Глава 23. Стоит ли?

Евгения развернулась и торопливо зашагала прочь от дородного подполковника, который председательствовал в комиссии по гражданству. Стрелки, спроецированные на пол в шахматную клетку, вели кратчайшим маршрутом из здания полицейского департамента.

Она свободна! Это главное! И подальше от подполковника! Сама разберется со своими проблемами.

Ливадова уже успела получить сообщение от некого Громылко Геннадия Александровича. Отклонила, не читая. Потому что увидела того самого председателя комиссии, когда запросила фотографию отправителя.

Женька поморщилась. При мысли о толстом полицейском появлялось ощущение брезгливости. По началу девушка чувствовала искреннюю благодарность к комиссии и ее председателю за гражданство, но стоило лишь представить себя на Геннадии Александровиче или под ним, как к горлу натурально подступала тошнота.

Толстяк совершенно не был похож на ее первого мужчину. Владимир Воронцов брал Женьку, как хозяин рабыню, чуть ли не против воли. Только и физиологического отторжения к нему не возникало. А в последние разы, стыдно признаться, было даже приятно, она видела звезды. Девушка покраснела.

С Геннадием Андреевичем будет по-другому. Будет омерзительно, иначе не скажешь. Женька называла подполковника только по имени и отчеству, а иначе не могла. Школьная привычка лишь так обращаться к старшим. Только имя и отчество Геннадия Александровича вдруг обрели для Женьки значение чего-то донельзя противного. Фу, Геннадий Александрович! Фу-фу-фу!

Намерения подполковника сперва вызывали брезгливость, возмущение и даже злость, а теперь перестали казаться чем-то, на что стоит обращать внимание. На лице появилась ухмылка. Теперь легче, теперь все равно, подкатывал к ней толстяк или нет. Да, не зря говорят, что смех помогает. Ливадова посмеялась про себя над Геннадием Александровичем и его недвусмысленным предложением, и теперь оно никак не задевает. Потому что будто ничего и не было.

Зато Евгения отчетливо поняла другое. Профессия проститутки не для нее, хоть, по словам Киры, жить можно и жить хорошо. Только таких вот Геннадиев Александровичей будет много: толстых и худых, лысых и волосатых, как обезьяны, и вообще чужих. Женька едва не высунула язык, чтоб поплеваться.

Однако в набитом полицейскими здании, да еще с миллионом камер так делать нельзя. Вдруг примут на свой счет, и хорошо, если отделается легким испугом, то есть штрафом. Ливадова начала понимать, что шаг в сторону в этом фашистском государстве, какое иногда по старой памяти назвали Россией, чреват очень большими неприятностями.

Яна пару раз говорила, мол, прежняя Россия погибла в огне Третьей мировой и катаклизмах Судного дня. Тогда Евгения не придала значения тону, которым это было сказано, и сейчас очень хотелось бы услышать про прежнюю Россию вновь. Появится ли сожаление в голосе помощницы профессора Мартынова?

Евгения вошла в лифт. Вместе с ней на первый этаж спускались три младших офицера. Лица холеные! Почти, как у Воронцова.

Как кстати вспомнились сумасшедшие ученые! Они в представлениях Женьки тоже недалеко ушли от фашистов, но сейчас лично для нее оказались источником небольшого дохода. Полторы тысячи рублей. Чуть больше, чем месячная арендная плата за ее нынешнюю квартиру, из которой продеться съезжать.

Полторы тысячи рублей — почти столько, сколько сейчас на счету. Мало конечно, но уже что-то и скоро будет еще. Евгения закусила нижнюю губу. Опять самоуспокоение! Опять эти мысли, что деньги у нее есть! Девушка знала свою слабость. Становится чуточку ленивой, когда в кошельке что-то есть, и обычно увлекается самообманом. Все как бы хорошо… Но нет ничего хорошего! Особенно сейчас.

Покинув лифт, Ливадова направилась к стеклянным дверям — выход из здания Департамента миграции и учета неграждан. Дежурный офицер, с которым Евгения общалась, заходя внутрь, приветливо улыбнулся и даже ободряюще кивнул.

Конечно, видит теперь, что она гражданин. Впрочем, улыбка полицейского показалась искренней, и Женька также без задней мысли улыбнулась в ответ. Это сбило внутренний настрой на злость к самой себе, а рассердиться надо. Вот же!

Ливадова выбралась на шумную улицу.

Она должна распалить себя! Иначе так и будет строить невнятные планы и надеяться на других. Хотела забраться в постель президентского сынка, решить все денежные проблемы, да и вообще обустроиться припеваючи в новом мире и найти брата. А не получились! Да и хорошо, что не сложилось с Воронцовым. Это ничем не лучше, чем идти на панель…

Ой, же дура… Женька в мыслях отругала себя. Все-таки с сыном президента шансы найти брата гораздо выше, нежели сейчас. А что теперь? Что ей делать?

Девушка понимала, что нужно предпринять что-нибудь другое и браться за дело требуется решительно, но она ничего не знает про двадцать третий век. Только знала себя — может поддастся слабости, отложить все на день, два, потом на неделю. А времени на раскачку нет.

Только, как и на что жить? Женька снова и снова задавалась одним и тем же вопросом, и ответа на него нет.

Зато было понимание, что сделать прямо сейчас. Она должна увидеть самое дно нового мира. То, чего должна испугаться, и страх перед чем будет гнать вперед. Ливадова хотела увидеть, как живут неграждане, у которых нет денег, и что такое настоящее рабство в Красном секторе. Она-то пребывала словно в золотой клетке, почти как госпожа, хоть и рабыня. Лишь одна майор Литвинова неприкрыто демонстрировала, насколько недосягаем статус офицера для какой-то дикарки, да Воронцов всегда брал, что хотел. Не интересуясь желаниями рабыни.

Евгения вознамерилась посетить самые бедные районы столицы. Она не представляла, что хочет найти, но обязательно появится там, и именно сегодня.

Индивидуальная система подсказала, что ехать нужно на северо-запад. К жилой застройке, которая примыкает к промышленной зоне. В данном районе самая низкая стоимость жилья. А еще нетчип указал, что полиция не рекомендует гражданам посещать северо-восточные окраина Красноярска.

Потому что «высокий уровень уличной преступности обуславливает значительную вероятность возникновения опасных для жизни, имущества и здоровья граждан инцидентов». Нетчип изъяснялся протокольной казенщиной.

До метро совсем недалеко. Пока шла до станции, Ливадова рассматривала встречных людей. В центре столицы неграждан немного; вероятно, здесь для них запретная зона. В подземке, когда села в поезд, число неграждан заметно прибавилось. Над каждым, кто имел неполноценный статус, появлялась проекция надписи с соответствующим указанием.

Еще стоя на платформе, Женька обнаружила, что некоторые граждане смотрят на неграждан с брезгливым выражением на физиономиях, причем порой высказывали свое отношение открыто и держались они от полуграждан на расстоянии. Настолько, насколько это было возможно. Такие садились только в вагоны для граждан.

А у самих те еще морды. Отвратительные рожи.

Однако равнодушных к окружающим было все же большинство. Они не обращали внимание на проекции либо не видели их. Нетчип предложил отключить выведение информации о гражданском статусе. Женька согласилась, и проекции рядом с людьми действительно исчезли, однако девушка быстро вернула функцию распознавания гражданского статуса. Надо в полной мере разобраться, как видят мир ее новые соотечественники.

Через семь остановок в вагон зашел немолодой мужчина в строгом темно-синем костюме, очках и лакированных ботинках. В руках он держал дипломат из коричневой дорогой кожи с золоченными замками. Весьма респектабельного вида гражданин, как по старой привычке назвала его Ливадова. Только гражданином он не являлся — нетчип повесил краткое сообщение рядом с лицом вошедшего. Это был раб, собственность некого Ахмешина В.В., с которым можно тут же связаться при помощи гиперссылки.

Облик раба ничем не выдавал его положение, и, глядя на него, Ливадовой сделалось донельзя противно от понимания, кто перед ней. Вернее, от осознания факта, что людей в прекрасном новом мире делят на сорта. Это противоестественно, так быть не должно!

Вспомнилось свое недавнее прошлое. Женька почувствовала, что кровь отходит от лица, она побледнела. Разозлилась на мир, на эти дурацкие корпорации, которые ввели в закон самую низость человеческую. То, что один может принадлежать другому, и являться не более, чем имуществом.

Понимание острой, режущей душу несправедливости столь сильно навалилось на Ливадову, что на несколько мгновений стало трудно дышать. Ясно теперь, отчего многие из граждан, что сидят рядом, никак не реагируют на неграждан. У них просто отключено распознавание статуса людей. Хотелось верить, что подобных людей, нормальных среди граждан Красного сектора все же большинство.

А еще Женька дала себе зарок. Если от нее вдруг хоть что-нибудь будет зависеть, она постарается сделать все, чтобы рабство отменили. Ну или почти все. Действовать во вред себе девушка не собиралась.

Поезд по меркам метро ехал долго; и чем дольше, тем меньше в вагоне оставалось граждан Корпорации. До конечной станции в вагоне вместе с Ливадовой ехали уже только полуграждане. По внешнему виду у большинства с деньгами явные проблемы. Одежда многих порядком ношенна, у некоторых и неряшливая. Кое-кто пьет, не просыхая, это понятно по опухшим рожам. У того с головой не все в порядке — взгляд бегающий, пальцы дрожат и стоит, будто пританцовывает.

Голос в динамике сообщил, что прибыли на конечную станцию:

— Остановка «Двести одиннадцатый сектор».

Пассажиры потянулись к раздвижным дверям. На перроне прибывших встречали сразу две двойки полицейских. Их взгляды были холодны и предельно подозрительны. В бронежилетах, вооружены короткоствольным пистолетами-пулеметами.

Полицейских будто не видели, до того они привычны местным, как часть интерьера подземки. Зато Ливадова ближайших патрульных заинтересовала. Она чувствовала на спине пару внимательных взоров все время, пока шла по перрону. Однако появление гражданки здесь, на окраине Красноярска, никаких законов не нарушает — ее не окликнули и не остановили.

Стены станции были раскрашены в косые полосы. Желтый и черный цвета, попеременно. Давит на мозги, как в клетке идешь либо в тюрьме. Очень неуютно себя чувствуешь. Ливадова даже ускорила шаг, дабы скорей выбраться на поверхность.

Толпа вынесла из метрополитена, и снаружи действительно полегчало. На выходе снова обнаружился полицейский патруль и снова на Ливадову косились. Она единственная гражданка, не считая сотрудников правопорядка, средь окружающих.

Ступени, что вывели из подземки, упирались в асфальт широкого тротуара. За ним многополосная автострада с оживленным движением. На противоположной стороне трассы огромный зеленый массив. Настоящий лес — куда ни кинешь взгляд, везде только деревья.

Вдоль всей автострады за узкой, в отличие от этой стороны дороги, полоской тротуара высился ячеистый забор в два человеческих роста. Саму десяти полосную загруженную дорогу тоже не пересечь. Сумасшедший трафик, светофоров не видать, нет надземных или подземных переходов, ни даже банальной «зебры». Забор вдоль всей кромки леса недвусмысленно говорил, что кусочек природы здешним жителям Красноярска не предназначается.

Они же в сторону леса и на автомобили не смотрели. Для них был свой забор, к которому и двигался людской поток. Женька непонимающе смотрела на жилой массив из двадцати и тридцатиэтажных домов, что выстроились вдоль прямой, вытянутой на многие километры автострады. Вся территория вдоль магистрали обнесена таким же ячеистым забором, что и лес на противоположной стороне от дороги.

Съезды с магистрали разрезали двести одиннадцатый сектор на кварталы, и каждый вход и въезд в зону за темно-серым забором проходил через раздвижные ворота. По обе стороны от них стоят наблюдательные вышки с гроздью прожекторов. А еще усиленный пост полиции.

Отдельно воздвигнутое двухэтажное здание со своим собственным двухметровым ограждением. Рядом два патрульных автомобиля и один броневик с пулеметом на крыше и полтора десятка полицейских, половина из которых в экзоброне и с штурмовыми автоматами.

Никто, кажется, не замечал ни полицейских, ни забор, ни ворота, мимо которых проходили в двести одиннадцатый сектор, но на Ливадову увиденное производило гнетущее впечатление. Это как… Гетто! По-другому не назовешь. Ограждение! Полиция, усиленная тяжелым вооружением. Будто и не за порядком следят, а как оккупанты. Люди, что шли мимо Женьки, как минимум вызывают крайнюю подозрительность у Красной корпорации и откровенно чужды ей. От них отгородились стеной и вооруженными до зубов полицейскими. Странно, что нет немецких овчарок. Отлично дополнили бы общую картину, окончательно стало бы похоже на внешнюю границу гетто.

Однако двести одиннадцатый сектор и являлся настоящим социальным гетто, в чем Женька убеждалась, разглядывая периметр и блок-пост у ворот. Интересно, ночью выпускают? Сейчас, днем, внутрь и наружу спокойно двигались два потока людей и автомобилей.

— Евгения Константиновна?

Девушка вздрогнула от неожиданности. Откуда только взялся полицейский? Вроде не было рядом. Офицер приветливо улыбнулся, это здешние полицейские умели. Одет, как патруль в метрополитене, тоже в бронежилете, на плече ремень пистолета-пулемета. Смотрит на Ливадову через темные очки, и не поймешь, что у него на уме. Появление полицейского испугало девушку. Нервы у нее, оказываются, сейчас не в порядке. То, что она наблюдала перед собой, столь неприкрытую сегрегацию людей, взволновало чересчур сильно.

— Да, это я.

— Младший лейтенант Магомедов, — представился офицер, добавив. — Ваша личность идентифицирована.

Ливадова смотрела снизу-вверх. Полицейский был очень высок, особенно рядом с Женькой. Как же он умудрился подкрасться незаметно для нее?

— Вы следуете в двести одиннадцатый? — офицер назвал номер района для проживания людей второго сорта, для неграждан.

— Да, все так, — ответила Евгения.

Она всегда немного робела, когда доводилось общаться с сотрудниками полиции, еще в своем времени, а в двадцать третьем веке, по ощущениям, шуток вообще не понимают. Не ляпнуть бы чего лишнего.

— Мне нельзя туда?

— Можно, — Магомедов снова улыбнулся.

В темных очках и с белоснежной улыбкой он больше ассоциировался с американскими полицейскими. Как в фильмах.

— Но у меня инструкция, — продолжил офицер. — Я должен лично сообщать гражданам, намеревающимся посетить данный сектор, что для них этот район крайне небезопасен. Придерживайтесь людных мест, не разговаривайте с незнакомцами за исключением продавцов в магазинах и в подобных общественных местах, не задерживайтесь в двести одиннадцатом секторе после наступления темного времени суток.

Ливадову с каждой произнесенной фразой пронимало неприятным холодком. Инструктируют, как перед входом на враждебную территорию.

— Там нет полиции?

— Есть, — ответил патрульный, — но уровень уличной преступности значительно более высок, чем в целом по Красноярску.

Девушка непроизвольно покосилась на дома за периметром ограждения. Там, как другой мир, совсем не похожий на тихий и уютный район, где она поселилась. А если б сразу отправилась в двести одиннадцатый? Вообще, стоит ли ей туда идти?

— В этом районе не любят граждан Корпорации?

— Совершенно верно.

— Но как они узнают, кто я? — спросила Ливадова.

У неграждан нет индивидуальной системы, им недоступна проекция со статусом гражданства. Кроме тех, кто на пороге получения заветного положения и уже с вживленным нетчипом. Но такие редко живут в беднейших районах.

— Уверяю, — полицейский показал пальцем на сектор для неграждан, — там имеются средства, чтоб вычислить, есть ли у вас гражданство. Подумайте хорошо, нужно ли вам посещать двести одиннадцатый сектор.

— Нужно, — твердо заявила Женька.

Она должна увидеть дно, чтоб понимать, куда можно опуститься.

— Тогда должен рекомендовать вам нанять такси и обязан предложить услуги сертифицированного перевозчика. Водитель будет вооружен и будет следить за вашей безопасностью. Однако, это недешево, и вы вправе отказаться.

— Сколько стоит?

— Триста рублей.

Ливадова вдруг поймала озлобленный взгляд. Проходивший мимо пожилой, но крепкий на вид тип со взъерошенными волосами недобро покосился на девушку, разговаривавшую с полицейским. Стало очень не по себе.

— Я согласна, — произнесла Женька, — давайте такси.

Она едет в двести одиннадцатый сектор.