Глава 63
Весна
Я ПРОСЫПАЮСЬ В СВОЕЙ ПОСТЕЛИ. Одна. Утро следующего дня. Родители все еще в Нью-Йорке. Спускаюсь по лестнице и обнаруживаю, что Коджи печет блинчики. Не произнося ни слова, он протягивает мне тарелку.
– Ты о'кей? – наконец спрашивает он.
Я киваю:
– Вроде да.
Откусываю кусочек и смотрю на брата:
– Что ты помнишь о Мике? Ты сейчас старше, чем она… Чем она была.
– Я знаю, – говорит он.
– Помнишь, как она выглядела?
– Конечно, – говорит он, а потом расплывается в улыбке. – Как ты.
Потом улыбка исчезает:
– Нет… Не совсем.
– Я скучаю по ней, – произношу я.
– И я. Я тоже скучаю.
У него такой грустный голос.
– Я бы тоже так поступила, если бы дело касалось тебя, – говорю я. – Я помогла бы тебе держаться на плаву, как это сделала для меня Мика. И сначала отдала бы тебя спасателю. Вот что я имею в виду.
– Я знаю, – говорит он, и знаю, что он меня понимает.
– Коджи, хочешь, прокатимся?
– Куда это?
Я улыбаюсь:
– Узнаем, когда доберемся.
Мы выходим из машины в пустыне, разговаривая о Мике. Мы говорим о ней до самого заката, а потом едем за такос, и Коджи рассказывает мне, как хочет заниматься музыкой и как ему нравится девочка по имени Мэгги, и я говорю ему, что не знаю, где буду учиться, и мы болтаем, болтаем, болтаем, и я понимаю, что все это время Коджи ждал, когда же я поговорю с ним. Ждал, пока я его замечу.
Этим же вечером родители возвращаются домой, и мама первым делом бежит ко мне и обнимает меня.
– Рейко, Рейко, – шепчет она, прижав к себе мою голову. – С тобой все хорошо?
Я обнимаю ее в ответ.
– Я в порядке, – говорю я. – И, мам, – добавляю, отстраняясь и глядя на нее: – Я хотела бы поговорить о Мике.
Ее глаза блестят.
– Как я рада, – отвечает мама.
Позже, когда мы уже посмотрели в гостиной фотографии Мики и поделились воспоминаниями о ней, я делаю глубокий вдох и спрашиваю о том, о чем хотела спросить весь день:
– Может, посмотрим видео с последнего ее фортепианного концерта?
И вот она уже появляется на экране. Мика играет на фортепиано. Мы до сих пор его не продали, но никто к нему не прикасается. Распрямив плечи, она выходит на сцену, волосы убраны в тугую кичку. На ней белая накрахмаленная рубашка и черные брюки.
– В тот день она показалась мне такой взрослой, – говорит мама, – а теперь поверить не могу, что так можно было подумать, ведь она всего лишь маленькая девочка, которая разоделась и притворяется взрослой.
Мама коротко смеется:
– Она настояла на том, что сама будет делать себе макияж, он был просто ужасен. Я заставила ее все это смыть, и она страшно злилась.
Тогда я вспоминаю, что Мика часто ссорилась с мамой. И когда я наконец признаю, что она не «ангельская сестренка», у меня на душе нет тоски. Я испытываю облегчение. На экране Мика проходит по сцене и садится за инструмент. На его фоне она выглядит карлицей.
– Удачи, дорогая, – раздается мамин шепот на пленке.
И Мика начинает играть. Музыка обволакивает меня туманом. Она проникает мне под кожу, отзывается в костях. Часы ее бесконечных репетиций. Я не слышала этой музыки с тех пор, как она погибла. Пришлось заблокировать это воспоминание, потому что думать об этом было слишком тяжело. Мама сжимает руку отца, и я понимаю, что она едва сдерживает слезы.
– Простите, – медленно выговариваю я, – что я так долго не могла о ней говорить.
– Мы все понимаем, милая, – говорит папа.
– Но это было нечестно, особенно по отношению к Коджи. И по отношению к Мике тоже. Ей бы это вообще не понравилось.
Я стираю слезу со своей щеки.
– Я о ней постоянно говорю, – говорит Коджи. – Просто не с тобой. С мамой, папой, Иваном и Мэгги.
– А со мной что-то, получается, не так? Почему я так долго не могла на это решиться? – спрашиваю я.
– Все с тобой так, моя дорогая. Ты прошла через настоящий кошмар и потеряла человека, которого очень любила, – говорит мама.
У меня дрожит рука.
– Но почему все оправились гораздо быстрее?
– Моя хорошая, мы не оправились. Я даже не знаю, приведем ли мы когда-то себя в порядок, но и это само по себе нормально. То, что мы разговариваем о Мике, не означает, что мы справились с ее потерей. Просто нам так проще. Все по-разному переживают горе. Ты переживала его единственным возможным для себя способом. А мы думали, что поступаем наилучшим образом, когда позволяли тебе справляться с болью так, как было необходимо тебе. Но я не уверена, что это было правильно. Может быть, надо было все сделать иначе. Я беспокоюсь, что эта наша политика невмешательства в твои дела только усугубляла твои страдания. А ведь мы этого никогда не хотели.
– Я хотела быть хорошей за двоих, – тихо произношу я. – Хотела восполнить собой вашу потерю.
– Рейко, – твердо говорит мама и берет меня за руку. – Я хочу сказать тебе две вещи, которые одновременно являются правдой. Тебя нам всегда будет достаточно. Но ничто никогда не смягчит нашу потерю. Понимаешь? Мне очень жаль, если когда-то мы заставили тебя подумать иначе. Мы тебя любим. И всегда будем любить. Точно так же, как мы всегда будем любить Мику.
– Я просто хочу, чтобы у меня все было нормально, – говорю я.
Мама крепко обнимает меня.
– Тебе может быть больно, но при этом все будет в порядке. Мы всегда рядом, Рейко. Знаю, это сложно, всегда будет сложно, мы каждый день своей жизни будем скучать по Мике, но я тебе обещаю: с тобой все будет хорошо. И с нами всеми.
И на этот раз я ей верю.
