Джеймс Аллингтон сидел в полутьме, окутанный сумеречным светом лампы. Перед ним на столе лежал нож с отполированным до мерцающего блеска лезвием. Лишь мерное тиканье часов нарушало тишину запертой комнаты.

Глаза колдуна остекленели; казалось, будто они светились в полумраке, неподвижные, как у василиска. Отблеск света пробежал по лезвию и резанул сетчатку, подобно огненному лучу раскалённого солнца, но его сосредоточенный взгляд даже не дрогнул.

Кто знает, что за странные процессы происходили в затуманенном мозгу сновидца, что за тонкая трансмутация зарождалась в процессе достижения поставленной им цели? Он погрузился в транс с незыблемой решимостью разорвать свою душу, раздвоить свою личность, разделить своё эго. Кто знает? Порой гипноз способен творить странные вещи.

Какие тайные силы призвал колдун, чтобы помочь в борьбе с самим собой? Какие чёрные порождения нечестивой жизни скрывались в тени его подсознания, какие лукавые демоны даровали ему эти тёмные желания?

Всё шло так, как было запланировано. Внезапно он проснулся и почувствовал, что больше не одинок в этой комнате. Он ощутил присутствие кого-то другого, затаившегося в тёмном углу по другую сторону стола.

Или это было что-то другое? Разве не он сам? Он взглянул на своё тело и не смог сдержать возглас изумления. Похоже, что он уменьшился и теперь его рост составлял менее чем четверть от своего обычного размера!

Его тело было лёгким, хрупким, крохотным. На мгновение он потерял способность думать и умение двигаться. Его испуганный взгляд устремился в угол комнаты, тщетно пытаясь узреть во мраке движения того, кто там скрывался.

Затем всё и случилось. Из тьмы явился кошмар; совершеннейший кошмар — чудовищная, волосатая фигура; огромная, гротескная, обезьяноподобная, отвратительная пародия на всё человеческое. Это было чёрное безумие; истекающее слюной, насмехающееся безумие с маленьки6 ми красными глазками, наполненными древней и злой мудростью; злобная морда с жёлтыми клыками, будто застывшая в гримасе смерти. Это было похоже на гниющий живой череп на теле чёрной обезьяны. Это являло собой саму скверну и злобу, дикость и мудрость.

Чудовищная мысль поразила Аллингтона. Неужели это его второе «я» — это порождение гулей, этот внушающий ужас проклятый труп?

Слишком поздно колдун понял, что с ним произошло. Его эксперимент удался, но последствия ужасны. Он не осознавал того, насколько, в его человеческой природе, зло преобладало над добром. Это чудовище — это мерзкое исчадие тьмы — было сильнее, чем он, и, будучи исключительным злом, оно не поддавалось мысленному контролю его другим «я». Теперь Аллингтон смотрел на это с ещё большим страхом в глазах. Казалось, что это существо явилось прямиком из преисподней. Всё, что являлось грязным, непристойным и противным человеческой природе, скрывалось за этой ухмыляющейся пародией на лицо. Звероподобное тело намекало на тени, которые ползут по могильным плитам или таятся в самых укромных тайниках здравых умов. Однако Аллингтон признал в этом существе безумную, атавистическую карикатуру на самого себя — всю похоть, жадность, безумные амбиции, жестокость, невежество; зловещие тайны его души в теле огромной обезьяны!

Словно в ответ на его мысленное признание существо рассмеялось, и щупальца ужаса сжали сердце колдуна.

Тварь шагнула к нему — она хотела уничтожить его, как заложено в природе абсолютного зла. Аллингтон, чьё крошечное тело нелепо пыталось двигаться как можно быстрее, несмотря на одежду, смехотворно большую для миниатюрной фигуры, сполз со стула и прижался к стене кабинета. Его голос, неестественно высокий, пронзительно звучал в неистовой мольбе и бесполезных командах приближающейся Немези́де. Его молитвы и проклятия превратились в хриплый безумный бред, когда огромный зверь бросился через стол. Его эксперимент удался с лихвой в отношении мести… месть! Его сверкающие глаза зачарованно смотрели, как большая лапа схватила нож для бумаги, и жуткий смех пронзил ночь. Он смеялся… смеялся! Где-то рядом зазвенел будильник, но колдун уже не мог его услышать…

Взломав двери, они обнаружили Джеймса Аллингтона мёртвым, он лежал на полу кабинета с ножом в груди.

Они назвали это самоубийством, так как никто не мог войти в запертую изнутри на засов комнату без окон.

Но это не объяснило отпечатки пальцев на рукояти ножа для бумаги — ужасные отпечатки, оставленные лапой огромной обезьяны.