Кто я? Чем мне заняться в жизни? В чем смысл жизни? Люди с незапамятных времен задаются этими вопросами. Каждому поколению требуются новые ответы, поскольку то, что мы знаем и чего не знаем, продолжает меняться. Какой же наилучший ответ мы можем предложить сегодня – с учетом того, что знаем и чего не знаем о науке, Боге, политике и религии?

Но какого рода ответ хотят получить люди? Почти во всех случаях, спрашивая о смысле жизни, они ожидают какой-то истории. Homo sapiens можно определить как животное, придумывающее истории, и его мышление строится на историях, а не на цифрах и графиках. Даже саму Вселенную люди представляют в виде истории, изобилующей героями и злодеями, конфликтами и примирениями, кульминациями и счастливыми концовками. Когда мы ищем смысл жизни, то хотим получить историю, которая объяснит, что представляет собой окружающая нас действительность и какова наша роль в космической драме. Эта роль делает меня частью чего-то большего, чем я сам, придает смысл моему опыту и выбору.

Одна популярная история, которую уже не одну тысячу лет рассказывают миллиардам озабоченных поиском смысла жизни людей, объясняет, что все мы часть вечного цикла, охватывающего и объединяющего всех существ. Каждому существу в этом цикле отведена определенная роль. Понять смысл жизни – значит понять свое уникальное предназначение, а прожить хорошую жизнь – выполнить это предназначение.

В индийском эпосе Бхагават-гита рассказывается, как в разгар жестокой гражданской войны великого воина, царевича Арджуну, охватывают сомнения. Увидев друзей и родственников в армии врага, он не знает, должен ли сражаться с ними и убить их. Он размышляет, что такое добро и зло и кто это определяет, а также в чем смысл человеческой жизни. Бог Кришна объясняет Арджуне, что в великом космическом цикле у каждого существа есть уникальная «дхарма» – путь, по которому оно обязано идти, и долг, который оно обязано исполнить. Если человек осознает свою дхарму, то, независимо от тяжести предназначенного ему пути, обретет душевное спокойствие и избавится от всех сомнений. Если же он откажется следовать своей дхарме и попытается выбрать чужой путь – или просто идти по жизни без всякой цели, – то нарушит космическое равновесие и никогда не познает умиротворения и радости. Не имеет значения, каков именно ваш путь; главное – не отступать от него. Прачка, которая неуклонно следует по своему пути прачки, лучше царевича, который отклоняется от пути царевича. Осознав, в чем смысл жизни, Арджуна продолжает следовать своей дхарме воина. Он убивает друзей и родственников, приводит свою армию к победе и становится одним из самых любимых и почитаемых героев в индуистском мире.

В 1994 году в мультфильме «Король Лев» компании Disney этот сюжет был пересказан для современной публики; роль царевича Арджуны перешла ко льву по имени Симба. Когда Симба спрашивает о смысле жизни, его отец, король-лев Муфаса, рассказывает ему о Великом Круге Жизни. Муфаса объясняет, что антилопы едят траву, львы едят антилоп, а когда львы умирают, их тела разлагаются и питают траву. Так жизнь продолжается из поколения в поколение, если каждое животное играет отведенную ему роль в этой великой драме. Все взаимосвязано, каждый зависит от всех остальных, и даже если одна травинка не выполнит своего предназначения, может нарушиться весь Круг Жизни. Предназначение Симбы, по словам Муфасы, в том, чтобы править королевством львов после смерти Муфасы и поддерживать порядок в животном мире.

Но когда Муфасу убивает его злой брат Шрам, Симба винит в этой катастрофе себя и, терзаемый чувством вины, покидает прайд, отказывается от своей королевской судьбы и уходит в пустыню. Там он встречает двух других изгнанников, суриката и кабана, и вместе они проводят несколько беззаботных лет вдали от проторенных дорог. Их антисоциальная философия сводится к тому, чтобы на каждую проблему отвечать словами «акуна матата» – «никаких проблем».

Но Симба не может избежать своей дхармы. Взрослея, он все больше беспокоится: львенок не понимает, кто он и какова его роль в жизни. В кульминационный момент фильма Симбе является дух Муфасы и напоминает о Круге Жизни и о том, что в Симбе течет королевская кровь. Симба также узнает, что в его отсутствие злой Шрам захватил трон, и в результате его правления земли прайда страдают от голода и усобиц. Симба наконец понимает, кто он и что должен делать. Он возвращается в львиное королевство, убивает дядю, становится королем и восстанавливает гармонию и процветание. Фильм заканчивается тем, что гордый Симба представляет собравшимся зверям своего новорожденного наследника – подтверждение того, что Великий Круг Жизни не прервется.

Круг Жизни представляет космическую драму в виде повторяющейся истории. Симба и Арджуна знали, что с незапамятных времен львы едят антилоп, а воины сражаются – и будут это делать снова и снова. Бесконечное повторение придает истории убедительность, подтверждая, что таков естественный порядок вещей и что, если Арджуна перестанет сражаться или Симба откажется от королевской власти, это будет восстанием против самих законов природы.

Если я верю в ту или иную версию Круга Жизни, это означает, что я обладаю неизменной и истинной идентичностью, которая определяет мои обязанности в этой жизни. Я могу много лет сомневаться в этой идентичности или не знать о ней. Но однажды настанет великий момент просветления: я осознаю свою роль в космической драме и, несмотря на многочисленные трудности и испытания, которые встретятся на моем пути, избавлюсь от сомнений и отчаяния.

Представители других религий и идеологий верят в линейную космическую драму, у которой есть хорошо известное начало, не слишком длинная середина и окончательный, не подлежащий пересмотру финал. Например, исламская история гласит, что вначале Аллах создал всю Вселенную и установил для нее законы. Затем он открыл эти законы людям – в Коране. К сожалению, невежественные и грешные люди восстали против Аллаха и попытались нарушить или утаить эти законы, и поэтому правоверные добродетельные мусульмане обязаны сохранять их и распространять знания о них. В Судный день Аллах оценит поведение всех и каждого. Праведные будут вознаграждены вечным блаженством в раю, а грешники – низвергнуты в огненную преисподнюю.

Этот впечатляющий нарратив предполагает, что моя маленькая, но важная роль в жизни заключается в исполнении приказов Аллаха, распространении знаний о его законах и покорности его воле. Если я верю в мусульманскую историю, то нахожу смысл в пятикратной ежедневной молитве, в жертвовании денег на новую мечеть и борьбе с отступниками и неверными. Даже самые обычные занятия – мытье рук, употребление вина, занятия сексом – наполняются космическим смыслом.

Национализм – тоже линейная история. Так, сионистская история начинается с описанных в Библии приключений и достижений еврейского народа, затем повествует о 2000 лет изгнания и преследований, достигает кульминации в событиях холокоста и образования Государства Израиль, а в будущем ждет наступления дней, когда в Израиле воцарятся мир и процветание и страна станет моральным и духовным маяком для всего мира. Если я верю в сионистскую историю, то считаю целью своей жизни продвижение интересов еврейского народа – защищаю чистоту национального языка, сражаюсь за возвращение утраченных еврейских земель или, возможно, рожаю и воспитываю новое поколение израильских детей, которые будут хранить верность традициям.

В этом случае даже самые будничные события исполнены смысла. В День независимости израильские школьники поют хором популярную еврейскую песню, восхваляющую все, что делается ради родины. Один ребенок поет: «Я построил дом на земле Израиля». «Я посадил дерево на земле Израиля», – продолжает второй. «Я написал стихи на земле Израиля», – вступает третий. И так далее, пока все голоса не сливаются в хоре: «Теперь у нас есть дом, дерево и стихи [и все остальное, что вы пожелаете прибавить] на земле Израиля».

Коммунистическая идеология предлагает похожую историю, только фокусирует внимание на классе, а не на этносе. «Манифест Коммунистической партии» начинается так:

История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов.

Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов.

Далее в манифесте объясняется, что в современную эпоху «общество все более и более раскалывается на два большие враждебные лагеря, на два большие, стоящие друг против друга, класса – буржуазию и пролетариат». Их борьба окончится победой пролетариата, что ознаменует конец истории и установление на земле коммунистического рая, в котором ни у кого не будет собственности, но все будут абсолютно свободны и счастливы.

Если я верю в коммунистическую историю, то прихожу к выводу, что мое жизненное предназначение – ускорить торжество мировой революции путем сочинения памфлетов, организации забастовок и демонстраций или даже убийства алчных капиталистов и борьбы с их лакеями. История придает смысл даже незначительным жестам, таким как бойкот фирмы, эксплуатирующей рабочих на текстильных фабриках в Бангладеш, или спор с тестем – капиталистической свиньей – за рождественским ужином.

Если внимательно посмотреть на весь диапазон историй, которые помогают определить истинную идентичность и придать смысл нашим поступкам, то с удивлением обнаруживаешь, что масштаб почти не имеет значения. Некоторые истории, вроде Круга Жизни львенка Симбы, растягиваются на целую вечность. Только на фоне всей Вселенной я могу понять, кто я. По сравнению с ней другие истории, такие как большинство националистических и племенных мифов, кажутся ничтожными. Сионизм объявляет священными приключения 0,2 % человечества на клочке суши, занимающем 0,005 % поверхности Земли, в течение крошечного промежутка времени. Сионистская история не придает значения китайским империям, племенам Новой Гвинеи, галактике Андромеда, множеству эпох до рождения Моисея и Авраама, а также эволюции человекообразных обезьян.

Подобная близорукость может приводить к серьезным последствиям. Например, одно из главных препятствий для заключения мирного договора между израильтянами и палестинцами состоит в том, что израильтяне не соглашаются делить Иерусалим. Они утверждают, что этот город – «вечная столица еврейского народа»; а разве можно поступиться чем-то вечным? Все это полная чушь. Вечность началась как минимум 13,8 миллиарда лет назад – таков возраст Вселенной. Планета Земля образовалась приблизительно 4,5 миллиарда лет назад, а возраст человечества оценивается в 2 миллиона лет. Для сравнения: Иерусалим был основан всего 5000 лет назад, а еврейский народ возник максимум 3000 лет назад. Едва ли такой срок можно назвать вечностью.

Что касается будущего, то физики предсказывают, что приблизительно через 7,5 миллиарда лет расширяющееся Солнце поглотит Землю, а наша Вселенная просуществует еще как минимум 13 миллиардов лет. Заглядывая в будущее, сионизм отодвигает горизонт не дальше чем на несколько столетий, но этого достаточно, чтобы поразить воображение большинства израильтян и убедить их считать это «вечностью». Люди готовы идти ради «вечного города» на те жертвы, на которые они, вероятно, не пошли бы ради какого-то бренного скопления домов.

Когда я был подростком, меня тоже увлекало обещание националистов стать частью чего-то большего, чем я сам. Мне хотелось верить, что если я отдам жизнь за свой народ, то буду жить вечно – в народе. Но я не мог понять, что значит «жить вечно в народе». Казалось, что эта фраза исполнена глубокого смысла, но что она означала на самом деле? Я помню церемонию в День памяти, когда мне было 13 или 14 лет. В США День памяти отмечается в основном магазинными распродажами, но в Израиле это очень серьезное и важное событие. В этот день в школах проводят траурные церемонии, вспоминая солдат, павших во всех многочисленных войнах, которые вел Израиль. Дети, одетые в белое, читают стихи, поют песни, возлагают венки и поднимают флаги. Во время церемонии, между поднятием флага и декламацией стихов, я – тоже в белом костюме – вдруг подумал, что хотел бы, когда вырасту, стать павшим солдатом. Будь я героем, отдавшим жизнь за Израиль, все эти дети читали бы стихи и поднимали флаги в мою честь.

Но потом мне в голову пришла мысль: «Стоп. Если я буду мертв, то как я узнаю, что дети читают стихи в мою честь?» Я попытался представить себя мертвым. Вообразил, как лежу под белой надгробной плитой на ухоженном воинском кладбище и слушаю стихи, которые доносятся до меня с поверхности земли. Затем я подумал: «Мертвый я не смогу услышать стихов, потому что у меня не будет ушей, у меня не будет мозга и я не смогу ничего слышать и чувствовать. Какой в этом смысл?»

Хуже того: в 13 лет я уже знал, что Вселенной не меньше двух миллиардов лет и что она, вероятно, просуществует еще несколько миллиардов лет. Мог ли я надеяться, что Израиль просуществует так же долго? Неужели через 200 миллионов лет дети Homo sapiens все еще будут читать стихи в мою честь? Что-то здесь не так.

Если вы родились палестинцем, у вас тоже нет причин для особой гордости. Маловероятно, что через 200 миллионов лет на земле будут жить палестинцы. Скорее всего, на нашей планете вообще не будет млекопитающих. Другие национальные движения страдают той же ограниченностью. Сербских националистов не заботят события юрского периода, а корейские убеждены, что маленький полуостров на восточном побережье Азии – единственная часть космоса, которая действительно важна для общего устройства мира.

Конечно, даже Симба, несмотря на веру в вечный Круг Жизни, не размышляет о том, что львы, антилопы и трава на самом деле не вечны. Симба не задумывается, какой была Вселенная до эволюции млекопитающих и какая судьба ждет его любимую африканскую саванну после того, как люди убьют всех львов и закатают пастбища в асфальт и бетон. Делает ли это жизнь Симбы абсолютно бессмысленной?

Все истории неполны. Но чтобы сконструировать для себя жизнеспособную идентичность и найти смысл жизни, мне не нужна идеальная история, лишенная белых пятен и внутренних противоречий. Чтобы придать моей жизни смысл, история должна отвечать всего двум условиям. Во-первых, я должен получить роль. Коренной житель Новой Гвинеи вряд ли примет сионизм или сербский национализм, поскольку эти истории не имеют никакого отношения к Новой Гвинее и ее народу. Люди подобны кинозвездам – им нравятся только те сценарии, где у них главная роль.

Во-вторых, хорошая история должна выходить за пределы моего кругозора, хотя и не обязательно в бесконечность. История дает мне идентичность и вносит смысл в мою жизнь, делая меня частью чего-то большего, чем я сам. Но всегда есть опасность, что я задумаюсь: а что придает смысл этому «большему»? Если смысл моей жизни в помощи пролетариату или польскому народу, что придает смысл пролетариату или польскому народу? Герой одного анекдота утверждал, что мир держится на спине огромного слона. Когда у него спросили, на чем стоит слон, он ответил, что на спине большой черепахи. А черепаха? На спине еще большей черепахи. А эта огромная черепаха? Усмехнувшись, тот ответил: «Можете не беспокоиться. Там дальше одни черепахи».

Самые успешные истории – это истории с открытым концом. В них нет нужды объяснять, откуда берется изначальный смысл, потому что они привлекают внимание людей и удерживают его в безопасной зоне. Объясняя, что мир стоит на спине огромного слона, вы должны предупредить любые неудобные вопросы подробным рассказом о том, что ураганы возникают от движения гигантских ушей слона, а когда слон дрожит от гнева, происходят землетрясения. Если ваша история будет достаточно хороша, никому не придет в голову спросить, на чем стоит слон. Точно так же национализм завораживает нас историями о героизме, трогает до слез рассказами о катастрофах прошлого и возбуждает ярость, описывая несправедливости, которые пришлось пережить вашему народу. Мы так увлечены этим национальным эпосом, что начинаем оценивать все происходящее в мире с точки зрения последствий для нашего народа и не задаемся вопросом, что делает наш народ таким значимым по сравнению с остальными.

Если вы верите в какую-то историю, она заставляет вас живо интересоваться мельчайшими подробностями и не обращать внимания на то, что выходит за ее рамки. Убежденные коммунисты могут часами спорить, допустим ли альянс с социал-демократами на первом этапе революции, но редко задумываются о месте пролетариата в эволюции млекопитающих на планете Земля или о том, насколько распространена органическая жизнь в космосе. Подобную пустую болтовню они сочли бы контрреволюционной тратой времени.

В некоторых историях делаются попытки предложить полную картину пространства и времени, но уникальное свойство завладевать вниманием людей позволяет многим другим успешным историям ограничиваться куда более скромными сюжетами. Ключевой закон сочинения историй гласит: после того как история выходит за пределы кругозора аудитории, ее окончательные рамки уже не так важны. Фанатики могут устроить кровавую резню как во имя тысячелетнего народа, так и во имя бога, которому миллион лет. Люди плохо разбираются в больших числах: в большинстве случаев нужно совсем немного, чтобы поразить наше воображение.

С учетом того, что мы знаем о Вселенной, ни один вменяемый человек никак не должен был бы верить, что абсолютная истина о Вселенной – это история израильского, немецкого или русского национализма. Или национализма вообще. История, игнорирующая почти все пространство и время, Большой взрыв, квантовую физику и эволюцию жизни, – это всего лишь крошечный фрагмент истины. Но люди как-то умудряются не замечать ничего за пределами этого фрагмента.

Действительно, на протяжении всей истории человечества миллионы людей верили, что для того, чтобы их жизнь имела смысл, не обязательно даже участвовать в национальных или больших идеологических движениях. Достаточно просто «оставить что-то после себя», и тогда их личная история продолжится и после смерти. В идеале этим «чем-то» должна быть душа или сущность. Если после смерти моего нынешнего тела моя душа перейдет в новое, то смерть – это не конец. Это просто пустая страница между двумя главами, и сюжет, начавшийся в одной главе, продолжится в следующей. Многие хотя бы отчасти верят в эту теорию, даже если не связывают ее с какой-то конкретной религией. Им не нужны тщательно разработанные догматы – достаточно обнадеживающего чувства, что их история продолжится за горизонтом смерти.

Теория жизни как бесконечного эпоса чрезвычайно привлекательна и популярна, но у нее есть два серьезных изъяна. Во-первых, продлевая мою личную историю, я не делаю ее более важной – она просто становится более длинной. Две великие религии, проповедующие идею бесконечного цикла рождений и смертей, – индуизм и буддизм – разделяют страх перед бессмысленностью всего сущего. Миллионы и миллионы раз я учусь ходить, расту, ругаюсь с тещей, болею, умираю – а затем все это повторяется снова. В чем смысл? Если бы я собрал все слезы, пролитые в прежних жизнях, их хватило бы, чтобы заполнить Тихий океан; если бы я собрал в кучу все потерянные зубы и волосы, эта гора возвышалась бы над Гималаями. И что я получил взамен? Неудивительно, что индуистские и буддийские мудрецы тратили столько сил на поиск пути к избавлению от этой карусели, а не к ее продлению.

Вторая проблема этой теории – скудость доказательств. Где доказательства, что в прошлой жизни я был средневековым крестьянином, неандертальским охотником, тираннозавром или амебой? (Если я действительно прожил миллион жизней, то должен был успеть побывать динозавром и амебой, поскольку человек появился лишь около 2,5 миллиона лет назад.) И в каком облике я получу в будущем новую жизнь: киборга, исследователя других галактик или лягушки? Строить свою жизнь на таком обещании – все равно что продавать дом в обмен на просроченный чек, выданный банком, находящимся где-то за облаками.

Поэтому люди, сомневающиеся в том, что их душа или сущность продолжит существовать после смерти, пытаются оставить после себя что-то более осязаемое. Это «осязаемое» может принимать одну из двух форм: культурную или биологическую. Я могу оставить после себя, скажем, стихи или некоторые из моих ценных генов. Моя жизнь обладает смыслом, потому что через сто лет люди будут читать мои стихи или потому что на земле будут жить мои дети и внуки. В чем смысл их жизни? Ну, это уже их проблема, а не моя. Поиск смысла жизни напоминает игру с ручной гранатой с выдернутой чекой. Как только вы передали ее другому, вы в безопасности.

Увы, даже скромная надежда просто «оставить что-то после себя» сбывается редко. Большинство существовавших на нашей планете организмов вымерли, не оставив генетического наследства. Например, все динозавры. Или неандертальцы, исчезнувшие после появления сапиенсов. Или польские родственники моей бабушки. В 1934 году моя бабушка Фанни вместе с родителями и двумя сестрами иммигрировала в Иерусалим, но большинство их родных остались в польских городах Хмельник и Ченстохова. Через несколько лет нацисты убили всех, даже детей.

Попытки оставить после себя культурное наследие также редко бывают успешными. От польских родственников моей бабушки осталось лишь несколько выцветших фотографий в семейном альбоме, и даже бабушка, которой исполнилось 96 лет, не может вспомнить их имен. Насколько мне известно, они не оставили после себя никаких культурных артефактов – ни стихов, ни дневника, ни даже списка покупок. Вы можете возразить, что они внесли вклад в коллективное наследие еврейского народа или сионистского движения, но это вряд ли придаст смысл жизни каждого из них. Более того: откуда вы знаете, что все они гордились своей еврейской идентичностью или поддерживали сионистское движение? Может, один из них был убежденным коммунистом и пожертвовал жизнью, работая на СССР? А другой больше всего хотел ассимилироваться в польском обществе, сделать карьеру в польской армии, но был убит Советами в Катыни? А вдруг одна из женщин семьи была радикальной феминисткой, полностью отвергающей религиозную и национальную идентичность? От них ничего не осталось, и поэтому очень легко посмертно приписать их к той или иной группе – они не смогут возразить.

Если мы не в состоянии оставить после себя что-то осязаемое – генетический код или стихи, – возможно, будет достаточно сделать мир хоть немного лучше? Вы поможете человеку, а он потом поможет кому-то еще, и таким образом вы внесете вклад в улучшение этого мира и станете маленьким звеном в великой цепи доброты. Возможно, вы станете наставником для трудного, но талантливого ребенка, который выучится на врача и спасет сотни жизней. Или переведете через дорогу старушку, подарив ей радость хотя бы на час. Да, это достойные поступки, но великая цепь доброты немного похожа на пирамиду из черепах – совершенно непонятно, откуда исходит ее смысл. Однажды мудрого старика спросили, что он понял о смысле жизни. «Знаете, – ответил он, – я понял, что пришел на эту землю, чтобы помогать другим людям. Но не могу понять, зачем здесь другие люди».

Откровенно говоря, ваш возлюбленный – обычный человек, ничем особенным не отличающийся от множества людей, на которых вы не обращаете внимания в транспорте или супермаркете. Но для вас он бесконечно важен, и вы счастливы потеряться в этой бесконечности. В каждой культуре поэты-мистики часто объединяли романтическую любовь с космическим слиянием, писали о Боге как о возлюбленном. А поэты-романтики приравнивали своих возлюбленных к богам.

А если вы не влюблены? Конечно, если вы верите в романтическую историю, но не влюблены, то по меньшей мере знаете цель своей жизни: найти истинную любовь. Вы видели ее во множестве фильмов, читали о ней в самых разных книгах. Вы знаете, что однажды встретите особенного человека, увидите бесконечность в двух сияющих глазах и вся ваша жизнь вдруг обретет смысл, а на все вопросы будет получен ответ – бесконечное повторение одного имени. Так было с Тони из «Вестсайдской истории» и с Ромео, увидевшим стоящую на балконе Джульетту.

Хорошая история должна давать мне роль и выходить за пределы моего кругозора, но ей не обязательно быть правдивой. Даже чистая выдумка способна помочь мне понять, кто я, и почувствовать, что моя жизнь имеет смысл. С точки зрения науки ни одна из тысяч историй, которые с незапамятных времен появлялись в самых разных культурах, религиях и племенах, не была правдой. Все они придуманы людьми. Если вы спросите кого-то о смысле жизни, а в ответ услышите историю, можете не сомневаться – ответ неверен. Точность деталей не имеет значения. Любая история неверна – просто потому, что это история. А происходящее во Вселенной не похоже на историю.

Почему же люди верят в вымысел? Во-первых, на таких историях строится идентичность людей. Нас с раннего детства учат верить в истории. Их рассказывают родители, учителя, соседи и вся окружающая культура – задолго до того, как мы обретаем интеллектуальную и эмоциональную независимость, необходимую, чтобы ставить под сомнение и проверять услышанное. К тому времени, как у человека созревает интеллект, он успевает столько вложить в эту историю, что использует свои интеллектуальные способности скорее для обоснования этой истории, чем для ее опровержения. Большинство из тех, кто пытаются понять себя, похожи на детей, отправившихся на поиски сокровищ. Они найдут только то, что заранее припрятали для них родители.

Во-вторых, на историях строится не только идентичность, но и коллективные институты. Поэтому сомневаться в истории очень страшно. Во многих обществах каждый, кто на это осмелится, подвергается остракизму или преследованиям. Но и без этого нужно обладать железными нервами, чтобы подвергнуть сомнению саму основу общества. Ведь если признать историю ложью, то весь привычный мир потеряет смысл. Государственные законы, социальные нормы, экономические институты – все это может рухнуть.

Большинство историй не разваливаются благодаря тяжести крыши, а не прочности фундамента. Возьмем, например, христианскую историю. Фундамент у нее очень хлипкий. Какие у нас есть доказательства, что сын Творца Вселенной был рожден как углеродная форма жизни в галактике Млечный Путь приблизительно 2000 лет назад? Какие у нас есть доказательства, что это случилось в Галилее и что его мать была девственницей? Тем не менее на основе этой истории были созданы гигантские институты, охватившие весь мир, и их вес настолько велик, что скрепляет и сохраняет саму историю. Тысячелетний раскол между Западной и Восточной христианскими церквями, который не так давно вылился в кровавую резню между хорватами и сербами, начался из-за одного слова филиокве («и от сына» на латыни). Западные христиане хотели вставить это слово в Символ веры, тогда как восточные решительно противились этому. (Богословские тонкости, связанные с добавлением этого слова, настолько мудрены, что доступно объяснить их здесь не представляется возможным. Если вам интересно, спросите Google.)

После того как на основе той или иной истории формируется идентичность многих людей и строятся целые общественные системы, сомнения в ней становятся немыслимыми – не в силу весомых доказательств, а потому, что ее опровержение вызовет личную и социальную катастрофу. В человеческой истории крыша порой важнее фундамента.

Истории, предлагающие нам идентичность и смысл жизни, – вымысел, но у людей есть потребность в них верить. Как же добиться того, чтобы история выглядела правдивой? Жрецы и шаманы еще много тысяч лет назад нашли решение: ритуалы. Ритуал – это магический акт, который превращает абстрактное в конкретное, а вымысел в реальность. Суть ритуала в волшебном заклинании: «Фокус-покус, X – это Y!»

Как же добиться того, чтобы Христос стал реальным для его последователей? Во время церковной службы священник берет ломоть хлеба и чашу вина и объявляет, что хлеб – плоть Христа, а вино – кровь Христа, и поэтому, вкусив хлеба и вина, верующий в таинство причастия соединяется с Христом. Что может быть реальнее, чем почувствовать вкус Христа? В прежние времена священник делал это смелое заявление на латыни, древнем языке религии, закона и тайн жизни. На глазах у изумленных крестьян священник высоко поднимал хлеб и восклицал: «Hoc est corpus!» – «Сие есть тело!» – и хлеб якобы превращался в плоть Христа. Неграмотным крестьянам, не знавшим латыни, в словах «Hoc est corpus!» слышалось что-то вроде «фокус-покус» – так и появилось могущественное заклинание, способное превратить лягушку в принцессу, а тыкву в карету.

За тысячу лет до зарождения христианства древние индусы использовали тот же трюк. «Брихадараньяка-упанишада» интерпретирует ритуальную жертву коня как воплощение всей истории космоса. В священном тексте применяется тот же принцип: «Фокус-покус, X – это Y!» «Поистине, утренняя заря – это голова жертвенного коня, солнце – его глаз, ветер – его дыхание, его раскрытая пасть – это огонь Вайшванара; год – это тело жертвенного коня… времена года – его члены, месяцы и половины месяца – его сочленения, дни и ночи – его ноги, звезды – его кости, облака – его мясо… Когда он оскаливает пасть, сверкает молния; когда он содрогается, гремит гром; когда он испускает мочу, льется дождь; голос – это его голос». Бедный конь превращается в целый космос.

Практически все можно превратить в ритуал, придавая религиозный смысл обычным действиям: зажигать свечи, звонить в колокола, перебирать четки. То же самое можно проделать с жестами: наклонить голову, пасть ниц или сложить ладони вместе. Самые разные головные уборы, от тюрбана сикхов до мусульманского хиджаба, были настолько отягощены смыслами, что на протяжении столетий вызывали ожесточенные споры.

Пище тоже можно придать духовный смысл, не имеющий никакого отношения к ее питательной ценности, будь то пасхальные яйца, символизирующие новую жизнь и воскрешение Христа, или пресный хлеб и горькие травы, которые евреи едят на Пасху, вспоминая рабство в Египте и свое чудесное избавление. Едва ли найдется на земле блюдо, которое люди не наделяли бы тем или иным смыслом. Так, в Новый год религиозные евреи едят мед, чтобы наступающий год был сладким, рыбные головы, чтобы быть плодовитым, как рыба, и двигаться вперед, а не назад, и гранаты, дабы заслуги умножались, словно зернышки граната.

Похожие ритуалы использовались и в политике. Не одну тысячу лет короны, троны и скипетры служили символами королевств и целых империй, а миллионы людей погибали в жестоких войнах, которые велись за обладание «троном» или «короной». Этикет королевских дворов по своей сложности и пышности соперничал с религиозными церемониями. В армии дисциплина и ритуал были неразделимы, и солдаты со времен Древнего Рима и до наших дней тратят огромное количество времени на то, чтобы научиться маршировать строем, приветствовать старших по званию и чистить ботинки до блеска. Наполеон как-то заметил, что может заставить людей пожертвовать жизнью ради цветной ленты.

Вероятно, никто не понимал политического значения ритуалов лучше, чем Конфуций, который видел в строгом соблюдении церемоний (ли) ключ к социальной гармонии и политической стабильности. В классике конфуцианства – трактатах «Книга церемоний», «Обряды Чжоу» и «Книга этикета и церемоний» – в мельчайших подробностях описано, какая церемония должна проводиться в случае того или иного события государственной важности, вплоть до количества ритуальных сосудов, типа музыкальных инструментов и цвета одежд присутствующих. Когда на Китай обрушивался очередной кризис, конфуцианские ученые тут же объявляли его причиной пренебрежение церемониями – подобно сержанту, который винит в проигранном сражении ленивых солдат, не отполировавших сапоги должным образом.

Современному Западу конфуцианская одержимость ритуалами казалась признаком ограниченности и архаики. На самом же деле она, вероятно, свидетельствует о глубоком понимании Конфуцием человеческой природы, которая подвластна времени. Вряд ли можно считать совпадением, что конфуцианские культуры – Китай, а также соседние Корея, Вьетнам и Япония – создали чрезвычайно долговечные социальные и политические структуры. Если вы хотите узнать правду жизни, то обряды и ритуалы будут огромным препятствием. Но если вы, как Конфуций, заинтересованы в социальной стабильности и гармонии, то правда станет тяжким бременем, а обряды и ритуалы будут вашими верными союзниками.

В XXI веке это справедливо не меньше, чем в Древнем Китае. «Фокусы-покусы» живут и процветают и в нашем индустриальном мире. В 2018 году для многих людей две скрепленные гвоздями деревянные палочки – это Бог, цветной плакат на стене – Революция, а кусок ткани, развевающийся на ветру, – Нация. Невозможно увидеть или услышать Францию, потому что она существует только в нашем воображении, но можно увидеть триколор и услышать «Марсельезу». Размахивая разноцветным флагом и распевая гимн, вы превращаете абстрактную страну из абстрактной истории в осязаемую реальность.

Тысячи лет назад верующие индусы приносили в жертву бесценных коней, а ныне не жалеют денег на пошив флагов. Государственный флаг Индии называется «тиранга» (в буквальном переводе «триколор»), поскольку состоит из трех полос: шафрановой, белой и зеленой. Закон об индийском флаге 2002 года гласит, что флаг «символизирует надежды и чаяния народа Индии. Это символ нашей национальной гордости. За последние пять десятилетий ряд людей, включая военнослужащих, отдали свои жизни, чтобы флаг развевался во всем своем величии». Затем в законе приводятся слова Сарвепалли Радхакришнана, второго президента Индии, который объяснял:

Цвет шафрана служит признаком самоотречения и бескорыстия. Наши вожди должны забыть о материальных интересах и целиком посвятить себя работе. Белый в центре флага – это свет, путь истины, по которому мы должны идти. Зеленый показывает нашу связь с землей, нашу связь с растениями, от которых зависит вся остальная жизнь. Колесо Ашоки в центре белого поля – это колесо закона дхармы. Правдивость, или сатья, дхарма, или достоинство, должны быть руководящими принципами всех, кто трудится под этим флагом.

В 2017 году националистическое правительство Индии установило на индо-пакистанской границе один из самых больших в мире флагов – жест, призванный вызвать со стороны Пакистана вовсе не дружеские чувства, а зависть. «Тирангу» длиной 36 метров и шириной 24 метра прикрепили к 110-метровому флагштоку (что сказал бы об этом Фрейд?). Флаг виден даже из пакистанского города Лахор. К сожалению, сильные ветры рвут флаг на части, и национальную гордость приходится все время латать, что недешево обходится индийским налогоплательщикам.

Почему индийское правительство тратит свои ограниченные ресурсы на пошив гигантских флагов, а не на строительство канализации в трущобах Дели? Потому что флаг, в отличие от канализации, делает Индию реальной.

На самом деле сама дороговизна флага повышает эффективность ритуала. Из всех ритуалов самый сильнодействующий – жертвоприношение, потому что самое сильное чувство в мире – это страдание. Его невозможно игнорировать, в нем невозможно сомневаться. Если вы хотите, чтобы люди по-настоящему поверили в тот или иной вымысел, уговорите их принести этому вымыслу жертву. Страданий ради какой-то истории обычно достаточно, чтобы убедить человека в ее реальности. Если вы поститесь, потому что так велел Бог, ощутимое чувство голода делает Бога более реальным, чем любая статуя или икона. Если вы лишитесь ног, сражаясь за родину, ваши культи и инвалидное кресло сделают вашу страну более реальной, чем любое стихотворение или гимн. Спустимся на бытовой уровень: покупая вместо высококачественной итальянской пасты отечественные макароны, вы ежедневно приносите маленькую жертву, которая делает вашу страну реальной даже в супермаркете.

Конечно, здесь есть логический изъян. Если вы страдаете во имя веры в Бога или страну, это не доказывает, что ваша вера истинна. Может, вы просто расплачиваетесь за легковерие? Однако большинство людей не любят признавать себя дураками.

Поэтому чем больше они жертвуют во имя веры, тем сильнее становится их вера. Такова загадочная алхимия жертвоприношения. Чтобы получить власть над нами, священнику даже не нужно ничего нам давать – ни дождя, ни денег, ни победы в войне. Наоборот: он должен что-то забрать. Как только он убедит нас принести болезненную жертву, мы попались.

Этот принцип работает и в мире коммерции. Если вы купите подержанный «фиат» за 2000 долларов, то, скорее всего, будете жаловаться на машину всем подряд. Но купив новенький «феррари» за 200 тысяч долларов, вы будете расхваливать его всем и каждому – не потому, что это такой хороший автомобиль, а потому, что, расставшись с такой суммой, вы обязаны верить, что приобрели самую замечательную вещь в мире. В том, что касается любовных отношений, каждый Ромео или Вертер знает: без жертвы не бывает настоящей любви. Жертва – это не только средство убедить возлюбленного в серьезности своих намерений, но и способ убедить себя, что вы действительно влюблены. Как вы думаете, почему некоторые женщины просят у возлюбленных кольцо с бриллиантом? После такой огромной финансовой жертвы он обязан убедить себя, что оно того стоило.

Самопожертвование чрезвычайно убедительно воздействует не только на самих мучеников, но и на сторонних наблюдателей. Немного найдется богов, стран или революций, которые могут существовать без мучеников. Если вы осмелитесь подвергнуть сомнению божественную драму, националистический миф или революционную сагу, на вас тут же набросятся с обвинениями: «Но за это отдали жизнь святые мученики! Хотите сказать, что их смерть была напрасной? Думаете, все эти герои – глупцы?»

Для мусульман-шиитов космическая драма достигла кульминации в день Ашуры, десятый день месяца мухаррам, 61-го года хиджры (10 октября 680 года по христианскому календарю). В этот день в иракском городе Кербела воины халифа Язида убили Хусейна ибн Али, внука пророка Мухаммеда, и небольшую группу его сторонников. Для шиитов мученичество Хусейна стало символом вечной борьбы добра со злом, угнетенных против угнетателей. Подобно христианам, которые постоянно воспроизводят драму распятия и имитируют страдания Христа, шииты воспроизводят драму Ашуры и имитируют страдания Хусейна. Миллионы шиитов ежегодно собираются у святилища в Кербеле, установленного на месте мучений Хусейна, и в день Ашуры шииты всего мира проводят траурные церемонии, причем некоторые бичуют себя цепями и режут ножом.

Однако значение Ашуры не ограничивается одним местом и одним днем. Аятолла Рухолла Хомейни и многие другие лидеры шиитов постоянно повторяли своим последователям, что «каждый день – Ашура, и каждое место – Кербела». Таким образом, мученическая смерть Хусейна в Кербеле придает смысл каждому событию, в любое время и в любом месте, и даже самые обычные дела должны восприниматься как вклад в великую космическую битву добра со злом. Если вы осмелитесь усомниться в этой истории, вам тут же напомнят о Кербеле – скепсис по поводу Хусейна или насмешка над ним будут расценены как самое тяжкое оскорбление.

Если же мучеников мало и люди не желают жертвовать собой, священник может заставить их пожертвовать кем-то другим. Можно принести человеческую жертву мстительному богу Баалу, сжечь на костре еретика во славу Христа, казнить неверных жен, потому что так повелел Аллах, или отправить классовых врагов в ГУЛАГ. После этого тоже начинает действовать магия жертвоприношения, но уже другая. Когда во имя той или иной истории вы причиняете страдания себе, у вас есть выбор: либо эта история правдива, либо вы легковерный глупец. Когда же вы причиняете страдания другим людям, выбор у вас другой: либо эта история правдива, либо вы жестокий злодей. Мы не хотим признавать себя ни глупцами, ни злодеями, а потому предпочитаем верить в правдивость истории.

В марте 1839 года в иранском городе Мешхеде еврейской женщине, страдавшей от какой-то болезни, местный знахарь-шарлатан сказал, что она исцелится, если убьет собаку и омоет руки ее кровью. Шииты считают Мешхед священным городом, и по случайному совпадению женщина решилась на неприятную процедуру в священный день Ашуры. Ее заметили несколько шиитов, которые подумали (или заявили, что подумали), что женщина убила собаку в насмешку над мучениками Кербелы. Слухи о немыслимом святотатстве быстро разнеслись по улицам Мешхеда. Разъяренная толпа, подстрекаемая местным имамом, ворвалась в еврейский квартал; шииты сожгли синагогу и убили 36 евреев. Всем выжившим евреям Мешхеда был предложен нелегкий выбор: немедленно принять ислам или распрощаться с жизнью. Этот мрачный эпизод в истории города нисколько не испортил репутацию Мешхеда как «духовной столицы Ирана».

Размышляя о человеческих жертвах, мы обычно вспоминаем отвратительные ритуалы ханаанских или ацтекских храмов и часто говорим, что монотеизм положил конец этой ужасной практике. На самом деле монотеизм практиковал гораздо более масштабные человеческие жертвы, чем большинство политеистических культов. Христианство и ислам убили больше людей во имя Бога, чем те, кто поклонялся Баалу или Уицилопочтли. Когда испанцы запретили человеческие жертвоприношения богам ацтеков и инков, в их родной Испании инквизиция сжигала еретиков целыми повозками.

Форма и масштаб жертвоприношений могут быть самыми разными. Это не всегда размахивающие ножами жрецы или кровавые погромы. Иудаизм, например, запрещает работать и путешествовать в священный день отдыха – Шаббат (в буквальном переводе «покоиться» или «отдыхать»). Шаббат начинается с заходом солнца в пятницу и длится до захода солнца в субботу; в этот день ортодоксальные иудеи воздерживаются от любой работы – им нельзя даже отрывать туалетную бумагу. (По этому поводу среди ученых раввинов разгорелась дискуссия, и в итоге они решили, что отрывание туалетной бумаги нарушит запрет на работу в Шаббат, так что благочестивый еврей, желающий подтереть свой зад в священный день, должен заранее приготовить пачку оторванных листков).

В Израиле религиозные евреи нередко пытаются заставить соблюдать эти запреты прочих граждан, включая атеистов. Ортодоксальные партии обладают весом в израильской политике и за долгие годы сумели провести множество законов, запрещающих в Шаббат многие виды деятельности. Они не смогли объявить вне закона использование личных автомобилей, но успешно ограничили работу общественного транспорта. Такая общенациональная религиозная жертва больно бьет в первую очередь по самым слабым слоям общества, особенно если учесть, что суббота – единственный день недели, когда наемные работники могут путешествовать, навещать родственников и друзей, посещать туристические достопримечательности. Богатая бабушка может сесть за руль новенькой машины и поехать к внукам в другой город, а бедная лишена такой возможности, потому что в субботу не ходят ни поезда, ни автобусы.

Создавая подобные трудности сотням тысяч граждан, религиозные партии доказывают и укрепляют свою непоколебимую веру в иудаизм. Никто не проливает кровь, но в жертву приносится благополучие многих людей. Если иудаизм – всего лишь выдуманная история, то жестоко и бессердечно лишать бабушку возможности повидаться с внуками, а бедного студента – удовольствия позагорать на пляже. Но такими действиями религиозные партии сообщают всем и самим себе, что они действительно верят в эту историю. Думаете, им нравится без всяких причин доставлять людям неудобства?

Жертвоприношение не только укрепляет веру в ту или иную историю, но зачастую заменяет все прочие обязательства по отношению к ней. Большинство великих историй человечества описывают идеал, достижение которого невозможно. Сколько христиан буквально соблюдают десять заповедей, не лгут и не желают чужого? Сколько буддистов смогли избавиться от своего эго? Сколько социалистов работают с полной отдачей, а берут лишь то, что им действительно необходимо?

Невозможность достичь идеала заставляет людей прибегать к жертвоприношению. Индуист может уклоняться от уплаты налогов, время от времени пользоваться услугами проститутки и не заботиться о престарелых родителях, но он убедит себя в своем благочестии тем, что поддержал разрушение мечети Бабри в Айодхье и пожертвовал деньги на строительство на ее месте индуистского храма. И в древности, и в XXI веке поиски смысла часто заканчиваются чередой жертв.

Древние египтяне, жители Ханаана и греки страховали свои жертвоприношения. У них было много богов, и если один оказывался не в состоянии им помочь, они надеялись, что на выручку придет другой. Поэтому утром они приносили жертву богу солнца, днем – богине земли, а вечером – многочисленным духам и демонам. С тех пор мало что изменилось. Все истории и боги, в которых сегодня верят люди, – Иегова, Мамона, Нация или Революция – несовершенны и полны лакун и противоречий. Поэтому люди редко верят только в одну историю. Они предпочитают собрать «инвестиционный портфель» из нескольких историй и нескольких идентичностей и при необходимости переключаются с одной на другую. Такой когнитивный диссонанс характерен почти для всех сообществ и движений.

Возьмем, например, типичного сторонника «Движения чаепития», который каким-то образом соединяет пылкую веру в Христа с решительным неодобрением социальной политики правительства и твердой поддержкой Национальной стрелковой ассоциации.

Но ведь Иисус призывал помогать бедным, а не вооружаться до зубов! Эти взгляды могут казаться несовместимыми, но у человека в голове много отделений и «ящичков», и некоторые нейроны просто не общаются друг с другом. Точно так же вы найдете множество сторонников Бенни Сандерса, которые вроде бы верят в какую-то будущую революцию, но при этом верят и в то, что следует разумно инвестировать деньги. Они с легкостью переключаются с разговора о распределении богатства в мире на дискуссию о прибыльности своих вложений на Уолл-стрит.

Трудно найти человека, у которого только одна идентичность. Никто не может сказать, что он только мусульманин, только итальянец или только капиталист. Но время от времени появляется очередная фанатичная доктрина, призывающая людей верить только в одну историю и обладать только одной идентичностью. В прошлом самой фанатичной из таких доктрин был фашизм. Фашисты настаивали, что люди не должны верить ни в какую историю, кроме националистической, и не должны иметь никакой идентичности, кроме национальности. Но не все националисты являются фашистами. Большинство твердо верят в историю своей нации и подчеркивают ее уникальные достоинства, а также свои уникальные обязательства по отношению к ней, но в то же время признают, что мир гораздо шире и разнообразнее. Я могу быть верноподданным итальянцем с особыми обязательствами в отношении Италии, но не считать эту свою роль единственной. Я могу также быть социалистом, католиком, мужем, отцом, ученым и вегетарианцем, и каждая из этих ролей предполагает дополнительные обязательства. Иногда разные роли тянут меня в разные стороны, а обязательства противоречат друг другу. Но кто сказал, что жизнь – это легко?

Национализм превращается в фашизм, когда хочет сделать жизнь слишком простой, отрицая все прочие идентичности и обязательства. В последнее время происходит серьезная путаница с точным значением слова «фашизм». Люди называют фашистом всякого, кто им не нравится. Есть опасность, что этот термин станет просто универсальным оскорблением. Что же он на самом деле значит? В двух словах его можно объяснить так: если национализм утверждает, что моя нация уникальна и что у меня есть по отношению к ней особые обязательства, то фашизм гласит, что моя нация лучше всех и что мои обязательства перед ней безраздельны. Вне зависимости от обстоятельств я не должен ставить личные или групповые интересы выше интересов своей нации. Даже если моя нация готова ради сомнительной выгоды причинить страдания миллионам людей в далеких землях, я должен без колебаний поддержать ее. В противном случае я буду жалким предателем. Если моя нация требует, чтобы я убил миллионы людей, я должен убить миллионы. Если моя нация требует, чтобы я предал истину и красоту, я предам истину и красоту.

Как фашист оценивает искусство? Как фашист определяет, хорош фильм или плох? Очень просто. Есть только один критерий: если фильм служит интересам нации, это хороший фильм; если фильм не служит интересам нации, это плохой фильм. А как фашист решает, чему учить детей в школе? С помощью того же критерия. Учить детей нужно тому, что служит интересам нации; истина не имеет значения.

Поклонение нации очень привлекательно – и не только потому, что упрощает многие трудные дилеммы. Люди приходят к убеждению, что принадлежат к самой важной и прекрасной общности на земле – нации. Ужасы Второй мировой войны и холокоста указывают на губительные последствия такой логики. Рассказывая о грехах фашизма, многие, к сожалению, забывают о другой стороне медали, изображая фашизм отвратительным монстром, но не объясняя его привлекательности. Вот почему некоторые исповедуют фашистские взгляды, не осознавая этого. Человек думает: «Меня учили, что фашизм отвратителен, а я, глядя в зеркало, вижу кого-то красивого. Я не могу быть фашистом».

Подобную ошибку совершают создатели голливудских фильмов, изображая «плохих парней» – Волан-де-Морта, Саурона, Дарта Вейдера – мерзкими и противными. Жестокие и злобные, они не щадят даже своих преданных сторонников. Для меня всегда оставалось загадкой, почему кто-то хочет служить такому отвратительному ублюдку, как Волан-де-Морт.

Беда в том, что в реальной жизни зло не обязательно уродливо. Оно может выглядеть очень красивым. В христианстве это понимают лучше, чем в Голливуде, и поэтому обычно изображают Сатану неотразимым красавцем. Вот почему так трудно устоять перед соблазном. Противостоять искушениям фашизма ничуть не легче. Глядя в зеркало фашизма, вы не видите в отражении ничего уродливого. В 1930-х годах в этом зеркале немцы видели Германию самой прекрасной на земле. Если сегодня русские поставят перед собой такое зеркало, то увидят Россию самой прекрасной на земле. А израильтяне в зеркале фашизма увидят Израиль самым прекрасным на земле. А потом им захочется раствориться в этом прекрасном коллективном чувстве.

Слово «фашизм» происходит от латинского слова fascis – «пучок прутьев». Казалось бы, это не слишком привлекательный символ для одной из самых жестоких и опасных идеологий в мировой истории. Но у него есть глубокий и зловещий смысл. Один прутик очень тонок, и его легко переломить пополам. Но если вы свяжете несколько прутьев в пучок, сломать их будет практически невозможно. Подразумевается, что отдельный человек слаб, но в коллективе люди обретают огромную силу. Фашисты ставят интересы коллектива выше интересов отдельного человека, и требуют, чтобы ни один прутик не отделялся от пучка.

Разумеется, невозможно точно определить, где заканчивается один человеческий «пучок» и начинается другой. Почему я должен считать Италию пучком прутьев, к которому я принадлежу? Почему не свою семью, не город Флоренцию, не провинцию Тоскана, не Европу и не все человечество? Более умеренные формы национализма допускают, что у меня могут быть обязательства перед семьей, Флоренцией, Европой и всем человечеством – в дополнение к особым обязательствам в отношении Италии. Итальянские фашисты потребуют абсолютной преданности исключительно Италии.

Несмотря на все усилия Муссолини и его фашистской партии, большинство итальянцев довольно прохладно отнеслись к идее поставить Италию выше famiglia – семьи. В Германии нацистская пропаганда добилась гораздо большего, но даже Гитлеру не удалось заставить людей забыть об альтернативных историях. В самые мрачные периоды нацистского правления люди всегда хранили запасные истории в дополнение к официальной. Это стало ясно в 1945 году. Логично было бы предположить, что после 12 лет промывки мозгов нацистами многие немцы окажутся абсолютно неспособными найти смысл в послевоенной жизни. Они вложили всю веру в одну грандиозную историю, и что им было делать, когда эта история потерпела крах? Тем не менее большинство немцев очень быстро оправились от потрясения. Где-то в глубинах сознания они сохраняли и другие истории о нашем мире, и как только Гитлер пустил себе пулю в голову, граждане Берлина, Гамбурга и Мюнхена переключились на новые роли и нашли новый смысл жизни.

Да, около 20 % нацистских гауляйтеров (руководителей региональных отделений партии) и 10 % генералов покончили жизнь самоубийством. Но это значит, что 80 % гауляйтеров и 90 % генералов были готовы принять новую жизнь. Подавляющее большинство влиятельных нацистов и даже членов СС не сошли с ума и не наложили на себя руки. Они стали мирными фермерами, учителями, врачами и страховыми агентами.

На самом деле даже самоубийство не может служить доказательством абсолютной верности какой-то одной истории. 13 ноября 2015 года «Исламское государство» организовало в Париже несколько атак смертников, в результате которых погибли 130 человек. Экстремистская группа заявила, что это месть за бомбардировки французской авиацией бойцов «Исламского государства» в Сирии и Ираке, а также предупреждение Франции воздерживаться от подобных действий в будущем. Вместе с тем «Исламское государство» объявило всех мусульман, убитых французской авиацией, мучениками, которым уготовано вечное блаженство в раю.

Здесь что-то не сходится. Если мученики, погибшие от французских бомб, действительно в раю, почему за них нужно мстить? За что именно мстить – за то, что людей отправили в рай? Узнав, что ваш любимый брат выиграл миллион долларов в лотерею, начнете ли вы в отместку громить лотерейные киоски? Нужно ли сеять смерть в Париже в отместку за то, что французская авиация выдала вашим братьям билеты в рай? Было бы хуже, если бы вам действительно удалось остановить удары французской авиации в Сирии: тогда меньше мусульман попало бы в рай.

Возникает соблазн сделать вывод, что активисты «Исламского государства» на самом деле не верят, что мученики попадают в рай. Именно поэтому они злятся, когда их бомбят и убивают. Но тогда почему некоторые из них надевают «пояс смертника» и с готовностью себя взрывают? По всей вероятности, они одновременно верят в две противоречащие друг другу истории, не задумываясь об их несовместимости. Как уже отмечалось выше, некоторые нейроны не общаются между собой.

За восемь столетий до того, как французская авиация бомбила позиции «Исламского государства» в Сирии и Ираке, другая французская армия вторглась на Ближний Восток – эту кампанию впоследствии стали называть Седьмым крестовым походом. Крестоносцы во главе с королем Людовиком IX рассчитывали завоевать долину Нила и превратить Египет в оплот христианства. Но в сражении при Эль-Мансуре французы были разбиты, и большинство крестоносцев попали в плен. Рыцарь Жан де Жуанвиль в своих мемуарах писал, что, когда битва была проиграна и крестоносцы решили сдаться, один из его людей воскликнул: «Я не согласен с этим решением. Лучше позволить им убить нас, и тогда мы попадем в рай». Жуанвиль сухо отмечает: «Никто из нас ему не поверил».

Жуанвиль не объясняет, почему рыцари отказались умирать. В конце концов, эти люди покинули свои уютные замки во Франции ради долгого и опасного приключения на Ближнем Востоке в основном потому, что верили в спасение души. Но почему в тот момент, когда вечное блаженство в раю было так близко, они предпочли оказаться в плену у мусульман? Вероятно, крестоносцы искренне верили в спасение души и в рай, но, когда наступил момент истины, предпочли подстраховаться.

Испокон веков люди верили одновременно в несколько историй и не были абсолютно убеждены в правдивости какой-то одной. Эта неопределенность беспокоила многие религии, и по этой причине они считали веру главной добродетелью, а сомнение – одним из тяжких грехов. Как будто верить без доказательств – это по определению хорошо. Но с появлением современной культуры возникла обратная ситуация. Вера теперь рассматривается как интеллектуальное рабство, а сомнение считается непременным условием свободы.

Где-то между 1599 и 1602 годами Шекспир написал свою версию «Короля Льва», известную как «Гамлет». Но в отличие от Симбы, Гамлет не завершает Круг Жизни. Он не расстается со скепсисом и сомнениями до самого конца, так и не найдя смысл жизни и не ответив на вопрос: быть или не быть. В этом отношении Гамлет ведет себя как прагматичный современный герой. Современность не отвергает изобилие историй, унаследованных от прошлого, а открывает для них супермаркет. Современный человек может попробовать все, выбирая и сочетая истории на свой вкус.

Некоторым не по душе такая свобода и неопределенность. Тоталитарные движения, например фашизм, крайне резко отреагировали на открытие супермаркета сомнительных идей и в требовании абсолютной веры в одну историю превзошли даже традиционные религии. Однако большинство современников полюбили супермаркет. Что делать, если вы не можете понять, в чем смысл жизни и какой истории верить? Поклоняться самой возможности выбора. Вы бродите между полками супермаркета, имея свободу и возможность выбрать все, что пожелаете, рассматриваете разложенные перед вами товары… И все. Конец. Титры.

Согласно либеральной мифологии, если стоять в этом гигантском супермаркете достаточно долго, то рано или поздно на вас снизойдет либеральная благодать и вы поймете смысл жизни. Все истории на полках супермаркета – это обман. Смысл жизни не готовый продукт. Божественного сценария не существует, и ничто внешнее не может придать нашей жизни смысл. Это мы придаем всему смысл – своим свободным выбором и своими чувствами.

Один из героев фантастического фильма «Уиллоу», очередной волшебной сказки Джорджа Лукаса, – обычный гном по имени Уиллоу, который мечтает стать великим волшебником и проникнуть в тайны бытия. Однажды через деревню гномов проезжает волшебник, который ищет себе ученика. Уиллоу и два других гнома предлагают ему свои услуги, и волшебник подвергает их простому испытанию. Он протягивает правую руку и спрашивает голосом магистра Йоды: «В каком пальце власть над миром?» Каждый из трех гномов выбирает палец, но все они ошибаются. Тем не менее волшебник что-то углядел в Уиллоу и спросил его: «Какая мысль первой пришла тебе в голову, когда я протянул руку?» – «Это было глупо, – смущенно ответил Уиллоу, – но мне захотелось указать на свой палец». – «Ага, – торжествующе воскликнул волшебник. – Это и есть правильный ответ!

Тебе не хватает веры в себя». Либеральная мифология не устает повторять этот урок.

Наши пальцы написали Библию, Коран и Веды, а наш разум придал этим историям силу. Вне всякого сомнения, это прекрасные истории, но их красота исключительно в глазах смотрящего. Иерусалим, Мекка, Варанаси и Бодх-Гая – священные места, но таковыми их делают чувства, которые испытывают люди, попадая туда. Сама по себе Вселенная – это бессмысленное нагромождение атомов. В ней нет ничего красивого, священного или сексуального; все это порождение наших чувств. Только человеческие чувства делают красное яблоко соблазнительным, а фекалии – мерзкими. Уберите человеческие чувства – и останется лишь совокупность молекул.

Мы надеемся найти смысл, встроившись в некую готовую историю о Вселенной, но согласно либеральной интерпретации мира, истина как раз в обратном. Вселенная не открывает мне смысл. Это я придаю смысл Вселенной. Таково мое космическое предназначение. У меня нет определенной судьбы или дхармы. Окажись я на месте Симбы или Арджуны, я мог бы выбрать борьбу за корону – но не обязан это делать. С тем же успехом я могу присоединиться к бродячему цирку, отправиться на Бродвей, чтобы петь в мюзикле, или переехать в Кремниевую долину и основать стартап. Я свободен и могу создавать собственную дхарму.

Таким образом, подобно прочим космическим историям, либеральная история начинается с создания нарратива. Утверждается, что творение происходит в каждый момент, и творец – это я. Но какова тогда цель моей жизни? Создавать смысл своими чувствами, мыслями, желаниями и творчеством? Все, что ограничивает свободу человека чувствовать, думать, желать и изобретать, ограничивает смысл Вселенной. Поэтому свобода от таких ограничений – высший идеал.

В практическом смысле те, кто верит в либеральную историю, соблюдают две заповеди: творить и бороться за свободу.

Творчество может проявляться в сочинении стихов, исследовании своей сексуальности, создании компьютерных программ или открытии новых химических веществ. Борьба за свободу подразумевает все, что помогает людям избавиться от социальных, биологических и физических ограничений, будь то демонстрации против жестоких диктаторов, обучение девочек грамоте, поиск лекарства от рака или проектирование космического корабля. В либеральном пантеоне героев Роза Паркс и Пабло Пикассо соседствуют с Луи Пастером и братьями Райт.

В теории это звучит волнующе и глубоко. К сожалению, человеческая свобода и творчество совсем не таковы, какими рисует их либеральная история. Современная наука утверждает, что за выбором и творчеством нет никакой магии: они всего лишь результат обмена биохимическими сигналами между миллиардами нейронов, и даже если вы освобождаете человечество от ярма католической церкви или давления Советского Союза, выбор людям будут диктовать биохимические алгоритмы, столь же безжалостные, как инквизиция и КГБ.

Либеральная история призывает меня искать свободу самовыражения и самореализации. Но и «личность», и «свобода» – мифологические химеры, позаимствованные из волшебных сказок древности. Больше всего путаницы либерализм вносит в понятие «свободы воли». Совершенно очевидно, что у человека есть воля и желания – а порой и возможность исполнять эти желания. Если под «свободой воли» вы понимаете свободу делать то, что хотите, то да, люди обладают свободой воли. Но если под «свободой воли» подразумевается свобода выбирать желания, то такой свободы у человека нет.

Если меня привлекают мужчины, я волен реализовывать свои фантазии, но не свободен чувствовать влечение не к мужчинам, а к женщинам. Я мог бы решить, что буду сдерживать свои сексуальные желания, или даже попытаться пройти терапию «смены пола», но даже само желание изменить сексуальную ориентацию будет результатом взаимодействия нейронов – возможно, под влиянием культурных и религиозных предрассудков. Почему один человек стыдится своей сексуальной ориентации и хочет изменить ее, а другой радуется той же ориентации, совсем не испытывая чувства вины? Вы можете сказать, что у первого более сильно религиозное чувство. Но разве люди выбирают, какими религиозными чувствами обладать, сильными или слабыми? Опять же, человек может решить, что каждое воскресенье будет ходить в церковь, чтобы укрепить свои религиозные чувства, – но почему один стремится стать более религиозным, а другого вполне устраивает атеизм? Причиной могут быть самые разные культурные и генетические факторы – но никак не «свободная воля».

То, что справедливо в отношении сексуального влечения, справедливо и для любого другого желания – а также для всех чувств и мыслей. Возьмем, к примеру, любую мысль, возникающую в вашей голове. Откуда она взялась? Вы сами выбрали эту мысль, а затем начали ее развивать? Очевидно, нет. Процесс самоанализа начинается с простых вещей и постепенно усложняется. Сначала мы осознаем, что не контролируем мир вокруг нас. Не я решаю, когда пойдет дождь. Затем мы понимаем, что не контролируем происходящее внутри нашего тела. Я не могу управлять своим кровяным давлением. После приходит понимание, что мы не властны даже над своим мозгом. Не я указываю нейронам, когда возбуждаться. И наконец, приходится признать: мы не контролируем не только свои желания, но и реакцию на эти желания.

Это понимание может сделать нас менее зацикленными на своем мнении и своих чувствах и более внимательными к другим, поможет лучше узнать себя. Некоторые считают, что если люди сознательно, по собственной воле откажутся от веры, то станут безразличными ко всему, забьются в угол и умрут от голода. На самом же деле отказ от этой иллюзии возбуждает глубокое любопытство. Пока вы отождествляете себя с мыслями и желаниями, возникающими в вашем мозгу, вам не нужно прилагать много усилий, чтобы познать себя. Вы думаете, что уже знаете, кто вы. Но как только вы осознаете: «Стоп, эти мысли – не я. Это просто биохимические колебания!» – то поймете, кто вы такой – или что такое. Это может стать началом самой волнующей исследовательской экспедиции, какую только способен предпринять человек.

Первый шаг в этом путешествии состоит в том, чтобы признать: «я» – это выдуманная история, которую постоянно сочиняют, дополняют и переписывают сложные механизмы моего мозга. В моем сознании есть рассказчик, который объясняет, кто я, откуда я, куда иду и что происходит прямо сейчас. Подобно провластному политологу, комментирующему последние события, внутренний рассказчик постоянно лукавит, но почти никогда (или вообще никогда) в этом не признается. И точно так же, как государство формирует национальный миф с помощью флагов, символов и парадов, наша внутренняя машина пропаганды создает персональный миф с помощью драгоценных воспоминаний и лелеемых травм, которые зачастую весьма далеки от истины.

В эпоху Facebook и Instagram этот процесс мифотворчества стал заметнее, чем когда-либо, поскольку частично перенесся из головы в компьютер. Это зрелище завораживает и пугает: люди тратят огромное количество времени, конструируя и украшая идеального себя в сети, привязываются к собственному творению и ошибочно принимают его за правду о себе. Так, семейный отпуск, испорченный автомобильными пробками, мелочными ссорами и напряженным молчанием, превращается в коллекцию живописных панорам, шикарных ужинов и улыбающихся лиц; 99 % опыта и переживаний не попадает в историю нашего «я».

Примечательно, что наше выдуманное «я» обычно носит визуальный характер, тогда как настоящие ощущения – телесный.

В своей фантазии вы как бы наблюдаете происходящее внутренним взором или видите на экране компьютера. Вы созерцаете себя на тропическом пляже: за спиной синее море, на лице широкая улыбка, в одной руке коктейль, другая обвивает талию любимого человека. Рай. Но на фотографии нет назойливой мухи, которая кусает вас в ногу, спазмов в животе после несвежего рыбного супа, напряжения лицевых мышц в попытке изобразить радостную улыбку, а также безобразной ссоры между счастливыми супругами, случившейся пять минут назад. Жаль, что мы не можем ощутить, что чувствуют люди на снимках в тот момент, когда их фотографируют!

Поэтому, если вы действительно хотите понять, кто вы, не стоит отождествлять себя с аккаунтом в Facebook или с внутренней историей своего «я». Вам стоит присмотреться к реальному потоку чувств и сознания. И тогда вы увидите, как мысли, эмоции и желания появляются и исчезают без видимых причин и без вашей команды, подобно тому, как ветер дует с разных сторон и ерошит ваши волосы. Вы, конечно, не ветер – но и не клубок мыслей, эмоций и желаний, существующих в вашем сознании, и не прилизанная история, которую вы рассказываете о них задним числом. Вы их чувствуете и переживаете, но не контролируете, и вы – не они. Люди спрашивают: «Кто я?» – и ждут в ответ историю. Главное, что вам нужно знать о себе: вы – не история.

Либерализм сделал радикальный шаг, отринув все космические драмы, но затем воссоздал драму внутри человека: у Вселенной нет замысла, а потому этот замысел должны создать мы, люди. Таково наше предназначение и таков смысл нашей жизни. За тысячи лет до современной либеральной эпохи буддизм пошел еще дальше, отринув не только космические драмы, но и внутреннюю драму человека. У Вселенной нет смысла, и человеческие чувства тоже не несут никакого смысла. Они не часть великой космической истории, а просто эфемерные вибрации, появляющиеся и исчезающие без каких-либо причин. Такова правда – и ее нужно принять.

«Брихадараньяка-упанишада» гласит, что «утренняя заря – это голова жертвенного коня, солнце – его глаз… времена года – его члены, месяцы и половины месяца – его сочленения, дни и ночи – его ноги, звезды – его кости, облака – его мясо». А вот ключевой буддистский текст «Махасатипаттхана сутта» объясняет, что при медитации человек просто созерцает свое тело. «В этом теле есть волосы на голове, волосы на теле, зубы, кожа, мясо, сухожилия, кости, костный мозг, почки, сердце… слюна, носовая слизь, суставная жидкость, моча… Так, находясь внутри тела, пребывает он в созерцании тела… „Вот тело“ – так его внимание устремлено к настоящему…» Волосы, кости и моча – это всего лишь волосы, кости и моча. И ничего больше.

В тексте много раз повторяется: независимо от того, что именно медитирующий созерцает в своем теле или сознании, он знает только то, что видит. Например, в процессе дыхания: «Делая долгий вдох, знает он: я делаю долгий вдох; делая долгий выдох, знает он: я делаю долгий выдох. Делая короткий вдох, знает он: я делаю короткий вдох. Делая короткий выдох, знает он: я делаю короткий выдох». Долгий вдох не олицетворяет времена года, а короткий вдох – дни. Это всего лишь вибрации тела.

Будда учил, что реальность обладает тремя главными свойствами: это непостоянство, неудовлетворенность и отсутствие неизменной сущности. Вы можете исследовать самые дальние уголки Галактики, свое тело или разум, но нигде не найдете вещи, которая не меняется, обладает неизменной сущностью и полностью вас удовлетворяет.

Страдание возникает потому, что люди не осознают, какова реальность. Они верят, что где-то есть некая вечная сущность, и если они смогут ее найти и соединиться с ней, то будут полностью удовлетворены. Эта вечная сущность иногда называется Богом, иногда нацией, иногда душой, иногда истинным «я», а иногда настоящей любовью – и чем сильнее люди привязаны к ней, тем сильнее их разочарование, и тем сильнее они страдают, когда не могут ее найти. Хуже того: чем сильнее привязанность, тем сильнее ненависть, которые люди испытывают к человеку, группе или институту, которые якобы стоят между ними и их заветной целью.

Таким образом, Будда учит, что у жизни нет смысла и человеку не нужно его создавать. Люди просто должны понять, что смысла нет, и таким образом избавиться от страданий, обусловленных привязанностью и отождествлением себя с пустым явлением. «Что нам делать?» – спрашивают люди, и Будда советует им: «Ничего не делайте. Совсем ничего». Вся беда в том, что мы постоянно что-то делаем. Не обязательно в буквальном смысле – можно просто часами сидеть неподвижно с закрытыми глазами. Но наше сознание постоянно занято сочинением историй и поиском идентичности; оно ведет битвы и одерживает победы. Ничегонеделание предполагает, что сознание тоже должно ничего не делать и ничего не создавать.

К сожалению, и это очень легко превратить в героический эпос. Даже если вы сидите с закрытыми глазами и сосредоточены на том, как воздух втягивается в ноздри, а затем выходит из них, вы можете сочинять об этом истории. «Мое дыхание слегка напряженное, и если я буду дышать спокойнее, то мое здоровье улучшится»; или: «Если я сконцентрируюсь на дыхании и не буду ничего делать, то достигну просветления и стану самым мудрым и счастливым человеком в мире». Затем эпос расширяется, и люди хотят не только освободиться от собственных привязанностей, но и убедить других последовать их примеру. Признав, что смысла жизни не существует, я нахожу смысл в объяснении этого другим, в спорах с неверующими, в чтении лекций скептикам, в пожертвованиях на строительство монастырей и так далее. Призыв «никаких историй» может легко превратиться в очередную историю.

В буддизме можно найти тысячи примеров того, как люди, верящие в бессмысленность и пустоту всего сущего и в необходимость освободиться от привязанностей, ссорятся и сражаются за власть, за дом или даже из-за значения какого-то слова. Сражаться с другими потому, что веришь в вечного Бога, – прискорбно и объяснимо; сражаться из-за того, что веришь в бессмысленность и пустоту всего сущего, – довольно странно, но очень по-человечески.

В XVIII веке королевские династии Бирмы и соседнего Сиама гордились преданностью Будде и черпали свою легитимность в поддержке буддизма. Короли жертвовали монастырям, строили пагоды и каждую неделю приглашали ученых монахов, которые читали яркие проповеди о пяти главных моральных обязательствах каждого человека: воздерживаться от убийства, воровства, сексуального насилия, обмана и алкоголя. Тем не менее два королевства постоянно воевали друг с другом. 7 апреля 1767 года армия бирманского короля Синбьюшина после долгой осады взяла штурмом столицу Сиама. Победители убивали, грабили, насиловали и, вероятно, не брезговали алкоголем. Затем они сожгли почти весь город – вместе с дворцами, монастырями и пагодами – и увезли с собой тысячи рабов и огромное количество золота и драгоценных камней.

Нельзя сказать, что король Синбьюшин не принимал буддийское учение всерьез. Через семь лет после своей великой победы он совершил королевское путешествие по великой реке Ировади, посещая по пути все известные пагоды и прося Будду благословить его армию на дальнейшие победы. Когда Синбьюшин добрался до Рангуна, он восстановил и расширил главную святыню Бирмы – пагоду Шведагон. Затем он приказал покрыть обновленное здание позолотой (пожертвовав золото из своей казны), а на вершине пагоды установить золотой шпиль, украшенный драгоценными камнями (по всей видимости, вывезенными из Сиама). Он также воспользовался случаем, чтобы казнить пленного короля Пегу вместе с братом и сыном.

В 1930-е годы в Японии люди нашли оригинальный способ соединить буддийские доктрины с национализмом, милитаризмом и фашизмом. Радикальные буддийские мыслители, такие как Ниссё Иноэ, Икки Кита и Танака Тигаку, утверждали, что для избавления от эгоистических привязанностей люди должны полностью посвятить себя императору, отбросить личные мысли и проявлять абсолютную преданность нации. Этими идеями вдохновлялись многочисленные ультранационалистические организации, в том числе группа фанатичных военных, которые стремились путем убийств разрушить консервативную политическую систему Японии. Они убили бывшего министра финансов, генерального директора корпорации «Мицуи», а затем премьер-министра Инукаи Цуёси. Своими действиями эта группа ускорила превращение Японии в военную диктатуру. Когда военные развязали войну, буддистские священники и мастера дзен-медитации призывали к полному подчинению властям и самопожертвованию ради нации. Буддийское учение о сострадании и отказе от насилия было благополучно забыто и не оказало ощутимого влияния на действия японских войск в Нанкине, Маниле и Сеуле.

Сегодня ситуация с правами человека в буддийской Мьянме считается одной из худших в мире, а буддийский монах Ашин Виратху возглавляет в стране антиисламское движение. Он заявляет, что хочет лишь защитить Мьянму и буддизм от исламских заговорщиков-джихадистов, но его проповеди и статьи носят явный провокационный характер, и в феврале 2018 года Facebook удалил его страницу за распространение ненависти. В 2017 году в интервью газете Guardian монах призывал сочувствовать пролетающему мимо комару, но на обвинения, что военные Мьянмы насиловали мусульманок, со смехом ответил: «Это невозможно. Их тела вызывают слишком сильное отвращение».

Вероятность того, что, когда 8 миллиардов человек начнут регулярно медитировать, на всей планете наступит мир и гармония, очень мала. Узнавать правду о себе так тяжело! Даже если вам удастся убедить большинство людей попробовать, многие очень быстро исказят найденную истину, превратив ее в некую историю с героями, злодеями и врагами, а затем найдут веские основания начать войну.

Несмотря на то что все эти грандиозные истории – плод нашего воображения, повода для отчаяния нет. Реальность никуда не исчезла. Невозможно играть роль в воображаемой драме – так почему мы хотим играть в ней главную роль? Ключевой вопрос, стоящий перед людьми, не «в чем смысл жизни», а «как избавиться от страданий». Отбросив вымышленные истории, вы увидите реальность гораздо яснее, чем прежде, а если вы действительно узнаете правду о себе и о мире, ничто не заставит вас страдать. Конечно, это гораздо проще сказать, чем сделать.

Мы, люди, завоевали мир благодаря умению придумывать истории и верить в них. Поэтому мы с трудом отличаем вымысел от реальности. Неспособность видеть разницу была для нас вопросом выживания. Но если вы все же хотите ее увидеть, лучше всего начать со страдания. Потому что самое реальное явление в мире – это страдание.

Если, столкнувшись с некоей захватывающей воображение историей, вы захотите понять, правда это или вымысел, ключом к ответу должен стать вопрос, может ли главный герой истории страдать. Например, если кто-то рассказывает вам историю о польском народе, задумайтесь, может ли Польша страдать. Адам Мицкевич, великий польский поэт-романтик и основоположник современного польского национализма, называл Польшу «Христом народов». В 1832 году, через несколько десятилетий после раздела Польши между Россией, Пруссией и Австрией и вскоре после восстания 1830 года, жестоко подавленного русскими, Мицкевич объяснял, что ужасающие страдания Польши были жертвой во имя всего человечества, сравнимой с жертвой Христа, и что подобно Христу Польша восстанет из мертвых.

В знаменитой «Книге польского народа» Мицкевич писал:

И вымолвила в завершение Польша [людям Европы]: «Кто придет ко мне, будет свободен и равен, потому что я есть ВОЛЬНОСТЬ». Но короли, услышав о том, встревожились в сердцах своих и вымолвили: «Мы выгнали из земли Вольность». Поскольку польский народ не умер… На третий день душа вернется в тело свое, и народ восстанет из мертвых и все народы выведет из неволи.

Может ли народ страдать? Есть ли у народа глаза, руки, чувства, привязанности и страсти? Если народ уколоть, потечет ли у него кровь? Совершенно очевидно, что нет. Проиграв войну, народ может потерять провинцию или даже независимость, но не испытает боли, печали или любых других страданий, потому что у него нет тела, разума и чувств. В сущности, это просто метафора. И только в воображении некоторых поляков она превращается в реальную сущность, способную страдать. Польша существует потому, что эти люди предоставляют ей свои тела – не просто служат солдатами в польской армии, но и облекают в плоть и кровь страдания народа. Когда в мае 1831 года пришли новости о поражении польской армии при Остроленке, сердца людей разрывались от горя, а глаза наполнялись слезами.

Конечно, все это не оправдывает вторжение русских и не отрицает право поляков основать независимое государство и самим устанавливать себе законы и обычаи. Но это значит, что в конечном счете история о польском народе не может быть реальной, поскольку само существование Польши зависит от образов в сознании людей.

А теперь подумайте о судьбе женщины из Варшавы, ограбленной и изнасилованной солдатами, оккупировавшими город. В отличие от метафорических страданий польского народа страдания этой женщины более чем реальны. Вполне возможно, что они стали результатом веры людей в разного рода вымысел, вроде русского национализма, православия и мужественности, вдохновлявших многих солдат и офицеров русской армии. Но страдания, порожденные этим вымыслом, оказались абсолютно реальными.

Будьте бдительны, когда политики делают заявления в мистическом духе. Возможно, они пытаются скрыть и оправдать реальные страдания, заворачивая их в обертку высокопарных и туманных слов. Особую настороженность должны вызывать четыре слова: «жертва», «вечность», «чистота» и «искупление». На каждое из них в вашей голове должен срабатывать сигнал тревоги. А если вы живете в стране, лидер которой постоянно твердит: «Их жертва станет искуплением и сохранит чистоту нашего бессмертного народа», – знайте: у вас серьезные неприятности. Чтобы не утратить здравомыслие, всегда пытайтесь переводить подобную белиберду на язык реальности: кричащий от боли солдат, избитая и изнасилованная женщина, дрожащий от страха ребенок.

Итак: если вы хотите знать правду о Вселенной, о смысле жизни и о том, кто вы, лучше всего начать с наблюдения и анализа страданий.

Ответом вам будет вовсе не вымышленная история.