17. Странные дела в Кордубе

А утром в город заявились парламентеры от Кулхаса, и «досточтимый» Ремд, будучи членом городского совета, отправился на заседание, на котором их должны были выслушать. Вернувшись оттуда, он поговорил с Тордулом и со своим управляющим. По двору засновали рабы и рабыни с деревянными ведрами и глиняными амфорами, запасая воду, и то же самое происходило в соседних дворах.

– Так по всему городу, – сообщил нам командир, указывая на улицу, по которой тоже несли воду и песок к стенам.

– Во второй половине дня Кулхас подступит к воротам и потребует впустить его войско, – начал он «вводную». – Когда мы откажемся, небольшой отряд его кельтов пойдет на приступ. Но у них не окажется ни лестниц, ни веревок с крючьями, так что взобраться на стены они не смогут. Его лучники и пращники будут стрелять в нашу сторону, а мы – в ихнюю. Все, кому следует, все понимают, и случайные царапины не в счет, но убитых и тяжелораненых быть не должно. Кельты отступят, а Кулхас прикажет выкатить осадную машину и немножко обстрелять город зажигательными снарядами. Что-то где-то от этого, конечно, загорится, не без того, но огонь потушат…

– А что за машина, почтенный? – поинтересовался я. – Баллиста?

– Нет, маленький полевой онагр из римского лагеря – их там захватили шесть штук. К вечеру или даже раньше Кулхасу надоест бесполезная осада, и он уведет войско добивать римлян, а мы будем долго и громко радоваться тому, что отстояли город. Все всё поняли?

В общем, на сей раз нам предстояло поиграть в войну ради эдакого красочного спектакля – специально для слишком уж верных друзей Рима, которые в Кордубе имеются наверняка. Жаль, не семнадцатый век на дворе – грохот, вспышки и дым от мушкетных залпов были бы еще зрелищнее. Ну да ладно, сойдет и так для сельской местности.

Так, собственно, все и вышло – видимо, посланцы и городской совет поняли друг друга правильно и обо всем договорились полюбовно. Сколько серебра – а может, и золота – это стоило «отцам города», нам никто не доложил, но мы этим как-то и не особо интересовались. Не из нашего же кармана, в самом-то деле! Дав нам спокойно пообедать и без лишней суеты подняться на стены – приятно иметь дело с нормальным человеком, великий вождь восставших турдетанских масс в сопровождении своей разодетой в пух и прах свиты подъехал к воротам и громогласно предложил городу сдаться на его милость. Разумеется, ему отказали. Картинно изобидевшись – куда там до него всем современным актеришкам – Кулхас ускакал, а к стенам подступили его кельтские вояки. Прикрываясь щитами и размахивая длинными мечами, а уж гвалт стоял – уши затыкай! Периодически то в стену тюкнет галька, то в щит кельта – пращники ведь с обеих сторон были тщательно отобранные, в курсе расклада, и свинца зря никто не тратил. Зачем, когда галька есть? Немножко постреляли кельтские лучники, немножко мы. Атакующие кельты швыряли горящие дротики – чаще с недолетом, втыкая их в земляной вал, но пару раз и в деревянный парапет стены попали – пришлось заливать водой.

Потом они выкатили и трофейный римский онагр, в самом деле оказавшийся небольшим и чисто зажигательным – он даже с колес не снимался для стрельбы. Дымный след от горящих снарядов – небольшой булыжник, обвязанный вымазанной в дегте паклей – выглядел эффектно, но никаких серьезных разрушений легкий снаряд не причинял. А на шестом выстреле артиллеристы Кулхаса и вовсе образумились и стали обвязывать паклей вообще небольшие вязанки мелко нарубленного хвороста. Кое-где в городе, конечно, занялся огонь, но все повсюду были к этому готовы и тушили очаги возгораний сразу же. Как и подобает порядочным людям, с которыми договорились честь по чести, осаждающие не стали томить нас до позднего вечера. Они еще рычали под стеной и потрясали мечами, когда другая часть войска начала быстренько свертывать свой бивак, а онагр, расстреляв десяток бутафорских снарядов, укатили к остальным, стоящим среди обозных телег. Буяны под стенами еще покричали и мечами поразмахивали, мы со стены поделали то же самое – в общем, хорошо погудели. Вот так бы всегда и воевать!

В награду за вчерашние «ум, наблюдательность и понятливость» каждый из балеарцев стал богаче на три карфагенских статера, а я – так и на все пять. Для полного счастья не хватало только встречи с Велией, которую мать снова засадила под строгий домашний арест. Может статься, и не интересовали ее особо тонкости вроде той, сколько там раз мы с ее дочуркой поцеловаться успели, но допускать «толстости» она уж точно не намеревалась. Однако Алтея снова пришла и скрасила мне вечер, а заодно и передала мне маленькое – только на мизинец оно мне и налезло – простенькое бронзовое колечко со строгим наказом не вздумать его потерять. Разве для этого оно вместе с одной маленькой бронзовой монеткой в одном свертке целую ночь в храме пролежало? В храме Иуны, да еще и у ног статуи самой богини, кстати говоря, куда Алтея сама относила этот сверток по поручению молодой госпожи. Разве чужеземец не знает этой иберийской богини? Ну, у финикийцев Астарта по этой же части, у этрусков – Турана, у греков – Афродита. А перед этим Алтея носила отдельно ту монетку в кузницу, где в ней пробили маленькую дырочку – как раз нитку продеть можно. Колечко – вот оно, мне передать велено, а монетку Велия у нее после храма забрала и ничего не объяснила. Алтея, впрочем, и без объяснений обо всем догадывалась, но мне разжевывать наотрез отказалась. Если я не знаю ни одной из названных мне богинь – невелик труд и у сослуживцев поспрошать, а когда просветят – и сам кое о чем догадаюсь, если не совсем дурак. Например – какой именно богине своей собственной страны помолиться да жертву принести. В том, что как раз «своей» богини соответствующей специальности я и не знаю, я признаваться служанке, конечно, не стал. К чему эти тонкости, когда понятна «толстость»?

Проходя на следующий день по рынку, мы с Васькиным обратили внимание, что с невольничьего помоста куда-то исчезли все рабы-военнопленные, которых давеча никто и по дешевке брать не хотел. Оказалось – вчера вечером всех купили оптом. А в оружейном ряду существенно поубавилось предлагаемого на продажу оружия. Причем осталось дорогое, богато изукрашенное, а вот простое и дешевое исчезло почти все. У отца Нирула, например, разом ушло три фалькаты, пять кинжалов и шесть наконечников копий. И скупил оружие один и тот же человек – небогатый, кстати, с виду, по описанию здорово напоминавший того, скупившего всех рабов-военнопленных, как его описали работорговцы…

– Ну так и сколько будет два плюс два? – глубокомысленно спросил меня наш испанский мент.

– Сколько нужно, столько и будет, – столь же глубокомысленно ответил я ему.

– И кому могла понадобиться маленькая частная армия?

– Причем, заметь, из отчаянных сорвиголов, ради свободы готовых на всё.

– Ради скорой свободы, – уточнил Хренио. – Держать их вооруженными в рабстве дольше пары-тройки дней я бы не рискнул!

– Значит, скоро мы обо всем узнаем?

– Похоже на то…

Тордулу мы, конечно, доложили – и о странных фактах, и о своих мыслях по их поводу, и наш командир тоже изрядно озадачился этим вопросом. Но поразмышлять на эту тему как следует не дали ни нам, ни ему…

– На стены! Все на стены!

Мы-то думали, что все восставшие турдетанские пейзане двинулись с войском Кулхаса преследовать и добивать римлян, но оказалось, что не все. Вряд ли вождь имел к этому какое-то отношение. По опыту мы уже хорошо знали, что не очень-то подчиняются верховным вождям отдельные «партизанские» главари. Похоже, несколько как раз таких отрядов и решили попробовать на зуб ведущую какие-то непонятные для их простых крестьянских мозгов игры Кордубу. И находятся же такие твердолобые! Шли бы себе с Кулхасом римлян бить. Своих мозгов мало – вождь на то есть! Так нет же, обязательно надо некоторым именно под Кордубой шею себе сломать!

– Судьба у них такая! – заключило наше начальство, и мы тут же получили от него инструкцию – без особых причин не убивать и не калечить, но при наличии таковых не миндальничать. А горе-повстанцы, похоже, задались целью предоставить нам таковые причины. А иначе зачем, спрашивается, стали бы они переться к стенам с крючьями на веревках и с лестницами? Мы выстрелили по несущим лестницы, стремясь пока только подранить для вразумления, но передовые «партизаны» уже подбежали к стене и закинули крючья. Часть их сорвалась, но часть зацепилась, и по их веревкам полезли первые жаждущие героической смерти. Хрясь! Даже под мечом веревка на весу не пожелала быть обрубленной с одного удара, и мне пришлось пилить ее зазубринами на клинке у рукояти. Это помогло – последние волокна лопнули, и взбирающийся по ней «народный герой» тяжело рухнул обратно, шлепнулся и заорал от ушиба. Вот там и отдохни, авось поумнеешь! Сразу три крюка зацепились за зубцы парапета. Один из них, веревку которого не успели натянуть, я отцепил и сбросил – удачно сбросил, судя по воплю внизу. Веревку второго пришлось рубить – она хорошо легла в одной точке на деревяшку и разрубилась в этом месте без возражений. Этот «альпинист» тоже приземлился для вразумляющего отдыха. Но с третьей я ничего уже поделать не успевал…

Пейзанин в черном плаще и с бородатой харей нарисовался между зубцами с явным намерением проникнуть за парапет.

– Лезь обратно! – дружески посоветовал я ему. – Я сегодня добрый!

Пару мгновений этот вышедший родом из народа переваривал услышанное, аж шестеренки в его крестьянском мозгу заскрипели, но… Или я пока еще плоховато изъясняюсь по-турдетански, или «партизан» попался уж больно непонятливый. Вместо того чтобы последовать доброму совету, он закинул ногу, подтянулся, выпрямился и потащил из ножен меч.

От первого его неуклюжего удара я уклонился, второй принял краем цетры на рикошет, но тому то ли понравилось это дело, то ли и из турдетанских богов кто-то тоже троицу любит.

– Ты мне начинаешь надоедать! – честно предупредил я непрошеного героя, парируя уже третий удар. – Лез бы ты все-таки обратно, а?

Ему бы внять и осознать, что неправ, и – вот мля буду – разошлись бы мирно. Не было у меня желания делать лишнюю дырку в турдетанском организме, но вот этот конкретный организм ничему не внял и ничего не осознал, а снова попытался утвердиться по мою сторону парапета. Ну неудобно ему висеть, держась за зубцы, и надо или туда, или сюда, вот он и решил сюда, не потрудившись согласовать своего намерения со мной.

– Ну, извини, хрен ты угадал! – это я уже не стал переводить на турдетанский. И мне лениво, и покойнику это ни к чему. Кажется, это была первая жертва «партизанского» штурма. Но что бы вы делали на моем месте? Ждали бы, пока сами схлопочете от дурня по кумполу? Так это было бы недолго и, кстати, очень больно. Римский гладиус старого «галльского» образца тяжел и неуклюж – не зря Кулхас великодушно подарил эту часть трофеев безоружным крестьянам безо всякого дележа. Но ведь и ломом можно охреначить сдуру по самое не балуйся! Оно мне надо, спрашивается? Так что уж извините, но если кто сдуру ищет героической гибели за родину всенепременно от моей руки, то это карма у него такая, и значит, так тому и быть.

А «партизаны» оказались упертыми. Пока мы разбирались с «альпинистами», подобрались остальные – с лестницами. Лестницы были тяжелые, из добротных лесин связанные, да и лезли по ним густо. Парочку удалось опрокинуть, и на месте их падения образовалась изрядная свалка. По остальным бодро взбирались на верхотуру кандидаты в мертвые герои местного народного эпоса, и уже никак нельзя было отказать им в столь рьяно желаемом. Да и рассердились мы уже, откровенно говоря. В конце концов, сколько ж можно терпение-то наше испытывать!

Три человека из городской стражи уже сложили свои головы на этой стене, четвертого сдернули с нее крюком и изрубили внизу, да и из наших одного копейщика зацепили фалькатой, а вечно невезучего Серегу отоварили обухом топора по лбу. Народ озверел и дрался уже всерьез.

– Мы вас прикроем, а вы стреляйте! – предложили нам копейщики из городской стражи, и Тордул одобрил разумное разделение труда. Снизу хоть и бестолково, но весьма плотно постреливали каменюками «партизанские» пращники, и их воинственный пыл не мешало бы несколько урезонить. Как раз этим добрым делом мы и занялись, поскольку с лезущими по лестницам копейщики уже наловчились более-менее справляться и без нас. Только снизу лестницу очередную приставят, как они ее сразу в несколько копий подцепят да вбок резко дернут – та и падает, если не сильно много народу успело уже на нее взгромоздиться. Ну, а если много, то как появится первая же штурмующая нас харя в проеме между зубцами, так и тычут в нее копьем, а то и сразу двумя. В удачных случаях подколотый при падении и следующих за собой валит, и тогда снова пробуют завалить вбок лестницу – пару раз даже удалось…

По нашей прямой местной специальности дело у нас тем временем тоже пошло значительно веселее, да и наши пращники с тремя лучниками-горцами нас поддержали, и вскоре обстрел стены со стороны противника существенно поутих. А там уже и прочие «партизаны» как-то поугомонились, обескураженные неудачей. Покричали под стеной, поразмахивали оружием, да и отошли восвояси.

– Вот это правильно! Война войной, а обед – по распорядку! – одобрил Володя.

Обедать, впрочем, только наше командование отправилось по-человечески, к Ремду, а нам был доставлен оттуда на стену «сухпай». Настроения мне это не прибавило, поскольку за обедом я намеревался не наесться и прогуляться в дом за добавкой, при выпрашивании которой разведать, в каком его закутке строгая мамаша держит Велию. Увы, приказ командира был строг – не сметь отлучаться со стены. Более того, после обеда на нее стали подтягиваться и вооруженные горожане. Явился и наш начальник – почему-то в сопровождении трех домашних рабов «досточтимого».

– С вами мы точно победим, вы только под ногами не путайтесь! – сказал им один из наших туземных камрадов при виде того, как они держат копья и щиты.

Ржали все, кроме двух ветеранов, один из которых задумчиво проговорил:

– Тордул зря ничего не делает…

После обеда «партизаны», тоже подкрепившиеся и вспомнившие, что они на войне, снова предприняли попытку штурма, который мы отразили уже не в пример легче, поскольку с самого начала не церемонились. Посменно, по пять человек, нас прогуляли «до ветра». Ужин – в виде такого же «сухпая», как и обед – нам снова доставили на стену, вместе с боеприпасами. А после ужина вернувшийся с нормальной человеческой трапезы командир вдруг подозвал к себе пятерых копейщиков, что-то сказал им, и они, стараясь не привлекать к себе внимания, по одному спустились со стены. С ними ушел куда-то и один из пришедших в обед вооруженных рабов. Мы едва успели выкурить пущенную по кругу трубку, когда Тордул подозвал нас и второго из рабов:

– Спускаетесь тихо по одному и ждете его, – начальник указал на раба. – Он поведет вас. Идти тихо, на глаза никому не попадаться. Делать все, что он скажет.

В городе раб повел нас такими задворками, что сами мы точно заплутали бы. Периодически по его знаку мы замирали, затем, когда он давал отмашку, продолжали движение. Чтоб совсем уж никому на глаза не попасться – это, конечно, едва ли, город есть город, и старушка какая-нибудь глазастая найдется всегда, но видевших нас было немного, и все они были заняты собственными делами. Наверное, мы обошли полукругом добрых полгорода, когда совершенно неожиданно раб вывел нас к заднему двору дома Ремда, где перед нами раскрыли калитку.

– Входим тихо, по одному, прячемся в пристройке и сидим в ней очень тихо, – проинструктировал нас раб.

Так мы и сделали, понимая, что наше командование запланировало что-то явно серьезное – непохоже это было на вчерашнюю игру в солдатики с вояками Кулхаса. Никто ничего не объяснял, но и так была понятна главная суть – для чужих глаз и ушей нас здесь нет, мы по-прежнему на стене. Так же тихо нарисовались через некоторое время все три наших лучника и еще три копейщика в сопровождении третьего раба. А потом, еще через какое-то время, тем же путем незаметно прибыл и наш начальник с еще четырьмя нашими копейщиками. А десятка полтора воинов начальника рудника с ним самим во главе, ни от кого не таясь, покинули двор через основные ворота и протопали куда-то в направлении стены. Смеркалось, и похоже было на то, что официально мы на стене и ночуем…

– К обеду так и не вернулся посланный с утра на рынок раб, – сообщил нам наш командир. – Раб надежный, обращались с ним хорошо, собирались скоро дать вольную – сам он уж точно не сбежал бы. Я вспомнил то, о чем вы рассказали мне, и поговорил об этом с досточтимым. Он считает, что этой ночью нам следует ожидать незваных гостей, и в этом я с ним согласен.

Лучников-горцев и примерно половину копейщиков Тордул решил разместить в пристройках и прочих неприметных закоулках двора, нас с остальными копейщиками – в самом доме. Так же – примерно пополам – были рассредоточены и вооруженные рабы.

Увидев меня в доме, «почтенная» Криула недовольно фыркнула, но заострять вопрос почему-то не стала. Видимо, решила, что на виду у стольких людей организовать ей незапланированного внука я едва ли сумею. Ну, на сей счет, впрочем, если рассуждать чисто теоретически, у меня имелось свое особое мнение, основанное на том немудреном факте, что добрая половина этих «стольких людей» состоит из моих друзей, приятелей и просто сослуживцев. Но только теоретически, поскольку сама ейная дочурка, при всей ее показной шаловливости, деваха правильная и до свадьбы, скорее всего, хрен даст. Ну, в крайнем случае – до помолвки. После вроде бы по турдетанским обычаям, вообще-то – в приличных семьях – тоже пока еще нельзя, можно только после свадьбы, но если очень уж невтерпеж, то все всё поймут правильно, гы-гы!

– Твоя! – шепнул мне с ухмылкой напарник-копейщик, полностью подтверждая мое особое мнение. – Иди пообщайся, я покараулю.

Будь Велия «из таких» – мы б с ней точно успели немножко «поразмножаться». Впрочем, это было, пожалуй, единственное, чего мы с ней так и не сделали – остальное мы сделали практически все. В процессе исследования ее тела быстро нашлась и монетка, о судьбе которой отказалась рассказать мне Алтея. Нашлась там, где я и ожидал – меж ее верхних выпуклостей, подвешенная на шее на тонком малозаметном шнурке…

– Мама говорит, что ты околдовал меня и я сошла с ума!

– А что, если и в самом деле околдовал?

– Может, и околдовал – за тобой такое водится, хи-хи!

– И что ты сама об этом думаешь?

– Думаю, что способность околдовывать не повредит и моим детям…

Мы бы с превеликим удовольствием и всю ночь так прообщались, плотненько тискаясь и увлеченно планируя наше светлое и сугубо совместное будущее – ага, во всех подробностях, но эти гребаные злоумышленники как-то не удосужились согласовать свои планы с нашими. Обычно ночные нападения ближе к утру происходят, когда сон особенно сладок и крепок, но в данном случае они спешили. Около полуночи в отдалении забрехала собака, затем еще одна, поближе. Командир стал обходить наши «секреты», и напарник тихонько свистнул мне, предупреждая, что пора бы и честь знать. Увы, в натуре пора, так что пришлось мне прервать весьма приятное времяпрепровождение и отлипнуть от Велии, возвращаясь к «бдительной охране и стойкой обороне». Ох, и ответит же мне кто-то за это!

– Со своей успел пообщаться? – ехидно поинтересовался начальник, проверив нашу с напарником бдительность. – Чую, скоро уже будет не до того…

Не могу сказать, чтобы я был таким уж рьяным сторонником «пункта первого в уставе», но на сей раз как-то не нашлось у меня с ним разногласий.

И точно – с улицы вскоре раздались тихие шаги, шепот, затем шорох, и над оградой двора возникли дурные головы. Непрошеные гости ловко, тихо и сноровисто преодолевали забор и приземлялись во дворе…

Наши тоже не шумели – до тех пор, пока ограду не преодолели все желающие. После этого их начали старательно прореживать. Свистнули стрелы, с хрустом нашли свою цель дротики, прозвучали первые сдавленные вскрики. Кто-то где-то упал, но настоящее дело еще только начиналось. Проникшие во двор хулиганы были уже не пейзанами. В суматохе тускло блеснули клинки и раздался лязг хорошо прокованного и отточенного железа, без которого не решаются почему-то в этом мире действительно серьезные споры. И пока затруднительно было разобрать в темноте, за чьей стороной признает правоту одна капризная сучка, именуемая римлянами Фортуной. По той же причине не стоило пока и нам пытаться повлиять на ее решение своими болтами.

Тем более что характерный шорох раздался уже и у стены дома – кое-кто явно намеревался проникнуть в него не через главный вход. Так и есть – заскрипела черепица кровли. Как раз в возникшие над ней силуэты мы и шмальнули и кое-кого завалили, судя по вскрикам и грохоту упавших, но трое спрыгнули во внутренний дворик дома и сами. Настырные ребята! Мы даже не успели перезарядиться, когда наши камрады-копейщики уложили их дротиками. Но с основного двора рвались новые смертнички, сумевшие как-то потеснить наших. Этих мы встретили болтами, но хватило, увы, не на всех. Не хватило на оставшихся и последних дротиков наших камрадов, так что пришлось и нам взяться за мечи. Кое-кому из наших сослуживцев не повезло – пара-тройка из нападавших весьма ловко обращалась с оружием. Один уже проник между колоннами входа, и его фальката внушала уважение. Едва ли он последует дружескому совету прогуляться на хрен…

Мы с Васькиным заступили ему дорогу. Фальката не очень-то удобна для классического фехтования и уколов, но ее рубящий удар в умелых руках страшен. Щит же у него тоже был не плетеный, а самый настоящий, и попытка продырявить его успехом не увенчалась. Зато уж моей цетре досталось по первое число! Невесело пришлось и Хренио, цетра которого оказалась пожиже моей и пришла в негодность уже после второго удара. Поодиночке этот кельтибер – в мерцающих отблесках ночного светильника я распознал одного из продававшихся давеча военнопленных – наверняка уделал бы нас обоих, раз уж нам и вдвоем приходилось несладко. Но тут между нами вдруг пролетело увесистое копье, вонзившееся в его щит – удачно попало, не в умбон, а в обтянутую кожей часть, и это была неоценимая помощь. Никто не пробовал орудовать в бою щитом, в котором крепко застряла двухметровая жердь? И не советую! Кельтибер в моих советах не нуждался и сам отбросил бесполезный щит, выхватив вместо него нож, с которым тоже был явно не на «вы». Эх, расстрелять бы сейчас этого бугая на хрен из арбалетов! Но Володя с Серегой рубились в соседнем проеме между колоннами и помочь нам ничем не могли – судя по упомянутой Серегой гулящей девке, он только что опять словил очередной фингал. Нет уж, если мне суждено выжить и разбогатеть в этом античном мире – хрен я куплю себе помпезную греческую хибару с открытым входом-колоннадой!

Все-таки с помощью гулящих девок, чьей-то матери и – боюсь, что в меньшей степени – наших мечей, мы его сделали. Не проткнули молодецким выпадом, не срубили лихо сплеча, а «пописали» методом уличной шпаны, после чего только и смогли наконец добить истекающего кровью. Не сразу, впрочем. Нарисовался еще один лихой ухарь, явно предлагая нам сыграть «на бис», только уже с ним. Нам стало как-то не смешно, но снова подоспела неожиданная помощь – в виде доброго арбалетного болта, легко пронизавшего его щит и вошедшего в тушу. Он еще хватал ртом воздух, когда мой меч распластал его руку с фалькатой, а меч Васкеса проткнул ему бочину. Потом мы в два меча дорубили в капусту первого бугая и шуганули еще одного, благоразумно не пожелавшего становиться третьим. После этого подоспели наши копейщики, только что ликвидировавшие вторую попытку проникнуть во внутренний дворик по крыше. А затем я вдруг спохватился, что не понял юмора. Кто, интересно узнать, так ловко шмальнул во вражину из арбалета – моего, судя по силе выстрела, – если у нас у всех алиби?

Обернувшись – за спинами сменивших нас копейщиков это было уже не столь опасно, – я увидел Велию и Алтею, пыхтящих над моим агрегатом и «козьей ногой».

– Помоги им, солдат! – усмехнулась «почтенная» Криула, возившаяся вместе с Велтуром над одним из наших старых арбалетов.

Мы снова взялись за свои машинки, с которыми, в отличие от «гражданских», обращаться умели. И уж всяко лучше, чем с мечами. Копейщики удерживали противника, а мы его методично расстреливали – разделение труда называется, млять, как и положено в нормальном цивилизованном обществе. Да и во дворе наши, потесненные было ранее, теперь сгруппировались и перешли в наступление, а на улице уже, судя по характерному шуму, работали те, кого не было во дворе и в доме – копейщики начальника рудника и все наши пращники. Потом оттуда полетели дротики и во двор – дружественные дротики.

Уцелевшие налетчики заметались и бросились к ограде, но мало кому из них суждено было ее преодолеть. А вот на улице дело еще продолжалось.

– Да сколько ж их там! – вскричал Тордул. – Копейщики и лучники остаются с досточтимым Ремдом! Аркобаллистарии – за мной!

Мы взобрались на помост у ограды и малость прифонарели – хороша «шайка грабителей»! Прилично их еще оставалось! Они уже потеряли кураж и отходили, но еще огрызались. Нашлись у них и лучники-кельты с длинными луками, которые запросто могли натворить немало бед. Он ведь до уха растягивается, а не до глаза, и скорость его стрела получает соответствующую. Прицеливание при этом, конечно, наугад, и если не умеешь с ним обращаться, то наверняка промажешь, но эти-то обращаться с ним, надо думать, умеют. Поэтому ими мы и занялись в первую очередь.

Расстрел сверху – это же классика жанра! Стрелки противника отправились к праотцам, так и не успев понять, что происходит. Остальные успели, и их это как-то не вдохновило. А по улице слышался уже и топот небольшого отряда городской стражи, и это окончательно сподвигло противника взять ноги в руки. Но отпускать их просто так никто, конечно, не собирался – слишком уж много накопилось вопросов, на которые ответить мог, по всей видимости, только их главарь. Некоторые пытались ускользнуть дворами, но это же надо город хорошо знать, а откуда его знать вчерашним рабам, лишь недавно пригнанным в него на продажу? В конце концов их загоняли в тупики, где и расстреливали на месте, не вступая в предлагаемую ими рукопашную.

А группа человек в шесть укрылась в большом деревянном здании, наверняка не жилом, а складском – похоже, что там как раз и была их база. Оттуда снова полетели стрелы и дротики, свалившие двоих наших, и Тордул, рассвирепев, приказал выкурить последних бандитов оттуда огнем – с владельцем склада и его содержимого как-нибудь уж утрясет возникшие разногласия и «досточимый» Ремд. Судя по невзрачности этого деревянного строения, вряд ли там хранится что-то такое очень уж ценное.

Горящие болты, прочертив огненные трассы, влетели в окошки. Пока внутри гасили их, мы всадили новые в стены и крышу. В конце концов огонь весело затрещал, а защитники склада запаниковали. Двое попытались прорваться, но одного уложили мы, другого – копейщики начальника рудника, а пращники быстро набрали побольше камней и принялись методично обстреливать горящий склад ими, не тратя свинца. Там что-то заорали, но крик перешел в сдавленный стон – кажется, главарь весьма радикально пресек «пораженческие настроения» кого-то из своих, и почему-то после некоторых не столь уж давних событий меня это уже не удивляет. Затем оттуда еще разок попробовали проверить нашу бдительность парой стрел и дротиком, но на сей раз все были начеку. Потом, судя по вылетевшему следом крайне неудобному для метания кривому серповидному ножу, у противника кончились нормальные боеприпасы. Прогоревшая крыша склада начала тем временем рушиться, и снова там раздались вопли.

Затем оттуда выскочили трое оставшихся хулиганов – мы перезаряжались и сразу встретить их болтами не могли, а копейщики – городские, не наши – сплоховали. В короткой схватке пало трое из них и двое бандитов, а последний прорвался и побежал у самой горящей стены, обдающей его искрами. Наши выпущенные в него второпях болты миновали его, а он у самого угла на краткий миг обернулся…

– Дагон! – выдохнули мы с нашим ментом, узнав освещенное пожаром лицо финикийца. Рушащаяся стена затрещала, и я не сразу понял, отчего тот вдруг дернулся и едва не выронил окровавленную фалькату. А когда понял – переместился и встал так, чтобы прикрыть охреневшего Хренио от лишних глаз. Точнее – его пистолет.

– Каррамба! Млят! – выругался испанец, когда пошатнувшийся враг скрылся в дыму и темноте.

– Прячь пушку! – напомнил я ему, и не думая попрекать тремя потраченными патронами…

Хотя Дагона так и не нашли ни среди мертвых, ни среди живых – что, учитывая его опыт и сноровку, было не очень-то обнадеживающим признаком, Васкес был все же уверен, что уж одним-то выстрелом точно попал в него и ранил достаточно серьезно. В попадании не сомневался и я, но вот насколько оно серьезное? В том, что он околеет от раны где-нибудь в неизвестном нам укромном месте города, у меня как-то уверенности не было. Живучий, урод, раз ушел! И ведь как-то же он проник в город в далеко не самой простой для этого обстановке!

– С парламентерами Кулхаса под видом одного из их свиты! – разгадал наконец Хренио этот ребус. Но оставались и другие, посложнее. Например, где финикиец взял еще людей, которых у него, по нашим подсчетам, оказалось больше, чем было купленных им на рынке военнопленных. Ведь вольная городская шантрапа никогда не пошла бы на такую акцию, после которой когти надо рвать из Кордубы в темпе вальса и никогда больше в нее не возвращаться. Зачем это городским? Значит, и это тоже наверняка были рабы из тех, которым нечего терять. Раз так – кое-что становилось понятным. Получив свободу, они все равно не собирались оставаться в городе – почему бы и не заслужить ее, славно покуролесив перед уходом с оружием в руках? А торопились они оттого, что нужно было еще успеть выйти к городским воротам и захватить их, дабы уйти беспрепятственно. Но вот кто продал Дагону недостающих рабов? И где он взял такую прорву денег на людей и оружие? На эти загадки у нашего испанского мента разгадок пока не находилось.

Ситуация значительно прояснилась, когда собственное расследование провел «досточтимый» Ремд. У него-то, в отличие от Васькина, были и связи, и осведомители, и личное влияние в городе. Еще утром «досточтимый» выяснил, что еще одна группа рабов, купленная ранее и закованная от греха подальше в цепи, поскольку предназначалась для отправки на рудники, была тоже перекуплена в тот день у их владельца человеком, очень похожим по описанию на неуловимого финикийца. И расплачивался тот серебром, как и с продавцами на рынке. Даже по весу потраченные финикийцем монеты были неподъемны для него, не говоря уж о ценности, и получалось, что раздобыл он их уже в городе. Ну и какой же дурак дал ему такие деньжищи?

Это Ремд выяснил уже днем. Оказалось – не дурак, а очень даже известный и уважаемый в Кордубе человек, член городского совета и достаточно богатый, чтобы установленная сумма не разорила его. Разве бывают такие дураками? А что дал столько серебра взаймы «первому встречному», так ведь не у всякого из «первых встречных» найдется при себе печать одного из богатейших купеческих семейств Гадеса – такая, с которой соответствующее заемное письмо будет немедленно и безо всяких дурацких вопросов этим семейством обналичено. Что это за семейство такое – этого ни широкой городской общественности, ни нам, наемной солдатне, знать не полагалось, но по то разгневанному, то злорадному лицу «досточтимого» несложно было сообразить, что уж ему-то сия великая тайна хорошо известна…