Глава 25
Санаторий

Койка была пуста, постельное белье – тщательно заправлено, словно здесь вскоре ждали нового постояльца. Чувствуя, как кровь стынет у него в жилах, Опалин бросился искать сестру милосердия.

– Скажите… а Селиванов… Василий Никифорович…

– В саду он, в саду, – успокоила его немолодая женщина в белом халате. – Воздухом дышит.

– Фу ты, черт! А я уж вообразил…

Поблагодарив собеседницу, он выбежал в сад, где поодиночке и группами сидели или прогуливались пациенты санатория в одинаковой больничной одежде.

Исключение составлял один важный военный, который упорно не желал переодеваться и всегда ходил в мундире и с орденом Красного Знамени, опираясь на трость. Когда Опалин, ища своего знакомого, третий или четвертый раз пробежал мимо военного, тот не выдержал.

– Товарищ, ну что вы мечетесь, как безголовая курица… Ваш друг вон там, – он указал направление тростью, – любуется морем.

– Спасибо, товарищ, – буркнул Иван, однако все-таки не удержался. – Но я не курица и не безголовый, и попрошу меня так не называть.

– Не обижайтесь, командир, – добродушно сказал военный, – но вы сами виноваты. Навещали бы друзей почаще, знали бы, где кто любит находиться. А то, знаете ли, Вася на вас обиделся.

– Я и не подозревал… – сконфуженно пробормотал Опалин и угас.

– Ладно, командир, идите, – сжалился над ним собеседник. – А то вы со мной заболтались. Шагом марш!

Когда Опалин ушел, военный неожиданно закашлялся и, вытащив платок, прижал его к губам. На ткани осталось красное пятно.

Вася Селиванов сидел на складном стуле и смотрел на море, расстилавшееся внизу. Он был молод, и светлые вихры волос торчали у него, как у мальчишки, но болезнь уже наложила на его лицо свой отпечаток и словно сказала: «мое».

Туберкулез не красит человека, и Селиванов не стал исключением.

Когда он повернул голову и поглядел на приближающегося Ивана, того кольнуло – уже который раз – неприятное чувство, что вместе с Васей его глазами смотрит кто-то еще, о ком Опалин даже не хотел думать.

Этот невидимый и неосязаемый кто-то постоянно находился рядом, вокруг, внутри, и Иван понимал, что это была смерть.

– Странная штука – море, – заговорил Селиванов, когда Опалин, продравшись через сбивчивые приветственные фразы, присел возле него на пенек. – Вроде катит себе волны и ничего не происходит, а сидишь – и глаз оторвать не можешь.

– Я думал, тебе не нравится море, – пробормотал Иван.

– Нет, – тотчас ответил Селиванов. – Не нравится. Я бы вообще, знаешь, сейчас в Москву махнул… – Он вздохнул и почесал голову. – Но в Москву меня пока не пускают. А тут что делать? В карты играть? Скучно. Вот и сижу тут, смотрю на море, воздухом дышу, как доктор приказал. Без него я бы, конечно, не догадался…

Опалин, не удержавшись, фыркнул.

– Я слышал, что жену наркома убили, – продолжал Селиванов, хмурясь. – Это связано с расследованием, в которое ты влез?

– Я не влез, – ответил Иван, тотчас перестав улыбаться, – а просто помогаю.

– Угу. Нашел кому помогать – Парамонову. Тебе, Ваня, надо браться за ум. Ты себе позволяешь садиться на шею кому ни попадя. Жестче надо быть, понимаешь?

– Хорошо тебе говорить. – Опалин понимал, что злиться нельзя, и все же начал сердиться. – Ты мать Саши Деревянко из петли не вытаскивал…

– Нет. Зато я много других разных вытаскивал и из воды спасал. – Селиванов вздохнул. – Жалостливый ты, Ваня. Это хорошо. Но плохо. Хорошо – потому что без жалости человек ничего не стоит, а плохо – потому что жалость твою будут пытаться использовать в своих целях. Вот и Парамонов…

– Да что ты против него имеешь?

– Ничего. Я просто знаю ему цену. Он использует тебя – и даже не скажет до свиданья. Это не тот человек, с которым можно сотрудничать. Он вообще не понимает, что такое сотрудничество. Он хотя бы рассказал тебе обстоятельства дела?

– В смысле, убийства Гриневской?

– Ну да.

– Рассказал. И отвез на место. Если тебе интересно…

И Опалин, порой увлекаясь лишними деталями, пересказал своему коллеге все, что он увидел в доме, а также выводы, к которым он пришел.

– Я уверен: там где-то есть потайной ход. Но Парамонов даже не хочет его искать. Он не понимает, почему тогда столько времени прошло между моментом, когда Броверман передал бандитам чертеж хода, и налетом.

– Землетрясение, – буркнул Селиванов, немного поразмыслив.

– Что? – Опалин поглядел на него расширившимися глазами.

– В июне было землетрясение. Возможно, часть тайного хода обрушилась, и ее пришлось восстанавливать. Это, конечно, в том случае, если ход действительно существует.

– Вася! Но ведь это же все объясняет! – в восторге прокричал Опалин.

– Нет, не все. И вообще, твой ход – чепуха, мелочь. – Молодой человек поморщился. – Меня куда больше беспокоит главарь, который устраивает налет на охраняемый дом, убивает людей и бесследно исчезает. Смотри, ведь у вас с Парамоновым до сих пор нет ни одной зацепки.

– Как ни одной? Мы нащупали связь между убийством архитектора и налетом, установили личность Щелкунова, установили, что он зарезал помощника оператора…

– А Щелкунов был из банды Сени Царя, верно?

– Да.

– Парамонов его проверял? Я про Сеню Царя. Да, был суд, его приговорили к расстрелу. Но я не помню, привели ли приговор в исполнение.

Опалин задумался.

– Ты хочешь сказать, что Сеня Царь…

– Не мог ли он попасть под амнистию, – промолвил сквозь зубы Селиванов. – Я смутно припоминаю, что Петрович как-то раз зудел… Он кого-то из подельников Сени взял в Москве, ну и разговорил его… Я уже деталей не припомню, но Петрович вроде удивлялся, что Сеню не расстреляли.

Петровичем звали одного из сотрудников угрозыска, чье имя было Карп, а фамилию вспоминали только для служебных надобностей. Он не хватал звезд с неба, но был въедлив, методичен и вдобавок ко всему обладал прекрасным каллиграфическим почерком.

– Послушай, – начал Опалин после паузы, – но если Сеня Царь жив… и если он на свободе… Ты его карточку видел? Или досье? Были у него какие-нибудь особые приметы? Как нам вообще его найти?

– Да не видел я его досье, – ответил Селиванов с досадой. – Он все на югах крутился, столицы не жаловал. Я его и не ловил никогда.

– Ну лет ему сколько? Рост, цвет волос?

– Да не знаю я! Знал бы, сказал. Петрович вроде упоминал, что до того, как в бандиты податься, Сеня фотографом был…

– А-а, – протянул Опалин и стал смотреть на море.

Сергей Беляев, щеголь в белом костюме. Всегда любезный, всегда готовый сделать самый выгодный кадр. Позвольте, да он не общался с Щелкуновым… можно сказать, в упор его не замечал. И что? Если они бандиты, то, конечно, они всегда общались где-то в другом месте, чтобы не привлекать внимания…

– Слушай, – начал Селиванов, – пес с ним, с Царем… пусть Парамонов сам разбирается. Я тебе вот что хотел сказать… Когда ты у меня поселился, я тебя прописал без права на жилплощадь, помнишь? Короче, прежде чем ехать в Крым, я зашел к управдому и тебя переписал. Теперь ты жилец со всеми правами, ну, а я тебя недолго буду стеснять.

И тут Опалин по-настоящему растерялся.

В жизни он видел так мало хорошего со стороны окружающих, что теперь совершенно неожиданная весть о прописке в коммунальной квартире, которая избавляла его от множества забот – да что там забот, попросту мучений, – подействовала на него, как на боксера нокаут.

– Вася… Но ты же не умрешь… И потом… я же не беспризорник, слушай! Просто так обстоятельства сложились…

– Знаю я твои обстоятельства, – усмехнулся Селиванов, – притащилась поганая мачеха в семью, привела своих родственничков, и они тебя выдавили. И подвинуть ты ее не можешь, потому что она за папашу твоего прячется. Ваня, какого черта, а? Ну я же видел, как ты на скамейке ночевал и на работе спал за столом, потому что идти тебе некуда. А человек не должен жить как собака, это мое глубочайшее убеждение…

– Я… – начал Опалин, поглядел на изможденное лицо Селиванова и только рукой махнул.

…Всю жизнь думал, что у него нет друзей, ни одного.

Как же! Друзья – это не те, кто громко кричит на весь свет, как они с тобой дружат; друзья – это те, кто помогает тебе, не дожидаясь просьб с твоей стороны…

– Только вот что, – продолжал Селиванов, хмурясь, – ты у нас жалостливый, так что слушай сюда… Если после моей смерти к тебе заявятся какие-нибудь… Неважно кто и начнут причитать, что они мои родственники, что ты должен их пустить пожить, хоть ненадолго, хоть на пять минут, гони их в шею, слышишь? Нет у меня никаких родственников, а если какая-нибудь сволочь и объявится, это все шантрапа, самозванцы и мразь…

– Вася, ну что ты все время говоришь про смерть, ну честное слово, – пробормотал Иван и, не выдержав, расплакался.

– Это не я про нее говорю, это она обо мне думает, – мрачно ответил больной. – Увидел бы сейчас тебя Терентий Иваныч! – Это был непосредственный начальник Опалина, человек многознающий, суровый и весьма желчный. – Ладно, хочешь реветь – реви. Толку от слез никакого, зато никакого и вреда… Скажи мне лучше вот что: когда я упомянул, ну насчет фотографа, ты на кого-то подумал?

Опалин кивнул, вытирая слезы.

– Там в съемочной группе есть один. И я его сегодня видел.

– То есть после убийства он не сбежал. – Селиванов задумался.

– Я не могу понять, – признался Опалин, – как они жену наркома не побоялись убить. Должны же были понять, что после этого начнется.

– Надо расписание иностранных пароходов посмотреть, – с виду нелогично ответил Селиванов. – Которые заходят в Ялту.

– Думаешь…

– Конечно. Одна «Алмазная гора» стоит столько, что на всю жизнь хватит. Договорятся с кем надо, спрячутся на корабле, и айда за границу… Уже уходишь? – спросил больной, заметив, что Опалин поднялся с места.

– Да. Скажу Парамонову насчет фотографа… Может, конечно, это и не он. Проверять надо… Еще я в гараж собирался заскочить, к знакомому. Если хочешь, я могу остаться…

– Да нет, мне тут хватает общества, – пожал плечами Селиванов. – Иди.

– Я еще завтра приду, – пообещал Опалин. – Расскажу тебе, ошиблись мы или нет насчет фотографа. – Он осторожно встряхнул на прощание вялую, горячую руку и удалился.

– Мы, – пробормотал больной, поудобнее устраиваясь на стуле, – мы… м-да… надует тебя Парамонов. Все успехи себе припишет, как пить дать. – Он поглядел на пеструю бабочку, которая вилась возле него, и вздохнул.

Что же до Ивана, то он побывал в гараже «Крымкурсо», где навел кое-какие справки, и через пару часов объявился в кабинете начальника угрозыска на Пушкинском бульваре.

Завидев его, Николай Михайлович молча залез в стол и достал оттуда коробку спичек.

– Вот… Забирай свой выигрыш.

– Значит, во время обыска ничего найти не удалось? – спросил Опалин. – Так я и думал.

Он взял коробку, но ее вес ему не понравился, и, открыв ее, он понял, что она пуста.

– А где спички? – не удержался он.

– Мы спорили только на коробку, – развеселился Парамонов, – тебе еще и спички подавай?

Иван закрыл коробку, и лицо его неожиданно сделалось настолько недобрым, что Николай Михайлович нервно оглянулся на окно, из которого его уже раз выбрасывали.

– Да пошел ты, – с ожесточением бросил Опалин, скомкал пустую коробку, швырнул ее на стол и шагнул к двери.

– Ваня! Ну что ж ты за человек такой, и пошутить уже нельзя… Откуда я знал, что ты обидишься? Стой! Не то не узнаешь, что у реквизитора пропало…

Иван остановился у самого порога.

– «Наган»? – спросил он, не оборачиваясь. – Я его видел во время съемок.

– Ну да, «наган»… Представляешь, всех трех женщин застрелили из «нагана», и не исключено, что из этого.

– Чушь, – презрительно ответил Опалин. Он чувствовал себя в своей стихии и был намерен не дать сбить себя с толку. – Зачем бандитам оружие со съемок? У них своего должно быть с лихвой… Этот реквизитор, Митя Абрикосов, болван просто, вот и все.

– Ну болван не болван, а пока я его закрыл. Кстати, мне тут из Ростова кое-какие любопытные сведения пришли. Сеню-то Царя не расстреляли, представляешь? Под амнистию подлетел.

– Он в прошлом фотограф, – не удержался Опалин.

– Что? – Николай Михайлович весь обратился в слух.

– Он был фотографом до того, как стать бандитом. Что тебе известно об этом, как его, Сергее Беляеве? Он давно живет в Ялте? Кто его семья, отец-мать и далее по списку?

– Ваня, – сказал Парамонов после паузы, – ты золотой человек. Я тебе пять коробок спичек подарю…

Опалин хотел дать достойный ответ, в какую именно часть тела его собеседник может их засунуть – прямо в коробках, – но сдержался. Очень уж ему хотелось узнать, прав он был в своих догадках насчет Сени Царя или нет.

– Обойдусь без твоих подарков, – проскрежетал он. – И это, ты с ним аккуратней. Это пока только догадки, что он может быть Царем… Фото его затребуй. По фото сразу будет видно, он это или не он…

– Ты, Ваня, большим начальником станешь, – заметил Парамонов то ли шутя, то ли серьезно. – Куда ж я без твоих распоряжений? Нет, ну суровые вы, муровские ребята…

Этот странный день, наполненный событиями, имел самое неожиданное завершение.

Раздеваясь за ширмами перед тем, как лечь спать, Опалин отогнал Пиля, который в последнее время вел себя особенно нервно, и неожиданно нащупал в кармане брюк какой-то твердый предмет.

Иван решил, что забыл там кусок халвы, которую ел вчера, и почувствовал досаду, потому что других брюк у него не было, и если вдруг осталось пятно, стирка превращалась в целую проблему.

Однако это оказалась вовсе не халва, а маленький сверточек, туго затянутый в батистовый платок с метками «Н. Г.».

Развернув его, Опалин оторопел. Он увидел сверкающие бриллианты, мерцающие опалы, невероятные сапфиры, барочные жемчужины, образующие украшение дивной красоты. Одним словом, это была «Алмазная гора».