Глава 16

Вечером Наполеонов, как это часто бывало, позвонил матери и сообщил, что ночевать будет у Мирославы.

– Вот и хорошо, Шурочка, – жизнерадостно отозвалась Софья Марковна, – а то мы с Эммой Петровной сегодня решили съездить на концерт в филармонию. Приехал скрипач из Австрии. Очень известный.

– В узких кругах, – пробурчал Шура в трубку.

– Что ты говоришь? – не расслышала Софья Марковна.

– Говорю, что рад за вас с тетей Эммой и желаю насладиться музыкой.

– Спасибо. Надеюсь, что ты тоже не будешь скучать, ну а в том, что тебя накормят ужином, я не сомневаюсь, – хмыкнула в трубку Софья Марковна, вероятно, все-таки расслышавшая бурчание сына.

– Пока, ма, – Шура нажал кнопку сотового и убрал телефон в карман.

В том, что его ждет отличный ужин, он тоже не сомневался, но, кроме этого, ему очень хотелось поговорить с Мирославой. Впрочем, Морис тоже время от времени подбрасывал неплохие идеи. Взгляд со стороны мог бы придать расследованию новый импульс.

Мирослава была в саду, она поливала розы, а Морис стоял на коленях… перед клумбой с пионами и старательно выискивал сорняки.

– Привет садоводам-любителям, – хмыкнул Шура.

– Привет, привет, – ответили они.

– А ужинать мы сегодня будем? – поинтересовался Наполеонов, – я страшно голодный.

– Сколько я тебя помню, – вздохнула Мирослава, – ты всегда голодный.

– Так что, сегодня в этом доме кормить не будут? – не на шутку встревожился Наполеонов.

– Будут, – сказал Миндаугас, поднимаясь с колен и сваливая сорняки в кучу рядом с клумбой, – вот переоденусь, приму душ…

– Я помру, – жалобно проговорил Шура, – пока ты со своей прибалтийской обстоятельностью доберешься до кухни.

– Не помрешь, – заверил его, рассмеявшись, Морис, – через полчаса стол будет накрыт.

– Хорошо, что ты литовец.

– Это еще почему?! – искренне удивился Морис.

– Если бы ты был эстонец, то могло бы пройти не полчаса, а трое суток.

– Не преувеличивай. Эстонцы медлительные, как улитки, только в русских анекдотах.

– Ты думаешь? – недоверчиво посмотрел ему вслед Наполеонов.

– Не думаю, а знаю, – не оборачиваясь, произнес Миндаугас.

Мирослава посмотрела на него с улыбкой, отставила лейку и направилась в дом. Следом за ней по дорожке важно зашагал Дон, который до этого дремал в теньке на скамье.

– Святое семейство готовится к вечерней трапезе, – сказал Шура и поспешил за котом.

…После сытного ужина Шура незаметно для себя впал в благостное состояние и задремал в гостиной на диване.

– Шура уснул, – тихо сказал Морис.

– Ну и пусть себе, – отозвалась Мирослава, – знаешь, у Яна Парандовского одна из героинь сказала, на мой взгляд, просто гениальную вещь…

– Какую? – заинтересовался Морис.

– «Сон, как хлеб, его негоже ни у кого отнимать».

– Действительно, – согласился Морис. И тут же спросил: – Это из его романа «Король жизни»?

– Нет, из «Неба в огне».

Миндаугас помнил, что на прошлой неделе Мирослава была полна переживаний, именно читая роман польского писателя Парандовского «Король жизни» об Оскаре Уайльде.

– Не понимаю я его, – то негодовала, то жалела Оскара она, – у него семья, двое сыновей. Зачем ему сдался этот отвратительный мальчишка Дуглас?

Впрочем, ответа от Мориса она не ждала, просто выплескивала эмоции. Несколько раз Мирослава созванивалась то со своим другом Яном Белозерским, известным в городе адвокатом, то с его женой Магдой, надеясь, может быть, на то, что польская кровь, текущая в их жилах, способствует более глубокому пониманию произведения, написанного польским писателем.

Морису во время одного из таких телефонных обсуждений пришла в голову озорная мысль, что неплохо было бы спросить и мнения Паулины. Но вслух он этого, естественно, не произнес, и любвеобильная боксериха супругов Белозерских участия в полемике не удостоилась.

«А жаль», – думал с улыбкой Морис.

За окном тихо шуршала листва, веяло вечерней свежестью. И почему-то казалось, что ночь стоит у калитки, терпеливо ожидая, когда последний блик заката растает в траве, сделав ее полновластной хозяйкой всего земного до утра. И как же она головокружительно хороша, короткая весенняя ночь!

Наполеонов продолжал сладко посапывать. Хозяева его не тревожили. Тихо переговариваясь между собой, они в четыре руки убрали со стола, перемыли посуду и перенесли чайные чашки и все необходимое для чаепития на веранду.

Шура проснулся минут через сорок, ополоснул в ванной лицо и, отыскав Мирославу и Мориса, признался покаянно:

– Я заснул.

– Не первый раз, – сказала Мирослава.

– Ничего страшного, – отозвался Морис.

– Вообще-то я хотел с вами сегодня поговорить…

Они уселись в кресла из ротанга за плетеный столик, и Шура, прихлебывая ароматный чай, рассказал им все, что ему стало известно по делу.

– Значит, как таковых, подозреваемых нет? – спросила Мирослава.

Наполеонов покачал головой.

– А невеста по-прежнему упирает на бывшую подругу жениха?

– Да, и сестра его, кстати, тоже.

– Очень уж какое-то нарочитое алиби у Лопыревой, тебе не кажется? – спросила Мирослава.

– Кажется, не кажется, но оно непробиваемое, – пробурчал Шура. И помолчав, добавил: –  К тому же все, кто ее знал, утверждают, что Юлия не выносила вида крови.

– А не могла она притворяться?

– Не думаю, – покачал головой Шура, – по словам свидетелей, это у нее с детства.

– Даже так…

– Интересно и то, что подруги Лопыревой не отрицают, что Юлечка вообще-то убить может…

– Да?

– Ага, но только бескровным способом.

– Удушить? – усмехнулась Мирослава, – а сил хватит?

– Душить необязательно, можно столкнуть с высоты.

– Были прецеденты?

– Были, – кивнул Шура.

– И кому повезло или, вернее, не повезло?

– Некому Иннокентию Колосветову.

– И за что ему так подфартило?

– Вроде бы он приставал к Юле.

– С грязными намерениями?

Шура пожал плечами:

– По крайней мере, она так решила и столкнула его с балкона.

– И чем дело кончилось?

– Можно сказать, ничем. Вернее, дела не получилось, его замяли.

– Почему?

– Деньги и связи Юлиных родителей, вероятно…

– Вероятно, но надо бы уточнить.

– Уточним…

– Как ты думаешь, – неожиданно спросила Мирослава, – чем очаровал Юлю Ставров, ведь он был явно не красавец…

– Мирослава, ты как маленькая, деньгами он ее очаровал, чем же еще, – укоризненно проговорил Наполеонов.

– С чего ты взял?

– Да Бородулько, по словам свидетелей, тогда ляпнул сразу – девочки, кому классная обувь нужна, обращайтесь к моему лучшему другу Юре, владельцу не домов, не пароходов, а лучшего магазина обуви в нашем городе.

– Обувной бизнес – это так прибыльно?

– Смотря какой. У Ставрова дела шли неплохо. И Лопырева, скорее всего, была уверена, что в скором будущем пойдут еще лучше.

– Понятно…

Мирослава посмотрела в сторону и замолчала.

Выждав минуту, Шура спросил:

– И о чем ты задумалась?

– Ты не знаешь, как поживает ее бывший поклонник?

– Бывший?

– Ну да, тот самый, что со школы за ней ухаживает.

– Анатолий Стригунов. Нет, я с ним еще не говорил. Навряд ли он что-то сможет сообщить ценное. Какое он может иметь отношение к убийству Ставрова?

Мирослава пожала плечами.

– А что, у Стригунова было что-то серьезное с Лопыревой? – спросил молчавший до этого Морис.

– В том-то и дело, что нет, – ответил Шура.

– И он все равно за ней ходит?

– Так говорят…

– А она ни в какую, – хмыкнула Мирослава.

– Он что, настолько некрасив? Или дело опять же в деньгах? – попытался уточнить Миндаугас.

– Такая девушка, как Юлия, для удовольствия может переспать и с бедным. Ведь мальчикам из службы эскорта за это еще и платить приходится. Значит, останавливает ее что-то другое.

– Может быть, Юлия боится испортить сексом дружбу? – сказал Миндаугас.

– Как это? – удивилась Мирослава.

– Допустим, она слишком ценит своего школьного поклонника именно как друга, на которого всегда можно положиться, довериться ему, посоветоваться…

– И что?

– Но если постоянные любовные отношения с этим парнем не входят в ее планы, она не хочет давать ему надежды. Ведь если у них будет близость, а потом она не захочет его снова, это может разрушить уже имеющиеся дружеские отношения.

– Резонно.

– Я не думаю, что Лопырева настолько глубока в своих чувствах и поступках, – тихо проговорил Шура.

– Тогда что мешает ей поощрить парня?

– Типа того, ее подружка просветила оперативников, – вздохнул Шура, – что, мол, неинтересно ловить мышь, которая и так полузадушена.

– Так и сказала?

– Точность слов не гарантирую, но смысл тот, а формулировку я придумал, глядя на Дона.

Кот, услышав свое имя, лениво взглянул на следователя и снова закрыл глаза.

– Ты бы лучше ему песню посвятил.

– Счас, – хмыкнул Шура.

– Ну, тогда спой нам что-нибудь.

– Мне как-то не до песен.

– Ладно, Шура, у нас с тобой всегда такая работа, так что…

Морис уже принес гитару и протянул ее Шуре.

– Ну, ребята! Ладно, не буду ломаться.

Пальцы Шуры пробежали по струнам гитары, и он запел негромко, но проникновенно:

 

Российский полицейский

Не только страж порядка,

Он парень компанейский,

И он целует сладко.

Всегда поддержит друга,

Его не подведет.

Ну а свою подругу

Всегда к груди прижмет.

Работу, как и отдых,

Он ценит наравне.

И если что, про звезды

Расскажет в тишине.

Про те, что на погонах,

Про те, что в небесах.

И служит он закону

За совесть, не за страх.

Без всяких демагогий

Мы защищаем вас

И просим так немного —

Чтоб уважали нас.

Простых парней на страже

Спокойствия страны.

Нам трудно, очень даже,

Но долгу мы верны.

 

Когда последний аккорд гитары растворился в воздухе, на какое-то время воцарилась удивительная тишина. Даже ветер замер на лету, и деревья не перешептывались друг с другом, примолкли птицы и насекомые. Луна наклонила серебристый лик, точно хотела что-то сказать, но не решилась нарушить тишину…

Шура положил гитару рядом с собой и потянулся к чашке остывшего чая. Мирослава взяла из вазы пару черешен и положила в рот.

– Слушай, – спросила она, – а сейчас Юлия ни с кем, кроме одноклассника, не встречается?

– Говорила, что есть у нее поклонник…

– Я бы поинтересовалась их отношениями.

– Поинтересуемся в свое время.

– И еще я бы поговорила с тем давним потерпевшим, Иннокентием Колосветовым.

Шура кивнул:

– Думаю, и Колю Бородулько не помешает навестить.