Внезапно стало светло. Песок из пурпурного сделался фиолетовым, затем вдруг налился светло-лиловым сиянием. Но Стугач этого не видел. Он спал. Задолго до намеченного часа его опухшее тело уступило неимоверному напряжению. Рассвет застал доктора совершенно обессиленным и истощенным. Усталые ноги подкосились и он упал на песок, провалившись в сон и едва успев накрыться одеялом.

Солнце ползло по медному небу, как огненный шар лавы, отбрасывая свои расплавленные лучи на пламенеющий песок. Стугач спал, но и сон его был далек от безмятежности. Жара принесла странные и тревожные сновидения.

Он видел кошмарное бегство по пустыне огня и преследующую его личину Ньярлатхотепа. Он бежал по пылающей равнине, не в силах остановиться; жгучая боль обжигала его обугленные и почерневшие ноги. За ним шагал Безликий Бог, понукая его посохом, увитым змеями. Он бежал и бежал, но повсюду ощущал за собой это ужасное присутствие. Ноги горели в обжигающей агонии песка. Вскоре он уже ковылял на жутких искореженных культях, но и в этой пытке не осмеливался остановиться. Существо позади хохотало в своей дьявольской радости, и гигантский смех возносился к пылающим небесам.

Стугач полз теперь на коленях — изуродованные ноги превратились в дымящиеся едким дымом культи из пепла. Пустыня вдруг стала живым огнем, и он погрузился в него с головой; обожженное тело растворилось в вихре невыносимой багровой муки. Он чувствовал, как языки огненного песка безжалостно лижут его руки, туловище, даже горло — но умирающие чувства по-прежнему наполнял чудовищный ужас перед Безликим преследователем, и ужас тот превосходил всякую боль. Погружаясь в раскаленный добела ад, он еще пытался бороться. Его не настигнет мстительный бог! Но жар лишал его сил, огонь лизал потрескавшиеся и кровоточащие губы, превращая обожженное тело в жуткую головешку кипящей боли.

В последний раз, прежде чем раскаленный огнем мозг уступил агонии, он приподнял голову. Перед ним высился Темный — и Стугач увидел, как худые когтистые руки протянулись к его горящему лицу, как приблизилась голова, увенчанная ужасающей тройной короной. На один страшный миг он заглянул в пустое лицо. Ему показалось, будто он что-то увидел в этом черном провале ужаса — что-то, ответившее ему взглядом из далеких бездонных бездн, нечто с громадными пылающими глазами, впившимися в его существо с яростью, затмившей бушующий огонь. Он и без слов понял, что судьба его решена. После был взрыв добела раскаленного забвения, кровь закипела в его жилах, и он погрузился в кипящий песок, но и тогда его продолжал преследовать неописуемый страх, порожденный этим взором, и последним, что он вспомнил, было жуткое пустое лицо и безымянный ужас, таящийся в его глубинах. И тогда он проснулся.

Он испытал такое облегчение, что не сразу ощутил жар полуденного солнца. Затем, обливаясь потом, он с трудом поднялся на ноги и почувствовал, как палящие лучи впиваются в спину. Он попробовал было заслонить глаза рукой и оглядеться, но повсюду огненной чашей нависало небо. В отчаянии он выронил из рук одеяло и бросился бежать. Песок прилипал к ногам, обжигал пятки, затруднял бег и заставлял его спотыкаться. Он чувствовал невыносимую жажду. Демоны горячки уже танцевали в голове бешеный танец. Он бежал и бежал без конца, и сновидение становилось пугающей явью. Неужели все исполнится?

Его ноги действительно обожжены, тело горит. Он обернулся. Слава Богу, его никто не преследует — пока что! Если он возьмет себя в руки, то сможет, вероятно, добраться до цели, несмотря на упущенное время. Он побежал быстрее. Быть может, проходящий караван… но нет, местность лежит вдалеке от караванных путей. Сегодня вечером закат подскажет ему точное направление. Вечером.

Будь проклята эта жара! Песок, повсюду вокруг песок. Холмы, горы песка. Похожие друг на друга, как искрошенные циклопические руины титанических городов. И все они горят, дымятся от невыносимого жара.

День тянулся без конца. Время, вечная иллюзия, утратило всякое значение. Усталое тело Стугача дрожало от боли, и каждый миг становился новой нескончаемой пыткой. Горизонт был все так же далек. Ни единый мираж не оживлял жестокое, вечное пространство. Ни единый клочок тени не спасал от ослепляющего жара.

Но что это? Не тень ли там, позади? Нечто темное и бесформенное злорадно рассмеялось в дальнем уголке его сознания. Ужасная мысль внезапно пронзила его. Ньярлатхотеп, Бог Пустыни! Тень, следующая за ним, гонящая его к гибели. Эти легенды — его ведь предупреждали туземцы, и сновидения, и даже это умирающее на дыбе создание. Державный Посланец всегда требует свою дань… смуглый человек с посохом, увитым змеями. «Он является из пустыни, пересекая горящие пески, и преследует добычу по землям царствия своего».

Галлюцинация? Отважится ли он оглянуться? Он повернул охваченную обручем горячки голову. Да! На сей раз это правда! Позади что-то движется, там, на склоне, нечто черное, туманное и словно крадущееся на мягких лапах. Выругавшись себе под нос, Стугач пустился наутек. Зачем он только прикоснулся к статуе? Если он выберется из этой передряги — никогда больше не вернется к проклятому идолу. Легенды говорили правду. Бог Пустыни!

Он все бежал, хотя солнце покрывало его лоб кровавыми поцелуями. Он начинал слепнуть. Перед глазами головокружительно вращались сияющие созвездия, сердце отстукивало в груди пронзительный ритм. В сознании оставалась лишь одна мысль — спастись.

Воображение играло с ним странные шутки. Он словно видел в песке статуи, подобные той, что он осквернил. Они вздымались, сбрасывая покров песка, высились повсюду, с жуткой угрозой преграждали путь. Некоторые простирали крылья, другие, похожие на змей, тянулись к нему щупальцами, но все они были безлики и увенчаны тройными коронами. Ему казалось, что он сходит с ума. Он оглянулся и увидел в полумиле от себя медленно надвигающуюся фигуру. Спотыкаясь, он побежал вперед, осыпая неразборчивыми проклятиями уродливых идолов, стоявших на пути. Пустыня, мнилось, обрела злобную душу, и вся природа будто сговорилась погубить его. Извилистые очертания дюн источали зловещую волю, само солнце дышало злом. Стугач лихорадочно застонал. Настанет ли когда-нибудь ночь?

И ночь наконец настала, но Стугачу было уже все равно. В бреду, дрожа, он брел по песчаным волнам, и восходящая луна глядела вниз на существо, которое разражалось то хохотом, то воем. Вот оно выпрямилось и оглянулось на подобравшуюся ближе тень. Существо вновь бросилось бежать, снова и снова выкрикивая одно и то же имя: «Ньярлатхотеп». Тень не отставала от него ни на шаг.

Казалось, она была наделена неведомым и дьявольским разумом — бесформенная сущность гнала жертву в определенную сторону, словно бы намеренно направляя ее к заранее избранной цели. Звезды глядели теперь на порождение горячечного бреда — по песчаным волнам бежал человек, преследуемый черной тенью. Вот беглец взбежал на вершину холма и с воплем застыл, как вкопанный. Тень остановилась в воздухе, точно чего-то ожидая.

Стугач увидел внизу свой разоренный лагерь, покинутый минувшей ночью. Внезапно наступило ужасное прозрение: он понял, что все это время блуждал по кругу и вернулся туда, откуда вышел. Вместе с прозрением пришло милосердное безумие. Он метнулся вперед в последней попытке спастись от тени и побежал прямо к валунам и захороненной в песке статуе.

И тогда случилось то, чего он так страшился. Еще на бегу он ощутил, как земля под ногами сотрясается в спазмах гигантской судороги. Огромные вздымающиеся волны песка откатились от валунов — и на открытом месте восстал идол, грозно поблескивая в темноте. Песчаные волны захлестнули бегущего Стугача, засасывая его ноги, как трясина, поднимаясь к груди. В тот же миг странная тень прыгнула вперед и будто соединилась в воздухе со статуей, окутав ее туманной живой дымкой. И Стугач, трепеща в объятиях песка, от ужаса утратил последние остатки разума.

Бесформенная статуя отсвечивала живой плотью в мертвенном свете, и обреченный человек глядел в ее страшное лицо. Его сновидение стало явью: за этой каменной маской он видел лик с глазами желтого безумия и блистающими смертью глазами. Черная фигура распростерла крыла на фоне холмов и с громоподобным ударом канула в песок.

И больше над землей не осталось ничего, помимо живой головы; голова дергалась, плененное тело безуспешно пыталось высвободиться из железной хватки песка. Голова изрыгала проклятия, которые перешли в исступленные просьбы о помощи, после в рыдания, в которых звучало лишь одно имя: «Ньярлатхотеп».

Когда наступило утро, Стугач был еще жив. Солнечный жар превратил его мозг в комок багровой боли. Но это продолжалось недолго. Стервятники, поднявшись над пустыней, ринулись на него, словно их направила невидимая рука.

Где-то рядом, похороненный в песке, покоился древний идол, и на его лишенном черт лице блуждала еле заметной тенью чудовищная, затаенная улыбка. Ибо и в смерти изуродованные губы ни во что не верившего Стугача шепотом воздавали хвалу Ньярлатхотепу, Богу Пустыни.