38
Северин
Седьмым отцом Северина был Похоть.
Похоть научил его тому, что из разбитого сердца получается прекрасное оружие, потому что его осколки особенно остры.
Однажды Похоть стал просто одержим одним юношей из ближайшего городка. Юноша разделял чувства Похоти, и Тристан с Северином много ночей смеялись над странными звуками, разносящимися по коридорам. Но в один прекрасный день юноша пришел в их дом и заявил, что влюбился в девушку. Ее выбрала его семья, и он собирался жениться на ней через две недели.
Похоть пришел в ярость. Он не любил, когда его бросали, и поэтому он нашел эту девушку. Он заставил ее смеяться, заставил полюбить его. Когда она сказала ему, что беременна, он ее оставил. Девушка покончила жизнь самоубийством, а юноша, который хотел на ней жениться, сошел с ума.
И, как подозревал Северин, Похоть тоже лишился рассудка. Он проводил целые дни, сидя на каменном балконе, наклонившись и свесив ноги вниз. Он словно ожидал, что в последний момент у него появятся крылья.
Накануне отъезда Северина и Тристана в Париж Похоть прошептал им:
– Похоть безопаснее любви, но и то и другое может вас уничтожить.
* * *
Северин оборвал поцелуй и отпрянул от нее.
– Что это, черт возьми, было? – выплюнул он.
На лице Лайлы промелькнуло смущение, но она быстро спрятала его, опустив глаза.
– Напоминание, – неуверенно сказала она, снова поднимая взгляд на Северина. – Что надо жить дальше…
Жить?!
– Мертвые не заслуживают, чтобы живые превращали их в призраков.
Она придвинулась ближе. Ее лицо выражало надежду: чувство, которое он не испытывал уже давно. Северин вспомнил, как бросился к ней вместо Тристана и закрыл ее своим телом. Ее, а не названого брата, которого он обещал защитить. Как она посмела говорить о том, чего заслуживают мертвые?
Сердце Северина похолодело. Его лицо исказилось в презрительной усмешке. Вернувшись в кабинет, он со смехом оперся на свой письменный стол.
– Лайла, – сказал он. – Что ты хочешь от меня услышать? Я должен прочесть стихотворение? Сказать, что в твоих губах скрыта магия, которая меня воскресила?
Девушка вздрогнула.
– Тогда, в катакомбах, я подумала…
– Ты решила, что тот поцелуй что-то значит? – спросил он, усмехнувшись. – Ты думала, что одна ночь что-то значит? Я ее практически не помню. Только не обижайся.
– Прекрати, Северин. Мы оба знаем, что та ночь действительно что-то значит.
– Ты сама себя обманываешь, – холодно бросил он.
– Докажи это, – сказала она чуть слышным шепотом.
Глаза Северина широко распахнулись. Она стояла прямо перед ним, и он попытался успокоить себя, прежде чем дотронуться до ее щеки. По ее телу пробежала легкая дрожь.
– Я только слегка до тебя дотронулся, а ты уже покраснела, – сказал он, выдавив еще одну жестокую ухмылку. – Тебе действительно хочется доказательств? Это только тебя унизит…
Лайла обвила руки вокруг его шеи, притягивая его к себе. Северин обхватил ее за талию так крепко, как будто она была якорем спасения, а он – утопающим. Может, он и правда тонул. Вздох, томившийся в горле Лайлы, превратился в стон, когда его язык скользнул в ее рот.
– Лайла, – пробормотал он. Он снова и снова повторял ее имя, нашептывая его, как молитву.
Он поднял ее на руки, развернулся и усадил ее на стол. Она обхватила его бедра ногами. Северин прижался к Лайле и положил руку на ее черные шелковистые волосы. Так вот каким был поцелуй, который «ничего не значил». Он никак не мог вдоволь насладиться ее вкусом, ему хотелось снова и снова прикасаться к ее коже и волосам. Ее нежная шея горела под его губами. Он чувствовал себя пьяным. Затем Северин почувствовал, как ее рука переместилась к тому месту, где его рубашка была заправлена в брюки, и он резко остановился.
Он отступил назад. Ноги Лайлы, которые прежде обвивали его талию, упали вниз, и ее каблуки ударились о переднюю часть стола.
– Видишь? – хрипло сказал он. – Я же говорил тебе. Я ничего не чувствую.
На ее лице вспыхнула ярость.
– Ты знаешь, что это не так. А если ты и правда веришь в свои слова, то ты просто дурак, Majnun.
Услышав последнее слово, он вздрогнул. Когда он наконец посмотрел на нее, в ее черных глазах промелькнули боль и обида. Он не помнил, как последующие слова сорвались с его языка, но они оказались настолько ядовитыми, что у него свело зубы:
– Давай, – сказал он. – Называй меня как хочешь. Меня не задевают твои оскорбления, ведь ты даже не настоящий человек.
Он не сомневался в том, что почувствовал, сказав эти слова. Воздух наполнился электричеством, словно между ними прошла молния, и внутри Лайлы что-то сломалось.