Часть 2
Операция «Орион»

Для того, чтобы узнать, что будет сказано в этом кабинете, генерал Гальдер наверняка без сожаления отдал бы свою правую почку и левый глаз в придачу. Сегодня в кабинете Сталина собрались не политические болтуны из ЦК и не армейские паркетные шаркуны, а люди дела, гении маневренной войны и мастера таранных ударов.

– Товарищи, – произнес генерал-лейтенант Василевский, начиная совещание, – нашей разведкой установлено, что два дня назад, 23 июня, противник начал скрытное выдвижение к линии фронта своих танковых и моторизованных частей 24-го, 48-го танковых корпусов из состава 4-й танковой армии в районе Курска, и 40-го отдельного танкового корпуса в районе Белгорода. Ожидается, что вражеское наступление начнется на рассвете 28 июня в четыре часа утра.

Сталин в тишине несколько раз прошелся взад-вперед по кабинету.

– Сколько всего у них там сил, товарищ Василевский? – поинтересовался он. – И каким образом, по вашим данным, они намереваются действовать?

– Товарищ Сталин, – сказал Василевский, – вот примерный состав группы армий «Б», действующей против нашего Центрального фронта.

Из района Курска в направлении Воронежа на стыке наших 40-й и 13-й армий должна наступать так называемая «группа Вейхс» в составе 2-й немецкой полевой и 4-й танковой армий. В составе группы двенадцать пехотных, четыре танковых и четыре моторизованных дивизии. Общая численность группировки составляет триста сорок тысяч солдат и офицеров, почти семьсот танков, пятьсот бронемашин, четыре тысячи сто орудий и минометов. Командует группой генерал-полковник Максимилиан фон Вейхс.

Из района Белгорода в направлении Старого Оскола против центра нашей 21-й армии должна наступать 6-я немецкая армия генерал-полковника Паулюса. В составе армии пятнадцать пехотных, две танковых и одна моторизованная дивизия. Общая численность 6-й армии составляет триста тридцать тысяч солдат и офицеров, более трехсот танков, полторы сотни бронемашин, три с половиной тысячи орудий и минометов.

Промежуток между немецкими ударными группировками заполнен войсками союзников фашистской Германии. Южнее ударной группировки фон Вейхса, на ее правом фланге расположена 2-я венгерская армия под командованием генерал-лейтенанта Густава Яня в составе девяти легкопехотных и одной танковой дивизии. Общая численность армии около двухсот тысяч солдат и офицеров, на вооружении танковой дивизии имеются легкие танки «Толди», а также танкетки итальянского и бронемашины венгерского производства.

Еще южнее, на левом фланге 6-й армии, расположена 8-я итальянская армия под командованием генерала армии Итало Гарибольди. В составе армии девять пехотных и одна кавалерийская дивизия, три бригады чернорубашечников и одна бригада хорватских националистов. Общая численность итальянских войск на советско-германском фронте составляет триста пятьдесят тысяч солдат и офицеров. Танки и бронемашины имеются в ограниченном количестве.

Таким образом, замысел немецкого командования понятен: сходящимися ударами от Курска и Белгорода разгромить наши 40-ю и 21-ю армии и, замкнув окружение вокруг них в районе Старого Оскола, развивать наступление на Воронеж и на юг, во фланг и тыл нашему Юго-Западному фронту. По замыслу немецких генштабистов, это должно привести к его полному разгрому, открывающему немецким армиям дорогу на Волгу и Кавказ. Общая численность группы армий «Б», противостоящей нашему Центральному фронту, составляет более одного миллиона двухсот тысяч солдат и офицеров, тысячу сто танков, шестьсот пятьдесят бронемашин и около десяти тысяч орудий и минометов.

– Товарищ Василевский, – произнес Сталин после некоторого молчания, – очень хорошо, что вы владеете информацией о численности вражеских войск и их намерениях. Товарищ Жуков, ваш фронт готов к отражению вражеского удара? Когда мы назначали вас на этот пост, то сразу предупреждали, что ставим перед вами очень трудную задачу.

Генерал армии Жуков с самого начала чувствовал себя на этом совещании несколько неуютно. Чувствовалось, что почти все тут присутствующие, кроме него и свежеиспеченного генерала Черняховского, посвящены в какую-то большую ТАЙНУ, к которой у него пока не было доступа. Но Черняховскому было проще – на такую высоту он взлетел совсем недавно, после успешного наступления на Любань, и свою неосведомленность воспринимал как должное. Жуков же, занимавший уже важные посты, чувствовал такие моменты куда острее.

Главным раздражителем среди присутствующих был для него генерал-лейтенант Бережной. Загадочная до недавнего времени фигура, следов которой в кадрах РККА Георгию Константиновичу не удалось обнаружить, несмотря на все свои связи, человек, которого до января этого года как бы вовсе и не существовало в природе, герой зимней кампании, всего одной механизированной бригадой бивший немцев в хвост и гриву в Крыму, на Донбассе и под Ленинградом.

Потом, перед его назначением на Центральный фронт, товарищ Сталин немного приоткрыл завесу тайны. Вот именно, что «немного». Бережной для Жукова все еще продолжал оставаться загадкой. И вот, наконец, личная встреча. С первого взгляда ничего особенного, да и со второго тоже. Но дела говорили сами за себя. Несмотря на свой тяжелый характер, таких командиров Георгий Константинович уважал, на дух не переваривая разного рода неумех и лизоблюдов.

Особенно это уважение возросло после Брянско-Орловской наступательной операции. Несмотря на ее локальный характер, Жуков понял, что он сам не смог бы действовать в таких условиях и с такой безоглядной решительностью, прямо граничащей с обыкновенной наглостью. Где это видано – вводить в прорыв механизированные части прямо через голову штурмующей фронт пехоты? Но у Бережного все получилось – 2-я танковая армия немцев была разгромлена в кратчайшие сроки, и Красная армия получила плацдарм для дальнейших наступательных операций.

И вот теперь его присутствие в этом кабинете наряду с другими птицами высокого полета говорит о том, что и эта операция не обойдется без его участия. Соединения и части ОСНАЗ находятся в прямом подчинении у Верховного, и, судя по присутствию здесь Бережного и Катукова, задумано нечто большее, чем просто отражение немецкого наступления.

– Товарищ Жуков, вы о чем-то задумались? – прервал Вождь размышления командующего Центральным фронтом. – Расскажите нам, пожалуйста, как вы собираетесь останавливать немецкое наступление на Воронеж? Мы хотим знать – все ли у вас готово для того, чтобы встретить врага и после упорной обороны погнать его обратно, туда, откуда он пришел.

– Извините, товарищ Сталин, действительно задумался, – признался Жуков и подошел к висящей на стене карте. – Враг сосредоточил против нашего Центрального фронта большие силы, но и мы тоже не сидели сложа руки. Полностью закончено строительство второй и третьей линий обороны, войска пополнены и перевооружены в соответствии с новыми штатами. Стрелковые роты получили четвертый стрелковый взвод, стрелковые батальоны – четвертую стрелковую роту, стрелковые полки – четвертый стрелковый батальон, а стрелковые дивизии – четвертый стрелковый полк. Стрелковые взводы усилены одним снайпером, двумя гранатометчиками и одним пулеметчиком с ручным пулеметом. Численность боевого пехотного ядра стрелковой дивизии выросла почти втрое – с четырех до десяти тысяч бойцов и командиров. До девяноста процентов личного состава ранее участвовали в боях и имеют высокий боевой дух и хорошую моральную устойчивость. От немецких танков не побегут.

Отдельные противотанковые дивизионы стрелковых дивизий развернуты в полки и перевооружены с «сорокапяток» на пушки ЗиС-3. Кроме того, по дивизиону таких же пушек получил и каждый стрелковый полк. К противотанковой обороне также привлечены легкоартиллерийские полки. Их гаубичные дивизионы были выделены и развернуты до гаубичных полков. Вся пригодная для наступления местность заранее пристреляна. Количество 76-миллиметровых орудий в каждой дивизии увеличилось с двадцати восьми до ста двадцати восьми, количество 122-миллиметровых гаубиц М-30 – с восьми до тридцати двух.

На направлениях главных ударов противника развернуты тяжелые танкоистребительные бригады РГК и проведено скрытое минирование местности. Все орудия, предназначенные для стрельбы прямой наводкой, установлены в противотанковых опорных пунктах и хорошо замаскированы. Переданные в подчинение фронту гаубичные полки РГК и полки гвардейских реактивных минометов развернуты на направлениях главных ударов противника.

Третья, пятая и шестая резервные армии закончили передислокацию и развернуты по линии построенных прошлой осенью западнее Дона 75-го, 53-го и 117-го укрепрайонов. Пятая танковая армия Лизюкова скрытно сосредоточена в районе станции Касторная и готова контрударами парировать вражеские танковые прорывы на Воронежском направлении.

Еще не прошедшие перевооружения и пополнения танковые корпуса фронтового подчинения: 1-й, 4-й, 13-й, 16-й, 17-й и 24-й, скрытно развернуты в районе станции Новый Оскол. В основном вооруженные легкими танками, против вражеских танков они способны действовать только из засад при непосредственной поддержке пехоты. Но в любом случае, товарищ Сталин, к отражению удара противника мы готовы, и враг в полосе Центрального фронта не пройдет.

– Очень хорошо, что вы готовы, товарищ Жуков, – после некоторой паузы произнес Сталин. – Гитлер сам дал нам шанс измотать и разгромить его главные силы в одном большом оборонительном сражении, и этого шанса мы не должны упустить. Товарищ Василевский, а как на данный момент складывается обстановка в полосе наших Юго-Западного, Южного и Таврического фронтов?

Генерал-лейтенант Василевский подошел к карте.

– Танковые и моторизованные части 1-й танковой армии Роммеля, которая является главной ударной силой группы армий «А», – доложил он, – на данный момент пока остаются в своих тыловых районах сосредоточения. Никаких признаков их выдвижения к линии фронта наша разведка не обнаружила. Ударная группировка Роммеля включает в себя десять пехотных, четыре танковые и две моторизованные дивизии. Ее общая численность составляет более двухсот пятидесяти тысяч солдат и офицеров, шестисот пятидесяти танков, около трехсот бронемашин, трех тысяч шестисот орудий и минометов.

На левом фланге 1-й танковой армии расположен 6-й отдельный румынский армейский корпус в составе четырех дивизий, что составляет около шестидесяти тысяч штыков. На правом фланге, в районе Днепропетровска оборону занимают остатки 17-й армии, насчитывающие около ста пятидесяти тысяч солдат и офицеров. В полосе Таврического фронта по нижнему течению Днепра позиции занимают румынские войска с небольшим вкраплением немецких частей, и никаких признаков их усиления в последнее время наша разведка не обнаружила. Противник до сих пор опасается десанта нашего Черноморского флота и потому вынужден держать довольно высокую плотность войск на всем побережье от Херсона до болгарской границы.

Сталин взял со стола трубку и машинально начал вертеть ее в пальцах. Было видно, что Вождю очень хочется ее закурить, но он сдерживает себя.

– Это замечательно, товарищ Василевский, что немцы и их союзники так обеспокоены возможностью наших морских десантов. В противном случае нам было бы гораздо сложнее. Товарищ Бережной, скажите нам еще раз, вы справитесь с этим Роммелем, так сказать, баш на баш, или нам, как у вас говорят, надо бы немножечко урезать осетра?

– Справимся, товарищ Сталин, – ответил Бережной, – есть некоторые тактические наработки, которые при качественном превосходстве нашей техники позволят бить его армию по частям. После Брянско-Орловской операции я в этом совершенно уверен. Корпус обкатан в боях и находится на пике своих боевых возможностей. Только хотелось бы знать, какие силы у немцев занимают оборону на южном фасе нашего Брянско-Орловского выступа?

– Левый фланг «группы Вейхс» до стыка с войсками группы армий «Центр», – сказал Василевский, – прикрывают остатки частей 2-й танковой армии, сумевших прорваться через кольцо нашего окружения, а также подразделения французского, бельгийского, голландского и датского добровольческих легионов, сформированных из военнопленных, находившихся в немецких лагерях. Весь этот винегрет, общей численностью примерно в пятьдесят тысяч штыков, называется 42-м армейским корпусом и командует им генерал пехоты Антон Достлер.

– Хорошая смазка для гусениц, Александр Михайлович, – кивнул Бережной. – Только хотелось бы знать – кто у немцев додумался так расположить войска? Это же прямое приглашение к фланговому удару механизированными частями, с выходом сразу в глубокий тыл всей группы армий «Юг»!

– Все очень просто, Вячеслав Николаевич, – усмехнулся Василевский, – немецкая разведка до сих пор уверена, что ваш корпус был выведен из Брянского выступа сразу после завершения операции и находится сейчас в полосе Юго-Западного фронта, готовясь к наступлению на Харьков. Кроме того, немецкие генералы свято убеждены, что пока они будут наступать на юге, мы не посмеем побеспокоить их где-нибудь в ином месте, так как все наши резервы будут брошены на латание дыр и восстановление рухнувшей линии фронта.

– Тем лучше, товарищи, тем лучше, – хмыкнул в усы Сталин, – если мы хорошо сделаем свое дело, то в очередной раз товарищи Бережной, Катуков и Черняховский получат возможность наказать немецких генералов за их самоуверенность.

Верховный сделал паузу и внимательно оглядел присутствующих.

– И последнее, – произнес он. – Товарищ Жуков просил разрешения нанести по изготовившимся к атаке немцам сокрушительный артиллерийский удар всеми силами артиллерии фронта. Такое разрешение мы ему даем. За несколько часов до начала немецкого наступления, когда у противника будет уже «пришита последняя пуговица к последнему солдатскому мундиру», вы получите самые точные и подробные карты с расположением исходных позиций вражеской пехоты, артиллерии и танков.

Товарищ Хмелев. С началом вражеского наступления вы должны приступить к нанесению интенсивных бомбовых ударов по мостам, железнодорожным станциям и аэродромам в полосе группы армий «Юг». Особое внимание уделите мостам через Днепр. В некоторых случаях, как тогда под Невелем, вместе с вами будет работать наша фронтовая авиация. Бомб и напалма не жалеть. Немецкие транспортные перевозки на удалении до тысячи километров от линии фронта должны быть парализованы. Кроме того, будут еще особые цели, которые вам укажет товарищ Василевский.

Товарищ Голованов, задачей подчиненной вам стратегической авиации должны стать мосты через Вислу и Одер. И не жалейте корректируемых бомб, транспортный коллапс в глубоком немецком тылу в разгар крупной стратегической операции будет того стоить. Товарищ Берия доложил мне, что к вам на вооружение поступили корректируемые бетонобойные бомбы особой мощности. По получении приказа вы должны ударить ими по Цоссену, чтобы зарывшиеся в бетон немецкие штабные генералы тоже поняли – насколько они смертны. Как говорил Александр Невский: «кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет». На этом всё, товарищи, все свободны, только товарищей Бережного и Жукова я попрошу немного задержаться. Есть мнение, что нам нужно отдельно переговорить, так сказать, в узком кругу.

Оставшись наедине с двумя генералами, Сталин в полной тишине сделал несколько шагов по мягкому ковру и повернулся к Жукову и Бережному.

– Товарищи генералы, я предлагаю вам познакомиться друг с другом поближе, – сказал он. – Поскольку каждый солдат должен знать свой маневр, то должен сказать, что именно вы двое будете главными участниками в запланированной Ставкой операции под кодовым названием «Орион» по полному разгрому и уничтожению вражеской группы армий «Юг».

Услышав эти слова, Жуков пожал плечами и несколько скептически посмотрел на Вождя.

– Я вас правильно понял, товарищ Сталин, – спросил он, – именно разгромить и уничтожить? Не слишком ли непосильная пока для нас задача? До сих пор я думал, что перед моим фронтом поставлена задача остановить врага, не допустив глубоких прорывов вражеских танков во фланг и тыл Юго-Западного фронта. Для решения каких-либо наступательных задач в моем распоряжении недостаточно соответствующих подвижных соединений. Одна 5-я танковая армия Лизюкова здесь погоды не сделает.

– Да, вы меня поняли правильно, товарищ Жуков, – кивнул Верховный, – на первом этапе операции ваш фронт должен остановить вражеские ударные части и измотать их в упорных оборонительных боях, заставив растратить свой наступательный потенциал. А потом наступит очередь действовать нашей ударной группировке в составе двух механизированных корпусов ОСНАЗ и 2-й ударной армии, сосредоточенных сейчас в ближних тылах Брянского фронта.

Жуков подошел к карте и некоторое время гипнотизировал ее взглядом.

– Для упорной обороны на заранее подготовленных позициях сил и средств у вверенного мне Центрального фронта вполне должно хватить, – задумчиво произнес он. – Даже если 4-я танковая армия противника одним или двумя корпусами повернет на север, то быстрого успеха немцам добиться не удастся, и в любом случае фон Вейхс увязнет в нашей обороне, как муха в патоке. Но что касается наступательных действий, то я ничего не могу сказать, ибо реальные боевые возможности механизированных корпусов ОСНАЗ мне известны весьма приблизительно.

– Товарищ Жуков, – сказал Сталин, – нам крайне необходимо выиграть эту войну как можно быстрее и с наименьшими потерями. Именно поэтому от операции «Орион» нам требуется решительный успех, способный в корне переломить ход всей войны. Что же касается реальных боевых возможностей механизированных корпусов ОСНАЗ, то они настолько же превосходят возможности наших, недавно сформированных танковых армий, насколько эти самые армии лучше механизированных корпусов образца сорок первого года.

Брянско-Орловская операция, ставшая генеральной репетицией нашего летнего наступления, показала, что мы не зря вложили в идеи товарища Бережного огромные по меркам нашей армии средства, и отдача вполне соответствует затратам. Ну как, товарищ Жуков, у вас будут еще вопросы по боеспособности механизированных корпусов товарищей Бережного и Катукова, или вам достаточно моих слов?

– Никак нет, товарищ Сталин, – ответил Жуков, еще раз посмотрев на висящую на стене сталинского кабинета карту, – по этому поводу вопросов больше нет. Чисто по-человечески хотелось бы только знать – какие изменения произошли в ходе войны по сравнению с тем вариантом, который помнил товарищ Бережной?

– Очень большие, товарищ Жуков, даже громадные, – усмехнулся в рыжеватые с проседью усы Верховный. – У немцев уничтожены пять армий: 11-я в Крыму, 18-я под Ленинградом, 9-я в районе Ржева, 1-я танковая на Донбассе и 2-я танковая во время Брянско-Орловской операции. Еще две армии – 16-я в районе Старой Руссы и 17-я южнее Харькова – были разгромлены с потерей большей части боевой техники и личного состава. У нас же, напротив, имеет место «экономия» семи армий: 44-й, 47-й и 51-й в Крыму, 6-й, 9-й и 57-й в районе Барвенково, и 2-й ударной на Волховском фронте. В результате произошедших изменений немцы потеряли на миллион солдат и офицеров больше, чем в прошлом варианте истории, а мы, соответственно, на восемьсот тысяч меньше. Нам удалось не только отбросить немца от Москвы, как в прошлом варианте истории, но и освободить Крым, Донбасс, заставить его отступить до рубежа нижнего течения Днепра, ликвидировать Ржевский и Демянский котлы, снять блокаду с Ленинграда, освободить Новгород, Псков, Ригу, Таллин и половину Советской Прибалтики.

Конечно, не все это результат непосредственных действий потомков, есть в этих успехах большая заслуга и наших генералов, командиров и бойцов: Василевский, Рокоссовский, Горбатов, Говоров, Федюнинский, Катуков, Черняховский, и несть им числа, которые за последние полгода покрыли себя неувядаемой славой на полях сражений. Кое-кого, конечно, пришлось убрать с глаз долой, чтобы не мешались, но не стоит жалеть об этих людях. Кто они – дураки или просто предатели, – пусть разбирается следствие. За каждую их ошибку или изменнический приказ нашей армии приходилось платить тысячами жизней бойцов и командиров.

Назначив вас командующим Центральным фронтом, находящемся на направлении главного вражеского удара, партия и правительство оказали вам высочайшее доверие как лучшему нашему командующему фронтом, который уже спас от захвата врагом Ленинград и Москву. Мы рассчитываем, что вы полностью его оправдаете. Приказ вашему фронту будет только один – ни шагу назад! Все, что для этого нужно, мы вам уже дали. Вам это понятно, товарищ Жуков?

Жуков вскинул вверх подбородок.

– Так точно, товарищ Сталин, понятно, – отчеканил он. – Враг не пройдет. Ни один немец не сможет прорваться через нашу оборону ни на танке, ни на палке верхом.

Вождь повертел в руках незажженную трубку и положил ее обратно на стол.

– Теперь, товарищ Жуков, – задумчиво произнес он, – давайте поговорим о второй, наступательной, фазе операции. Если вы полагаете, что сосредоточенная в районе Орла ударная группировка подчинена командованию Брянского фронта, то это не совсем так. В настоящий момент 2-я ударная армия и оба механизированных корпуса ОСНАЗ подчинены только Ставке, и больше никому. И лишь с момента начала нашего наступления они поступают в ваше оперативное подчинение. Успех товарища Бережного будет и вашим успехом.

После этих слов Верховного Жуков немного приободрился. Ведь он поначалу подумал, что ему поручены только все тяжелые и неприятные моменты в ходе операции «Орион», а ставшему любимцем Сталина Бережному достанутся все лавры. Но это оказалось не так. Будущий маршал Победы был, конечно, в меру самолюбив и тщеславен и довольно ревниво наблюдал за чужими победами. А тут успех в операции стратегического масштаба намечался как бы не совсем чужой, а очень даже общий, под его, Жукова, чутким стратегическим руководством. Если же этот Бережной разгромит во встречном сражении танковую армию Роммеля, так это будет совсем здорово.

«Разбил же он гораздо меньшими силами, в столкновении лоб в лоб, кампфгруппу Гудериана, – подумал Жуков, – да так, что немцы остались лежать в поле, а бригада Бережного рванула дальше, как поется в песне – “гремя огнем, сверкая блеском стали”. Надо будет назначить к нему в штаб офицером связи своего человека. И для координации действий пригодится, и пусть посмотрит – в чем секрет этого шустрого, как капля ртути, танкового командира, которого немцы уже успели прозвать “Крымским мясником” и “Вестником смерти”».

– Товарищ Сталин, – сказал Жуков, – если вы не против, то нам с товарищем Бережным следует срочно вылететь в район дислокации его корпуса. Если эти части поступят под мое командование, то должен же я иметь хотя бы общее представление об их численности, вооружении и боевых возможностях. Я понимаю, что времени на это очень мало, но сделать это необходимо.

– Хорошо, товарищ Жуков, – кивнул Сталин после недолгого раздумья, – мы дадим вам время до завтрашнего вечера. И захватите с собой товарищей Черняховского и Катукова. Думаю, вам будет о чем поговорить. Потом отзвонитесь мне из штаба корпуса по ВЧ. Всего вам доброго, товарищи, до свидания.

В Брянск Жуков, вместе с остальными генералами, прибыл еще около полуночи на борту транспортно-десантного вертолета Ка-29, сопровождаемого двумя ударными машинами Ка-52К. Один этот полуторачасовой перелет в кромешной тьме, на аппарате, которого еще не должно было существовать в природе, заставил генерала армии забыть все свои предположения о возможных «потемкинских деревнях» и настроиться на серьезный лад.

Разговора в полете под вой турбин и свист винтов с генералом Бережным у Жукова не получилось. Какие уж тут разговоры, когда ни черта не слышно. Бережной, Катуков и Черняховский сразу же после взлета устроились поудобней на своих сиденьях и задремали. Полет на этой «летающей каракатице» – так мысленно назвал вертолет Жуков – был для них ПРИВЫЧЕН. Привычен так же, как для двух пилотов в кабине и двух странно обмундированных бойцов с пулеметом у закрытого кормового люка.

Генерал армии Жуков понял, что попал в некое сообщество людей, посвященных в главную тайну СССР, и это была лишь вершина айсберга. Ведь должны же быть люди, которые делали новые образцы оружия, разрабатывали планы, обеспечивали секретность, да и вообще контактировали с «потомками» на обычном каждодневном уровне. Обдумывая эту мысль со всех сторон, генерал армии Жуков и сам не заметил, как задремал, убаюканный ровным воем турбин и свистом лопастей.

Перелет прошел без происшествий, да и, собственно, откуда им было взяться. Ночных истребителей на этом участке фронта у немцев не было, и эскорт из двух ударных вертолетов был чистой формальностью. На аэродроме в Брянске «генеральский борт» встречали командующий авиакорпусом ОСНАЗ генерал-майор авиации Евгений Яковлевич Савицкий, начальник штаба мехкорпуса Бережного генерал-майор Николай Викторович Ильин, корпусной комиссар Леонид Ильич Брежнев и начальник особого отдела мехкорпуса комиссар госбезопасности 3-го ранга Иса Георгиевич Санаев. Весьма и весьма представительный «комитет по встрече».

Несмотря на слишком позднее или, наоборот, раннее время, прямо на аэродроме было устроено первое импровизированное совещание с участием именитого гостя. Первым делом еще один «потомок», генерал-майор Ильин, кратко доложил Жукову о дислокации ударной группировки ОСНАЗ и данные советской разведки о расположении частей противника, занимающих фронт на южном фасе Брянско-Орловского выступа. Потом свои «пять копеек» добавили Катуков, Черняховский, Савицкий и появившийся чуть позже начальник разведки корпуса Бережного, гвардии майор ОСНАЗ Николай Бесоев, тоже, кстати, из «потомков». Судя по настоящему иконостасу на груди, Жуков понял, что это заслуженный и весьма опасный товарищ, участвовавший во множестве горячих дел.

Разведка в мехкорпусе Бережного была поставлена на недосягаемую для РККА образца 1942 года высоту, и разведгруппы прощупывали оборону противника не только на направлении предполагаемого удара, но и уходили на сто-двести-триста километров в глубь занятой врагом территории по направлению будущего удара. Они выясняли состояние дорог, наличие тыловых немецких и полицейских гарнизонов и налаживали связь с местными партизанскими отрядами и подпольными группами.

Особое внимание в докладе Бесоева было уделено находящейся на пути движения мехкорпуса созданной немцами так называемой Локотской республике и коллаборационистскому военному формированию, насчитывающему около трех тысяч человек личного состава и именуемому Русской Освободительной Народной Армией. Противостояние подразделений РОНА и советских партизан с первых же дней немецкой оккупации приняло характер самой настоящей гражданской войны. Партизаны проводили диверсии на железных и шоссейных дорогах, совершали налеты на полицейские и немецкие гарнизоны, а в ответ оккупанты и их пособники развернули против просоветского мирного населения настоящий террор, совмещенный с повальным грабежом.

Возглавлял Локотскую республику и по совместительству РОНА некто Бронислав Каминский, сын поляка и немки, добровольцем вступивший в Красную армию в 1918 году, сторонник вхождения Польши в состав СССР на правах особой автономии, бывший член ВКП(б), исключенный из партии в 1935 году за критику коллективизации, диссидент, политзаключенный, агент НКВД, а после октября 1941 года ставший откровенным изменником. Весьма многогранная личность с бурной биографией. Вот какая память о Каминском и его подручных осталась у местного населения:

И если в мае этот Каминский отделался легким испугом – танки «Вестника Смерти» после Брянска повернули на Орел, то теперь гнездо предателей лежало прямо на направлении основного удара мехкорпуса генерала Бережного, известного своим беспощадным отношением к предателям Родины. В задаче, поставленной корпусу Сталиным, было особо отмечено, что ни одна тварь не должна была уйти живой из-под гусениц советских танков.

Когда совещание закончилось, последовал ранний завтрак, после чего переодетый в осназовскую форму генерал Жуков выехал инспектировать части соединения, о котором он раньше имел весьма приблизительное представление. Как оказалось, выглядевшие пустынными густые леса между Брянском и Карачевым жили напряженной и активной жизнью. Укрытые маскировочными сетями, в тени деревьев стояли грузовики, боевые машины пехоты, зенитные установки, самоходные орудия различных калибров, от легких 57-миллиметровых противотанковых до тяжелых шестидюймовых гаубичных. И самое главное – танки Т-42, на которые экипажи заканчивали крепить недавно поступившие в корпус навесные экраны из сверхтвердой керамики.

После танковых и артиллерийских бригад, расположенных под Брянском, Жукова повезли к Карачеву в расположение механизированных бригад – главной ударной силы корпуса. Впечатления у комфронта были самыми положительными. Какие уж тут «потемкинские деревни»! И самым главным в этих впечатлениях была даже не новейшая техника, о самом существовании которой Жуков ранее не был осведомлен, а люди, бойцы и командиры: деловитые, спокойные, уверенные в своих силах ветераны многих сражений, ничуть не мандражирующие перед «немцем», которого они видали во всех видах и в Крыму, и на Донбассе, и под Псковом, Ленинградом, Ригой, Брянском и Орлом. И везде, где бы они ни появлялись, враг был повержен, торопливо бежал или сдавался в плен.

Представили Жукову и командира одной из механизированных бригад полковника Сергея Рагуленко с позывным «Слон», девиз которого «Налечу – растопчу» был написан прямо на его командирской машине. Две Золотые Звезды, два Красных Знамени и три ордена Ленина.

– Это тот самый, – тихо сказал Жукову Бережной, – который умудрился под Барвенково «потерять» генерала Гота, да так хорошо потерять, что его не смогли найти ни наши, ни немцы, ни среди живых, ни среди мертвых.

– Налетел и растоптал? – с усмешкой спросил Жуков у Рагуленко.

– Так точно, товарищ командующий, – ответил тот. – Бегали там разные спозаранку по снегу в одних подштанниках, а мы их давили гусеницами и стреляли из пулеметов всех одинаково. Ну когда мне было их сортировать, кто там генерал Гот, а кто простой солдат?

– Вот, товарищ Бережной, – сказал Жуков, – настоящий орел. Слуга царю, отец солдатам. Если у нас все полковники будут не считать врагов, а уничтожать их, и так же воспитают своих бойцов и командиров, то вермахт весь через неделю кончится. Молодец, товарищ Рагуленко, так держать!

– Ну, товарищ генерал армии, – усмехнулся Бережной, – война явно кончится не завтра, но, как сказал товарищ Сталин, мы должны приложить все усилия к тому, чтобы это произошло как можно скорее и с наименьшими нашими потерями.

После бригады Рагуленко Жуков побывал в некоторых частях 2-й Ударной армии и мехкорпуса Катукова, после чего усталый и полный впечатлений вернулся в штаб мехкорпуса Бережного. Все увиденное в Брянско-Орловском выступе утвердило его в мысли о том, что ударная группировка из двух осназовских мехкорпусов и одной ударной армии полностью укомплектована техникой и личным составом, прекрасно вооружена новейшим оружием, которого вообще не имеют остальные части РККА, и, находясь на пике боеготовности, вполне способна выполнить задачу, поставленную перед ней командованием.

В самую последнюю очередь генерала Жукова отвезли в особый спецбатальон, ОСНАЗ в ОСНАЗе, который теперь был почти полностью укомплектован бойцами и боевой техникой из будущего. Грозные танки Т-72, БМП-3, самоходные гаубицы, реактивные системы залпового огня и зенитные установки из будущего являлись козырем, спрятанным в рукаве, и выкладывать этот козырь требовалось в строго выверенный и отведенный для этого момент. Как понял Жуков, разрешение посетить эту сверхсекретную часть было для него знаком высочайшего доверия со стороны товарища Сталина.

Если части 13-й, 40-й и 26-й армий сумеют выдержать таранный удар немецких танковых армад, вот тогда и придет черед этого «засадного полка», который, «гремя огнем, сверкая блеском стали», ударит во фланг и тыл вражеской ударной группировке, упаковывая ее стальным коконом двойного окружения. Сказать честно, сам Жуков не представлял, что бы он в такой ситуации делал на месте фон Бока или любого другого немецкого генерала, в тылу на коммуникациях у которого может объявиться Бережной со своим корпусом. «Сдайся враг, замри и ляг!»

Совещание открыл генерал-фельдмаршал Федор фон Бок. Его худое, костистое аристократическое лицо выражало плохо сдерживаемое торжество и предвкушение триумфа. Под его командованием находилась огромная сила: почти миллион семьсот тысяч солдат, тысяча семьсот танков, девятьсот бронетранспортеров, тринадцать тысяч орудий, почти пять тысяч минометов и две тысячи боевых самолетов. Огромная, сокрушающая мощь, перед которой не устоит никакой противник.

– Господа, – произнес он, – завтра, в три часа тридцать минут начнется наше историческое наступление, которое поставит окончательную точку в этой затянувшейся войне. Как и предполагалось ранее, первой в бой пойдет группа армий «Б» под общим командованием генерал-полковника Максимилиана фон Вейхса в составе: 2-й полевой, 4-й танковой, 6-й полевой, 2-й венгерской и 8-й итальянской армий, ударные части которых уже выведены на исходные позиции.

Я обращаюсь к командующим армиями группы армий «Б». Ваша задача – сходящимися ударами от Курска и Белгорода прорвать фронт, разгромить и окружить основные силы 40-й и 21-й армий большевиков, не дав им отступить вглубь русской территории. После чего вы выйдете на оперативный простор и стремительным маршем двинетесь на восток – к Воронежу, и на юг – к Сталинграду, заходя во фланг и тыл 28-й армии русских, что должно вызвать крах всего большевистского фронта на южном направлении.

Группа армий «А» пока остается на своих позициях и начнет наступление в направлении Кавказа лишь в тот момент, когда группа армий «Б» достигнет успеха и вражеский фронт потеряет устойчивость. Как ожидается, это должно произойти на восьмой-двенадцатый день с начала первой фазы операции.

Максимилиан фон Вейхс и Рихард Руофф переглянулись между собой.

– Группа «Вейхс» готова к наступлению, господин фельдмаршал, – твердо произнес командующий 2-й полевой армией. – Никаких признаков того, что большевикам стало известно о нашем плане, не обнаружено.

– Шестая армия, господин фельдмаршал, – сказал генерал-полковник Фридрих Паулюс, – к наступлению готова. Ударные части 40-го танкового корпуса сосредоточены на плацдарме на восточном берегу Северского Донца и готовы к атаке.

Далее со своего места поднялся венгерский генерал-полковник Густав Яни, в своем гусарском мундире больше похожий на циркового униформиста, чем на боевого генерала.

– Вторая венгерская армия, – хрипло произнес он, – готова выполнить свой союзнический долг перед Великой Германией.

– Сеньор фельдмаршал, – напыщенно произнес вскочивший следом со своего места итальянский генерал, – храбрые солдаты 8-й итальянской армии готовы выполнить свой долг перед дуче и фюрером Великой Германии и сокрушить противостоящие нам большевистские полчища.

Фельдмаршал фон Бок одобрительно кивнул, а командующий 17-й немецкой армией только скептически хмыкнул.

– Посмотрю я на этих хвастунов, – шепнул Штюльпнагель на ухо сидящему рядом Роммелю, – когда на горизонте вместе со своими танками вдруг появится генерал Бережной, русский «Вестник Смерти», доставивший нашим войскам столько неприятностей за последние полгода. У меня нет никаких сомнений в том, что рано или поздно он все-таки появится, потому что большевистский вождь вряд ли будет спокойно наблюдать за тем, как мы истребляем его полчища, и бросит в бой самую лучшую свою часть, где бы она сейчас ни находилась.

– И что же тогда будет, Карл? – так же тихо спросил Роммель.

– А вот тогда, Эрвин, – ответил Штюльпнагель, – надежда только на вас. Только вы сможете разбить этого красноглазого большевистского генерала-маньяка – других гениев танковой войны у нас уже не осталось. Но берегитесь и помните о печальной судьбе Манштейна, Гудериана, Клюге, Шмидта или Гота. Говорят, что этот Бережной имеет в составе своей части отряд прекрасно вооруженных и обученных диверсантов-разведчиков, которые «коллекционируют» пленных немецких генералов.

– Я буду осторожен, Карл, – сухо кивнул Роммель, впрочем, понимая, что ни о какой особой осторожности с его стороны не может быть и речи. Всегда впереди своих войск, всегда в гуще боя, а если он поступит по-иному, то он уже не будет Роммелем. Не так, наверное, страшен этот Бережной, как его малюют. Как-никак, в составе 1-й танковой армии имеются шестьсот самых лучших, самых мощных и современных немецких танков, равных которым нет в мире. Его армию не сравнить с плохо укомплектованной устаревшими машинами 2-й танковой армией злосчастного генерала Шмидта, которого Бережной разгромил за несколько дней. И, кроме всего прочего, генерал Роммель верил в свою счастливую звезду и удачу, которая покровительствует отчаянным храбрецам.

– Тихо, господа, – прервал перешептывание генералов фельдмаршал фон Бок, – право же не стоит превращать этого, несомненно, смелого, опытного и удачливого русского генерала в какое-то жуткое пугало для наших друзей и союзников. Мощь, сосредоточенная сейчас в наших руках, способна сокрушить любую силу, рискнувшую выступить против непобедимых войск Рейха. Сколько может быть у него танков, к тому же в основном легких и устаревших? Ну, сто, ну, двести – все равно это ничто по сравнению с мощью танковых войск всей группы армий «Юг».

Услышав эти слова, собравшиеся на совещание немецкие генералы, озабоченно заерзавшие было на своих местах после упоминания имени «Вестника смерти», несколько приободрились. Русский генерал Бережной пользовался такой зловещей репутацией среди военачальников Рейха, что некоторым из них при упоминании его имени сразу же начинала мерещиться фигура, завернутая в саван, с косой в руке. Ну как, скажите на милость, можно воевать в таких условиях?!

Дело в том, что все присутствующие, включая и фельдмаршала фон Бока, непосредственно с Бережным в бою пока еще не сталкивались, а те, которым повезло чуть меньше, уже никому и ничего не поведают. Ну, разве что в пекле самому Сатане или офицерам советской военной разведки на очередном допросе.

Увидев, что присутствующие немного успокоились, фельдмаршал фон Бок решил закончить совещание. Долгие разговоры были ни к чему – задача перед командующими армиями поставлена, срок наступления обозначен, дело они свое знают и, по мнению фельдмаршала, должны успешно с ним справиться. Не малые дети, чай, а опытные и овеянные славой множества побед генералы тысячелетнего Рейха.

– Общая задача группы армий «Юг», – напоследок произнес фон Бок, – разгромить южный фланг русского фронта, окружить и уничтожить основные резервы большевиков и на плечах отступающих славянских орд ворваться на Волгу и Кавказ, обеспечив Рейх необходимым количеством нефти, после чего окончательно завершить войну на Востоке. Германия, напрягающая все свои силы в тяжелейшей борьбе с русским большевизмом и американской плутократией, дала вам все для этого необходимое, и даже больше того. Стоит нам приложить достаточно усилий – и русский колосс рухнет. Так и скажите своим солдатам – их ждут богатые поместья на плодородных русских землях с послушными славянскими рабами и рабынями. Только германцы могут быть хозяевами этого мира. Только победители получат земной шар в качестве приза! Хайль Гитлер!

В тот момент, когда бледная полоска зари на востоке лишь обозначала грядущий рассвет, по обе стороны затихшего на ночь фронта шла суета. На одной стороне люди, одетые в фельдграу, позевывая спросонья и ежась от предутреннего холодка, выбирались на исходные позиции для атаки, прогревали моторы танков и бронетранспортеров, извлекали из ящиков, протирали и выкладывали на землю гаубичные снаряды для запланированной через полчаса артподготовки перед началом наступления.

Два часа назад командиры зачитали этим людям обращение Гитлера, и теперь им казалось, что стоит лишь приложить еще одно усилие – и восточный колосс, наконец, будет повержен гением великого фюрера и мужеством немецкого солдата. И тогда каждый из солдат-победителей получит давно обещанное ему поместье с русскими рабами. Ради этой мечты солдаты Третьего рейха были готовы убивать и быть убитыми. Впрочем, в последнее почти никто не верил, ибо, как им объяснили командиры, нет на свете такой силы, способной противостоять мощи, которую Великая Германия собрала для последнего и решающего наступления на позиции русских…

На расположенных в оперативной глубине аэродромах 4-го воздушного флота бомбардировщики с подвешенными с вечера бомбами уже разогрели свои моторы. Самолеты выстроились на взлетных полосах в плотные формации по три машины в ряд, и тройка за тройкой шли на взлет, стремясь как можно быстрее подняться в воздух. На направлении главного удара группы армий «Юг» действовали три авиакорпуса люфтваффе: 4-й, 8-й и недавно переброшенный из Прибалтики первый, а также королевский румынский авиакорпус, впрочем, не представлявший собой реальную угрозу для русских.

Это была немалая сила, не участвовавшая в злосчастной для люфтваффе Брянской операции и насчитывающая около полутора тысяч бомбардировщиков, почти семьсот истребителей и восемьсот военно-транспортных, связных и разведывательно-корректировочных самолетов.

На другой стороне фронта приготовились к отражению вражеского удара солдаты и офицеры, защищающие родную землю. Они были одеты в светло-зеленую, выгоревшую на солнце военную форму. Пехота заняла свои позиции в окопах, а приданная фронту артиллерия РГК и полки гвардейских реактивных минометов были выведены на огневые позиции, получили целеуказания и изготовились к открытию огня. Их командиры напряженно следили за секундными стрелками, бегущими по циферблатам.

Смотрел на часы и командующий артиллерией Центрального фронта генерал-лейтенант Михаил Парсегов, переведенный Жуковым на эту должность с должности командующего 40-й армией. Посредственный командарм, но хороший артиллерист, он в кратчайшие сроки сумел спланировать и подготовить план артиллерийской контрартподготовки по изготовившейся к наступлению немецкой группировке, получившей кодовое название «Встречный пал».

Авиаполки истребительного авиакорпуса ОСНАЗ и истребительные авиаполки ВВС 13-й, 40-й и 21-й армий, пополненные за последние два месяца до своей штатной численности, были перебазированы на замаскированные прифронтовые аэродромы подскока. Сеть радаров РУС-2 и приданных частям авианаводчиков постов ВНОС непрерывно сканировали небо, а в воздухе над полем будущей битвы на недосягаемой тринадцатикилометровой высоте зависла первая смена самолетов высотной разведки и управления войсками Ту-2Р, сменившая высотных разведчиков авиагруппы особого назначения с базы Кратово. Все было готово к появлению незваных гостей. И стоит только германским бомбардировщикам замаячить на пределе видимости советских радаров, как все эти грозные машины, оглушительно ревя моторами, поднимутся в небо.

Ровно в три часа пять минут на восточной стороне фронта неожиданно для германского командования раздался раскатистый грохот. Это советская дальнобойная артиллерия открыла беглый огонь по позициям немцев. Одновременно с пронзительным режущим воем в небо косматыми клочьями огня рванулись тысячи реактивных снарядов, выпущенных «сталинскими органами». Шум стоял такой, что у сидящих в окопах советских солдат от рева летящих ракет закладывало уши, а земля под ногами тряслась мелкой дрожью.

То, что творилось в немецких окопах, иначе как адом и светопреставлением назвать было трудно. Тысячи снарядов в предрассветном сумраке обрушились на изготовившуюся к атаке германскую пехоту, на сосредоточенные на исходных позициях танковые подразделения и на развернутые для проведения артиллерийской подготовки позиции гаубичных полков. Еле сдерживаемое нетерпение в ожидании приказа сменилось для немецких солдат и офицеров внезапным животным ужасом. Вжимаясь в ходящую ходуном землю, белокурые «потомки нибелунгов» молили Господа и Деву Марию о том, чтобы весь этот ужас поскорее закончился.

И высшие силы шли им навстречу. Прямое попадание гаубичного снаряда в окоп, танк или штабель снарядных ящиков, а порой и осколок уральской стали, отправлял в Валгаллу очередного солдата или офицера вермахта. Иногда в небытие одновременно отправлялись целые подразделения, которым не повезло оказаться не в том месте и не в то время. Около трети снарядов РС-132 были снаряжены напалмом, что тоже прибавило немецким солдатам и офицерам немало незабываемых впечатлений. То тут, то там адское пламя и черный удушливый дым отмечали места, где заживо сгорали белокурые бестии тысячелетнего Рейха.

Русские били по изготовившемуся к наступлению вермахту с такой яростью, словно сами намеревались перейти в наступление на этом участке фронта, расходуя эшелоны снарядов и килотонны взрывчатки.

Но всему приходит конец. Первыми свои позиции покинули отстрелявшиеся «до железки» полки гвардейских реактивных минометов. Потом постепенно начали сворачивать стрельбу дивизионные гаубицы, и лишь полки особой мощности РВГК, перейдя на беспокоящий огонь, продолжали бить куда-то в глубину, подавляя уцелевшие вражеские артиллерийские батареи и парируя маневр противника подходящими к передовой резервами.

Огненный шквал бушевал тридцать пять минут. Когда он прекратился, над истерзанными немецкими позициями повисла тягостная тишина, прерываемая лишь стонами раненых и воплями сошедших с ума в этом аду немецких солдат. Советская артиллерия сделала все, что могла, и можно было констатировать, что операция «Встречный пал» прошла успешно. Теперь сталинским артиллеристам предстояло дождаться начала вражеского наступления и сделать так, чтобы за каждый шаг по советской земле немецкие солдаты платили бы реками крови.

Но это было еще не всё. К моменту, когда стихла артиллерийская канонада, на радиогоризонте советских радаров показались ползущие по небу на трехкилометровой высоте германские бомбардировочные эскадры. Прозвучали короткие кодированные команды, и на прифронтовых аэродромах подскока в рассветное небо взметнулись зеленые ракеты. Взревели моторы, и на взлет почти одновременно пошли шестьсот сорок истребителей Ла-5 и Як-3 истребительного авиакорпуса ОСНАЗ, и еще почти пятьсот МиГ-3, Як-1 и ЛаГГ-3 авиации фронта.

Разыгрывалось воздушное сражение, похожее на то, что произошло не так давно в небе над Брянском. Только оно было в несколько раз больше по своему размаху. Зона, в которой в смертельной схватке сошлись почти три тысячи самолетов, протянулась почти на двести пятьдесят километров по фронту и двадцать километров в глубину. Внезапный удар по советским оборонительным рубежам, позициям артиллерии и тыловым железнодорожным станциям у немецких летчиков не получился. Те из них, кому в этот день посчастливилось остаться в живых, потом рассказывали, что советские истребители летели им навстречу, будто разъяренные осы из потревоженного гнезда.

Первый удар по немецким бомбардировщикам нанесли группы специально подготовленных летчиков на истребителях ЛаГГ-3, вооруженных подвешенными под крыльями эрэсами с американскими радиовзрывателями. Залпы реактивных снарядов по плотной оборонительной формации с дистанции в километр сразу уничтожил множество вражеских самолетов. На всем пространстве, на котором встретились германские бомбардировщики и советские истребители – от Долгова на севере до Волчанска на юге – в первые же минуты воздушного сражения было уничтожено больше сотни немецких бомбардировщиков, и еще около двух сотен получили повреждения. Они повернули обратно, спеша избавиться от бомб, сбрасывая их на забитую своими войсками и техникой территорию.

Строй эскадр смешался, превратившись в беспорядочное стадо, которое атаковали завязавшие ближний бой пушечные истребители авиакорпуса ОСНАЗ. Как и месяц назад в небе над Брянском, Ла-5 расстреливали немецкие бомбардировщики с дальних дистанций из своих пушек, и с неба на землю один за другим огненными клубками сыпались пылающие «хейнкели» и «юнкерсы».

Советская авиация тоже несла большие потери, особенно с того момента, когда в схватку вмешались спешно поднятые со своих аэродромов «эксперты» на Ме-109Г. Но потери русских не шли ни в какое сравнение с потерями 4-го воздушного флота люфтваффе, который, помимо всего прочего, не смог выполнить поставленной перед ним задачи. Внезапного и массированного удара по советским позициям и железнодорожным станциям у бомбардировочных эскадр люфтваффе не получилось. Наткнувшись на упорное сопротивление, немецкие бомбардировщики сбрасывали бомбы куда попало и, развернувшись, на форсаже мчались обратно к своим аэродромам. Слишком мало к тому времени осталось в строю люфтваффе асов с боевым опытом, готовых идти до конца, и слишком много среди них было зеленых новичков. Кроме того, слишком сильный удар по боевому духу немецких летчиков был нанесен во время катастрофической для них зимней кампании, и слишком показательной оказалась порка, которой советские истребители подвергли люфтваффе во время битвы за Брянск.

К четырем часам утра все было кончено. Кто был сбит, тот догорал на земле. Остальные же зализывали раны на своих аэродромах. Надежды германского командования на завоевание полного господства в воздухе рассеялись, как предутренний туман в лучах восходящего солнца. Даже самым упертым немецким генералам стало очевидно, что воевать теперь придется при численном паритете с советской авиацией и при ее качественном превосходстве. Настоящая война на Восточном фронте еще только начиналась.

Обстановка в штабе группы армий «Юг» ранним летним утром напоминала курятник после успешного ночного визита туда лисы. Немецкая военная машина, прекрасно действующая, когда все шло гладко, сейчас со скрежетом буксовала, ибо в ее отлаженные до швейцарской точности потроха всадили массивный железный лом.

Обычно спокойные и даже вальяжные офицеры оперативного отдела сейчас метались по штабу, словно ошпаренные кошки. Информация, ежеминутно поступающая из подвергшихся артиллерийскому контрудару частей, была пока еще не полной. Но даже то, что уже было известно к настоящему моменту, ужасало. Войска, не сделавшие еще ни единого выстрела по врагу, понесли огромные потери в живой силе и технике и были в значительной степени деморализованы. А из-за гибели части командного состава даже потеряли управление.

Настроение командующего группой армий «Юг» генерал-фельдмаршала Федора фон Бока и его начальника штаба генерала пехоты Георга фон Зоденштерна тоже было до предела пессимистичным. В одночасье все их планы рухнули – ведь под угрозой срыва оказалась операция, которая по замыслам командования должна была привести к победоносному для Германии окончанию войны и стать вершиной в их карьере. Особенно сильно этот пессимизм контрастировал с эйфорией, которую оба этих военачальника испытывали еще пару часов назад. И это неудивительно – при резком и непредвиденном изменении оперативной обстановки германское командование обычно впадало в состояние, весьма близкое к панике.

Первый и самый главный вывод, который можно было сделать по самому факту артиллерийского контрудара, заключался в том, что не было и уже быть не могло никакой стратегической внезапности, запланированной в ходе подготовки к наступлению. Советское командование, как оказалось, уже давно и во всех подробностях было информировано о том, где, когда и в каком количестве будут сосредотачиваться немецкие части, и использовало эти знания для того, чтобы сорвать первый, самый сильный, удар немецких войск. Командование же вермахта, в числе которого был фон Бок и его начальник штаба, оказались совершенно не в курсе такой осведомленности большевиков. А это значило, что «туман войны» для немецких генералов был гораздо плотнее, чем для их русских коллег.

Второй вывод заключался в том, что немедленное начало наступления по плану «Блау» оказалось абсолютно невозможным. Войска, попавшие под сокрушительный удар русской артиллерии и уже понесшие значительные потери, необходимо было немедленно заместить частями, которые находились в резерве и предназначались для развития успеха. А для этого требовалось еще как минимум несколько часов.

Третьим фактором были сами потери, быть может, и не такие значительные, если сравнивать с общей численностью группы армий. Но для передовых эшелонов ударных соединений они оказались весьма и весьма серьезными. Пехотные части первой волны, обработанные «сталинскими органами», причем зачастую на открытой местности, где не было окопов и прочих укрытий, потеряли убитыми, ранеными и сошедшими с ума до половины солдат и офицеров. Ударные танковые подразделения пострадали в меньшей степени, и основная часть поврежденной техники нуждалась в мелком и среднем ремонте. Но все равно приведение боевой техники в порядок тоже требовало времени, которого у командования группы армий «Юг» попросту не было.

Самыми тяжелыми были потери в артиллерии, которую сейчас одновременно избивали с воздуха ракетными снарядами бронированные штурмовики большевиков и неустанно подавляла недоступная для ответного огня русская дальнобойная артиллерия. Советские пушки-гаубицы МЛ-20 и А-19 превосходили в дальности основные гаубицы вермахта leFH18 и sFH18, чем сейчас весьма умело воспользовались русские артиллеристы.

Пусть будут прокляты эти русские высотные корректировщики, повисшие над полем боя на недосягаемой для «мессершмиттов» высоте и оттуда помогающие русским командирам управлять сражением и корректировать артиллерийский огонь. В ярком и прозрачном летнем небе с видимостью миллион на миллион, от взглядов этих высотных разведчиков на местности не могло укрыться ни одно шевеление, ни один танк, ни один выстрел артиллерийского орудия.

Четвертым фактором было отсутствие у люфтваффе господства в воздухе, к которому немецкие генералы уже привыкли с самого начала войны. И над Польшей в тридцать девятом, и над Норвегией с Францией в сороковом, и год назад над СССР – всегда и везде в небе правили бал асы Геринга. Именно они обеспечивали стремительное продвижение танковых частей вермахта и неудержимое, словно цунами, продвижение немецкой пехоты. Крылатые убийцы бомбовыми ударами разрушали города, выводили из строя дороги и железнодорожные линии, истребляя еще на марше подходящие к фронту резервы. Наземные командиры вызывали на помощь «птенцов Геринга», поскольку удары с воздуха сильно сокращали потери танков и пехоты, а также увеличивали темпы продвижения вперед.

Теперь же, когда немецкая авиация с первых минут операции понесла тяжелые потери, а у противника сил оказалось значительно больше, чем считалось ранее, о завоевании господства в воздухе и поддержке своей пехоты и танков немецким генералам следовало бы забыть. И это в самом лучшем случае. При худшем варианте развития событий в ходе сражения господство в воздухе могло перейти к русским истребителям, бомбардировщикам и штурмовикам, и тогда уже они будут ходить буквально по головам немецких солдат и безнаказанно бомбить немецкие танки и пехоту.

Пятым фактором был тот самый пугающий «туман войны». Если большевики сумели скрытно подготовить и внезапно провести артиллерийский контрудар, то кто знает, какие еще ими приготовлены неприятные сюрпризы для немецких войск на их трудном пути на восток.

Теперь фон Боку под каждым кустом чудился сидящий в засаде «Крымский мясник». Ведь тогда, в мае, под Брянском, до самого последнего момента ничего не предвещало появления на фронте его корпуса и последующей за тем катастрофы 2-й танковой армии генерала Шмидта.

Шестым фактором был генерал Жуков, который, как стало известно, недавно был назначен командующим Центральным фронтом, прикрывающим Воронеж, и находящимся на направлении главного удара группы «Вейхс». Сам по себе этот фактор не имел для фон Бока большого значения, а только разжигал в нем желание разделаться с этим русским наглецом, один раз уже чуть было не пустившим его карьеру под откос. Но в сочетании со всем вышеизложенным Жуков начал пугать фон Бока и фон Зоденштерна ничуть не меньше, чем пресловутый Бережной. А если учесть ту возможность, что эти двое могут действовать синхронно, то немецким генералам может прийти полный «капут». Им останется лишь поднять руки вверх и надеяться, что в плену им будет предоставлена возможность заняться мемуарами, сваливая в них всю вину за поражение на «этого идиота-ефрейтора».

Исходя из всего этого, наступление по плану «Блау» необходимо было немедленно отменять. В противном случае последствия могли быть непредсказуемыми. Но даже заикнуться об отмене наступления для фон Бока было немыслимо. В последнее время фюрер весьма нервно начал реагировать на подобные предложения, за которые любой генерал мог вылететь в отставку, попасть под суд, а оттуда прямиком в концлагерь или под расстрел. Были уже подобные прецеденты.

Верховное командование вермахта и сам фюрер требовали от командования группы армий «Юг» любой ценой провести наступление, предусмотренное планом «Блау», и добиться при этом решающего успеха. А сами фон Бок и фон Зоденштерн, если им жизнь дорога, должны сделать для этого все возможное и невозможное. Они должны собрать все резервы в одном месте и ударить по большевикам. Этот удар должен быть мощным и неотразимым. Если будет надо, то для того, чтобы прорвать фронт, в бой будет брошено все, вплоть до последнего повара или писаря. Именно в этом духе и отдавались приказы в войска. Атака была назначена за час до полудня, и это был самый короткий срок, за который вообще было реально провести требуемую перегруппировку войск и ремонт техники, получившей незначительные повреждения.

При этом и фон Бок, и фон Зонденштерн в глубине души прекрасно понимали, что само это наступление может кончиться для них весьма и весьма печально. Прошлой зимой, и совсем недавно, в мае этого года, на советско-германском фронте похожие ситуации уже были.

Мы стоим на второй полосе обороны 40-й армии Советов. Палящее солнце русского лета изливает на наши головы свой беспощадный зной, заставляя вспомнить о Техасе и Нью-Мексико. Высоко в небе, подобно кондорам, выискивающим падаль, кружат высотные советские самолеты-разведчики, являющиеся глазами командующего фронтом генерала Жукова. Все русские, с которыми я встречался, говорят, что это битва, определяющая исход европейской войны, может быть выиграна только этим генералом, беспощадным не только к врагу, но и к своим войскам. Когда Жуков говорит «ни шагу назад», никто и не подумает отступать. Именно для того, чтобы войска дрались насмерть, а не отступили, дядюшка Джо и назначил сюда этого генерала, имеющего в русских войсках репутацию неколебимой скалы, вроде генерала конфедератов Томаса Джексона по прозвищу «Каменная стена».

Я нахожусь там, где обозначилось направление главного германского удара в этой летней кампании, и, возможно, это одно из самых опасных мест на советско-германском фронте. Но я сам попросил, чтобы меня отправили сюда для того, чтобы увидеть все своими глазами и рассказать об этом американским читателям. Где-то позади нас за третьим рубежом обороны часто грохочут тяжелые артиллерийские батареи, вступившие в дуэль со своими германскими оппонентами, которые после утреннего разгрома огрызаются крайне вяло и неохотно.

Я видел эту вакханалию огня, которую русские реактивные минометы, именуемые «катюшами», обрушили на немецкие окопы, позиции артиллерийских батарей, места сосредоточения техники и войск. Казалось, что само небо вспыхнуло и рухнуло на землю. От воя и скрежета закладывало уши. Не зря гунны называют эти грозные установки «сталинскими органами» и ужасно их боятся. И этот удар был нанесен по наводке русских высотных разведчиков, от взора которых не укроется ни одна пушка, ни одна машина, танк или самолет. С другой стороны, стоит в небе появиться хотя бы одному немецкому самолету, как тут же, откуда ни возьмись, появляются новейшие русские истребители с носами, выкрашенными в красный цвет, и гуннам приходится делать выбор перед бегством или боем без каких-либо шансов на победу.

Полковник Рендолл, глава нашей военной делегации, которую русские специально пригласили на фронт к началу немецкого наступления, как здесь говорят «для обмена опытом», сказал мне, что сейчас русские показали умение вести войну по тем правилам, которых раньше придерживались сами гунны. Это когда одна сторона настолько превосходит другую в техническом оснащении войск и организации боя, что вместо столкновения равных противников получается война белых людей с кровожадными дикарями. Полковник считает, что дядя Джо пригласил американскую военную делегацию сюда для того, чтобы показать нашему президенту и Конгрессу, что русские – надежные партнеры, крепко держащиеся на ногах, и что в них вполне можно делать солидные инвестиции. Показать товар лицом – это так по-американски, что эти парни начинают мне нравиться.

– Все именно так, как вы говорите, мистер Рендолл! – я кивнул полковнику. – Только и вы поймите, что русские способны сражаться и побеждать в куда худших условиях, чем сейчас. Я видел это собственными глазами, и наша помощь не так уж для них и важна, как это может казаться.

– Возможно, это так, мистер Хемингуэй, – скептически хмыкнул Рендолл, – но на их высотных самолетах-разведчиках стоят наши самые лучшие авиационные моторы фирмы «Пратт энд Уитни» и наша замечательная оптика, в которую с высоты тридцати тысяч футов можно разглядеть даже бегающую по земле мышь, а их новые истребители оборудованы превосходными американскими рациями. Возможно, что это не так много, но во всех русских успехах есть и наш вклад.

В ответ на слова полковника я только молча пожал плечами. Русские платят за победу над Гитлером своей кровью, и такая позиция полковника была уж слишком меркантильной. Совсем недавно наш флот потерпел очередное поражение от японцев и, потеряв Гавайи, откатился к нашему западному побережью. А русские смогли нанести гуннам несколько серьезных поражений, разгромив и уничтожив не менее четырех их армий.

В этот момент, наверное, убедившись в том, что нормальной артподготовки им провести уже не удастся, германские генералы двинули вперед свою главную силу: танки и пехоту. В мой превосходный морской бинокль было хорошо видно, как поле перед немецкими окопами заполнилось серыми коробочками германских танков и бронетранспортеров. Их никак не меньше двух сотен. Но если бы не утренний артиллерийский удар, их могло бы быть больше, гораздо больше.

А позади танков густой серой волной из окопов поднимается пехота гуннов. Началось! Сопровождающий нас русский офицер спокойно говорит, что тут по позициям всего одной советской стрелковой дивизии наносит удар 24-й моторизованный корпус немцев, полностью восстановленный после зимних поражений и состоящий из двух танковых, одной моторизованной и двух пехотных дивизий усиления, приданных из состава 2-й немецкой армии. Почти пятикратное численное превосходство гуннов.

Смолкшая было на мгновение дальнобойная русская артиллерия перенесла огонь из глубины на атакующих нацистов, и почти сразу же к ней присоединяются молчавшие ранее пятидюймовые русские гаубицы и тяжелые минометы дивизионного звена, чьи позиции расположены прямо за нашими спинами на второй полосе обороны. Трехдюймовые пушки полкового звена, расположенные совсем рядом с нами в так называемых противотанковых опорных пунктах, пока молчат. Нам сказали, что их очередь наступит позже, а пока нужно отсечь немецкую пехоту от прикрывающих их танков, заставить ее залечь, а потом повернуть к своим окопам. Ведь без пехотинца танк слеп, глух и является легкой добычей для вражеского солдата, вооруженного обычной ручной гранатой или бутылкой с коктейлем Молотова.

Русские пяти– и шестидюймовые гаубичные снаряды густо рвутся на высоте тридцати-сорока футов над головами немецкой пехоты, пятная воздух яркими багровыми вспышками и черными шапками дыма. От такого огня невозможно укрыться, просто упав на землю, потому что осколки и ударная волна обрушиваются на нацистскую пехоту сверху. На этом фоне не такие уж и частые разрывы русских тяжелых осколочных мин выглядят не так страшно. Но и они вносят в немецкие ряды ужасное опустошение.

Открытые сверху бронетранспортеры не дают надежного укрытия немецким панцергренадерам. Несколько этих легкобронированных машин уже остановились, очевидно поврежденные крупными осколками, а две или три горят чадным пламенем. Вот шальная мина попадает на моторное отделение немецкого танка. Взрыв, чадное пламя, и столб густого темно-серого дыма, указывает место, где упокоились еще пятеро нацистов, возомнивших, что именно они будут править миром.

А русская противотанковая артиллерия пока молчит. Немецким танкам остается пройти семьсот метров до русских окопов… пятьсот… двести… Русские гаубицы снова перенесли огонь вглубь, чтобы не задеть своих, а противотанковая артиллерия молчит, очевидно желая подпустить врага на пистолетный выстрел, чтобы бить наверняка толстокожие машины немцев. Гунны несут огромные потери в пехоте, усеивая это поле смерти своими телами. Но даже под ливнем русских снарядов они шаг за шагом упрямо продолжают идти вперед.

Далеко за нашими спинами, примерно в полутора километрах, почти неслышная из-за гаубичной канонады, звонко ударила корпусная четырехдюймовая противотанковая пушка. Наводчик внес поправки в прицел, прозвучали второй и третий выстрелы, и вот немецкий танк, вырвавшийся вперед, вдруг словно уперся в невидимую стену, а потом выбросил в небо столб пламени. Двадцатифунтовый бронебойный снаряд, летящий со скоростью полмили в секунду, не оставил немецкому экипажу ни одного шанса на спасение.

Минуту спустя, когда немецкие танки с пехотой подошли уже почти вплотную к русским окопам, огонь вели уже все три батареи тяжелого противотанкового дивизиона, и чадные столбы, обозначающие горящие танки гуннов, все чаще и чаще стали подниматься в небо. Конечно, немецкие танкисты пытались маневрировать, укрываясь за горящими машинами менее удачливых своих коллег, но русские противотанкисты расстреливали их с безопасного для себя расстояния. К тому же ожили молчавшие до того русские окопы, откуда длинными очередями ударили по пехоте немцев пулеметы, а в нацистские танки полетели огненные плевки из новых русских базук.

Только два немецких танка смогли добиться некоторого успеха, добравшись до первой линии русских окопов. Впрочем, они тут же встали, подбитые русскими гранатометчиками, а уцелевшие начали пятиться вслед за дрогнувшей и отступившей под русским огнем германской пехотой. Первая атака гуннов была отбита с большими для них потерями. Только на этом участке фронта они оставили на поле боя больше тридцати танков, почти все участвовавшие в атаке бронетранспортеры и не меньше двух-трех тысяч пехоты.

Увидев все, что нам хотелось, мы по ходу сообщения направились в тыл и сели в ожидавшую нас машину.

– Конечно, мистер Хемингуэй, – скептически сказал полковник Рендолл, – первая атака гуннов была отбита русскими просто блестяще. Но это далеко еще не конец. Нацисты уже не раз доказывали всем, что умеют неплохо воевать. Так что не будем спешить и сделаем окончательные выводы тогда, когда все закончится. Впрочем, я уже извлек из увиденного немало полезного для наших храбрых парней, и у меня есть, что доложить президенту.

Я лишь молча кивнул в ответ, соглашаясь с осторожной оценкой полковника. Разумеется, время расставит все на свои места, но слишком много осторожничать – тоже плохо. Потому что тогда и цена у товара, именуемого «дружба с русскими», будет для нас совсем другой.

Сегодня с самого утра на аэродроме в Кратово царило необычайное оживление. Сегодня утром, с началом немецкого наступления на участке Центрального фронта, было получено разрешение Ставки на проведение воздушной операции под кодовым наименованием «Цербер». Базирующимся на Кратово советским самолетам предстояла большая работа. Погода тоже благоприятствовала работе авиации с применением корректируемого оружия. Между Эльбой и Вислой уже второй день удерживался мощный антициклон, отчего стояла безоблачная жаркая погода.

Если раньше самолеты стратегической авиации совершали на территорию Германии один-два вылета в неделю, а Особая авиагруппа ограничивалась только разведывательными полетами, то теперь Третьему рейху предстояла куда более основательная взбучка с воздуха.

Повсюду сновали машины-заправщики, развозящие по стоянкам керосин и авиационный бензин, к бомбардировщикам на специальных тележках подвозились бомбы. Особой авиагруппе – относительно небольшие пятисоткилограммовые фугаски, а к Пе-8 стратегической авиации – огромные корректируемые в две с половиной, три с половиной и даже две бетонобойных в пять тонн весом. При этом габариты этих сверхбомб были таковы, что после их подвешивания в бомбоотсек створки бомболюка вынужденно оставались открытыми, и Пе-8, с центропланом усиленной конструкции и четырьмя американскими моторами Double Wasp R2800 по две с половиной тысячи лошадей каждый, выглядел с этой бомбой, как беременный верблюд.

У двух этих штучных корректируемых бетонобойных бомб была особая цель – расположенный в двадцати километрах от ставки Гитлера «Вольфшанце» бункер центрального командования сухопутных войск Третьего рейха «Мауервальд». Местные остряки уже намалевали на бомбах надписи белой краской: «Гальдеру и Йодлю от благодарных советских граждан», и еще одну того же смысла, но совершенно нецензурную. Командирам экипажей двух Пе-8 – Герою Советского Союза полковнику Анатолию Алексееву и его дублеру подполковнику Энделю Пусэпу – осталось только доставить эти «подарки» по адресу.

Быть может, этим ударом и не удастся сразу же уничтожить этих двоих талантливых немецких генералов, а значит, и выбить вермахту «мозги». Но штабной комплекс в Цоссене на какое-то время наверняка будет выведен из строя, что особо важно в критические дни переломного сражения на Центральном фронте, где войска генерала Жукова отражали одну немецкую атаку за другой.

Конечно, такими сверхбомбами можно было бы атаковать и ставки Гитлера, местоположение которых было прекрасно известно потомкам: в Восточной Пруссии и на Украине, но убивать фюрера Сталин пока не собирался.

Он справедливо полагал, что без такой одиозной фигуры, как Адольф Алоизович, американскому истеблишменту будет куда проще наладить контакты с вождями фашистской Германии, а если тому будет мешать Рузвельт, так и он может умереть ранее 1945 года. Расчистка авгиевых конюшен американской политики только началась, и пока ей не было видно ни конца, ни края.

Вторым соображением, которое удерживало Сталина от отдания соответствующего приказа, была очень понравившаяся ему идея о том, что после войны отловленных нацистских вождей надо не просто судить за их преступления против человечества, а посадить в клетки в московском зоопарке и показывать народу. Гитлер, Гиммлер, Геббельс, Геринг и Гейдрих весьма органично смотрелись бы среди шимпанзе, горилл и орангутангов. Воистину – человекообразные обезьяны, особенно Геринг. Жаль только, что ни в чем не повинным приматам придется обитать в такой мерзкой компании.

Ну, а пока пусть Гитлер слегка понервничает, зная, что если у товарища Сталина возникнет такое желание, то от возмездия его не спасет никакое убежище. Факт наличия у Советского Союза корректируемых боеприпасов особой мощности уже давно был для немецких генералов секретом Полишинеля.

Остальным трем десяткам тяжелых бомбардировщиков Пе-8 81-й дальнебомбардировочной дивизии стратегической авиации было приказано атаковать корректируемыми бомбами мосты через Одер и Вислу и транспортные узлы на основных железнодорожных магистралях, расположенных на территории Пруссии и Генерал-губернаторства. А Су-33 и МиГ-29 Особой авиагруппы должны были заняться той же работой на временно оккупированной советской территории.

Первым раскрутил на полную мощность свои моторы с четырехлопастными винтами и пошел на взлет по бетонной полосе бомбардировщик полковника Алексеева. Пятитонный «Большой Иван» – это вам не вдвое более легкий «Иванушка-толстячок». Машина при полных баках шла на разгон тяжело, словно разгоняющийся перед атакой носорог, и только опыт пилота позволил перегруженной машине оторваться от бетона полосы и сантиметр за сантиметром начать набирать высоту.

Следом за Алексеевым на взлет пошел самолет его дублера подполковника Пусэпа, а за ним выстроились в очередь и остальные самолеты Пе-8 81-й дальнебомбардировочной дивизии. Следом за ними в воздух начали подниматься и реактивные самолеты Особой авиагруппы, тройками и парами уходящие к назначенным для них объектам. Им предстояла горячая работа, и если Пе-8 совершат один вылет за два дня, то пилотам генерал-майора Хмелева предстояло подняться в воздух минимум три-пять раз за сутки.

Маршрут до Восточной Пруссии и оккупированной Польши был обычным для такого рода полетов. Старый, уже не раз хоженный маршрут, даже днем позволяющий избежать большого риска. Тридцать два бомбардировщика, построившись в плотную формацию, взяли курс на северо-запад и в сопровождении поднявшихся позже истребителей, с набором высоты, полетели вдоль линии фронта в направлении Валдая. Там, на высоте около десяти тысяч метров истребители сопровождения были отпущены на свой аэродром. А бомбардировочная формация легла на курс вест и продолжила набор высоты, пока, наконец, в районе Пскова не был достигнут потолок полета в тринадцать тысяч метров.

Моторы отчаянно месили винтами разреженный воздух, и если бы не турбокомпрессоры, то они не проработали бы здесь и нескольких секунд. Человеку на такой высоте тоже не очень уютно – разреженная атмосфера без подпитки кислородом убьет его за считанные минуты, а вечный на этой высоте пятидесятиградусный мороз превратит тело в ледяную статую.

Роспуск формации произошел в районе острова Готланд. Большая часть бомбардировщиков, цели которых находились в окрестностях Кенигсберга, Эльбинга, Данцига, Варшавы, Лодзи, Кракова, Радома и Люблина, повернули на юг, а шесть машин взяли курс на юго-запад в направлении на Штеттин. Далее экипажи выполняли свои задания в индивидуальном порядке.

Как всегда, в зону ПВО Рейха бомбардировщики вошли через три часа после взлета, никем не обнаруженные. Воздушная тревога так и не была объявлена. Погода была великолепная, видимость миллион на миллион. При подходе к городку Ангебургу Эндель Пусэп отстал от своего ведущего на двадцать километров, или на три минуты лёта, для того чтобы применять свои бомбы последовательно, ориентируясь на результаты предыдущего бомбометания. Несмотря на все усилия штуттгартской фирмы «Сайдшпиннер», которой было поручено ландшафтное оформление и маскировка комплекса, советской разведке довольно точно было известно расположение всех стратегически важных объектов и ориентиры для бомбометания.

Ровно в 17:30 по московскому времени «Большой Иван» выскользнул из-под брюха воздушного корабля полковника Алексеева и с зажженным файером камнем полетел к земле. Освободившийся от тяжелого груза самолет резко подбросило вверх, и только резкими движениями штурвала полковник Алексеев смог удержать его на заданной высоте. А бомба-«подарок» тем временем с радостным визгом летела вниз, рассекая воздух своим заостренным носом, управляемая вспотевшим от волнения бомбардиром. Вот на высоте семи километров она пересекла звуковой барьер, о чем возвестил громкий хлопок, после чего за ней в воздухе стал разматываться белый инверсионный след.

Попадание было точным. Пробив метр противооскольной защиты и три метра фортификационного железобетона, пятитонная бомба вскрыла верхний (служебный) этаж главного бункера ОКВ, как консервный нож вскрывает консервную банку. Три минуты спустя вторая бомба, та, что с нецензурной надписью на боку, ударив в уже готовую воронку, окончательно разрушила бункер и поставила точку в служебной карьере двух десятков генералов и почти трех сотен старших штабных офицеров Третьего рейха. Выживших в результате этого удара не было.

В течение последующих нескольких часов высокоточным ударам по плану «Цербер» подверглись все запланированные объекты транспортной инфраструктуры Рейха. В результате налетов были полностью разрушены капитальные железнодорожные мосты через Одер, Вислу, Буг, Березину и Днепр. Значительные повреждения были нанесены железнодорожным узлам во Франкфурте-на-Одере, Варшаве, Радоме, Кракове, Минске, Киеве, Борисове, Могилеве, Орше, Витебске, Смоленске, Чернигове и Полтаве. В последующие дни эта работа будет продолжена до тех пор, пока не будет достигнут требуемый результат и враг не потерпит поражение.

На почти двухсоткилометровом фронте, в пыли и гари кипевших ожесточенных боев, ушло за горизонт раскаленное, словно расплавленный металл, багровое солнце. Немецкий удар, даже ослабленный контрартподготовкой на ключевых направлениях, имел страшную силу. Осатанев от ярости и обиды за то, что их план был раскрыт, гитлеровские генералы, как дрова в топку кочегарки, бросали свою пехоту, поддержанную танками. Атака сменялась атакой.

Пьяные, с закатанными до локтей рукавами, немецкие солдаты в полный рост шли под пулеметный и артиллерийский огонь, и сотнями ложились в русскую землю. На смену им поднимались из траншей и шли прямо в ад все новые и новые цепи. Солдаты и офицеры были уверены в одном – стоит им прорвать русский фронт, который удерживают самые последние, самые преданные и фанатичные бойцы, сплошь состоящие из частей НКВД, и сразу же Советы падут, после чего Германия одержит победу в столь затянувшейся войне на востоке.

К вечеру вся земля перед русскими окопами было устлана мертвыми и ранеными солдатами и офицерами вермахта. Тут же стояли покореженные и закопченные коробки немецких танков и бронемашин. Завтра утром, когда взойдет жаркое русское солнце, все поле начнет смердеть терпким и вязким трупным запахом. Потом уже, задним числом, немецкие историки и выжившие генералы-мемуаристы назовут эту битву в русских степях «пятидневным Верденом» и «Адом на земле». Как запишет в дневнике один из выживших в этой мясорубке германских офицеров: «…после этой битвы нам стало казаться, что в Германии вообще не останется молодых мужчин».

Советским солдатам, удерживающим первую линию обороны, тоже приходилось жарко. Дивизионная артиллерия немцев, расположенная побатарейно и подивизионно, была почти полностью подавлена и приведена к молчанию. Но этого нельзя было сказать о рассредоточенных по передовым позициям немцев 8-сантиметровых батальонных и 5-сантиметровых ротных минометах, а также 7,5-сантиметровых легких и 15-сантиметровых тяжелых полковых орудиях, предназначенных для непосредственной поддержки пехоты на поле боя и управляемых на расстоянии прямой видимости непосредственно полковыми и батальонными командирами.

Именно они, способные стрелять как навесным огнем из укрытий, так и прямой наводкой, были наиболее опасны для советских полевых укреплений. Они комплектовались сверхтяжелой 90-килограммовой надкалиберной миной с зарядом в 54 килограмма амматола, способной на дальности до одного километра разрушать трехметровые перекрытия советских деревоземляных укреплений.

К исходу дня, под огнем этих тяжелых немецких полковых пушек не один советский дзот превратился в вывороченную наизнанку изуродованную воронку, и только низкая точность навесного огня (цель поражала, дай бог, лишь одна надкалиберная мина из трех десятков) мешала немцам объявить их очередным чудо-оружием. Им бы подойти поближе, метров на триста-четыреста и ударить прямой наводкой. Но там, на открытой, как стол, степи, безраздельно господствовали расположенные на третьем рубеже советской обороны 100-мм длинноствольные пушки БС-3, с трех выстрелов способные разнести вдребезги любую цель.

Находящимся в укрытиях немецким пехотным орудиям отвечали советские 120-мм полковые и 82-мм батальонные минометы, пытающиеся нащупать позиции немецких пушек, расположенные непосредственно в первой линии вражеских траншей, и привести их к молчанию. Но получалось у них это скверно, потому что для уничтожения хорошо укрытых орудия и расчета было необходимо прямое попадание, а у минометов это было сложно, ведь они приспособлены к стрельбе по площадям.

Но свою задачу они выполняли. Не было безнаказанного расстрела советских укреплений почти в полигонных условиях, как это случалось в первые месяцы войны. Бойцы и командиры гибли и получали ранения под вражеским огнем, но и сами в ответ брали с врага плату кровью. Да, в некоторых местах немецкая пехота порой достигала первой линии траншей. Но, понеся тяжелые потери, после короткой и ожесточенной рукопашной схватки неизменно откатывалась назад. Тут стояли ветераны, выжившие не в одном сражении и снова готовые стоять насмерть.

Как бы то ни было, только с помощью предельного напряжения сил, грамотного управления артиллерийским огнем и мужества советских бойцов и командиров удалось удержать линию фронта от прорывов в первый же день вражеского наступления. В кожухах «максимов» от интенсивной стрельбы закипала вода, и стволы раскалялись докрасна, вынуждая пулеметы на время умолкнуть. Стволы артиллерийских орудий и минометов раскалялись так, что на них обгорала краска. Сражение пожирало снаряды, патроны и человеческие жизни, словно кровожадный древний идол, требующий себе все новые и новые жертвы.

Жуков провел этот день на своем КП, как и положено полководцу, руководящему сражением. Не было суеты, криков и непроверенных панических сводок. В оперативном отделе штаба на карты регулярно наносилась текущая обстановка, а по прифронтовым дорогам к громыхающему фронту тянулись колонны грузовиков, забитых ящиками с боеприпасами. Обратно они шли с кузовами, заставленными носилками с ранеными, которых следовало как можно быстрее доставить в тыловые госпитали.

Положение было тяжелым, но отнюдь не критическим, и уж тем более не катастрофическим. Несмотря на потери, в небе господствовала советская авиация, и все попытки люфтваффе переломить ход воздушного сражения оказались неудачными. Свой немалый вклад в ход боевых действий вносили и висящие над полем боя высотные разведчики, которых немцы уже успели окрестить дирижерами войны. Немецкие же высотные Ю-86 становились жертвами вылетающих с аэродрома в Кратово истребителей особой авиагруппы.

Советская артиллерия превосходила вражескую качественно, а после контрартподготовки – еще и количественно, фактически сведя на нет весь перевес противника в живой силе и технике. Генерал Жуков вспомнил сражение в октябре прошлого года на недостроенной и недовооруженной Можайской линии обороны, когда в результате неумелых действий маршала Тимошенко, загнавшего основные силы Западного фронта в Вяземский котел, группе армий «Центр», рвущейся к Москве, были вынуждены противостоять не более 90 тысяч советских бойцов и командиров. Тогда в ожесточенном сражении с многократно превосходящим противником советские войска сумели продержаться целых семь дней, фактически сорвав вражеское наступление на Москву. Это было настоящее чудо, творцами которого стали московские ополченцы, курсанты военных училищ и немногочисленные уровские батальоны, насмерть стоявшие на назначенных им рубежах. И у них не было резервов, подпиравших их с тыла.

Сейчас все обстояло по-другому. Неистовой тевтонской ярости противостояла если не равная, то сопоставимая сила, зарывшаяся в землю и вцепившаяся в нее зубами и ногтями. Расчетные потери противника уже в первый день боев превысили все разумные пределы. При этом у Жукова нетронутыми оставались в резерве восемнадцать стрелковых дивизий полного штата в составе 3-й и 60-й резервных армий, сосредоточенные вдоль построенного прошлой осенью тылового рубежа обороны, и 5-я танковая армия генерал-майора Лизюкова. Придет время, и он выложит эти карты на стол. А пока, насколько это было возможно, необходимо держаться имеющимися в наличии силами. Держаться так долго, сколько это возможно.

От размышлений Жукова оторвал громкий сигнал вызова аппарата ВЧ. Генерал снял трубку и услышал голос Вождя:

– Здравствуйте, товарищ Жуков. Как обстановка на фронте?

– Немец прет как бешеный, но мы держимся, товарищ Сталин, – ответил Жуков, бросив взгляд на висящую на стене карту с нанесенной на нее последней информацией. – Ни на одном участке фронта противнику не удалось вклиниться в линию нашей обороны.

– Это хорошо, что вы держитесь, товарищ Жуков, – голос Верховного был спокоен, – это просто замечательно. Есть ли у вас просьбы к Ставке? Может, вам нужны дополнительные резервы или боеприпасы? Мы поможем вам всем необходимым, но ваш фронт должен удержать свои позиции.

– Никак нет, товарищ Сталин, – отрапортовал Жуков. – Наши потери пока в пределах плановых и, несмотря на то что натиск противника не ослабевает, резервов у нас пока достаточно. Думаю, что мы сможем сдержать вражеское наступление собственными силами.

– Это хорошо, товарищ Жуков, – сказал Верховный, – что вы рассчитываете справиться с врагом собственными силами. Но все же не рискуйте понапрасну. Успехов вам и всего доброго.

– До свидания, товарищ Сталин, – попрощался Жуков и положил трубку.

Один день в режиме отражения вражеского генерального наступления был прожит. До решающего момента оставалось еще четыре или пять таких же дней. А потом… Потом немецкие генералы поймут – насколько они ошибались, считая эту битву повторением Вердена. Верден – это только цветочки. Он, крестьянский сын, разгромит заносчивых аристократов в десятом поколении, этих фонов: фон Бока и фон Вейхса. Ибо кто с мечом к нам придет, тот потом пусть не плачет и не размазывает сопли – потому что их мы к себе не приглашали.

Василевский прибыл на доклад в кремлевский кабинет Вождя за несколько минут до полуночи. Но такие поздние для обычных людей визиты были обычными для хозяина кабинета. Верховный обычно заканчивал свой рабочий день далеко за полночь. Все руководящие работники областного и республиканского уровня, наркомы, генералы и директора крупных фабрик и заводов знали, что в любое время дня и ночи – обычно ночи – в их кабинете может зазвенеть телефон и в трубке раздастся голос самого известного в стране человека. Он может спросить у них обо всем: о выполнении плана выпуска продукции, об удоях молока, урожаях зерновых, готовности территории к зиме или о количестве исправной техники. И не дай бог соврать или не владеть информацией – наказание будет строже, чем за неприятный, но правдивый ответ.

Василевского Сталин обычно такими звонками не беспокоил, ибо знал, что тот сам придет в его кабинет, как только посвященные в суть происходящего особо доверенные офицеры Генштаба обобщат все поступившие за день сведения, проанализируют их, нанесут обстановку на карты и подготовят четкий и детализированный рапорт. Сегодня день был особенный, но Верховный не изменил этому правилу. Если бы на фронте случилось нечто экстраординарное, то ему тут же доложили бы об этом сразу из нескольких источников. В полосе немецкого наступления находилось не менее десятка человек, имеющих право прямого доклада Верховному Главнокомандующему.

Со всей пролетарской решительностью и беспощадностью изживались ситуации, обычные для прошлогодней осенне-летней кампании, когда комфронта или командарм не представлял себе расположения сил противника и их намерений, не знал ничего о местонахождении собственных войск и не имел с ними связи.

Но никаких экстраординарных докладов за день не случилось. Только около десяти часов по московскому времени позвонил Жуков и доложил, что все идет по плану. Верховный был относительно спокоен, насколько может быть спокоен лидер великой страны, ведущей тяжелую изнурительную войну за выживание.

Звонок от Поскребышева из приемной, команда: «впустить немедленно», и один из самых доверенных генералов раскладывает на столе перед Вождем крупномасштабную карту Центрального фронта, на которой обобщены донесения командующего фронтом Жукова и данные авиа-, агентурной и радиоразведки – непонятная для непосвященных анатомия войны, зашифрованная в цветных условных значках, обозначениях и коротких пояснительных надписях.

– Товарищ Сталин, – начал свой доклад начальник Генерального Штаба, водя указкой по разложенной карте, – в течение сегодняшнего дня, несмотря на ожесточенные атаки и значительный перевес в силах, противнику так и не удалось ни на одном участке фронта вклиниться в оборонительные порядки наших стрелковых дивизий. Наша истребительная авиация в течение дня парировала все попытки вражеских бомбардировщиков нанести удары по советским войскам. При этом потери вражеской пехоты, артиллерии и танков на направлениях главных ударов оцениваются как значительные, а на второстепенных направлениях как серьезные. Средствами воздушной разведки обнаружена спешная переброска из глубины вражеской обороны к линии фронта не только корпусных, но и армейских резервов, а также концентрация сил, снятых со спокойных участков фронта. Убедившись в том, что прорвать с ходу нашу оборону не удастся, фон Вейхс и Паулюс формируют мощные одноэшелонные ударные построения, задействовав для этого те силы и средства, которые были предназначены для развития успеха после прорыва нашего фронта.

– Очень хорошо, товарищ Василевский, – удовлетворенно хмыкнул в усы Сталин. – Скажите, как долго товарищ Жуков таким вот образом сможет сдерживать натиск немецких войск на направлениях их главных ударов?

– По нашим расчетам, – Василевский выпрямился, положив указку на карту, – от недели до десяти дней. Каждый из трех оборонительных рубежей рассчитан на два-три дня упорной обороны. Но резервы у противника тоже не бесконечные, так что я думаю, что все закончится значительно раньше.

– Вы в этом уверены, товарищ Василевский? – Верховный посмотрел в глаза начальнику Генштаба.

– Так точно, товарищ Сталин, уверен, – твердо ответил Василевский и добавил: – Ситуация, которая сейчас складывается на Воронежском направлении, очень похожа на ту, что была в другой истории во время битвы на Курской дуге. Тогда немцам в первые же дни наступления удалось прорвать нашу оборону, и их удары пришлось парировать действиями наших танковых резервов. Но сейчас есть и фундаментальные отличия.

Во-первых, у немцев еще нет в наличии неуязвимых для советской ПТО «Тигров» и «Пантер», а лобовая броня их «троек» и «четверок» имеет толщину пятьдесят, а не семьдесят миллиметров, как тогда. Основу нашей противотанковой обороны составляют пушки ЗиС-3, а не значительно более слабые сорокапятки, качественно усиленные отсутствующими в том варианте истории отдельными противотанковыми истребительными дивизионами РГК с тяжелыми 85– и 100-миллиметровыми противотанковыми пушками, а также поступившими на вооружение пехоты реактивными гранатометами.

Во-вторых, точность контрартподготовки из-за более качественной авиаразведки в этот раз была значительно выше, чем на Курской дуге в том варианте истории. И хотя общее количество задействованной артиллерии сейчас несколько меньше, противник понес от ее действия более значительный ущерб.

В-третьих, наши высотные разведчики-корректировщики легко выявляют позиции немецких батарей, дивизионов и артполков, что позволило нашим артиллеристам начисто выиграть контрбатарейную борьбу с немецкой дивизионной артиллерией и с большей эффективностью и оперативностью управлять огнем нашей дивизионной, армейской и приданной фронту артиллерии РГК.

В-четвертых, полевая оборона с развитыми линиями траншей, усиленная дзотами и опорными пунктами, оказалась не по зубам для немецкой пехоты, чья артиллерийская поддержка была ослаблена до минимума, а танки непосредственной поддержки пехоты несли большие потери от наших бойцов, вооруженных гранатометами и противотанковой артиллерией. В конце концов, немецким солдатам необходимо было выходить из-под прикрытия сгоревшей бронетехники и сто – сто пятьдесят метров идти под шквальным фланкирующим автоматно-пулеметным огнем нашей пехоты.

Василевский немного помолчал, глядя на карту.

– Вот потому-то, товарищ Сталин, – продолжил он, – у противника и такие большие потери в живой силе, и отсутствие даже незначительных успехов в первый день наступления. Но первый день – это еще не конец сражения. Завтра мы ожидаем еще более массированные атаки. Дзоты под огнем, пусть даже одних только пехотных пушек, которые у противника работают с переднего края по указаниям полковых и батальонных командиров, тоже не вечны. Первый рубеж нашей обороны, как ожидается, будет полностью разрушен на второй-третий день сражения. И тогда войска с него придется отводить на вторую, а на четвертый-пятый день – и на третью линию обороны. Отсюда и расчет минимальной устойчивости в одну неделю. Неделя наступательных боев такой интенсивности сожрет у противника войск больше, чем он имеет в наличии. Сейчас мы ожидаем, что противник будет остановлен на пятый-шестой день наступления.

– Хорошо, товарищ Василевский, – кивнул Верховный и поинтересовался: – А что у вас с операцией «Цербер»?

– Операция «Цербер», – ответил Василевский, – прошла успешно. Примерно восемьдесят процентов корректируемых бомб особой мощности успешно поразили цели. Полностью разрушены основные железнодорожные мосты через Одер, Вислу, Буг, Березину и Днепр, тяжело повреждены железнодорожные узлы Франкфурта-на-Одере, Варшавы, Кракова, Житомира, Минска и Бобруйска. Завтра авиация продолжит свою работу по разрушению вражеских коммуникаций.

Кроме того, партизаны и разведывательно-диверсионные группы Центра специальных операций при Ставке приступили к операции «Дикая охота», предусматривающей террор на вражеских коммуникациях, проходящих по территории СССР. Еще немного – и Гитлеру пешком придется гнать на фронт тот сброд, который он навербовал в помощь своей армии в Европе.

Что касается удара по ставке командования сухопутных войск в Восточной Пруссии, то недавно радиоразведка подтвердила полное разрушение бункера и гибель всех, кто там находился, включая Гальдера и Йодля. При этом в цель попали обе бомбы – основная и резервная. Судя по данным радиоперехвата, Гитлер сначала находился в шоке, а потом впал в истерику, пообещав строго наказать Геринга. И это при том, что он еще не знал о ночном массированном ударе нашей особой авиационной эскадры по штабу группы армий «Юг» под Полтавой. О результатах этого удара нам пока неизвестно. Но думаю, что в ближайшее время из расшифровок вражеских переговоров станет ясно – кто из немецких генералов убит, кто ранен и кто уцелел.

– Спасибо, товарищ Василевский, – Сталин одобрительно кивнул начальнику Генерального Штаба. – Идите, отдохните хоть немного. В случае малейшего изменения обстановки на фронте докладывайте мне немедленно. Но я надеюсь, что неприятных для нас сюрпризов не произойдет.

Гитлер вошел в комнату для совещаний, и все присутствующие, включая тихую и незаметную, как мышка, молоденькую стенографистку, обратили внимание на то, что у фюрера германской нации по-старчески дрожат руки и дергается шея. Началось это все после того, как накануне русские бомбардировщики своими сверхтяжелыми «снайпер-бомбами» разбили бункер ОКВ «Мауервальд», расположенный недалеко от «Вольфшанце». При бомбежке погибли такие талантливые генералы, как Гальдер и Йодль, а также много прочих генералов и штабных офицеров. На какое-то время вермахт оказался полностью обезглавлен, а командующие группами армий оказались предоставлены сами себе.

Узнав об этом, Гитлер сначала впал в ступор, который вскоре сменился истерикой с катанием по полу и поеданием ковра. После этой истерики у него начали проявляться признаки преждевременного старения. Причиной тому был страх. Он боялся того, что если в Кремле решат избавиться от человека по имени Адольф Гитлер, то Сталину только надо будет лишь отдать приказ, и тогда его не спасет даже самая лучшая маскировка и трехметровые бетонные перекрытия бункера «Вольфшанце». Ведь точно такой же бетон трехметровой толщины и точно такая же маскировка были и на объекте «Мауервальд». Но они оказались не в силах помешать русским осуществить их намерения. Гитлер все время косился одним глазом на потолок, словно ожидая, что прямо сейчас на его убежище упадает бомба, которая разнесет его в пыль.

– Мой фюрер, – сказал ему адмирал Канарис при последней встрече, – русские знают о нас всё, и с этим ничего нельзя поделать. Есть что-то, что выше нашего понимания. Мы не понимаем – что ведет их от победы к победе, в то время как наши солдаты утратили боевой дух и уверенность в себе и своих командирах. Во время русского наступления под Брянском, помимо обычных факторов количества и боевого духа войск, скорости их маневра и интеллекта командующих, присутствовал еще некий фактор, который можно было определить как чью-то злую волю в отношении германской расы, которая воодушевляла большевиков и угнетала наших солдат.

Гитлер был помешан на мистике, и эти слова Канариса врезались в его память. Он и сам в последнее время ловил себя на мысли, что теперь ему недоступно то, что с легкостью получалось ранее. Стратегическая обстановка порой казалась ему непонятной, а все его гениальные замыслы вместо блестящих побед заканчивались позорными поражениями, в то время как его оппонент по ту сторону фронта явно не испытывает таких затруднений, планомерно перемалывая еще не столь давно непобедимую немецкую армию.

Кроме всего прочего, за истекшие полгода он уже лишился многих талантливых генералов, и этот список продолжал увеличиваться. Манштейн, Гудериан, Гот, Клейст, фон Клюге, Кюхлер, Буш, Линдеманн, Шмидт… А вот теперь Гальдер и Йодль. Тот, кто полгода назад взялся помогать Сталину, видимо, просто обожает истреблять генералов противника, и гибель при авианалете на Полтаву, где дислоцировался штаб группы армий «Юг», ее командующего фельдмаршала фон Бока, смерть которого была официально подтверждена несколько часов назад, стала тому лишним доказательством.

– Геринг, – свистящим шепотом произнес Гитлер, – вы самый бесполезный член моей команды. Вы, герой Великой войны, сейчас просто пустое место. Где ваши прославленные люфтваффе, где ваши героические летчики «эксперты», где, черт возьми, ваши зенитчики, ранее сумевшие отражать налеты британской авиации? Почему даже одиночные большевистские самолеты чувствуют себя в небе Германии, как у себя дома и безнаказанно уничтожают наши стратегические объекты? Где ваши скоростные высотные истребители, которые наконец-то сумеют перехватывать русские высотные бомбардировщики? Чем вы оправдаетесь за то, что не смогли сохранить жизнь моим героям – Гальдеру и Йодлю, павшим, как рыцари, на своем посту? Какие причины вы назовете в очередной раз, чтобы оправдаться за поражение, которое потерпел ваш 4-й воздушный флот в развернувшейся сейчас грандиозной битве на Востоке?

Переведя дух, Гитлер перешел на крик, неожиданно сорвавшийся в фальцет:

– Только не надо мне говорить, что это вовсе не поражение… Как еще можно назвать то, что его командующий генерал-полковник Лёр потерял за два дня боев две трети своих самолетов и половину летчиков, не выполнив при этом ни одной стратегической задачи? Мне доложили, что наши летчики храбро сражались, как и подобает германским воинам, но противник одолел их числом, опытом, злостью и новыми самолетами, которые в последнее время массово сходят с конвейеров большевистских авиазаводов. Где ваши хваленые дальние бомбардировщики, Геринг, почему большевистская промышленность беспрепятственно наращивает обороты, давая русскому вождю все больше танков, самолетов, пушек и винтовок? Почему эти заводы еще не разбомблены в пыль, а продолжают работать? Подумайте над этими вопросами, Геринг, хорошенько подумайте.

Оставив покрасневшего и обливающегося холодным потом Геринга, Гитлер развернулся в сторону помертвевшего от страха Кейтеля.

– А теперь давайте разберемся с вами, мой дорогой Вильгельм, – выкрикнул он в лицо застывшему, словно истукан, генералу-фельдмаршалу. – Объясните мне – почему наши доблестные солдаты второй день пытаются проломить большевистскую оборону и несут при этом ужасающие потери? А сам фронт до сих пор так и не прорван! В сегодняшней сводке упоминаются некоторые вклинения с захватом первой линии траншей, но мы-то с вами, как солдаты минувшей войны, прекрасно понимаем, что под Верденом и на Сомме тоже были отдельные вклинения, которые так и не привели ни к чему, кроме взаимного истребления воюющих сторон. Вы прекрасно понимаете, что только молниеносные прорывы танковых войск на всю глубину оперативного и стратегического построения противника могут принести нашей армии ожидаемую победу.

Так почему вы, такие умные и опытные, умудрились снова вляпаться в некое подобие «Верденской мясорубки»? Почему большевики сумели у вас под носом построить мощнейшие укрепрайоны, упершись в которые наши панцерваффе бесполезно сгорают при штурме русской полевой обороны? А ведь, как мне стало известно, русские еще не задействовали свои подвижные резервы.

Большевикам стратегия размена людьми в позиционном тупике сейчас выгодна, ведь их людские ресурсы в несколько раз превышают наши, а ценность жизни каждого отдельно взятого неграмотного унтерменша не идет ни в какое сравнение с ценностью жизни молодых и образованных германских юношей. Цвет нашей нации сейчас массово гибнет в ожесточенных боях на Востоке. Немедленно бросьте в пекло все, что имеете: венгров, румын, итальянцев, хорватов, французов, датчан, бельгийцев и прочий европейский сброд, который мой дорогой Генрих сейчас вытаскивает из своих теплых постелей, одевает в мундиры и ставит в строй. Большевики решили завалить нас пушечным мясом, а мы им в ответ поступим так же. Мы погоним на большевистские укрепления это европейское быдло. Чем больше их погибнет в этой кровавой бойне, тем легче потом нам будет построить Новую Европу, свободную от недочеловеков и прочих мерзавцев, безнадежно зараженных ядом либерализма и демократии.

Гитлер, во время своей речи бегавший по кабинету из угла в угол, неожиданно остановился и погрозил Кейтелю пальцем.

– Вы меня поняли, Вильгельм? – уже спокойным голосом произнес он. – За план «Блау» теперь отвечаете исключительно вы. И я жду, что вы в самое ближайшее время принесете мне радостные известия. Кстати, кого вы предлагаете назначить на место бедняги фон Бока, который героически пал в борьбе с большевиками, но так и не сдался им в плен?

– Мы предлагаем, – Кейтель преданно посмотрел на фюрера, – отозвать с Балканского фронта генерала-фельдмаршала фон Листа и назначить его командующим группой армий «Юг».

– Отзывайте, – устало махнул рукой Гитлер, который, спустив пар, постепенно впадал в апатию, – но помните о своей личной ответственности. После того как мы вернули в группу армий «Север» фон Лееба, а командующим группой армии «Центр» назначили фон Браухича, фельдмаршал фон Лист окажется вполне подходящей кандидатурой в качестве командующего группой армий «Юг»…

Сделав несколько заплетающихся шагов, Гитлер подошел к столу стенографистки, и та налила ему из сифона стакан сельтерской воды. Воду вождь германской нации пил жадно, большими глотками, словно умирающий от жажды человек.

– Все, господа, – своим обычным голосом сказал он, поставив стакан на стол, – наш разговор окончен. Мне нужно хорошенько подумать, чтобы принять единственно верное решение, которое принесет победу нашему Рейху. И как только это решение будет принято, то я доведу его до вас. А теперь можете идти – я никого не задерживаю.

«Нам, царям, надо бесплатно молоко давать!» – я вдруг вспомнил фразу героя бессмертной комедии Гайдая. А что же тогда надо давать нам, замполитам? Наверное, исключительно сливки повышенной жирности?

Трудно быть воспитателем, но воспитывать взрослых мужиков, некоторые из которых твои ровесники, было в сто раз труднее. В случае чего их сладкого не лишишь и в угол не поставишь. Да и напугать тех, кто прошел Империалистическую и Гражданскую войну, успел повоевать в Испании и в Иностранном легионе, не так-то просто. А порой приходится пугать – ведь воинская дисциплина держится на убеждении и принуждении.

С командиром бригады генерал-лейтенантом Деникиным я поладил быстро. В общем, Антон Иванович оказался мужиком неплохим, конечно, не без тараканов в голове, но вполне контактным и умным. Мы с ним вместе составили план боевой подготовки, коим и занимались все это время. Личный состав бригады с моральной точки зрения был вполне готов к бою – испокон веков русские офицеры отличались храбростью, решительностью и сметкой. Огневая и физическая подготовка тоже оказалась достаточно высокой. Правда, несколько человек, в основном пожилые и имевшие в прошлом тяжелые ранения, сошли с дистанции, не выдержав физических нагрузок. Их пришлось частью перевести на штабные и тыловые должности, а частью комиссовать.

С точки зрения тактической подготовки было обнаружено немало пробелов. Большинство офицеров имели боевой опыт Первой мировой войны, который давно уже устарел. Учитывая, что бригада изначально формировалась как механизированная, ее личный состав надо было обучать фактически заново. Инструкторы из числа офицеров и прапорщиков, прикомандированных к бригаде из запасного полка мехкорпуса ОСНАЗ генерала Бережного, гоняли личный состав бригады, как сержанты новобранцев в учебке. Те ворчали, кряхтели, но учились новым приемам ведения войны. Ибо не грех им было учиться у тех, кто уже не раз и не два лупил германца в хвост и в гриву, а то, насколько немец вояка серьезный, господа офицеры знали еще по той войне.

После занятий, сидя в курилке, они откровенно признавались друг другу, что если бы императорская армия так же воевала с германцами во время той Германской войны, то через год войны она бы точно вошла в Берлин и Вену. А полученная с заводов техника просто привела их в восхищение. Ничего подобного ранее они не видели. Особенно им понравились БМП-37.

– Это что ж такое делается, господин штабс-капитан? – говорил пожилой поручик своему собеседнику. – Подъезжаешь на этом броневике прямо к первой линии окопов неприятеля, спешиваешься, кидаешь гранату, и сразу в штыки на супостата?! Я помню, как под Стоходом в 1916 году под германскими пулеметами погиб цвет русской гвардии. Мы тогда шли густыми цепями, почти колоннами, в полный рост, прямо на немецкие окопы. Никогда не забуду, как наши цепи медленно двигались, а ноги вязли в болоте. Иной раз приходилось вытягивать ноги из тины с помощью рук, дабы не оставить в болоте сапоги. Не хватало санитаров для оказания помощи раненым и выноса их из боя, а здоровые расстреливались немцами как куропатки… От полка осталось приблизительно рота. Эх, были бы у нас тогда такие вот машины!

– Да, кто бы мог подумать, что большевики научатся так воевать, – кивнул штабс-капитан, кинув окурок в бочку, наполовину засыпанную песком. – Только скажу вам откровенно, Петр Евгеньевич, таких машин у нас просто не могло быть. Тогда и обычные броневики Путиловского завода были в диковинку, и стоило им сойти с дороги, как они вязли по самые ступицы – и ни туда, ни сюда. А сейчас у Красной армии танки, самолеты, пушки – все самое лучшее в мире. И германцев она бьет блестяще. Вы вчерашнюю сводку Совинформбюро слыхали? Русская авиация опять бомбила Берлин, и говорят, что немцам снова сильно досталось.

– А на фронте-то как? – спросил поручик, вставая и одергивая пятнистый комбинезон. – Держатся наши?

– Держатся, – ответил штабс-капитан. – Только чувствую, что жарко там сейчас под Курском и Белгородом. Передавали в сводке. Ожесточенные бои на заранее подготовленных рубежах обороны. Германец прет всей силой, но и наши тоже не уступают. Как бы не второй Верден получается. Скорее б и нас отправили на фронт. Мочи нет слушать сводки об «ожесточенных боях» и сидеть в тылу. Мы ведь совсем не для этого приехали сюда.

О подобных разговорах и о настроениях личного состава мне регулярно докладывали люди из ведомства Лаврентия Павловича. Понятно, что его сотрудники внимательно наблюдали за всем, что происходило в столь необычной боевой единице. Но до сих пор ничего подозрительного им выявить не удалось. Самое громкое дело – это несостоявшаяся дуэль между двумя бывшими «дроздовцами», которые повздорили из-за лирических воспоминаний о какой-то даме полусвета, с которой они имели честь крутить любовь еще при царе-батюшке.

Когда я доложил генералу Деникину об этом инциденте, он лишь покачал головой и буркнул себе под нос: «Сопляки, галлиполийская дурь из них еще не вышла». А когда я поинтересовался у генерала – что означают его слова о «галлиполийской дури», Антон Иванович пояснил, что он имел в виду знаменитое «галлиполийское сидение» остатков армии барона Врангеля на Галлиполийском полуострове. Тогда генерал Кутепов, дабы поднять боевой дух своих подчиненных, дал разрешение на поединки между офицерами.

С несостоявшимися дуэлянтами мы разобрались быстро – заставили их помириться и предупредили, что в случае повторения подобного их отправят в штрафной батальон. А я, как замполит, провел соответствующую работу, разъясняя личному составу текущую политику партии и правительства. После моих кратких лекций следовал показ кинохроники о боевых действиях на советско-германском фронте и о преступлениях нацистов на временно оккупированной территории.

Все межличностные дрязги сразу же закончились, зато меня и генерала Деникина офицеры завалили рапортами с просьбой направить их на передовую. Причем каждый второй из них писал в рапорте, что готов идти в бой даже рядовым красноармейцем.

Мы с генералом Деникиным посовещались и приняли решение. Я отправил шифрованную депешу в Генштаб, с просьбой как можно быстрее решить вопрос о боевом применении нашей бригады. Я прекрасно понимал, что командование нас не забыло, и что приказ о направлении нас на фронт будет принят тогда, когда Ставка сочтет это нужным. Но, с другой стороны, существовала опасность и того, что народ в ожидании такого приказа просто «перегорит». А это чревато разного рода происшествиями, вроде самовольного покидания пределов части и бегства на фронт. И репрессиями тут не поможешь. Ведь не назовешь это дезертирством – люди рвутся на фронт, а не наоборот.

Антон Иванович теперь практически каждый вечер обсуждал со мной создавшуюся ситуацию и внимательно изучал на карте положение на фронтах. Как опытный генштабист и военачальник, он понял задумку нашего командования – измотать в обороне наступающего противника, после чего перейти в решительное наступление. А до того момента держать резервы в полной готовности, как говорится в таких случаях, «с ружьем у ноги».

Шел разговор и о военно-политических событиях, вроде захвата немцами Фарерских островов и профашистского переворота в Британии.

– А знаете, Александр Васильевич, – говорил он, машинально поглаживая короткую седую бородку, – советская дипломатия действует так же успешно, как и Красная армия. Я сейчас лишний раз убедился в том, что нынешний руководитель России господин… пардон, товарищ Сталин – умнейший политик. Я преклоняюсь перед ним. Но, исходя из создавшейся военно-политической ситуации, я догадываюсь, что время нашего «евпаторийского сидения» заканчивается. Да и не «сидение» это вовсе. Вон, ваши держиморды гоняют господ офицеров так, что у них едва хватает сил проглотить ужин и добраться до койки. И я даже вижу – когда и куда отправится наша бригада. Впрочем, дабы не раздражать работников ведомства товарища Берии, я не буду говорить об этом вслух. Да-с, пока не буду, но знаю, повоевать нам придется, и немало. Просто время пока еще не пришло.

Я, в отличие от генерала Деникина, знал, куда будет направлена наша бригада. И наблюдая за тем, что происходит на фронте, как и милейший и умнейший Антон Иванович, я тоже догадывался, что в скором времени наша бригада будет поднята по тревоге, погружена на десантные корабли и отправится туда, где ей придется продемонстрировать все, чему она научилась в Крыму…

Все в Полтаве пропахло запахом отработанного тротила, гари, размолотой в пыль штукатурки и начавшими разлагаться трупами – этим жутким «парфюмом» войны. Прошло уже более пяти суток с того момента, как в ходе массированного ночного авианалета советской авиации на центр города, в здание, ранее принадлежавшее Полтавскому обкому ВКП(б), а после захвата города ставшее штабом группы армий «Юг», угодила двухтонная фугаска. Всюду громоздились изуродованные и закопченные развалины, из-под которых саперы еще продолжали откапывать трупы немецких солдат и офицеров. Бомбовому удару, будто в насмешку над асами люфтваффе, подвергся и дислоцированный поблизости штаб 4-го воздушного флота. Правда, потери у «птенцов Геринга» были куда меньше, чем у армейцев. По крайней мере, командующий флотом, генерал-полковник люфтваффе Александр Лёр сумел выжить и даже руководил спасательными работами.

Но все это было уже не важно. Пока срочно отозванный с Балкан Вильгельм Лист сдавал дела и через Восточную Пруссию добирался до Полтавы, командующие всеми тремя ударными группировками, три генерал-полковника – Максимиллиан фон Вейхс, Фридрих Паулюс и Эрвин Роммель – оставались предоставленными сами себе. Заранее составленные в ОКВ планы теперь годились только на то, чтобы порвать их и выбросить в ближайшую мусорную корзину.

Первая танковая армия под командованием Роммеля изнывала от безделья в тыловых районах в окрестностях Краснограда – города, расположенного между Харьковом и Днепропетровском. А тем временем группа генерала Вейхса под Курском, состоявшая из 2-й полевой и 4-й танковой армии, и 6-я полевая армия Паулюса под Белгородом, действуя под всевидящим оком советских высотных разведчиков, безуспешно пыталась проломить многослойную русскую оборону.

Несмотря на ужасающие потери, за эти дни удалось взять лишь две линии русской обороны, и сейчас кровопролитные бои шли за третий рубеж, самый мощный и самый хорошо вооруженный. В отчаянных атаках, где продвижение вперед составляло сто-двести метров бесплодных русских степей, почти полностью сгорели восстановленные после зимнего поражения танковые дивизии вермахта, еще недавно бывшие красой и гордостью панцерваффе. Теперь немецкие танки, превратившиеся в обугленные железные коробки, запутавшиеся в малозаметных заграждениях, подорвавшиеся на минах, подожженные выстрелами из противотанковых пушек и реактивных гранатометов, были разбросаны в русских степях, и этот жуткий пейзаж вызывал тоску у еще уцелевших солдат и офицеров вермахта.

В осыпавшихся траншеях и разбитых дотах дотла разрушенных двух первых рубежей русской обороны вповалку лежали друг на друге тела солдат – защитников этих траншей, одетых в гимнастерки цвета хаки, и атакующих – одетых в мундиры цвета фельдграу. Причем последних было значительно больше. Каждый русский солдат, погибший на этих рубежах, прежде чем погибнуть, убил как минимум трех-четырех врагов. А некоторые опорные пункты, приспособленные к круговой обороне, даже оказавшись в тылу боевых порядков немцев, до сих пор продолжали сражаться в полном окружении.

Прилетавшие к ним по ночам У-2 легкобомбардировочных авиаполков сбрасывали им патроны, медикаменты и продовольствие, а также густо поливали осаждающих наши опорные пункты из выливных приборов густым адским студнем, носившим непонятное наименование «напалм». Иногда, оказавшись в безнадежной ситуации, осажденные опорные пункты вызывали огонь на себя, погибая вместе с врагами под залпами гвардейских реактивных минометов и тяжелых гаубиц.

Немцы уже не шли вперед, они ползли, истекая кровью. Шел пятый день сражения, а ударные группировки вермахта все еще топтались у третьего рубежа советской обороны, в то время как по плану «Блау» им уже полагалось прорвать фронт, загнать растрепанные и потерявшие управление части 40-й и 21-й армий в «котлы» и взять Касторную и Старый Оскол. Потом, перерезав проходящую в тылах русского фронта рокадную железную дорогу, рвануть по прямой на восток в направлении Дона. Но, видимо, не судьба.

Пытаясь любой ценой выполнить поставленную им задачу, немецкие генералы бросали в бой последние резервы, предназначенные для развития успеха. Ведь им казалось – еще одно усилие, еще один брошенный в бой свежий пехотный батальон, танковая рота, батарея орудий – и фронт будет прорван. И тогда они отыграются за всё. Но когда была прорвана первая линия большевистской обороны из трех рядов траншей, в километре позади нее оказалась вторая, еще более мощная. А когда была прорвана и она, то обнаружилось, что первые две линии – это еще цветочки, а третий оборонительный рубеж стоит двух предыдущих, вместе взятых. Это как три последовательных двери в квартиру: первая – из реек и картона, вторая – из дуба, и самая последняя, третья – сейфовая, из лучшей броневой стали.

Самое тяжелое положение сложилось в ударной группировке 6-й полевой армии, действующей с узкого плацдарма под Белгородом. Переправы через Северский Донец в первый же день боев были разрушены советской авиацией, и штурмующие советскую оборону немецкие войска оказались, по сути, на голодном пайке. Особенно досталось действовавшему в составе 6-й армии 40-му танковому корпусу, который получал не больше четверти от требуемых поставок горючего.

В немецких войсках, где в еще совсем недавно полнокровных ротах осталось пятнадцать-двадцать человек, нарастала усталость от боев и общая апатия. Обещанные фюрером поместья и славянские рабы уже не так завлекали солдат, как раньше. Введенные в бой свежие венгерские части воевали достаточно стойко, но без огонька. Это была не их война, и они предпочли бы сидеть где-нибудь в тыловых гарнизонах, а не гибнуть под шквальным огнем русской артиллерии, засыпающей все вокруг тяжелыми снарядами.

Итальянцы и румыны, начавшие наступление с нескрываемым энтузиазмом, после первых кровопролитных атак на неприступную оборону русских в стиле прошлой Великой войны, совершенно упали духом. Их приходилось гнать в бой под угрозой пулеметов. Еще хуже себя вели перебрасываемые со второстепенных участков фронта пока еще малочисленные, так называемые французские добровольцы, которых поставили перед выбором: или концлагерь, или Восточный фронт.

Но все это уже были бессмысленные метания. Резервов для развития успеха, даже в случае прорыва третьей линии, у немцев не оставалось. И, если сказать честно, операцию надо было отменять еще пару дней назад. Но немецкие генералы продолжали бросать войска в самоубийственные атаки, бессмысленно сжигая людские и материальные ресурсы. При этом никто не мог дать гарантии, что за третьим рубежом обороны не будет обнаружена четвертая, или, что еще хуже, изготовленный к контрудару механизированный корпус генерала Бережного, известного среди своих германских коллег как «Вестник Смерти».

Разобравшись с положением на фронте, фельдмаршал Лист и рад был бы прекратить атаки и перейти к обороне, но это было не в его власти. Фюрер и послушно поддакивающий ему Кейтель требовали наступления, наступления и только наступления. И переубедить их могла лишь грядущая катастрофа.

А в том, что рано или поздно нечто подобное произойдет, фельдмаршал Лист был уверен. Если русские заранее знали о плане «Блау» и подготовили на направлениях главных ударов мощную эшелонированную оборону, то глупо было бы считать, что у них в кармане нет еще каких-нибудь сюрпризов, способных поставить понесшие тяжелые потери немецкие войска на грань поражения. После того, что они совсем недавно совершили во время Брянско-Орловской наступательной операции, думать иначе было бы абсолютным безумием. Вильгельм Лист безумцем не был, а был старым штабным работником, и такие моменты видел сразу и однозначно. «Верден» в определенный момент для германской армии должен был смениться «Седаном», и чтобы предотвратить подобное развитие событий, времени почти не оставалось.

Возможно, что докладная записка Кейтелю, написанная Листом в этот критический для обстановки на фронте день, и спасла впоследствии его жизнь и даже в какой-то мере карьеру. Но безусловно, что именно этот документ, наряду с некоторыми другими, лег в основу легенды о «тупом австрийском ефрейторе», который помешал выиграть войну «гениальным германским генералам».

Все эти события под Курском и Белгородом происходили на фоне разразившегося в тылах группы армий «Юг» транспортного коллапса, вызванного ударами русской авиации по мостам и железнодорожным узлам и действием десятков и сотен больших и малых партизанских отрядов и отдельных диверсионных групп. То, что происходило на железнодорожных магистралях по обе стороны от Днепра, историки потом назовут «Паровозной резней».

Войдя в кабинет Верховного, Василевский молча расстелил перед заинтригованным вождем карту Центрального фронта и постучал пальцем по тому месту, где были изображены советские оборонительные позиции на Воронежском направлении.

– Немцы выдыхаются, товарищ Сталин, – сказал он Вождю. – В полосе 40-й армии за последние сутки противнику не удалось продвинуться ни на шаг. Немецкие атаки проводятся спорадически и небольшими силами. Судя по данным авиаразведки, каких-либо значительных резервов во втором эшелоне противника больше нет. Все наличные силы фон Вейхса втянуты в тяжелые бои.

Такая же примерно обстановка сложилась в полосе 21-й армии, на Белгородском плацдарме, где наши войска контратаками штурмовых батальонов даже сумели потеснить немцев с уже занятых ими позиций и на отдельных участках фронта восстановили положение на 28 июня. Второй день там идут ожесточенные встречные бои, притягивающие к себе последние остатки резервов группы армий «Б». Сегодня утром немцы попытались там ввести в бой отдельные румынские подразделения из 6-го армейского корпуса, а это значит, что игра с их стороны пошла ва-банк.

Более того. Нашей радиоразведке удалось перехватить и расшифровать донесение нового командующего группой армий «Юг» фельдмаршала Листа Гитлеру, который после смерти Гальдера и Йодля принял на себя обязанности главнокомандующего ОКВ. В донесении Лист сообщает о том, что дальнейшее продвижение к Воронежу на направлениях главных ударов далее невозможно, и что резервы Вейхса и Паулюса полностью втянуты в тяжелые наступательные бои. Сопротивление наших войск с каждым часом нарастает, и потери ударных группировок на данный момент составили до семидесяти процентов боевой техники и около половины личного состава. Наступательный порыв передовых частей иссяк, а коммуникации в тылу группы армий «Юг» нарушены действиями нашей авиации и партизан, из-за чего войска не получают подкреплений и положенного им снабжения. Фельдмаршал Лист просит Гитлера разрешения отдать подчиненным ему войскам приказ перейти к жесткой обороне…

– Я понял вас, товарищ Василевский, – кивнул Сталин. – Если немцы выдохлись, то скажите, какое положение на Воронежском направлении у наших войск, и есть ли еще у товарища Жукова неистраченные резервы.

– Положение наших войск вполне устойчивое, товарищ Сталин, – ответил Василевский, – третий рубеж обороны будет удержан, резервы для восполнения потерь в сражающихся фронтовых частях растрачены меньше чем наполовину. Еще не введена в бой сконцентрированная в районе Касторной на случай возможного встречного контрудара 5-я танковая армия генерала Лизюкова.

– А что по этому поводу говорит товарищ Жуков? – поинтересовался Верховный. – Каково его мнение насчет перспектив немецкого наступления?

– Товарищ Жуков, – ответил Василевский, – считает, что немецкое наступление уже выдохлось и никаких перспектив не имеет. Все свободные от участия в боевых действиях танковые, моторизованные и даже пехотные дивизии расположены на южном фасе группы армий «Юг», между Харьковом и Днепропетровском, и их переброска в северном направлении, к Курску или Белгороду пока не обнаружена. Вместо этого противник снимает с так называемых «спокойных» участков фронта и из тыловых гарнизонов мелкие группы солдат и формирует из них маршевые пополнения. В частности, без резервов остался 55-й армейский корпус, занимающий оборону на южном фасе нашего Брянско-Орловского выступа, в результате чего в его составе остались лишь наспех сформированные, плохо вооруженные и мотивированные французские, голландские, бельгийские и датские так называемые «добровольческие» части. Это еще раз доказывает, что сосредоточение нами ударной группировки из мехкорпусов ОСНАЗ Бережного и Катукова и 2-й ударной армии в Брянско-Орловском выступе противником не вскрыто, ибо в противном случае он не рискнул бы оголять это направление, а скорее усилил бы его свежими бронетанковыми частями…

– Это хорошо, что немцы проявляют такую неосторожность, я бы сказал, даже беспечность, – прервал Верховный Василевского, – но достаточно ли всего этого для того, чтобы ввести в бой нашу главную ударную группировку и дать команду приступить к реализации плана «Большой Орион»? Возможно, что немцы только этого и ждут, чтобы устроить нам очередную ловушку? Не нравится мне то, что немцы даже при провале общего плана не желают трогать 1-ю танковую армию Роммеля.

– Возможно и такое, товарищ Сталин, – ответил Василевский, – но все же маловероятно. Скорее всего, противник решил использовать 1-ю танковую армию как мощный мобильный резерв на случай отражения нашего наступления. Поэтому пока не отмечена переброска частей 1-й танковой армии Роммеля в исходные районы для наступления в направлении Лозовая – Сталино, для чего, по данным нашей разведки, эти дивизии предназначались изначально. Это значит, что, не прекращая безуспешных атак на Воронежском направлении, на других участках фронта германское командование пока решило сделать паузу и посмотреть – какая там сложится обстановка. Есть сведения, что сработала наша дезинформация о выводе мехкорпуса Бережного из Брянско-Орловского выступа, и теперь немецкое командование ожидает его появления в районе Харьков – Днепропетровск со стороны станции Лозовая. Потому-то оно и держит в том районе танковую армию Роммеля…

– Так это же просто замечательно, товарищ Василевский! – вождь улыбнулся и пригладил рукой усы. – Немцы ждут Бережного с юга, а он неожиданно для них появится с севера. Самое главное – точно рассчитать время его появления, чтобы «Большой Орион» был проведен с максимальным успехом и минимальными потерями. Как говорил товарищ Ленин, надо четко уловить тот момент, когда «вчера было еще рано, а завтра будет уже поздно».

Василевский посмотрел Вождю прямо в глаза.

– Я полагаю, товарищ Сталин, что такой момент наступит уже завтра, – твердо сказал он.

– Вы точно уверены, что он наступит именно завтра, товарищ Василевский? – Верховный внимательно посмотрел на начальника Генштаба. – Может быть, нам лучше подождать еще несколько дней, чтобы вражеские атаки окончательно выдохлись, и только потом отдать приказ на «Большой Орион»?

– Никак нет, товарищ Сталин, – твердо ответил Василевский. – Немцы уже поняли, что план «Блау» провалился, и в самое ближайшее время, возможно, что даже через несколько часов, фельдмаршал Лист отдаст приказ о переходе своих войск к обороне. При этом он, несомненно, обратит внимание на ослабленный участок своего фронта напротив Орла и начнет его спешно укреплять всем, что у него окажется под рукой. Немецкую оборону в районе Орла наши войска прорвут в любом случае, но эта пауза будет стоить нам потерянного времени и лишних жертв, которых нам хотелось бы избежать.

Сталин взял со стола трубку и начал задумчиво вертеть ее в руках, растягивая повисшую в воздухе тишину. Затянувшаяся пауза длилась несколько минут. Наконец Сталин произнес:

– А что по этому поводу думает сам Бережной? Насколько я помню, его прогнозы и анализ ситуации обычно оказывались верными. Кроме того, это ему и его корпусу предстоит выполнить главную задачу «Большого Ориона» – отрезать от основных сил германской армии почти миллионную группировку. Нам нужен коренной перелом в войне, а не просто очередная победа.

– Вы правы, товарищ Сталин, – согласился Василевский, – мехкорпус Бережного будет на острие главного удара, расчищая путь группировкам второго эшелона, и от его успеха в значительной степени зависит и успех всей операции.

Сталин хмыкнул, снял трубку телефона ВЧ и сказал:

– Товарищ Иванов у аппарата. Дайте полевой КП 1-го мехкорпуса ОСНАЗа и пригласите генерала Бережного…

– Слушаюсь, товарищ Иванов, – прозвучало в трубке.

Качество и громкость звука в американских телефонах ВЧ были такими, что Сталин разговаривал, держа телефонную трубку на некотором расстоянии от уха, и слова его собеседника были слышны, словно проводилось селекторное совещание. На некоторое время в кабинете наступила тишина, прерванная вскоре чуть хрипловатым голосом генерала Бережного:

– Добрый день, товарищ Иванов, генерал-лейтенант Бережной слушает вас.

– Добрый день, товарищ Бережной, – ответил Верховный, – скажите, как вы оцениваете сложившуюся ситуацию, и готов ли ваш корпус к наступлению?

– Корпус и приданные ему части усиления к наступательным действиям готовы, товарищ Иванов, – доложил Бережной. – С момента начала немецкого наступления корпус моим приказом был переведен на шестичасовую готовность к маршу. Что же касается сложившейся ситуации, как на фронте передо мной, так и вообще, то я оцениваю ее как крайне благоприятную. Именно такого положения на фронте мы и должны были добиться, чтобы наш план сработал с максимальной эффективностью. А французы без поддержки немецких частей в первой линии вряд ли смогут оказать нам серьезное сопротивление и будут полностью уничтожены.

– Вы, товарищ Бережной, – строго сказал Сталин, – французов пока поберегите. Возможно, что они нам еще понадобятся живыми и относительно здоровыми. В самое ближайшее время вы получите от товарища Василевского соответствующий сигнал, так что готовьтесь. Желаю вам успехов, и до свидания.

– До свидания, товарищ Иванов, – ответил Бережной, и Вождь положил трубку.

– Товарищ Василевский, – сказал он начальнику Генштаба, – отправляйтесь к себе и отдайте приказ всем соединениям, задействованным в операции «Большой Орион», начать наступление завтра в три часа утра. Да, и еще – дайте команду товарищу Жукову немедленно, при поддержке артиллерии фронта, начать отвлекающие атаки штурмовыми батальонами на Воронежском направлении. Видимо, действительно пора начинать. Надеюсь, что не только Бережной в резерве держит свои войска в состоянии полной боевой готовности.