Беспокойство База Олдрина по поводу того, кто должен первым выйти на Луну, ничуть не помогало улучшить атмосферу рабочих взаимоотношений в экипаже Apollo 11. В то же время его уязвленные чувства ни разу всерьез не повлияли на качество тренировок экипажа перед выполнением их исторической задачи, потому что Армстронг в своем личном стоицизме не позволил этому произойти. Если бы командиром был склонный к конфронтации человек наподобие Фрэнка Бормана или Алана Шепарда, ситуация с Олдрином могла бы легко перерасти в угрожающую для экспедиции в целом.

«Нил считал, что такие распри и выяснение отношений ниже его достоинства, – объяснял Майк Коллинз. – Я ни разу не слышал, чтобы Нил высказывался плохо о Базе. Когда они общались по работе, насколько я мог судить, они были исключительно вежливы по отношению друг к другу, а Нил в отношении База не позволял себе и критики. Что на самом деле Нил думал о Базе, одному Богу известно».

Тренировочная подготовка к первой высадке на Луну была настолько интенсивной, что суровому испытанию подвергались терпение и доброе имя не только экипажа Apollo 11, но и всей большой команды специалистов NASA. Не одним лишь астронавтам требовалось подготовиться как следует, вместе с ними готовился аппарат наземных сотрудников NASA, включая Центр управления полетами, сеть связи и слежения, подразделение карантина, где экипажу предстояло провести время в изоляции на случай, если они вдруг привезут на Землю «лунных блох», и это не говоря уже о ракете Saturn V, командном модуле № 107 и лунном модуле № 5. Армстронг, Коллинз и Олдрин тренировались по четырнадцать часов в сутки, шесть дней в неделю на протяжении шести полных месяцев подряд. Часто они работали и дополнительных восемь часов в воскресенье.

Начиная с 15 января 1969 года по 15 июля 1969 года – этот день предшествовал запуску – экипаж Apollo 11 провел 3521 час за тренировками. Это соответствует в среднем 126 часам в неделю, или 42 часам на каждого члена экипажа в отдельных тренировочных программах и упражнениях. Примерно еще 20 часов в неделю занимали обсуждения и размышления над планами экспедиции и процедурами полета, разговоры с коллегами, поездки к тренировочным объектам и другая рутинная работа. Армстронг и Олдрин набрали по 1298 и 1297 индивидуальных часов тренировок соответственно, а у Коллинза было примерно на 370 часов меньше. Половину своего времени подготовки он провел в тренажере CSM (командно-сервисного модуля), в котором работал физически отдельно от Армстронга и Олдрина. С другой стороны, почти не было таких часов, когда Нил и Баз не работали бы плечом к плечу. Почти треть их подготовительного времени прошла в тесноте тренажера лунного модуля LM.

Важнейшей, первейшей целью Apollo 11 было выполнить посадку на Луну. Тренировки по действиям на самой лунной поверхности занимали лишь 14 % подготовительного времени астронавтов. В рамках этого курса Армстронг и Олдрин учились собирать геологические образцы и устанавливать на Луне оборудование для запланированных экспериментов, а также осваивали обращение со скафандрами Extravehicular Mobile Unit или EMU. Эта важнейшая единица оборудования состояла из защитного облачения и снаряжения, которое следовало носить с собой во время работы на поверхности Луны. Во время тренировок с EMU астронавты оценивали работу каждой части этого комплекта.

«Мы практиковались в работе на поверхности до тех пор, пока не стали достаточно уверены в том, что можем выполнить запланированную задачу, – отмечал Армстронг. – Если оценивать по десятибалльной шкале сложность работы на финальном участке спуска и посадки как девять, то деятельность на поверхности я бы оценил в два балла. Нельзя сказать, что она не влекла за собой серьезных рисков, потому что они все-таки были. Безусловно, мы полностью полагались на то, что наши скафандры останутся целыми, и значительное беспокойство вызывал контроль температурного режима – не станем ли мы перегреваться, потому что на поверхности Луны должно было быть тепло, свыше 93,3 °C. Часть наших тренировок по выходу мы провели в барокамере с имитацией температурной нагрузки, и скафандры справлялись. Поэтому мы достигли определенной уверенности в том, что они будут работать нормально. Опасения вызывали лишь неизвестные факторы, которые мы не могли имитировать, потому что не знали их природу. В конце концов, оказалось что наши наземные тренировки близко совпадали с условиями на Луне, хотя условия лунной силы тяжести повторить было нельзя».

Начиная с самого отбора «Новой девятки» в 1962 году, «каждый из нас несколько лет изучал вводный курс геологии. У нас были отличные преподаватели, которые много знали об астрогеологии и селенологии – науке об изучении Луны астрономическими средствами. Мы ездили на Гавайи и в Исландию – отличные места, чтобы заняться изучением вулканических пород. Предполагалось, что на Луне мы в основном столкнемся с тектоническими отложениями или остатками вулканических и тектонических лавовых потоков – или чем-то подобным. Очень хотелось припрятать кусочек известняка и взять его с собой на Apollo 11, а потом, вернувшись, предъявить его как найденный образец. Это не оставило бы камня на камне от множества теорий! Но мы не стали так поступать».

Один факт, касающийся экспедиции Apollo 11: Армстронг и Олдрин не могли оставаться на поверхности очень уж долго. «В первую очередь это диктовалось тем обстоятельством, что мы не знали, на какое время хватит нашего запаса воды в системе охлаждения скафандров, – объяснял Армстронг. – Не знали ни этого, ни можно ли в условиях земного тяготения воспроизвести характерный для Луны темп обмена веществ. Как оказалось, мы могли бы оставаться снаружи немного дольше, чем диктовал наш план действий. После того как мы вернулись на корабль, мы вылили воду из баков, чтобы посмотреть, сколько там ее оставалось. Узнав это количество, мы получили важное значение функции по отношению к проведенному нами на поверхности времени». Хотя Нилу нравилась геология, саму суть этой науки он считал загадочной: «У геологов есть чудесная теория, которую они называют “теорией наименьшего удивления”. Согласно ей, если вы находите какое-нибудь геологическое отложение, то начинаете строить гипотезы по поводу того, как именно оно могло сформироваться, и неважно, сколько и каких сценариев вам придет в голову: за основу для дальнейшего анализа вы должны взять тот из них, который выглядит самым скучным и неудивительным. Меня это привело в восторг. Это был подход к логике, подобного которому я не встречал в инженерной практике». Однако, по мнению Харрисона Шмитта (позывной «Джек»), гарвардского геолога и впоследствии пилота лунного модуля Apollo 17, который был наставником Нила и База в тренировках по сбору лунных образцов, именно характерный для Армстронга систематический инженерный подход являлся также сильной стороной и основой способностей Нила в геологии; Шмитт говорил, что собранная Нилом коллекция проб была «лучшей из всех лунных коллекций».

Вся программа подготовки астронавтов имела значение, но ни один ее аспект не был более важен для успеха, чем та работа, которая велась на летных тренажерах. Двумя главными тренажерами-симуляторами стали тренажер командного модуля, построенный компанией North American, и тренажер лунного модуля от создавшей его компании Grumman. Коллинз провел львиную долю времени в первом из них, а Армстронг и Олдрин – во втором. Все органы управления и приборы в кабинах этих аппаратов были соединены с компьютерной системой в задней комнате, а также с консолями в ЦУПе; имитатор командносервисного модуля по прозвищу «Великое крушение поезда», которое он заработал за то, что выглядел как беспорядочная груда ящиков и контейнеров различного размера и формы, был динамическим и полностью интерактивным устройством. Во время своих «полетов» астронавты могли видеть через окна модулей приблизительные подобия Земли, неба, Луны и звезд. «В целом имитации были довольно хорошими, – вспоминал Нил, несмотря на то, что, как известно, сходство между реальностью и имитацией было далеким от совершенства. – Они проделали большую работу, чтобы дать необходимый нам уровень уверенности в правдоподобии наших действий».

Во время тренировок при подготовке к полету Apollo 11 Армстронг провел 164 часа в тренажере CSM, и это составляло лишь треть от того времени, которое пробыл в нем Коллинз, пилот командного модуля. Естественно, учитывая его основные обязанности в этой экспедиции, Нил провел значительно больше времени, отрабатывая навыки посадки на Луну, – 383 часа в тренажере LM, плюс 34 часа в летающем аппарате LLTV или в Сооружении для исследования проблем прилунения (LLRF): общим числом 417 часов тренировок по посадкам на Луну. Его полный итог тренажерного времени, 581 час, равняется более чем 72 рабочим дням, то есть свыше десяти недель восьмичасовых смен на тренажере. Олдрин отработал на 11 часов больше в имитаторе командного модуля и на 28 часов больше в тренажере LM, чем Нил. В отличие от Армстронга, Баз не летал на LLTV и не пользовался сооружением LLRF во время шестимесячной подготовки к экспедиции Apollo 11. «Тренажеры-симуляторы стараются построить как можно более похожими по поведению на реальный аппарат, но они никогда не достигают того уровня реализма, который позволяет сказать, что на нем лететь так же легко, как на настоящей машине. Те люди, что не были на протяжении своей карьеры связаны с разработкой тренажеров, пользуясь ими, обычно просто стараются “выиграть” Их цель – пилотировать все время как можно лучше, и они избегают создаваемых самим тренажером проблем. Я действовал наоборот. Я активно старался спровоцировать тренажер-симулятор на проявление проблем, чтобы я мог обнаружить причину их возникновения и научиться на этом опыте. Уверен, что кое-кто из парней знал о том, что я делаю», – по крайней мере, многие об этом узнали после довольно неприглядного инцидента в одном из тренировочных «прогонов» на имитаторе LM, многого стоившего Нилу.

Об этом рассказывал Майк Коллинз: «Нил и Баз выполняли спуск на тренажере LM, когда у них случилась какая-то катастрофа, и они получили из Хьюстона приказ прервать спуск. Нил по какой-то причине или усомнился в справедливости приказа, или медленно на него отреагировал, но, так или иначе, на компьютерной распечатке красовалось, что LM опустился ниже уровня поверхности Луны до того, как начать подниматься. На человеческом языке это означало, что Нил разбил LM и убил себя с Базом.

Тем вечером в жилом крыле для экипажа Баз пылал возмущением и не давал мне спать допоздна, не переставая жаловаться на то, что произошло. Я не мог понять, то ли он беспокоится о собственной безопасности в настоящем полете, когда он состоится и если Нил повторит свою ошибку, то ли ему просто стыдно, что они “грохнулись” при полной комнате экспертов, наблюдавших за ними из ЦУПа. Но как бы то ни было, голос у База был громкий, и когда бутылка скотча опустела и его обвинения стали еще громче и более четко направленными, в комнату неожиданно вошел взъерошенный Нил в пижаме, исполненный холодного негодования, и вступил в свару. Я попросил у всех прощения и, благодарный, что мне повезло, выбрался в свою спальню, не желая вмешиваться во внутрикомандный спор о технике и о личностях.

Нил и Баз продолжили свой спор до позднего часа в ночи, но на следующее утро за завтраком ни тот, ни другой не выглядел изменившимся, сокрушенным, сконфуженным или разозленным, из чего я заключил, что, как любят говорить в Госдепартаменте, это была честная и взаимовыгодная дискуссия. Во время наших тренировок это оказался единственный такой срыв».

В варианте Олдрина то, что произошло в тот вечер, выглядит немного иначе. «Было довольно поздно, и мы втроем ужинали в нашем помещении. После него мы с Майком сели поговорить и выпить, а Нил отправился спать. Майк спросил что-то вроде: “Ну и как все прошло? Как у вас, ребята, сегодня дела с тренажером?” Я ответил: “Мы потеряли управление во время отработки прерывания снижения”. Насколько громко я это сказал, не могу сказать. Но я думал, мы разговаривали вдвоем с Майком, только я и он. Я не считал нужным делиться своими ощущениями от этого случая с Нилом, просто потому что это не касалось моих с Нилом взаимоотношений. Когда в том, что мы делали, все шло нормально, я не занимался критиканством в его адрес. Но Майк спросил у меня, как прошла тренировка, поэтому я рассказал ему, что произошло. Мы оба удивились, когда Нил вдруг появился из спальни и заявил: “Парни, вы слишком шумите. Я пытаюсь уснуть”». Но Нил ни слова не говорил о том, что он сделал во время тренировки, почему он решил не выполнять увод корабля. «Или это не был бы Нил», как считает Олдрин.

Мысль, которую Олдрин хотел донести до Коллинза, когда Нил вышел, чтобы попросить их вести себя потише, была такова: «Я думал, мы играем в игру, и мы должны пытаться сделать все, чтобы выиграть в ней, и чем раньше мы предприняли бы какие-то шаги, когда поняли, что дела пошли плохо, тем лучше с точки зрения тех, кто нас оценивает, и тем больше это соответствует нашему поведению, если бы мы по-настоящему попали в такую же ситуацию». Самое важное в любом случае, говорил Олдрин Коллинзу, это не разбиться. «Мне казалось, что стремление анализировать, как себя ведет эта система или вон та система, – это игра не по тем правилам, которые приготовили для нас ребята, управляющие тренажером. Если они создают для нас аварийную ситуацию и мы теряем управление LM, то значит ли это, что в реальном полете мы бы действительно попытались продолжить полет и сесть? Я вовсе в этом не уверен. То же самое, если бы из строя вышел сам командир, или основная система стабилизации и наведения, или посадочный радар – во всех таких случаях мы не стали бы пытаться совершить посадку, мы выполнили бы прерывание процедуры и возвращение. Определенно, в том, как я относился к имитационной тренировке, и в том, как к ней относился Нил, была большая разница. У Нила имелись свои причины сделать то, что он сделал. То, что он от этого получил, касалось его самого и тех, кто создавал тренажер и управлял им. Что до меня, оказалось, что я только помогаю тому, что происходит на тренировке, почти как сторонний наблюдатель. Именно это я отвечал Майку на его вопрос, как я оцениваю произошедшее».

Некоторые возникшие годы спустя варианты рассказа о том тренировочном сеансе утверждают, что Олдрин еще и подталкивал Армстронга к тому, чтобы выполнить прерывание снижения, но Нил объяснил: «Я не помню, чтобы Баз просил меня начать увод, – я вообще не помню такого. Что я помню, так это то, что траектория спуска, на которой мы находились в процессе имитации, по той информации, какой мы располагали, внезапно стала серьезно испорченной, и я подумал, что это прекрасный момент, чтобы проверить работу Центра управления полетом: “Окей, парни, посмотрим, что вы сможете с этим сделать”. Я знал, что я могу увести LM обратно в любой момент и, вероятно, удачно, но такое действие вело бы к тому, что мы не завершили бы задание успешно – всю остальную часть имитации. Это был шанс испытать действия Центра управления. Баз воспринял это так, будто нам вручили “черную метку”. Он полагал, что в результате получил плохую оценку своему мастерству и нашей способности справиться с ситуацией в целом как экипаж. Я не смотрел на произошедшее с этой стороны вообще. У нас были принципиально различные взгляды, и он донес до меня повод для его тревоги той ночью».

Касаясь того, что же в точности они сказали друг другу с Олдрином в ту ночь, Нил говорил: «Я не очень-то помню детали нашего общения, но припоминаю, что Баз выражал неудовольствие. Он по-иному смотрел на имитационные тренировки. Ему никогда не нравилось разбиваться в сеансе имитации, а я думал, что это полезный для обучения каждого из нас опыт. Не только нас как летного экипажа, но и для персонала Центра управления. Мы все в этом участвуем заодно».

Интересно, что эта история, связанная с Армстронгом-не-прервавшим-падение во время тренировки, напоминает полет Нила на Х-15 в апреле 1962 года, когда его ракетоплан унесло вверх и далеко в сторону Пасадены. В обоих случаях Нил пытался следовать пути изучению возможностей техники через диалектический эксперимент. «Если наземные операторы не смогли бы найти решение, это было бы для меня признаком того, что я, скажем, должен лучше понять эту часть траектории полета». Фактически результатом его столкновения с лунной поверхностью во время тренировки, о которой идет речь, стало то, что Нил «составил график высоты в зависимости от скорости спуска, выделив на нем различные зоны; такого графика у меня раньше не было, а теперь я мог знать, когда попадаю в условия неопределенности. Если бы я выполнял увод всякий раз, когда кто-то от меня этого потребовал, я бы, вероятно, и не захотел никогда заняться этой работой». В то же время «провальная» тренировка заставила директора полетных операций и его подчиненных пересмотреть свой подход к анализу ситуации. «Я уверен, что они тоже улучшили подход, который применяли, чтобы понять происходящее и определить, что ситуация развивается в опасную сторону, – полагал Армстронг. – Поэтому у того происшествия был полезный результат. Я немного удивился, что мы не все сразу это поняли, но обучение происходит на практике. Это были самые интенсивные тренировки, с которыми мне приходилось сталкиваться, и им следовало быть такими. Высадка на Луну являлась проектом большего масштаба и размаха, с большим количеством вовлеченных в него людей, чем все проекты, в которых кто-либо из нас участвовал раньше».

На четвертом месяце тренировок экипажа Армстронга начался полет Apollo 10 к Луне. Запуск состоялся 18 мая 1969 года, а экипаж корабля составили три ветерана полетов со стыковками на Gemini: командир Том Стаффорд, пилот командного модуля Джон Янг и пилот лунного модуля Джин Сернан. Эта восьмисуточная экспедиция была очень успешной генеральной репетицией посадки на Луну. В полете Apollo 10 американцы вновь добились ряда новых мировых достижений и рекордов в космонавтике, включая первые совместные операции связки CSM и LM в пространстве между Землей и Луной, а также около Луны, первая их стыковка на траектории перелета к Луне, первая расстыковка LM на окололунной орбите, первое маневрирование LM на ней же и первая пилотируемая стыковка LM и CSM на орбите Луны. Пожалуй, почти единственное, чего не выполнил экипаж Apollo 10, это, собственно, посадку на Луну, хотя экспедиционный лунный модуль, называвшийся данным ему индивидуальным именем Snoopy, снижался настолько, что находился на расстоянии всего лишь 15,2 км от запланированного для Apollo 11 места посадки, до того как устремился обратно на орбиту и вновь состыковался с командным модулем Charlie Brown. Полет Apollo 10 помог подготовиться к полету Apollo 11 в нескольких аспектах. Прежде всего, согласно объяснению Армстронга, «лунный модуль обладал рядом характерных для него характеристик управляемости, времени реакции и особенностей управления двигателями. Мы хотели знать, похож или нет полет на настоящей машине на то, как его передает тренажер-симулятор или летающий аппарат LLTV».

Присутствовал еще и фактор окололунной среды, особенно потенциально существенное гравитационное воздействие так называемых масконов на траекторию полета. Масконы – это области, скрытые под видимой поверхностью Луны, которые чаще всего встречаются в лунных морях, характеризуются большей плотностью породы по сравнению с окружающими областями и поэтому создают немного более сильное гравитационное притяжение в этом месте. Анализ телеметрии полета пяти непилотируемых межпланетных станций Lunar Orbiter в 1966 и 1967 годах показал, что сила лунного тяготения не была повсюду равномерной. Пертурбации, причиной которых могли стать масконы, приводили к небольшим «ныркам» в траектории полета аппаратов Lunar Orbiter. Полет Apollo 10 собрал документальные доказательства наличия концентраций масс в точности на траектории, которой предстояло пройти Apollo 11.

«То, что экипаж Apollo 10 привез эти чудесные фотографии, помогло мне и Базу приобрести высочайший уровень уверенности в том, что мы отлично знаем местность вдоль нашей траектории полета, а также все хорошо заметные детали на ней. К моменту нашего старта в июле мы уже выучили эти детали наизусть – на всем протяжении нашего маршрута вплоть до точки, где мы должны выполнить зажигание двигателей торможения и снижения. Эта важная возможность для перекрестной проверки требовалась, чтобы убедиться, что мы действительно находимся над той географической точкой, над которой хотим быть, – и настолько, насколько возможно, близко ко времени, заданному расписанием».

И, наконец, успех Apollo 10 означал, что в полете Apollo 11 наверняка будет посадка. Единственное, что еще не было определено, – это дата запуска. Через несколько недель после возвращения Apollo 10 Дик Слейтон спросил Армстронга, готов ли он. Армстронг ответил: «Знаешь, Дик, было бы здорово провести еще месяц за тренировками, но я не могу поручиться, что они нам действительно требуются. Думаю, что мы можем быть готовы к июльскому стартовому окну». 11 июня 1969 года NASA объявило, что астронавты Apollo 11 получили задание попытаться совершить посадку на Луну. Их полет должен был начаться 16 июля, а датой исторической посадки назначили 20 июля.

То, как добросовестно, высокопрофессионально и энергично Армстронг, Коллинз и Олдрин выполняли каждый из пунктов шестимесячного плана тренировок, внушало NASA большую уверенность в силах этого экипажа. И все же экспедиция Apollo 11 грозила множеством неизвестных, неопределенных и неисследованных факторов риска – как технической природы, так и человеческой. Как каждый отдельно взятый астронавт будет реагировать на критическую ситуацию? Выбрав командиром Нила Армстронга, руководители NASA тщательно просчитали риск: чтобы выполнить посадку, он может шагнуть чуть дальше, чем позволяют рамки удачи, собственных способностей или вообще рамки возможного.

NASA установило особые «правила экспедиции» как систему превентивных проверок. Авторство этой концепции, возникшей в раннюю пору программы Mercury, принадлежит заслуженным инженерам из Космической оперативной группы NASA. Почти с самого начала они решили, что лучше всего записывать по установленной форме каждую из важных мыслей или наблюдений, касающихся космического корабля Mercury, ракеты, на которой он должен был полететь, каждой из систем управления полетом и каждой ситуации в полете, какую удавалось предвидеть. Как говорил об этом Крис Крафт, «мы записали много различных вопросов типа “что, если?..” и наши ответы на них. Потом мы напечатали весь перечень в виде брошюры и назвали ее правилами экспедиции». В период подготовки к полету Apollo 11 потребовалась многомесячная работа множества команд планирования, руководителей полета, экспертов по имитационным тренажерам, инженеров и астронавтов, чтобы обговорить, обсудить в дискуссиях, пересмотреть и принять окончательный вариант правил, по которым должна была выполняться первая посадка на Луну. Первый полный комплект правил полета Apollo 11 был сформирован 16 мая 1969 года, за два месяца до старта. Правила обновлялись еженедельно по мере того, как проводимые тренировки показывали, что требуются изменения. И, несмотря на то что 330-страничный вариант «С» правил вышел в свет за каких-то пять суток до старта, он не был окончательным. В день запуска ЦУП вставил семь «надстрочных» изменений в правила. Одна из этих сделанных в последнюю минуту поправок гласила, что в случае, если бортовой компьютер LM демонстрирует особую серию тревожных оповещений относительно программ, прерывать процедуру посадки не нужно.

В книге правил имелся большой раздел «Правила полетных операций», содержавший общие положения по проведению экспедиции, планы действий в рискованных ситуациях на каждом из этапов полета и правила в отношении резервирования систем. Также там были заданы установки и ограничения, касающиеся процедуры запуска, траектории полета, наведения в полете, работы систем связи, маневрирования при помощи двигателей, стыковок, работы в открытом космосе, электрических систем и чрезвычайных ситуаций из области авиационной медицины. Придумали правила действия для любой проблемы и нештатной ситуации, которую удалось представить. В каждом разделе был список возможных обстоятельств, поделенных на категории «продолжать» и «прекращать» (или «оставаться» и «улетать» для случая принятия решения о том, оставаться на поверхности Луны или же стартовать с нее немедленно после посадки). Эта же терминология использовалась руководителем полета во время финального предстартового доклада, когда он убеждался, что все его помощники уверены в нормальном состоянии подотчетных им систем и их готовности к выполнению следующей фазы полета.

Одно критически важное правило – то, которое приобрело ошеломляющее огромное значение во время спуска Армстронга и Олдрина на Луну, – гласило, что, как только на приборной панели LM загорается индикатор малого остатка топлива для двигателей посадочной ступени, у астронавтов остается лишь одна минута – либо чтобы завершить посадку, либо чтобы перейти к взлету, прервав посадку

Правил, сформулированных для Apollo 11 и последовавших за ним экспедиций Apollo, оказалось так много, что их пришлось свести в каталог с числовыми кодами. Ни один человек не смог бы запомнить все экспедиционные правила – это была задача типа выучить наизусть словарь. Во время полета каждому оператору ЦУПа следовало держать копию книги правил под рукой.

Во множестве из этих правил содержались некоторые допущения, определения границ допустимых параметров, возможности для отступления от них. Но, несмотря на это, пока все требования правил не казались удовлетворительными руководителю полета, нельзя было вынести ни одного жизненно важного решения, согласно которому следовало действовать. Некоторые правила экспедиции можно было интерпретировать так, что право окончательного решения принадлежит самим астронавтам, но руководители NASA не поощряли такой самостоятельности тех, кому «на месте было виднее».

По мнению Джина Кранца, одного из руководителей полета в хьюстонском ЦУПе, «Баз был таким представителем экипажа, который всегда участвовал в обсуждениях экспедиционных правил, демонстрировал свое знание во множестве областей и, как правило, выступал в дискуссии как защитник интересов экипажа от имени астронавтов. Казалось, что Нил был наблюдателем, а не участником таких обсуждений, но если бы вы посмотрели ему в глаза, то поняли, что командир – именно он и он занят тем, что складывает в уме все части задачи. Кажется, он ни разу не повышал голоса в споре. Он берег свою энергию, чтобы потратить ее там, где и когда необходимо. Нил слушал наши споры, и, если оставалась неопределенность, он вместе с Олдрином опробовал наши идеи на тренажерах-симуляторах, чтобы затем передать нашим операторам через Чарли Дьюка отчет о результатах. У Майка Коллинза была другая тактика. Он работал напрямую с ребятами из “Траншеи” и системщиками».

Армстронг в целом соглашался с характеристикой Кранца: «Это правда, что Баз был более разговорчивым и очень любил обсуждать различные вещи, а я, вероятно, сдержаннее. Думаю, просто у каждого из нас свой характер».

Почти все правила экспедиции были записаны и официально согласованы; лишь несколько оставались неписаными. Из них самые важные в полете Apollo 11 касались посадки.

«Чтобы окончательно договориться по поводу правил, которые будут действовать на этапе посадки, – вспоминал Кранц, – я собрал последнее стратегическое совещание перед стартом тренировки-имитации, где участвовали Нил, Баз, Майк и Чарли Дьюк. Именно на том совещании я сформулировал стратегию посадки. У нас будет только два следующих один за другим орбитальных витка, на которых мы можем попытаться сесть на Луну. Если у нас случатся проблемы на первом витке, отложим посадку до второго. Если проблемы останутся, то мы начнем спуск к Луне, чтобы выиграть еще пять минут, в течение которых можно будет успеть их устранить. В случае если мы не сможем дать ответ за это время, прервем спуск и начнем процедуру сближения, чтобы командный модуль встретился с лунным, астронавты перешли на основной корабль, после чего последует сброс лунного модуля и возвращение домой. Если проблемы начинаются после пятиминутной отметки, то попытаемся сесть, а затем стартовать с поверхности после краткого промежутка, проведенного на ней. Мы должны попытаться сесть, даже если получится лишь опуститься на грунт и отправиться в полет через два часа, когда CSM пролетит в зените по окололунной орбите и сложатся правильные условия для сближения».

«Я знал, что Армстронг редко что-то говорил, – продолжал Кранц, – однако я ждал, что он выскажется по поводу стратегии этого правила экспедиции. Но нет. В этот раз он промолчал. Чтобы привыкнуть к его молчанию, требовалось время. Обычно, когда мы зачитывали правила, Нил улыбался или кивал. Мне кажется, он выработал собственные правила посадки; мне лишь хотелось знать, какие именно. Я чувствовал, что он пойдет до конца, принимая на себя любой риск, если будет хотя бы малый шанс на успех. Думаю, что мы с ним находились в одной струе, поскольку мои правила были похожими. Я бы позволил экипажу продолжать попытку до тех пор, пока шанс есть».

Армстронг вспоминал: «Я глубоко уважал и правила экспедиции, и то, как они разрабатывались… Но я вынужден признаться, что если бы мне казалось, что все идет хорошо, но было правило, которое говорит о том, что нам нужно прерваться и делать то-то и то-то, то мне бы трудно было не использовать прерогативу “командира на передовой” и пойти наперекор правилу в случае, если бы так было безопаснее всего. В конце концов, прерывание посадки являлось малоизученным феноменом – никто до сих пор не выполнял подобного маневра. Для этого нужно было отключить двигатели, подорвать пирокрепления и запустить другой комплект двигателей – в полете. У меня не было уверенности в том, что я смогу выполнить весь этот набор действий в непосредственной близости от лунной поверхности. Так что в словах Джина есть доля правды, но, как я сказал, я бы продолжил посадку в случае хорошего шанса на успех».

Как и Кранц, нервный Крис Крафт тоже тревожился из-за неуверенности в том, не станет ли Армстронг идти наперекор правилам экспедиции и пытаться сесть любой ценой. «За последний месяц мы с Нилом неоднократно проходили в Центре управления правила по этапам снижения, посадки, операций на поверхности и взлета, – объяснял Крафт. – Правила экспедиции могут оставлять принятие окончательного решения за командиром, но мы не одобряли такой ход событий. В тот момент я хотел убедиться, что все мы друг друга хорошо понимаем и мыслим одинаково. Мы доходили до самых мелких деталей – особенностей работы двигателя посадочной ступени, известных нам компьютерных багов, характерных деталей поверхности Луны – и даже старались представить себе самые невероятные варианты развития событий во время посадки.

Особое внимание мы уделяли работе посадочного радара. С его помощью мы должны были получать самые свежие сведения о траектории лунного модуля, эффективности работы двигателя и положении корабля над Луной и отправлять эти сведения в компьютер. До того как Eagle опускался до уровня 3 км, его высоту измеряли радарами, расположенными на Земле, и поэтому данные его системы наведения могли отличаться от истины на десятки и даже сотни метров. Затем должен был включиться собственный радар LM и обеспечить точные показания.

В связи с этим разгорелся нешуточный спор. Нил тревожился, что чрезмерно осторожный оператор ЦУПа имел возможность прервать нормально проходящее снижение, получив ложную информацию. “Там я буду лучше знать, что происходит, чем люди здесь, в Хьюстоне”, – твердил он снова и снова».

«А я не потерплю никакого ненужного риска, – резко возражал Крафт. – Именно поэтому у нас и есть правила экспедиции».

Споря об особенностях посадочного радара, Крафт настаивал, что в случае его отказа прерывать снижение обязательно: «Я не верил в возможность для астронавта, даже такого опытного и тренированного, как Армстронг, правильно оценить свою высоту над покрытой кратерами поверхностью Луны. Это незнакомый ландшафт, и никто не мог знать точный размер его деталей, которые в обычных обстоятельствах можно было бы использовать для ориентировки». В конце концов Крафт и Армстронг пришли к согласию. «Это правило экспедиции осталось таким, каким оно и было изначально записано, – вспоминал Крафт. – Но по хмурому лицу Нила я мог видеть, что он не убежден. Я много думал потом, не отверг бы он наше общее руководство, оказавшись на окололунной орбите без радарной системы, и не сделал бы попытку сесть?»

«Я вспомнил этот разговор, когда повстречал Нила за несколько дней до старта, – вспоминал Крафт. – Я спросил у него: “Мы точно ничего не упустили?” Нил ответил: “Нет, Крис, мы готовы. Все готово, осталось начать обратный отсчет”. Он был прав. Если даже что-то мы и упустили, никто из нас не мог сказать, что именно. Мы дошли до финальной точки, и в этот момент я почувствовал, что мои колени затряслись».

Такие чувства обуревали Крафта потому, что он боялся, не пойдут ли члены экипажа на лишний риск ради шанса сесть на Луну. Был вынужден вмешаться даже администратор NASA доктор Томас Пейн. За неделю до старта он решил поговорить с Армстронгом. По словам Нила, Пейн заявил ему, что, «если у нас не окажется возможности совершить посадку и мы вернемся, он даст нам возможность попытаться сделать это еще раз, так что мы вновь полетим на следующем, ближайшем корабле. Думаю, он так и собирался поступить». Однако, по правде говоря, Пейн говорил одно и то же каждому очередному экипажу Apollo после них. Таким способом он хотел убедить астронавтов не совершать глупые поступки, на которые они могли бы решиться, зная, что у них есть всего один шанс. Если бы посадка Apollo 11 оказалась прервана, Армстронг был готов напомнить администратору NASA о его обещании.

Экипаж переселился в отведенный для них жилой корпус на мысе Кеннеди 26 июня. С первым боем часов в полночь 27-го начался тренировочный обратный отсчет длительностью в одну неделю перед репетицией старта. Имитация запуска произошла 3 июля точно в 9:32 восточного времени – столько же будет на часах и во время реального старта. До того как началось испытание, троих мужчин поместили под строгий медицинский карантин, который должен был начинаться за две недели до старта и продолжаться еще три недели после завершения полета. Так сделали, чтобы ограничить вероятность занесения в организм астронавтов инфекций. Главный врач отряда астронавтов доктор Чарльз Берри устроил им последний медосмотр с головы до пят в день начала репетиции обратного отсчета.

5 июля экипаж Apollo 11 возвратился в Хьюстон из Флориды для участия в дне общения со СМИ. Сначала состоялась пресс-конференция. После этого у астронавтов брали интервью радиовещательные компании, корреспонденты различных журналов, а три телевизионных гиганта по очереди провели прямые эфиры с их участием. До вечера этого дня троим мужчинам пришлось выдержать четырнадцать часов кряду, отвечая на вопросы нескольких сотен репортеров со всего мира. Армстронг, Коллинз и Олдрин явились на пресс-конференцию, одетые в противогазы. Три астронавта, поднимаясь на сцену, ухмылялись, зная, какой у них сейчас дурацкий вид. Нил, Майк и Баз уселись в закрытом с трех сторон пластиковом ящике примерно четырехметровой ширины. Чтобы гарантировать, что никакая зараза не попадет от журналистов в тот воздух, которым они дышали, вентиляторы, установленные на задней стороне кабинки, гнали воздух от экипажа Apollo в сторону аудитории.

Оказавшись в безопасности внутри пластикового контейнера, астронавты сняли противогазы и расположились в креслах позади стола, на котором красовалась прозванная «фрикаделькой» эмблема NASA и эмблема экспедиции Apollo 11: символ Соединенных Штатов – орел, готовящийся сесть на поверхность Луны и сжимающий в когтях оливковую ветвь – символ мира. Атмосфера в амфитеатре была решительно странной. То, что все собрались здесь, чтобы говорить о путешествии на Луну, казалось нереальным, как эпизод из фантастики. Сами астронавты тоже чувствовали себя словно в опьянении.

Как командир экспедиции Нил заговорил первым. Бывшему в аудитории специальному колумнисту журнала Life Норману Мейлеру показалось, что Армстронгу «едва удавалось скрывать напряжение». Впрочем, Мейлер мог не знать, что Нил часто запинался при официальных выступлениях, подыскивая правильные слова.

«Мы собрались здесь, чтобы немного обсудить предстоящий полет Apollo 11, который, как мы надеемся, станет кульминацией наших усилий в достижении поставленной нацией перед программой Apollo цели. Мы получили возможность находиться здесь и говорить об этом полете благодаря успеху четырех предыдущих экспедиций Apollo и полетам нескольких беспилотных аппаратов. Каждый из них внес значительный вклад в подготовку нынешнего. В ходе упомянутых экспедиций решались всякий раз новые задачи и преодолевались значительные трудности, и благодаря этому нам осталось выполнить лишь небольшую дополнительную работу, связанную непосредственно со спуском на лунную поверхность. Мы крайне благодарны всем сотрудникам Центра управления полетами и остальным нашим согражданам, чьими усилиями состоялись эти полеты и благодаря кому мы теперь имеем возможность обсуждать будущую экспедицию Apollo 11. Я попрошу Майка осветить для вас те операции, связанные с командным модулем, которые в нынешнем полете могут отличаться от предыдущих».

Как обычно, Нил был краток. Коллинз говорил длиннее и в своей речи подчеркивал, что ему предстоит оставаться в командном модуле в одиночестве дольше, чем любому из пилотов СМ до него, а также что впервые предстоит выполнить операцию по встрече лунного модуля, стартующего из неподвижного положения на поверхности, с CSM, который «носится» в это время вокруг Луны. Затем выступил Олдрин, сказав ничуть не меньше Коллинза. Баз осветил план спуска на Луну и посадки – критически важные элементы экспедиции Apollo 11, – которые несли в себе больше всего новизны, из-за чего ему пришлось быть многословным.

Всего экипажу пришлось ответить на тридцать семь вопросов от присутствующих. Девять корреспондентов особо просили именно Нила ответить на задаваемые ими вопросы. Дважды в таких случаях Нил поворачивался к Базу и просил его ответить на вопрос, заданный ему самому. Еще два раза Баз самостоятельно добавлял ремарки к ответам Нила. Коллинз, как и Олдрин, ответил на три вопроса, заданных ему персонально. В ответах на несколько вопросов участвовали все трое астронавтов сразу. Этот расклад оставался в силе даже после окончания программы Apollo. Большинство хотело слышать именно командира, первого человека, которому предстояло шагнуть на Луну.

Во время пресс-конференции Армстронг впервые озвучил прозвища лунного и командного модулей экспедиции: «Да, мы планируем использовать позывные, которые отличаются от использовавшихся во время имитационной тренировки. Позывным лунного модуля будет Eagle. Командный модуль мы назовем Columbia… Это имя нашего национального символа свободы. Ее статуя установлена на вершине купола вашингтонского Капитолия, и, как вы знаете, так же назывался космический корабль, отправившийся на Луну в романе Жюля Верна, написанном сто лет назад».

Естественно, прессу интересовало, что скажет Армстронг, когда впервые выйдет на поверхность Луны. Один из репортеров спросил его об этом. Но даже те немногие, кто лично знал Нила и кому он подчинялся в рамках пилотируемой программы, не могли подтолкнуть его к тому, чтобы раскрыть свои намерения по поводу исторических слов, которые он собирается произнести, ступив в первый раз на Луну. В какой-то момент внутреннее напряжение в NASA по этому поводу достигло такой точки, что Джулиан Шир, начальник отдела NASA по связям с общественностью, был вынужден опубликовать внутреннюю записку, где в резком тоне спрашивал у читателей, диктовали ли король Испании Фердинанд и королева Изабелла Христофору Колумбу, что ему следует сказать, когда он достигнет берега Нового Света? Когда же корреспондент спросил у Нила Армстронга, решил ли он уже, какими будут его первые слова после первого шага на Луну, Армстронг просто ответил: «Нет, не решил». И как ни трудно в это поверить, он сказал правду. «Самой важной частью полета в моем представлении была посадка, – объяснял впоследствии Армстронг. – Мне казалось, если и ждал нас момент особой важности, когда надо сказать что-то значительное, то сразу после касания и остановки двигателя. Я немного размышлял о том, как мы назовем место нашей посадки. Еще я думал о своих словах сразу после посадки; мне казалось, в истории должны были остаться именно эти слова. Но даже о таких вещах я задумывался не очень глубоко, потому что, несмотря на всю статистику, интуиция говорила мне: пусть у нас есть девяносто процентов вероятности того, что мы благополучно вернемся, но лишь шанс пятьдесят на пятьдесят, что нам действительно удастся сесть».

На самом деле Нил уже выбрал название База Спокойствия для той точки в Море Спокойствия, где им с Олдрином предстояло выполнить посадку; в личном разговоре он сообщил Чарли Дьюку это, поскольку Дьюку предстояло работать кэпкомом во время высадки, и Нил не хотел, чтобы Чарли оторопел от неожиданности, когда Нил произнесет это сразу после касания поверхности. Никто другой, кроме Дьюка, не знал о существовании Базы Спокойствия до момента, когда Eagle совершил посадку.

Особая высокопоставленная правительственная комиссия приняла решение, что Армстронг и Олдрин должны будут оставить на Луне три предмета в память о первом появлении на ней представителей человечества. Первый из них – табличка, закрепленная на опоре, к которой монтировалась лестница для спуска на Луну и подъема обратно. На ней были изображены два полушария Земли и имелась надпись: ЗДЕСЬ ЛЮДИ С ПЛАНЕТЫ ЗЕМЛЯ ШАГНУЛИ НА ЛУНУ В ИЮЛЕ 1969 ГОДА Н. Э. МЫ ПРИШЛИ С МИРОМ ОТ ИМЕНИ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. Второй предмет – небольшой диск, меньше четырех сантиметров в диаметре, на котором при помощи электроники был нанесен микроминиатюризованный текст с посланиями доброй воли от глав различных государств мира. Третий – национальный флаг США. «Некоторые считали, что вместо него мы должны были поставить флаг Объединенных Наций, – годы спустя рассказывал Армстронг, – а другие считали, что следовало взять флаги многих стран. В конце концов Конгресс решил, что это американский проект. Мы не собирались заявлять претензии на территорию, но должны были заявить о том, что это именно мы были здесь, и для этого водрузить на Луне флаг Соединенных Штатов».

Репортеры очень старались – и по большей части напрасно – заставить Армстронга высказаться о философском значении высадки на Луну. «Какую определенную пользу вы видите в том, что вы отправитесь на Луну, для себя как человека, для вашей нации и для всего человечества в целом?» «Как вы думаете, не станет ли в конце концов Луна частью цивилизованного мира наподобие Антарктиды, которая тоже раньше была необитаемой и никому не нужной землей?»

«Во-первых, позвольте мне повторить вам то, что вы уже слышали раньше и что, вероятно, имеет отношение к ответу на ваши вопросы, – отвечал Армстронг. – Цель экспедиции в предстоящем полете – только доставить человека к Луне, совершить посадку на нее и возвратиться оттуда. Есть еще ряд вторичных задач, некоторые из них вы упоминали в своем вопросе, и их мы тоже надеемся решить во всей полноте. Но главной целью остается демонстрация того, что человек действительно может выполнить вот такую работу. Как эта информация будет использована в грядущие века, покажет лишь история. Я надеюсь, что мы достаточно мудры, чтобы все, что мы узнаем в этих наиболее ранних полетах, нашло свое применение с максимальной пользой, и, оглядываясь на наш опыт, накопленный за прошедшее десятилетие, я имею основания думать, что мы можем надеяться на результат такого рода».

Точно так же у журналистов не получилось вытянуть из Нила ничего, кроме безэмоциональных ответов на инженерном языке на вопросы о смертельных опасностях, которые могут ждать астронавтов в полете. «Как вы думаете, какая из фаз полета Apollo 11 окажется наиболее опасной?» «Понимаете, в любом полете вещи, которые вызывают наибольшую тревогу, – это то, чего не делалось раньше, все новое. Я надеюсь, что в начале нашего выступления нам удалось дать вам понять, какие именно элементы этого полета новые. Далее, есть многие ситуации, которые всегда вызывают беспокойство, и среди них выделяются такие, когда у вас нет альтернативного метода выполнить работу и имеется только один. Вот вы, например, если летите на авиалайнере через Атлантику, надеетесь, что крыло останется присоединенным к фюзеляжу; без него у вас не получится совершить путешествие, понимаете? В недавних наших полетах были ситуации такого типа. В ранних экспедициях на Луну для того, чтобы астронавты смогли вернуться оттуда, маршевый двигатель сервисного модуля должен был работать. Альтернатив ему нет. Точно так же и в этом полете будет несколько похожих ситуаций. Двигатель взлетной ступени LM должен работать, чтобы мы смогли подняться с поверхности Луны на ее орбиту, а двигатель сервисного модуля, конечно, должен тоже сработать, чтобы вернуть нас на Землю. Когда мы углубляемся в вопросы космонавтики, появляется все больше и больше не продублированных систем, которые обязаны работать. И, между прочим, мы очень доверяем надежности таких систем».

«Каковы ваши планы на тот исключительно маловероятный случай, если лунный модуль не сможет взлететь с поверхности?» «Ну, – Нил стал скуп на слова, – неприятно об этом думать, и мы до этого момента не думали о таком. Мы считаем, что это вовсе невероятная ситуация. Она просто одна из возможностей, и в настоящее время мы окажемся без помощи, если это произойдет».

Репортер: «Каков самый длительный период, который вы можете провести от момента незапуска взлетного двигателя до того, как Майку Коллинзу придется одному отправляться обратно, каково это время, за которое вам будет нужно выполнить работу, чтобы починить или попытаться починить ваш лунный модуль?» Нил: «У меня нет данных, чтобы ответить. Вероятно, около двух суток».

Подобные выглядящие бесстрастными ответы на вопросы о человеческом восприятии космических путешествий и историческом и экзистенциальном значении путешествия на Луну распаляли Нормана Мейлера, который не любил и нутром чуял такую умудренную надменность. Как и другие репортеры, лауреат Пулитцеровской премии, автор романов «Нагие и мертвые» и «Армия ночи» хотел, чтобы Армстронг сказал больше. В итоге Мейлер написал об Армстронге, что «он выпускал на волю слова не более охотно, чем собака отдает мясо, которое держит в пасти»; что «Армстронг отвечал, характерным образом сочетая скромность и высокомерие технаря, извиняющийся тон и чувство молчаливого превосходства»; что «для Армстронга была характерна лукавая замкнутость человека, чьи мысли никто не может прочитать»; что Армстронг, как пойманный в ловушку зверь, казалось, ищет «способ тихо удалиться из комнаты, где он оказался заключен вместе с поглотителями, пожирателями души, пригвожденный к месту обязанностью отвечать на вопросы, которые он слышал уже сотни раз». И в то же время Армстронг у него был «профессионалом», который «обучился практическим приемам борьбы с использованием нужного языка и стиля» и всегда выбирал слова и фразы, «служившие ему защитой».

Мейлеру не давало покоя (в книге об Apollo 11 «Огонь на Луне», которая вышла в свет в 1970 году, Мейлер назвал самого себя Водолеем в знак причастности к несущему новую надежду духу грядущей Эры Водолея) то, что Армстронг излучал «таинственную отстраненность», такое почти мистическое качество, которое заставляло его смотреться не так, как все прочие люди. «Когда он находился в помещении, – отмечал Мейлер, – ощущалось присутствие и человека, и духа. Сложно было понять, что это за дух – то ли высотных тепловых потоков, то ли нейтральности, поднимающейся на поверхность в любой бюрократической схватке, то ли и то и другое вместе… Поистине противоречия наслаивались в нем неуловимо – он напоминал спутанную кучу листвы: в ней вперемешку прячутся и опавшие осенние листья, и зеленые, родившиеся ранней весной». По мнению автора, из всех астронавтов Армстронг «более всех прочих приблизился к порогу святости». В ораторском искусстве Нил «почти хромал». Но, несмотря на это, впечатление, произведенное Армстронгом на Мейлера, не оставило его равнодушным. «Особые, присущие астронавту знания не давали ему уронить свое достоинство, – осознавал Мейлер. – Невзирая даже на то, что он походил на мелкого чиновника, которому выпала крупная награда, Армстронг демонстрировал некое качество, приковывавшее всеобщее внимание… Еще больше в нем волновало то, что, несмотря на всю его схожесть с каким-то торговым представителем, который скромно и беспомощно лепечет свое дежурное выступление, все неуклонно начинали задумываться, что же в нем такого, как ему досталась эта работа, как ему удавалось продать что-то из своего товара раньше и как он вообще способен встать с постели утром. В воздухе вокруг него витало нечто невинное и в то же время неуловимо зловещее. Если бы он был мальчиком, продающим подписку на газеты и журналы, расхаживая по домам в городке, то одни бабушки несомненно запретили бы своим внучкам общаться с ним, а другие говорили бы: “Этот паренек далеко пойдет”».

Мейлер продолжал неотступно следить за загадочным Армстронгом на следующей пресс-конференции, организованной специально для пишущих в журналы авторов, и после нее на студии, где канал NBC снимал интервью с астронавтами для телетрансляции. Журналисты не переставали атаковать экипаж Apollo 11 попытками вывести их на откровенность по поводу чувств и эмоций, а Мейлер слушал и наблюдал, как Армстронг все глубже окапывается в обороне, укрывается под маской инженера, под броней «блистательного рыцаря технологий». На вопрос о роли интуиции в его летной практике Армстронг «безобидным и честным тоном» отозвался: «Интуиция никогда не была моим коньком» и заявил, показав себя, по мнению Мейлера, как логичный позитивист, что лучший подход к решению любой проблемы – это «должным образом интерпретировать ее, а затем разделаться с ней».

Армстронг разговаривал на некоем «компьютерном» языке. Вместо того чтобы сказать «мы», Нил скручивал английский язык в бараний рог и выдавал фразу наподобие «совместная активность продемонстрировала, что…». Вместо выражения «другие варианты» он употреблял «периферийные задачи второго плана». На смену фразе «постараемся сделать как можно лучше» спешила конструкция «стремление к достижению максимально возможной выгоды». «Включить» и «выключить» превращались в «активировать» и «деактивировать». С отвращением вспоминавший свою учебу в колледже на инженера Мейлер видел в жаргоне Нила не только лишнее доказательство того, что «более натуральные формы английского языка не встраивались в компьютер», но и тот факт, что Армстронг «был то ли из последних представителей старого человечества, то ли из первых представителей нового».

«Если не я, то кто-нибудь еще» – этим заявлением, по мнению Мейлера, Нил разрушил «большие реакции и большие идеи», которые начали зарождаться в прессе, спешившей поставить рядом путешествие командира Apollo 11 и Христофора Колумба в 1492 году. Мышление Армстронга «было направлено почти целиком на выполнение порученной работы», которую, кроме него, могли бы сделать еще не менее десятка других астронавтов. Кроме того, сотни людей стояли за спинами его экипажа в Хьюстоне, на космодроме имени Кеннеди, в других центрах и комплексах NASA, а десятки тысяч трудились в машиностроительных компаниях всей страны, чтобы Apollo смог проторить свой путь. «Их заслуга больше нашей», – скромно заявил журналистам Нил.

Мейлер понял: Армстронг не был обычным героем. «Если кто-то будет настаивать, что он герой, – отмечал писатель, – то он станет героем на своих условиях, которые сам же и объявит».

У Коллинза и Олдрина репортерам удалось добиться нескольких упоминаний о семье и о чем-то личном (Баз рассказал, что возьмет с собой на Луну предмет из фамильных драгоценностей его семьи). Ничего подобного с Армстронгом не получилось.

– Нил, что вы возьмете в полет из личных вещей?

– Если бы у меня был выбор, что взять, я взял бы больше топлива.

– А вы оставите для себя самого кусочек Луны?

– В данный момент подобного нет в планах, – строго ответил Армстронг.

– Вы не боитесь, что лишитесь личной жизни после того, как добьетесь такого успеха?

– Я полагаю, что успех данного предприятия не противоречит возможности ведения личной жизни.

Когда Нил сказал об экономически выгодной стороне космонавтики, один из писателей вскочил, чтобы задать вопрос: «Так что же, мы отправляемся на Луну только по экономическим причинам, лишь для того, чтобы выбраться из долговой ямы, куда свалилась наша неуклюжая экономика? Вы что, не видите ни одной философской причины, по которой мы должны туда лететь?» «Я думаю, что мы летим на Луну, – нерешительно начал Армстронг, – потому что в природе человека есть стремление бросать вызов трудностям. Такова суть, скрытая в глубинах его души. Нам необходимо делать такие вещи так же, как лососю необходимо плыть против течения».

Все, что действительно было скрыто в глубинах души Армстронга, его истинный взгляд на лунную экспедицию или на что-то еще, имевшее отношение к его жизни, – на взаимоотношения с отцом, на религию, на его чувства после смерти Маффи, – едва ли проявилось хотя бы в одной фразе или слове, произнесенных им тогда. Он просто не мог так. Может быть, его характерная рассудительная осмотрительность в выражении своих чувств вырастала из глубоко укоренившейся стратегии скрытности, которую он привил себе в детстве. А может, ее источником было, как неохотно признавала первая жена Нила Дженет, чувство социальной неполноценности, которое возникло из-за скромного деревенского происхождения и образа жизни его предков в Огайо.

Все то, что Армстронг на пороге своего превращения в Первого Человека не мог или не хотел объяснить по поводу себя, теперь пытались отыскать, определить и объяснить за него другие, отчаянно спеша успеть в оставшиеся до запуска дни. Все образы и смыслы человеческого и космического масштаба, отражением которых он не желал становиться, отчаянно хотели за него отразить другие. Накануне величайшего в истории путешествия человечества, когда людям предстояло шагнуть на другое небесное тело, Армстронг стал подобием оракула древних времен: мудрый, таинственный пророк-медиум, способный предсказывать доброе и недоброе, разговаривающий с богами и отвечающий на молитвы.

Творческий ум Нормана Мейлера не мог найти покоя, не создав собственный миф об Армстронге. Не имело значения, что Мейлер ни разу не встречался с Нилом с глазу на глаз, ни разу не беседовал с ним лично и даже сам не задал ему ни одного вопроса. Мейлер тоже видел перед собой оракула, «самого близкого к порогу святости астронавта», некоего «просто не такого, как все, человека», кого-то, «очевидно, причастившегося к звучанию той струны Вселенной, на которой никто другой не решился бы сыграть». Мейлер-«Водолей» собирался найти ключ к тайне Армстронга.

Как и Мейлер, мы можем стать творцами собственной лунной экспедиции.

Магию создания своего личного Армстронга Мейлер творил, сидя в зале в то время, как корреспондент NBC Фрэнк Макджи брал у Нила интервью ближе к вечеру 5 июля. В нем Макджи напомнил Армстронгу о напечатанной в журнале Life статье штатного корреспондента Доди Хэмблин, в которой Нил рассказал, как в детстве видел сон, где он парил в воздухе. Мейлер читал статью Хэмблин, когда та вышла в журнале, но не придавал ей значения до того, как услышал это: после целого дня болтовни на суконном техническом языке Армстронг вдруг признал, что видел в детстве такие сны. Мейлера захватила красота описанного сна: «Это было прекрасно, потому что могло оказаться пророчеством, которое вот-вот готовилось сбыться, прекрасно, потому что несло в себе зерно истинной тайны, и прекрасно, потому что подобало человеку, которому предстояло отправиться на Луну». С точки зрения Мейлера, этот сон нес в себе силу священного откровения, на основании чего он потом создаст текст «Психология астронавтов» и выстроит свое толкование всей космической эры: «Значит, это был такой сон, который может стать основанием для целой новой теории сна, поскольку нет пока такой теории, что в силах адекватно объяснить приход этого ночного духа, если не утверждать, что левитация, дыхание и луна – исконные ленные владения сна».

Мысль о том, что такому прозаическому Армстронгу могли в детстве сниться полеты, поистине «заразила» Мейлера, «потому что она в высшей степени выдавала, насколько сильно могли быть враждебны друг другу две стороны личности Армстронга». С одной, сознательной, стороны Армстронг был типичным инженером-астронавтом, глубоко укоренившимся во всем «правильном», «практичном», «технически оправданном» и «упорном труде во благо». Он явился из самой «сердцевины среднего класса городских субурбий». С другой стороны, все, что Армстронг и другие астронавты делали в космосе, явилось «предприятием, выходящим далеко за рамки вообразимого». Их смелость и упорство просто обязаны были иметь подсознательное основание.

Именно в таком соединении противоположностей, в прочнейшем сплаве сознательного и бессознательного крылась «новая психологическая конституция человека» современной технологической эпохи. В большей степени, чем у прочих астронавтов, характер Армстронга произрастал из ядра «этого магнитного человеческого поля, именуемого американской закваской, протестантизмом и англосаксонским происхождением белого высшей пробы». Это был Ланселот, вышедший из рядов молчаливого большинства, «белый англосаксонский протестант, явившийся на арену истории человечества, чтобы увлечь его за собой к звездам». Неважно, что Мейлер почти ничего не знал о происхождении семьи Армстронгов, о личной истории Нила, его жизни в браке, религиозных воззрениях, друзьях и о чем в действительности болела его душа. Водолей не ставил перед собой цели понять настоящего Армстронга; он стремился изучить истоки и последствия грехов человечества в XX веке – столетии, которое «стремилось обуздать природу как никогда до этого», «сеять смерть, разрушение и загрязнять мир в невиданных масштабах», но притом «впервые решительно ударить по идеям войны, нищеты и природных катастроф». Этот же век органично «проникался идеей, что человек должен донести свое понимание жизни до самых звезд».

Трудно отрицать, что Мейлер проделал большой труд в стремлении к срыву покровов. Но по-настоящему ему был важен Армстронг не как человек, на личностном уровне, а только лишь как некий символической сосуд, в который этот автор мог влить свою психическую энергию и глубокомыслие. Все, что он написал в своей книге в главе «Психология астронавтов», было довольно вызывающе и поучительно в области социальной критики, но как очаг исторических, биографических или реальных психологических сведений его работа источала куда больше жара, чем света.

Это было лишь самое начало мифологизации и превращения фигуры Армстронга в икону. Через пятнадцать суток после этой пресс-конференции он шагнул на Луну. После этого ему больше не суждено было оставаться просто человеком ни для кого из нас. Он стал Первым Человеком.