Глава 59
Весна
КОГДА В СЛЕДУЮЩИЙ ВТОРНИК я возвращаюсь домой из школы и проверяю почтовый ящик, внутри обнаруживаю тонкий конверт с моим именем. Марки японские. Письмо на японском, и я не сразу понимаю, что написано. Это письмо с отказом. Я не поступила. Не поступила в УКЛА. И в Университет Токио меня тоже не приняли.
– Ну что же, – спокойно говорю я себе. – Я все равно не хотела туда ехать.
Но это неправда. Я все чаще просматривала свой японский альбом. Не знаю, как рассказать папе. Это его сильно расстроит. Я жду до самого ужина.
– Привет, пап, хочешь, сыграем партию в шахматы? – спрашиваю я, желая остаться с ним наедине.
Не могу всего рассказать при маме, ведь она понятия не имела, что я подавала туда документы. Я разбила бы ей сердце, сказав, что заполнила заявку без ее ведома, а потом расстроила бы сообщением о том, что не поступила.
– Конечно! – отзывается он и весь сияет. – Давненько не играли.
Он не догадывается, что я часто разыгрываю партии с Микой. Мы заходим в нему в кабинет, и папа достает свой мраморный набор. Фигурки вырезаны в форме японских самураев. Я глубоко вздыхаю:
– Я не поступила.
Папа поднимает на меня полный доброты взгляд.
– Я знаю, милая. Ты говорила.
– Не только в Университет Калифорнии, – говорю я, и голос мой срывается. – Меня и в Университет Токио не приняли.
Я пристально рассматриваю шахматную доску. Вот еще одно, что мне не дается. Но что удалось бы Мике.
– Ой, – вырывается у папы, и я делаю ход конем.
Я ожидаю, что он сейчас скажет то же самое, что и про УКЛА: «Они там все идиоты». Жду, что он подбодрит меня.
– Да, там большой конкурс, – говорит он.
Я молча моргаю.
– А еще это очень… традиционный университет, – продолжает он. – Очень жаль. – И папа издает странный наигранный смешок. – Может быть, Коджи поступит.
Я внезапно понимаю, как много это значило для него – чтобы один из нас туда поехал.
– Прости, – говорит он, и дальше слова летят одно за другим, как будто он только что осознал, что́ именно ему стоило говорить. – Не знаю, о чем они там думали. Отказать тебе – моей дочке! Безумие. Честно, полный маразм. Наверное, ужесточили отбор с тех пор, как я там учился.
– Наверное, – отзываюсь я.
– Ты поступишь в какой-нибудь замечательный вуз. Просто прекрасный.
Может быть, это мне только кажется, но по голосу папа уже не так уверен в этом, как был во время нашего последнего разговора. Я начинаю сомневаться, что я вообще куда-то поступлю. Папа ходит слоном и поднимает на меня взгляд:
– Рейко, с тобой все хорошо? Ты весь год сама не своя.
Он грустно улыбается:
– Не отрицай, мы с мамой оба это заметили. Но подумали, что лучше будет позволить тебе делать то, что ты считаешь нужным. А теперь я в этом уже не уверен.
– Я скучаю по Мике, – говорю я, и шепот выскальзывает изо рта, как падающий с ветки лист, неизбежно и хрупко.
Если бы я произнесла имя Мики в присутствии мамы, это произвело бы эффект разорвавшейся бомбы, но папа лишь глубоко вздыхает, будто целую вечность ждал, когда можно будет выдохнуть.
– Я знаю, Рейко. Я знаю.
Он тянется ко мне через шахматную доску и берет меня за руку.
– Мы тоже по ней скучаем. – Он глубоко вдыхает. – Но нельзя винить ее смерть во всем, что произошло после. И… – папа сжимает мне руку, – тебе нельзя винить себя.
В ответ я тоже сжимаю его руку.
– Она была бы так горда тобой, Рейко. Я тобой очень горжусь. – И после паузы: – Мне кажется, ей хотелось бы, чтобы ты о ней говорила. И чтобы ты проживала свою жизнь как можно лучше.
«Я очень старалась, – хочу я сказать. – Я старалась изо всех сил. Но я не знаю, ради кого жила все это время».
Мика понимает, что что-то не так, но ни о чем меня не спрашивает. Вместо этого она порхает вокруг, гладит меня по плечу, играет с моими волосами. Интересно, знает ли она, что я впервые за много лет поговорила о ней с папой. Я смотрю на нее, смотрю сквозь нее.
Как мне хотелось бы рассказать ей о Сете, об отказах приемных комиссий и о том, как я пропустила прослушивание Коджи. Мне хотелось бы, чтобы она была рядом по-настоящему, как моя старшая сестра, а не так. Обо всем этом мне хотелось бы рассказать ей девятнадцатилетней Мике, которая старше и мудрее меня, Мике, которая могла бы дать мне именно такой совет и именно такое успокоение, в котором я нуждаюсь.
Четырнадцатилетняя Мика не может мне помочь. Но я виню в том, что у меня есть лишь такая ее версия, только себя саму. И из-за этого у меня щемит сердце. Она чувствует, что мне необходимо больше, чем она может мне дать.
– Думаю, тебе нужно позвонить Андреа, – говорит она.
– Правда? – удивленно спрашиваю я, потому что обычно Мика хочет, чтобы мы были только вдвоем.
– Конечно, – говорит она. – Не уверена, что могу помочь тебе прямо сейчас, а Дре точно сможет.
Мика улыбается мне:
– Я люблю тебя, Рейко.
И вот я делаю то, что советует моя сестра, – звоню Дре.
