их и закинул обратно к его ногам. Боги словно объявили свой приговор, но Кратос отказался подчиняться. Перед мысленным взором вспыхнуло другое воспоминание: он бросает клинки в тихое море. Но ярость богов пробудила такой шторм, что его корабль потерпел крушение, а самого его выбросило на черный песок посреди обломков. Подняв голову, он увидел перед собой клинки, прислоненные к неровным камням. Так заканчивались все бесчисленные попытки избавиться от проклятья, доведшие его до грани безумия, – боги неизменно отказывали ему в любой попытке освободиться.

В последнем отчаянном порыве пять десятков лет назад Кратос спрятал клинки в подполе своего дома, поклявшись никогда больше к ним не прикасаться. Они олицетворяли собой зло, некогда исходившее от богов, и преследовавшее его по сию пору. Поклявшись никогда не возвращаться к прежней жизни, он пообещал себе никогда не жить ради зла, которое творят боги, а только ради блага, которое мог бы еще сотворить.

Теперь же эти самые клинки питали его надежду на спасение сына.

Он провел пальцами по блестящей поверхности, остановившись на черепе у рукояти. От клинков исходила мощь, которую невозможно было заглушить или остановить. Их нельзя сломать или затупить. Раздался грохот грома, изломанная молния прочертила яркие зигзаги, будто вены на яростном небе. Гроза разбушевалась в полную силу. Похоже, даже боги понимали, что грядет. Кратос посмотрел на свои руки, перевязанные ремнями, пропитанными кровью от незатягивающихся ран, которые остались от вросших в его плоть цепей. Та его часть, которую он привык ненавидеть, теперь пробиралась обратно в его истерзанную душу.

Он приподнял клинки и медленно обернул цепи вокруг запястий, морщась от боли, сопровождавшей каждый оборот. Внутри него бушевал целый вихрь чувств, более мощных, чем суматоха стихий за дверью. Отчасти Кратос ощущал, будто только сейчас пробуждается от долгого сна, но вместе с тем тревожился, что его темная половина из прежней жизни останется с ним надолго, не удовлетворившись кратким визитом.

От мелькнувшего на клинках отражения сердце Кратоса дрогнуло, и он обернулся. В дверях стояла Афина – именно та богиня, что некогда так тревожила его душу. Яростная молния очертила ее силуэт. Она молча смотрела на него с самодовольной улыбкой на каменном лице.

– Нигде ты не спрячешься, спартанец, – произнесла наконец она.

Кратос предпочел ничего не отвечать, и принялся дальше наматывать цепи на руки.

– Ты можешь сколько угодно пытаться убежать от правды. Это ничего не изменит. Ты можешь притворяться, кем угодно… учителем… мужем… отцом.

При слове «отец» Бог войны злобно зарычал.

– Но есть одна бесспорная истина, от которой ты не уйдешь: ты не изменишься. Ты навсегда останешься чудовищем.

Закрепив клинки, Кратос посмотрел богине прямо в глаза.

– Знаю, Афина, – согласился он.

Пронзительные вопли убитых им отражались от всех уголков его сознания. В голосе его не чувствовалось силы или вызова, а лишь принятие неизбежного. Не отводя глаз, он надежно закрепил лезвия на спине.

– Но я больше не твое чудовище.

Подняв с пола топор, Бог войны закрепил его на поясе, на противоположной от головы Мимира стороне, и вышел через дверь мимо видения богини, растворившегося облачком под дождем.

– Так ты грек! Я так и знал! Я давно подозревал.

Кратос посмотрел на Мимира.

– Что? Я знаю богиню Афину.

Снаружи на Кратоса вновь обрушилась красная гроза, а из леса выбрались какие-то твари, вознамерившиеся убить его. Орудуя мощными клинками так же ловко, как и раньше, Кратос без труда разобрался со всеми.

– Давайте, насылайте всех своих чудищ! Вам никогда не победить меня! – кричал он наперекор грому.

Мысль о том, что он может потерять сына, подхлестывала его ярость.

К тому времени, когда Кратос добрался до храма и вошел в мастерскую Брока, гроза будто сдалась. Гном сначала окинул его небрежным взглядом, но затем внимательно осмотрел и даже принюхался, заметив Клинки Хаоса.

– Священные сиськи Нанны, а это еще что? – воскликнул он, завороженный удивительным оружием.

Кратос замедлил шаг, а Брок забежал вперед, вынуждая его остановиться. Человечек засеменил вокруг Бога войны, не сводя глаз со сверкающей стали, которая будто наложила на него какие-то свои чары.

– Никогда такого не видел… ни в одном из миров… Это что, фамильные клинки? – спросил он с почтением, которое каждый мастер испытывает перед шедевром и которое редко понимают посторонние.

В сознании Кратоса до сих пор звучали вопли умирающих, встретивших свою судьбу под ударом этих клинков.

– Нет. И не бывать этому, – сказал он, чтобы заглушить внутреннюю какофонию.

– Сынок, мы с братом создали Мьёльнир для здоровенного тупицы. Я разбираюсь в качестве. И это… славная работа, – ответил человечек, после чего заглянул Кратосу за спину. – А где мелкий засранец?

– Нездоров, – голос Кратоса дрогнул.

– Да ну? Что случилось? Асы?

– Нет. Это моя вина… И я должен все исправить.

Слова Кратоса заметно опечалили гнома. Ненадолго задумавшись, Брок кивнул и тяжело вздохнул.

– Ну, всем нам приходится платить по счетам, да? Как я могу ему помочь? Я многое умею, ты же знаешь. Хочешь, пойду с тобой?

– Нет.

– Тогда выкладывай, куда ты собрался, если не тайна.

– В Хельхейм.

– Вот дерьмо!

Брок снова заинтересовался необычным оружием. Кратос передал ему клинки и стоял смирно, держа их на цепи, пока гном колдовал над оружием, орудуя топором и напильником. Закончив, мастер вернул клинки владельцу.

– Неплохо поработал, – сказал Кратос, высказывая благодарность в своей обычной манере.

– Сочту за честь. Передай привет мелкому прыщу, когда ему станет лучше.

Ведущие обратно к кратеру дороги стали еще более опасными, чем прежде, и их наводняли воины асов, узнавшие о том, что сюда зачастили Бальдр с сыновьями Тора. Впрочем, недостатка возможностей познакомиться с иноземной магией клинков у них не было.

Кратос покинул лес Мидгарда и на лодке доплыл до кратера. В купольном зале в центре озера он обнаружил, что мост уже подведен ко входу в Хельхейм. Сверяясь со знаком, оставленным на ладони Фрейей, он начертил руну Хельхейма на песке в чаше и осветил путь через мост кристаллом Биврёста.

Проходя по мосту, Кратос попытался отогнать все волнения и тревоги и крепче сжал клинки. Сейчас для него имело значение только одно: его сын.

На входе его поджидала ледяная стужа.

– То, что ты собираешься сделать, – чистейшее безумие, – произнесла голова Мимира. – Даже Один не может вынести такую стужу, так что надеюсь, что твои клинки не подведут.