Смерть Примы и появление Саэвы (названной мной так за исключительную свирепость) были только двумя переменами из всех, что произошли у нас в то время. Спустя неполных три дня после сего инцидента на очередном корабле из Ширландии прибыли мои медоежки.

Я назвала их Амамисом и Гикарой, в честь тех самых брата с сестрой, легендарных основателей Спурены. Ничуть не уступая своим тезкам в стойкости, медоежки перенесли не одно, а целых два морских путешествия – правда, в куда более роскошных условиях. Я опасалась, что тяготы плавания дурно скажутся на их аппетите и по прибытии им потребуется особый уход, однако, стоило мне поставить перед ними блюдца меда, медоежки с азартом бросились к ним и принялись лакать сладкую тягучую жидкость шершавыми язычками. Когда тускло-зеленая Гикара отпихнула своего более яркого супруга от блюдца, тот попытался плюнуть в нее (таков их способ самозащиты, претендующий на своего рода экстраординарное дуновение), но без толку. Ядовитые свойства плевку медоежек придают токсины, содержащиеся в нектаре эвкалипта, но во время плавания Амамиса с Гикарой кормили клеверным медом.

Однако вскоре им предстояло перейти на обычную пищу. Несмотря на напряженность наших отношений, шейх разрешил мне для блага науки воспользоваться деревьями из его сада. Оставалось одно: разобраться, как это лучше устроить. Вряд ли шейху понравилось бы, начни я являться к нему на порог каждый день, и, дабы он не приписал мне нечистых помыслов, я особо подчеркнула, что и не думаю просить об этом. Все это значило, что вместо меня о медоежках придется заботиться кому-то из его домашних.

Конечно, я надеялась, что это может оказаться Сухайл. Правда, надежда была невелика, и совершенно справедливо, но как знать, кто решится взвалить эту задачу на свои плечи?

Однажды утром, прибыв в Дом Драконов, я узнала от лейтенанта Мартона, что в кабинете меня ждет дама из дворца шейха.

– Дама? – переспросила я. – Вы уверены?

– Вполне, – ответил он, словно удивившись глупости вопроса. – Ее имя – хаджи Махира.

Женщина, ждавшая меня в кабинете, была одета, будто супруга имама, аманианского предстоятеля на молитве: длинный плащ, лицо прикрыто вуалью, хотя меня вряд ли можно было принять за мужчину, коему следует адресовать сей знак почтения. Когда я вошла, она поднялась на ноги и сказала по-ахиатски:

– Мир вам, умм Якуб.

– И вам мир, – механически откликнулась я.

Умм Якуб – так нарекли меня в Ахии: согласно местным обычаям, родителей именуют отцами либо матерями их детей, а Якуб – ахиатская форма имени Джейкоб.

– Вы… вас прислал шейх?

Насколько я знала, имамом он не был, но одна из его жен, будучи весьма набожной, вполне могла бы одеваться в подобной манере. В конце концов, она ведь тоже совершила хадж.

Гостья указала на окна и двери:

– Не затруднит ли вас закрыть их?

От этого в комнате сделалось бы душновато… но ничего, переживу. Я затворила за собой дверь, прошла к окнам, опустила жалюзи, а, обеспечив тем самым приватность беседы, повернулась к гостье и обнаружила, что она откинула с лица вуаль.

Линия носа, тонкие очертания губ – все это тут же показалось мне знакомым. Однако шейх схожих черт не имел, и мне сделалось интересно, в кого же пошли Сухайл с сестрой – в отца или в мать.

– Я – Махира бинт Рамиз, – представилась она, подтверждая мою догадку. – Живу я в доме брата Хусама, и, услышав о ваших исследованиях, предложила помочь. Если для вас это приемлемо, можете показать мне, какого ухода требуют эти создания.

За время, проведенное в Ахии, мой ахиатский значительно улучшился, но большая часть сих улучшений лежала в области раздачи указаний и выслушивания докладов туземных работников, чего не вполне хватало для светской беседы. Я указала гостье на кресло, мимоходом пожалев о том, что на базе нет приемной, обставленной более удобно. Учитывая долгосрочность нашей работы, приемная могла бы пригодиться еще не раз. Надо бы не забыть справиться, возможно ли устроить нечто в этом роде: пока что, к моему стыду, под рукой у меня не было даже кофе с финиками.

Предложить гостье я могла лишь одно – вопросы.

– Вы – ученый-натуралист?

Это оказалось бы невероятной удачей, и притом было не так уж нереально, учитывая склонность Сухайла к наукам. К моему разочарованию, Махира бинт Рамиз покачала головой.

– Нет, я учусь, чтобы стать имамом. Для женщин, – уточнила она, видя мое изумление.

Это вполне объясняло ее манеру одеваться. Я едва не заметила, что не ожидала от сестры Сухайла подобной набожности (сам он, как и я, придерживался собственной веры без особого рвения), но вовремя прикусила язык. Сказать откровенно, в присутствии хаджи Махиры я чувствовала себя, словно за чаем с кузеном Джозефом из Кенуэя, принявшим сан магистра. Нет, он никогда не упрекал меня в недостатке благочестия, но одно его присутствие неизменно внушало мне смутное чувство вины.

– Надеюсь, это не будет для вас слишком обременительным и нисколько не отвлечет от учения, – сказала я.

– Ничуть, – заверила гостья. – Я сама попросила у Хусама позволения помочь. Я часто учусь в саду, и мне не составит труда делать, что необходимо.

Шестерни разума защелкали, зажужжали; и если некоторые из них действительно взялись за проблемы, касавшиеся медоежек, то остальные занялись расчетами, ни малейшего отношения к профессиональным материям не имевшими. Если заботы о медоежках возьмет на себя Махира, то я смогу иметь дело не с шейхом, а с ней. Точнее, мне придется иметь дело с ней, поскольку препоручить это Тому было бы против приличий – тем более при ее набожности. Подумать только: правила хорошего тона, воспрещающие женщине вести дела с посторонними мужчинами, в кои-то веки играют мне на руку! Это вполне могло предоставить кое-какие возможности.

Однако с подобными соображениями следовало подождать.

– Им много не требуется, – сказала я. – В отношении ухода медоежки куда менее привередливы, чем пустынные драконы! Если вы сможете накрыть эвкалипты сеткой, чтобы они не улетели, этого будет вполне довольно. На самом деле, возможно, и сетка ни к чему, но лучше не рисковать: новых придется выписывать из самого Лютъярро.

Махира улыбнулась, отчего ее сходство в Сухайлом сделалось еще явственнее.

– В самом деле. Но смогут ли наши эвкалипты прокормить их?

– Да, ваших деревьев и насекомых им будет довольно, однако я расскажу, за какими признаками ухудшения их здоровья необходимо следить. Если покажутся недокормленными, можно уведомить меня, будем разбираться.

Пошарив в ящике стола, я отыскала нужный блокнот и начала вкратце излагать свой план.

– Самое важное – яйца. За ними придется следить ежедневно. Нет, каждый день они появляться не будут, но мне хотелось бы, чтоб вы собирали их через строго определенные промежутки времени после откладывания, а это значит, нам нужно знать, когда они отложены.

Заинтересованная, Махира склонила голову набок.

– Что же вы собираетесь с ними делать? Видимо, это необходимо для исследований, но я не в силах понять, что общего между яйцами медоежек и пустынными драконами.

– Если все пойдет, как я рассчитываю, мы сможем узнать немало полезного о том, какие изменения окружающей среды они способны перенести, а какие – нет, а также с какого момента этими изменениями можно пренебрегать без нежеланных последствий.

В блокноте были подробно расписаны планы экспериментов – плоды сотрудничества с другими членами Летучего Университета. Моя область науки не так уж часто позволяет проводить опыты в лабораторном стиле, но в данном случае скрупулезный сравнительный подход был вполне применим. В зависимости от того, сколь долго мне будет позволено экспериментировать, я могла бы испытать яйца медоежек во всех возможных вариациях и сочетаниях значимых условий развития.

Махира слушала мои объяснения со всем вниманием умной женщины, совершенно не разбирающейся в предмете, но готовой взять на себя труд подумать и хоть что-нибудь да понять.

– Допустим, часть яиц окажется жизнеспособной… – сказала она, дослушав объяснения до конца. – Что же вы будете делать со всеми этими медоежками?

Прекрасный вопрос. Кости можно было отдать на консервацию, но проку из этого, ввиду их миниатюрности (длина медоежки, даже взрослой, редко превышает четырнадцать сантиметров), вышло бы не много.

– Наверное, раздавать, как котят, – со смехом ответила я. – Если они вам понравятся, вы, безусловно, сможете оставить пару себе. Остальных можно пустить на дипломатические подарки.

– Эвкалипты у нас редкость, – напомнила Махира. – Но мы можем вырастить новые и дарить вместе со зверьками.

Условившись со мной о том, что медоежек я доставлю завтра утром, а к тому времени новый дом для них будет готов, Махира ушла. Я же, выйдя из кабинета, обнаружила, что наше затворничество породило на базе немало толков, коим и пришлось положить конец, объяснив, в чем дело.

– Сестра шейха? – сказал Том, услышав мой рассказ.

За этими словами чувствовался невысказанный вопрос.

– Да, – с улыбкой подтвердила я.

Зачем же лезть через стену, если у меня есть предлог войти в парадную дверь?

Наутро, придя в резиденцию шейха, я застала Махиру в саду. Прикрывая лицо вуалью, она раздавала указания слугам, заканчивавшим устанавливать сетку. Вход в эвкалиптовую рощицу они устроили из арочной шпалеры, и элегантность вольера для медоежек превзошла все мои ожидания.

Мои зверушки оживленно щебетали в клетке, вцепившись в прутья и выставив наружу узкие мордочки. Отпустив слуг, Махира откинула вуаль и наклонилась, чтоб разглядеть их поближе.

– Они меньше, чем я думала, – заметила она.

– В противном случае, – пояснила я, – их было бы гораздо труднее держать в неволе.

Открыв дверцу клетки, я отступила назад и поманила Махиру за собой. Медоежки весьма любопытны и относительно смирны, но куда более предприимчивы, если не стоять у них над душой.

Через пару минут они осторожно выбрались из клетки и быстро нашли дорогу к ближайшим цветам эвкалиптов. Гикара тут же уткнулась мордочкой в один из них, будто ее морили голодом целый месяц кряду.

– Вот маленькая обжора, – с нежной улыбкой сказала я.

Мы принялись обсуждать вопросы ухода за ними. Ближе к концу разговора я заметила мелькнувшую за сеткой и листвой эвкалиптов фигуру человека, направлявшегося к нам.

– Мы кого-либо ждем? – спросила я.

Махира не потянулась к вуали и не проявила ни малейшего удивления.

– Я уж думала, он не появится.

Поднырнув под сетку, закрывавшую арку, новоприбывший выпрямился. Сухайл…

Сердце затрепетало в груди. Да, я надеялась, что сия договоренность предоставит мне возможность поговорить с ним, но вовсе не ожидала этого так скоро.

– О небо, – невольно ахнула я, воровато оглянувшись по сторонам. – Беды из этого не выйдет?

Сухайл рассмеялся, хоть и не без некоторой натужности.

– Откуда же взяться беде, когда вы под таким надежным присмотром? – удивилась Махира.

Пожалуй, она была права. Если уж присутствия родной сестры Сухайла, да к тому же учащейся на имама, недостаточно, более надежной компаньонки не сыскать во всем мире.

– Благодарю вас, – сказала я, стараясь ничем не выдать, насколько ей благодарна.

Амамис и Гикара

Махира пожала плечами.

– Хусам осторожничает сверх меры. И это может вызвать куда больше слухов, чем если просто позволить вам вести себя как разумные взрослые люди. Если понадоблюсь, я буду заниматься вон там.

Достав из кармана плаща книгу, она отошла к небольшой скамейке в уголке эвкалиптовой рощи, неподалеку от Амамиса с Гикарой, увлеченно обследовавших новые владения.

Мы с Сухайлом неловко замерли у входа, не глядя друг на друга. Он нарушил молчание первым.

– Прошу простить меня за то, что не писал, – сказал он по-ширландски все с тем же знакомым легким акцентом.

– О, не стоит извинений, – заверила я.

Ответ прозвучал слишком громко. Умерив тон, я продолжала:

– Рада узнать, что у вас все благополучно.

Сухайл кивнул (я видела это краем глаза). Руки его были сложены за спиной.

– Моя семья… все наше племя… в последнее время испытывает некоторые трудности. И, надо сказать, уже довольно давно. Не первый год. Я был слишком занят этим.

Я поразмыслила, что бы такого сказать, чтоб это не прозвучало глупо, но в голову не пришло абсолютно ничего.

– На мой взгляд, сейчас семья ваша поживает неплохо.

Сухайл поднял руку, сорвал эвкалиптовый листок, растер меж пальцев и вдохнул его свежий аромат.

– Вполне. Хусам не давал мне скучать. Поручал присматривать за делами – в основном, здесь, в Куррате, пока сам ездил ко двору калифа. До тех пор, пока не отослал меня в пустыню.

От этого вопроса я удержаться не смогла:

– А как давно это случилось?

– Незадолго до отъезда вашего предшественника, – с иронической улыбкой отвечал он.

Иными словами, в то время, когда шейх узнал о неизбежном отъезде лорда Тавенора и о том, что на смену, по всей вероятности, прибуду я – а если не я, так Том, с ног до головы запятнанный сотрудничеством со мной. Но этого я сказать вслух не могла и посему перешла к более безобидной, по собственным рассуждениям, теме:

– Чем же вы занимаетесь там, в пустыне? Поиском драконианских руин?

Об этом спрашивать явно не стоило. Лицо Сухайла сделалось непроницаемым, словно каменное.

– Нет. Отражаю набеги бану сафр. Одного из мятежных племен.

Эта фраза ровным счетом ни о чем мне не говорила, и я не стала продолжать расспросов: в тот миг меня интересовала отнюдь не внутренняя политика Ахии.

– Извините. Надеюсь, обходится без особого кровопролития?

– Обходилось. До недавнего времени.

Я вспомнила о дурных вестях, привезенных Сухайлом в тот, первый приезд, и у меня защемило сердце.

– А как поживаете вы? – тоном человека, пытающегося уйти от слишком мрачной темы, спросил Сухайл. – С виду у вас все в порядке.

Я вкратце поведала о событиях, что привели нас с Томом в Ахию, и с немалым удовольствием рассказала о некоторых подвигах Джейка в Сантли. На протяжении рассказа Сухайл сделался несколько больше похож на себя самого и даже рассмеялся, услышав об инциденте у школьного рыбного пруда. В конце концов, это же он научил моего сына хорошо плавать, хотя вряд ли имел в виду подобное применение сей науке.

Но выражение глаз Сухайла узнать было несложно. Два долгих года, в юности, в тот самый период жизни, что назван в первом томе моих мемуаров «серыми годами», я видела его каждый день – в зеркале. Ради родных я отреклась от интереса к драконам, и после этого моя жизнь утратила все краски. Волею случая, мое примерное поведение в конце концов было вознаграждено, и о пути, что привел к текущему положению дел, я не жалела ничуть. А вот Сухайл…

Сказать ему обо всем этом я не могла. Я слишком мало знала о его положении, и беспардонно вмешиваться, полагая, будто я знаю, что для него окажется лучше, только потому, что сама пережила нечто подобное, было бы верхом самонадеянности. Быть может, ему уже подыскали невесту из хорошей семьи, которая не станет возражать против того, что муж будет разъезжать по свету, изучая древние развалины. Быть может, Сухайл вовсе не прочь выручить брата, когда племени требуется помощь. Возможно, сложившаяся ситуация – не навсегда, и, чтобы вернуться к прежней жизни, ему нужно лишь немного потерпеть. Все это было в равной степени вероятным – и уж точно совсем не моим делом.

Однако кое-что другое было делом моим и только моим. А именно – то, что со дня той, первой встречи во внутреннем дворе резиденции, неизменно хранилось у меня в рукаве, поджидая удобного случая. И если оно хоть немного скрасит «серые годы» Сухайла, на душе у меня станет намного легче.

Вынув из рукава свернутый лист бумаги, я попыталась, приличия ради, хоть немного расправить его.

– Вот. Это вам, – сказала я, и, видя настороженный взгляд Сухайла, добавила: – Нет-нет, ничего неподобающего. Можете вывесить это на главной площади города, и никто слова дурного не скажет.

В самом деле, большинству даже не понять, что это…

Сухайл принял у меня бумагу и развернул ее. Разворачивать пришлось довольно долго: то был лист папиросной бумаги, в расправленном виде довольно большой. Покосившись в сторону Махиры, я заметила, что она смотрит на нас, не скрывая любопытства.

Стоило Сухайлу увидеть, что перед ним, у него задрожали руки.

– Это тот самый камень.

Да, то был Камень с Великого Порога, как его называют в наши дни, хотя тогда сие название, ныне общеизвестное, существовало только в моей голове. Эту каменную плиту с вырезанными на ней письменами я обнаружила, обследуя Великий Мулинский Порог, но о ее научной ценности даже не подозревала. Между тем на ней, как, без сомнения, известно большинству читателей, имеется двуязычная надпись – один и тот же текст, изложенный по-дракониански и на нгару. Первый язык в то время был для нас тайной за семью печатями, но второй вполне поддавался переводу; таким образом, Камень с Великого Порога послужил ключом к шифру, позволившим наконец-то расшифровать драконианские письмена и раскрыть их секреты.

– Некто вернулся к тому самому водопаду, – пояснила я, совершенно забыв, что не говорила Сухайлу, где находится камень, – и снял для меня оттиск. Я хотела, чтоб он достался вам.

Сухайл поднял на меня полный изумления взгляд и пригляделся к бумаге пристальнее.

– Так это – оригинал?! Изабе… э-э… умм Якуб, – поправился он, – будь о нем где-либо напечатано, я бы услышал, даже сейчас. Сколько же он пролежал у вас?

Щеки мои обдало жаром. Еще немного, и я начала бы ковырять ногой землю, как девчонка, застигнутая за какой-то проказой.

– Совсем недолго.

Сухайл молчал, не сводя с меня взгляда.

– Ну, хорошо: чуть больше года.

Сухайл издал невнятный звук – то ли отрывисто хохотнул, то ли взревел от ужаса.

– Во имя всего свя… уж вам-то следовало бы понимать! Держать в тайне нечто настолько важное для…

– Я все же не полная дура, – с сарказмом сказала я, прекрасно понимая, что все-таки выставила себя дурой, по крайней мере, отчасти. – Копий – несколько, и в моем завещании сказано, что в случае моей смерти они должны быть переданы научному сообществу. Я ни за что не позволила бы столь важным данным пропасть! Но…

Щеки пылали огнем. Отведя глаза в сторону, я встретилась взглядом с Махирой, что мне отнюдь не помогло: сестра Сухайла взирала на нас с неприкрытым любопытством.

– Понимаете, всю важность этой находки я осознала только благодаря вам. Без вас мне и в голову не пришло бы просить кого-либо вернуться туда и снять оттиск. И перевести его я не могу: я и современными языками владею из рук вон плохо. Да, среди моих знакомых есть ученые, работающие над проблемой драконианского, но никому из них не сравниться с вами в целеустремленности, и к этой находке никто из них не имеет ни малейшего отношения. Вот я и подумала, что будет справедливо, если первым этот текст получите вы.

Сухайл выслушал мои объяснения, не проронив ни слова. В конце концов я сумела заставить себя взглянуть на него, и от увиденного у меня захватило дух. Да, он вправду переживал «серые годы», и я только что влила в них целую реку красок! Он снова был полон жизни – таким я его не видела с самого дня расставания в Пхетайонге.

Возможно, держа оттиск в секрете от всех в надежде когда-нибудь передать его Сухайлу, я пустила по ветру весь свой профессионализм… но в эту минуту о принятом решении ничуть не сожалела.

Сухайл аккуратно – как бы чего не размазать – сложил бумагу по прежним сгибам. Конечно, оттиск был покрыт фиксативом, но осторожность лишней не бывает.

– Что ж, упрекать вас и дальше я никак не могу, – признал он. – Благодарю вас. Ваш подарок просто бесценен. Но обещайте обнародовать этот текст хотя бы теперь.

– Даю слово.

Нужно заметить, что сие обещание я честно намеревалась сдержать. Но, передав оригинал Сухайлу, я не могла сделать этого немедля: все прочие копии оставались дома, в Ширландии. К тому же долг перед Вооруженными Силами Его Величества не оставлял мне времени на подготовку текста к публикации, и наниматели остались бы крайне недовольны, начни я тратить время на труды, никак не связанные с текущими задачами. Знаю, все это слишком уж смахивает на отговорки, но, клянусь честью, задержка с публикацией была ненамеренной.

В этот момент Сухайл заметил любопытный взгляд Махиры и заговорил по-ахиатски, да с такой быстротой, что я едва могла разобрать одно слово из четырех. Сумела понять одно: он объясняет сестре, что за бумага вызвала у него столь бурную реакцию. Я же тем временем, не стараясь понять его слов, наблюдала за Махирой. Та выглядела задумчиво, почти никак не проявляла мыслей и чувств, но я полагала, что она довольна. Если мои догадки касательно ее привязанности к брату были верны, столь дорогой для него подарок должен был порадовать и ее. Действительно ли было так или нет, поступка моего она, по-видимому, не порицала.

Сухайл спрятал бумагу в карман вышитого халата и приложил правую руку к сердцу.

– Я никогда не забуду вашей щедрости, – сказал он. – Но… мне пора.

– Конечно, – сказала я и, не подумав, подала ему руку.

Сухайл отступил назад и с сожалением улыбнулся.

– Здесь вы уже не ке-анакаи.

То было напоминание о временах, когда мы вместе застряли на Кеонге. Среди кеонгских туземцев я считалась не женщиной и не мужчиной, а существом совершенно иным – «одержимой драконом», душой древнего чудовища, возродившейся в человеческом теле. В метафизическую часть сей концепции мы с Сухайлом не верили, однако ее социальный аспект был вполне реален и позволял обойти многие требования приличий… но лишь на время, и время это прошло.

– Да, конечно. Прошу прощения, – сказала я, сложив руки на животе и склонившись в неловком реверансе. – Надеюсь, мы еще увидимся. Думаю, чтобы наладить дела здесь, нам с Томом понадобится выехать в пустыню, и ваша помощь в этом была бы очень кстати.

– На все воля Господа, – ответил Сухайл.

Несмотря на всю ее проникновенность, прозвучала сия ритуальная фраза не слишком-то оптимистично.

Сухайл ушел, оставив меня с Махирой. Та отложила книгу, подошла ко мне и с неожиданной прямотой сказала:

– Он очень хотел поговорить с вами.

Я с ним – тоже.

– Спасибо вам за то, что устроили эту встречу, – сказала я, сама удивившись грусти в собственном голосе. Эта грусть, не менее чем всякое чувство долга, и послужила причиной следующих слов: – Теперь мне пора вернуться к работе. Пожалуйста, извещайте меня, как поживают медоежки.