Глава 18
Смирись и лайкай
Лера и подумать не могла, что наступит день, когда она будет рада видеть Матвея Соломатина. Ей доводилось брать интервью у воров в законе, выяснять отношения с недобросовестными полицейскими или и того хуже – с налоговиками. Словом, Лера успела пообщаться с теми, кто мог бы уже сейчас водить хороводы на седьмом кругу ада. Но только Tony76 испугал её до полусмерти.
Все фотографии викинга оказались фальшивкой. Нет, мускулами Tony76 от своего прототипа отличался мало, но вот ни бороды, ни по-байкерски длинных волос… Только все чудеса современной косметологии и пластической хирургии. То есть будь он женщиной, Лера бы, может, и позавидовала пышным губам, но на лице с огромным подбородком они внушали животный ужас. И Леру подмывало спросить, точно ли Tony76 рассчитывал увидеть на свидании девушку. Говорят же, что у американских травести Шер в большом почёте, так, может, Tony в плохом освещении перепутал?! Может, и вправду пора состричь идиотские кудри, если из-за них подобная публика норовит включить Леру в свои тесные ряды?
Побег пришлось ускорить. Под столом перенести звонок будильника, разыграть разговор со строгим начальством… Вот только уходить Tony76 не собирался. Схватил её за руку и с угрозой заглянул в глаза.
– Ты что-то имеешь против моей внешности? – прозвучал тихий вопрос.
Лера вспомнила детство, уютную комнатку в хрущёвке, маму с папой, школьный двор… Она будет скучать по всему этому следующие пятнадцать лет в чужом подвале, пропахшем плесенью и, видимо, шанелью. Прикованная к батарее леопардовыми наручниками. Возможно, потом разовьётся стокгольмский синдром, и Tony76 покажется ей милым. Сколько на это уйдёт? Первые десять… Нет, одиннадцать лет…
Когда Лера увидела Матвея, то решила, что ей, наверное, уже вкололи наркоту, и светлый лик Соломатина – последнее, что подкинул ей мозг перед погружением во тьму. Но нет. Мир не исчез, а Матвей схватил её крепко, как клещами, и куда-то потащил. То есть подвал всё же будет, но уже лакшери.
И тут бы тоже испугаться, но Лера ощутила радость – и облегчение. Почти до слёз. Пыталась по инерции спорить и отбиваться, но одной мысли о Матвее и наручниках хватило, чтобы внутри защекотало от предвкушения.
Нет, нет и нет.
– Зачем ты выследил меня? – спросила Лера, когда сердце перешло на нормальный ритм, а пальцы перестали дрожать.
– А сама как думаешь?
Матвей даже не повернулся к ней. Сжимал руль, глядя на дорогу, расслабленно и довольно улыбался, а глаза поблёскивали в свете уличных фонарей. В салоне пахло кожей и древесиной, и этот едва уловимый аромат дразнил и будоражил. Лера смотрела на руки Соломатина. Крепкие, чуть тронутые загаром, покрытые скульптурным рисунком вен. На золотистые волоски, исчезающие под белоснежным рукавом рубашки. Смотрела – и будто снова ощущала на себе прикосновения Матвея. Настойчивые и жаркие.
– Я не буду с тобой спать, – выпалила Лера, и это прозвучало настолько неправдоподобно, что она сама себе не поверила.
– Будешь, – спокойно отозвался Матвей, не отводя взгляда от дороги. – И не потому, что я так сказал. А потому, что ты сама этого хочешь.
– Нет.
Вот как. Великая Гинзбург солгала. Ни слова лжи, да? Не умеешь врать? Самой-то не стыдно?
– Ладно, – сдалась Лера. – Может быть. Хочу. Но это ещё ничего не значит.
– А в чём проблема? Не поделишься? Только давай по-взрослому. С аргументами. Потому что если дело в твоей ненависти ко мне, то давай уж я хотя бы буду знать, в чём причина.
– Ты мне не нравишься. Ты привык брать всё, что тебе заблагорассудится, наплевав на остальных.
– А, ясно. Слышала про Захарьево?
– Слышала.
– А ты, значит, привыкла поверхностно судить обо всём, не разобравшись? – Соломатин не злился, напротив, весь разговор его, казалось, развлекал. – Посмотрела передачу по телевизору – и всё, эксперт?
– Я увидела достаточно.
– А ты спишь с мужчинами только по политическим убеждениям?
– В каком смысле?
– Ну, если бы я выглядел как придурок, но при этом был веганом и либералом, ты бы с большей радостью согласилась на секс?
– А вот тут не обольщайся, ты и так выглядишь как придурок, – отрезала Лера, и Соломатин расхохотался.
– Но тебе-то нравится.
– У нас ничего не выйдет.
– В какой момент тебе показалось, что я везу тебя в ЗАГС? Или в центр планирования семьи? Или, может, я предлагал тебе стать матерью моих детей? – Матвей наконец соизволил посмотреть на неё. – Ты же не такая, Лера. Ты же взрослая и независимая. Ты не мечтаешь босая и беременная варить на кухне борщи, разве нет? Ты просто хочешь меня, это видно невооружённым глазом. И я хочу тебя. Давай закроем эту тему. И ты спокойно и удовлетворённо продолжишь ненавидеть меня за историю с Захарьево.
Лера нервно сглотнула. Любая нормальная женщина сейчас бы отвесила Соломатину такую пощёчину, что у него бы зазвенело в ушах. Выскочила бы из машины на полном ходу. Позвонила бы в полицию. Воспользовалась бы, в конце концов, баллончиком лака для волос, выпустив едкое облако прямо в лицо врага.
А что великая Гинзбург? Молчала. И понимала, что каждое слово Матвея заводит её ещё сильнее.
– Вот, пожалуйста. – Матвей вырулил в правый ряд и затормозил у обочины. – Если хочешь, выходи. Я вызову тебе такси, и мы больше никогда не увидимся. Но если ты сейчас останешься, мы поедем ко мне и будем заниматься сексом до тех пор, пока у нас обоих не закончатся силы.
Лера нашла в себе силы посмотреть в его влажно блестящие глаза.
– А потом? – хрипло спросила она.
– А потом ты сама решишь. И я больше не стану к тебе приставать. Есть ещё условия, которые ты хочешь обсудить на берегу?
– В плане?
– О’кей, давай я. Никаких извращений, садо-мазо, фото- и видеосъёмки. И только с защитой. Устраивает?
Лера медлила. Ей казалось, что она стоит на краю обрыва, и Соломатин с дьявольской ухмылкой подталкивает её в спину. И самое ужасное – ей действительно хотелось взять его за руку и прыгнуть.
Но что она теряет, в конце концов? Честь? Смешно. Великая Гинзбург никому ничего не должна. И она не настолько глупа, чтобы влюбиться в Соломатина после постели. Что же касается мести… Он сам сказал: без обязательств. Они останутся свободными людьми, и Лера вольна будет поступать так, как решит. Он знает о её ненависти, знает, что она осуждает его грязные делишки с Захарьево. Выходит, она чиста перед ним. И он не пытается врать или пудрить мозги, как сделал бы на его месте любой другой.
Разве не так принято поступать в мужском мире? Разве мужчины оглядываются назад, когда делают по-своему? Так почему Лера должна действовать иначе?
– Устраивает, – сухо сказала она.
И «Порше» с рыком сорвался с места.
Лера старалась выглядеть спокойно и невозмутимо. Как Соломатин. Для него, наверное, было обычным делом подцепить глупую восторженную девицу и отволочь к себе в пентхаус, как мамонта в пещеру. И отчего-то эта мысль Леру задела. Не хотелось думать о том, что на этом мягком кожаном сиденье с подогревом сиживал не один десяток безупречных задниц в стрингах. И как знать, быть может, оно тёплое вовсе не от подогрева, а от того, что предыдущую подстилку Матвей высадил за пару минут до Леры.
Выяснять это она не решилась. Иначе выглядела бы как влюблённая ревнивая дурочка. А великая Гинзбург никому себя не навязывала.
Возможно, Матвею даже полезен будет этот опыт. Нет, не сексуальный, тут она вряд ли научит его чему-то новому. Опыт мести. Одно дело, если бы его вывела на чистую воду никому не известная журналистка. И совсем другое, если бывшая любовница.
Интересно, что почувствует Соломатин, когда ему донесут верные доберманы из пресс-службы, что именно она, Лера, написала разоблачающую статью о нём? Расстроится хоть на йоту? Пожалеет о содеянном? Проклянёт тот день, когда выкупил особняк в Захарьево? Или уже будет кувыркаться с кем-то новым? И забудет даже, как выглядела кудрявая девушка из «свайпера»?
Лера не льстила себе: вовсе не её чудесная персона привлекла Соломатина. Она прекрасно изучила ему подобных. Его взбудоражили отказ, неудовлетворённость. Разрыв шаблона. Не к такому привык золотой принстонский мальчик. Наверное, раньше любая красотка воодушевлённо прыгала к нему на колени, стоило только хлопнуть себе по ляжкам.
– У тебя такой вид, как будто тебя везут на эшафот.
– О, какие умные слова, – съязвила Лера. – Скажи ещё, что слышал про Марию-Антуанетту.
– Ах, простите, – усмехнулся Соломатин. – Я забыл, что тебе положено быть единственным эрудитом в помещении.
– Так может, высадишь меня, пока не поздно?
– Испугалась? – Матвей улыбнулся ещё шире. – Даже не надейся, пути назад нет. И тебе не удастся меня разозлить.
– Это пари?
– Это констатация факта, девочка моя. Разозлить? Нет. Только раззадорить ещё сильнее.
Лера хотела ответить что-то очень язвительное, но прикусила язык. Что-то подсказывало ей, что Соломатин не шутит. Куда там! Её и саму от слов «девочка моя» обдало жаркой волной, хотя прежде она бы не почувствовала ничего, кроме раздражения.
«Порше» въехал в подземный паркинг новостройки.
– Ну? – Матвей заглушил мотор и отстегнулся. – Не передумала?
– Ты полагаешь, что этот пафосный домишко меня разочарует? Справедливо. – Она прищурилась. – Впрочем…
– Как мне нравится это твоё «впрочем»… – выдохнул Соломатин и прижался к её губам.
И Лера забыла, что собиралась сказать дальше. Забыла, как вообще облекать мысли в слова, как пользоваться языком для речи. Помнила только про поцелуи.
Внутри, внизу живота, зарождалось торнадо. Сначала маленьким, тугим порывом, потом закрутилось сильнее, сильнее, охватывая всё тело до кончиков пальцев крупной дрожью.
– Тише, тише, – выдохнул Матвей. – Мы же не будем торопиться?
– К чёрту… – Лера вцепилась в пряжку его ремня, щёлкнула замочком, взялась за молнию…
– Нет, – Соломатин накрыл её пальцы, – не здесь.
– Какая разница? – пробормотала она заплетающимся языком. – Давай закончим с этим…
– Мы так не договаривались. – Он застегнул ремень и вышел из машины, оставив Леру одну в салоне. Ей стало зябко, губы ещё подрагивали, в глазах всё плыло.
– Ты разве не этого хотел? – с вызовом спросила она, когда Матвей распахнул перед ней дверь.
– Я ничего не делаю на бегу, Лера.
Она следовала за ним на негнущихся ногах, плохо соображая, что происходит вокруг. Матвей отравлял её тело, её сознание, опустошал и гипнотизировал. А она не могла отказаться. Хотела ещё и ещё, плелась, как безвольная марионетка, и едва ли не умоляла прикоснуться к ней снова.
В лифте не выдержала. Потянулась к нему, коснулась шеи, пробежала пальцами ниже, расстегнула верхнюю пуговку, потом ещё одну, но Матвей перехватил её пальцы, поцеловал.
– Ты ведь не хочешь, чтобы всё закончилось, не начавшись, – прошептал он.
Он улыбался, держался прямо, но теперь Лера видела, что он волнуется не меньше, чем она. Потому что успела почувствовать, как бьётся пульс, как сбилось его дыхание. Слышала, как неровно звучит голос.
– Приехали, – коротко сообщил он, и только теперь Лера, моргнув, обнаружила, что двери лифта открыты.
Они прошли к квартире, Матвей звякнул ключами, набрал код сигнализации. Ну, конечно, разве у него могло быть иначе? Мрамор даже на лестничной клетке, охранная система…
– А тебе есть кого бояться, да, Соломатин? – бросила она, оглядываясь.
– Сейчас я боюсь только одного, Лера. – Он развернул её к себе. – Скажи, что ты не сбежишь.
– Не сбегу.
Будто во сне она слышала, как хлопнула входная дверь, как с глухим стуком полетели по коридору ботинки Матвея. Ах, нет… Это были её, Лерины, туфли. И она даже не поняла, в какой момент скинула их. Тряпкой упал пиджак, и Соломатин по-хозяйски запустил руку в декольте, а комбинезон, будто отреагировав на знакомые отпечатки пальцев, сам сполз с плеч.
– Где у тебя спальня? – Лера не узнавала собственный голос. Низкий, с придыханием… Именно так соблазняют клиентов по телефону.
Матвей повел её в глубь квартиры, а Лера старательно не смотрела по сторонам. Не хотела знать, на чьи деньги возведена вся эта роскошь. Сколько приютов пришлось закрыть, сколько взяток дать, чтобы Соломатин остался доволен гнёздышком.
Путь оказался не близким: за это время Лера смогла бы обойти родительскую квартиру по периметру раз десять. И чем дольше они шли, тем больше горечи примешивалось к возбуждению. И как Гинзбург ни старалась, не могла отделаться ни от первого чувства, ни от второго. Безумный коктейль Молотова разливался по жилам, замещая кровь.
– Как долго я этого ждал… – У гигантской кровати Матвей наконец остановился и припал губами к Лериной ключице. – Представлял, как раздену тебя целиком…
– Нет.
Это слово стоило Лере немалых усилий, но она знала: теперь будет так, как хочется ей.
– Что? – Матвей нервно сглотнул. – Ты обещала, что не сбежишь…
– Не сбегу. – Она толкнула его в грудь. – Раздевайся.
– Но…
– Раздеваться будешь ты, Соломатин. Я хочу смотреть.
Она отыскала глазами кресло, уселась и закинула ногу на ногу. Не столько для эффектности позы, сколько для того, чтобы хоть как-то сдержать возбуждение.
– Ну? – Она изогнула бровь.
Матвея не нужно было просить дважды. Он тяжело дышал, ноздри расширились, глаза потемнели. Не сводя взгляда с Леры, он стянул галстук, рванул рубашку на груди, одним движением расстегнул ремень.
– Дальше, – скомандовала великая Гинзбург.
Мысль о том, что сам Матвей Соломатин слушается каждого её слова, доводила до исступления. Он, человек, уволивший её по щелчку пальцев, теперь смотрел на неё, как голодный пёс, и знал, что без разрешения десерта не будет.
– Тебе что, нравится доминировать? – хрипло спросил он, спуская штаны.
– Мне не нравится, когда ты разговариваешь. – Она с наслаждением наблюдала, как часто вздымается его грудная клетка, как модные боксёры натянуты в паху.
В эту секунду он принадлежал ей. Весь. В её власти.
– А теперь ложись, Соломатин. – Она медленно, пуговичку за пуговичкой, расстёгивала чёрный комбинезон. – Посмотрим, на что ты способен.
