Террористы – мастера манипулировать сознанием. Количество их жертв не так велико, но они умудряются запугивать миллиарды людей и сотрясать такие громадные политические конструкции, как Евросоюз и США. После 11 сентября 2001 года террористы ежегодно убивают приблизительно 50 человек в Евросоюзе, 10 человек в США, 7 человек в Китае и до 25 тысяч человек во всем остальном мире (преимущественно в Ираке, Афганистане, Пакистане, Нигерии и Сирии). Для сравнения: в автомобильных авариях каждый год гибнет приблизительно 80 тысяч европейцев, 40 тысяч американцев, 270 тысяч китайцев и еще 1,25 миллиона человек в других странах. От диабета в мире ежегодно умирают до 3,5 миллиона человек, а от последствий загрязнения воздуха – 7 миллионов человек. Почему же мы боимся терроризма больше, чем сахара, и почему правительства теряют голоса избирателей из-за спорадических атак террористов, а не из-за постоянного загрязнения воздуха?

Как указывают словари, терроризм – это военная стратегия, нацеленная на изменение политической ситуации путем распространения страха, а не нанесения материального ущерба. Эту стратегию почти всегда берет на вооружение самая слабая сторона конфликта, неспособная нанести врагу серьезный материальный ущерб. Конечно, любые военные действия вызывают страх. Но в обычной войне страх – побочный продукт материальных потерь, и он, как правило, пропорционален силе, вызвавшей эти потери. Для терроризма страх – главное оружие, и мы наблюдаем поразительное несоответствие между реальной силой террористов и страхом, который они ухитряются вызывать.

Насилием не всегда легко изменить политическую ситуацию. В первый день битвы на Сомме, 1 июля 1916 года, погибли 19 тысяч британских солдат и еще 40 тысяч получили ранения. Битва закончилась в ноябре, и к этому времени потери обеих сторон превысили миллион человек, в том числе около 300 тысяч убитыми. Но эта ужасная бойня никак не изменила политического соотношения сил в Европе. Потребовалось еще два года и миллионы жертв, чтобы ситуация сдвинулась с мертвой точки.

По сравнению с наступлением на Сомме терроризм выглядит жалко. Во время теракта в Париже в ноябре 2015 года погибло 130 человек; бомба, взорвавшаяся в Брюсселе в марте 2016-го, убила 32 человека, а взрыв в Манчестере в мае 2017-го унес жизни 22 человек. В 2002 году, в самый разгар палестинского террора против Израиля, когда взрывались автобусы и рестораны, погиб 451 израильтянин. В том же году в автомобильных авариях погибли 542 жителя страны. Лишь немногие теракты, такие как взрыв рейса 103 компании Pan American над Локерби, уносят жизни сотен людей. Террористическая атака 11 сентября установила печальный рекорд – в ней погибли почти 3000 человек. Но даже эти цифры меркнут перед ценой, которую платит человечество за обычные войны. Если вы сложите число всех убитых и раненых в Европе в результате терактов после 1945 года, – включая жертв националистических, религиозных, леворадикальных и крайне правых группировок, – суммарный итог будет гораздо меньше, чем число жертв малоизвестных сражений Первой мировой войны, таких как третья битва на Эне (250 тысяч жертв) или десятая битва при Изонцо (225 тысяч).

На что же надеются террористы? После теракта количество солдат, танков и кораблей врага не уменьшается. Сеть коммуникаций, автомобильные и железные дороги остаются, как правило, целыми и невредимыми. Заводы и порты работают в обычном режиме. Террористы надеются, что, несмотря на незначительный материальный ущерб, страх и растерянность вынудят врага, сила которого нисколько не уменьшилась, на непропорционально резкую реакцию. Они рассчитывают, что, когда разъяренный враг обрушит на них всю свою мощь, поднимется такая мощная военная и политическая буря, какую сами террористы вызвать не в состоянии. А во время бури случается множество непредвиденных вещей. Возможны ошибки, военные преступления – и тогда общественное мнение меняется, колеблющиеся принимают чью-то сторону и соотношение сил становится иным.

Террористов можно сравнить с мухой, которая хочет разгромить посудную лавку. Муха настолько слаба, что не сдвинет с места и чайную чашку. Как же ей добиться своей цели? Она находит быка, забирается к нему в ухо и начинает жужжать. Испуганный и взбешенный бык вдребезги разносит посудную лавку. Именно это и произошло после 11 сентября 2001 года, когда исламские фундаменталисты спровоцировали американского быка и он разгромил ближневосточную посудную лавку. Теперь они благоденствуют на развалинах. А в мире нет недостатка в раздражительных быках.

Терроризм – чрезвычайно непривлекательная военная стратегия, поскольку она оставляет все важные решения на усмотрение врага. Все варианты действий, какими противник располагал до террористической атаки, сохраняются в неприкосновенности, и он может свободно выбирать любой из них. Обычно воюющие армии любой ценой стараются избежать подобной ситуации. Атакуя, они не стремятся разыграть устрашающий спектакль, который разозлит врага и спровоцирует ответный удар. Они хотят нанести противнику серьезный материальный ущерб и ограничить его возможности дать отпор. В частности, они стремятся уничтожить его самое грозное оружие и предотвратить самые опасные сценарии развития событий.

Именно таковы были цели Японии в декабре 1941 года, когда она неожиданно напала на США и потопила американский тихоокеанский флот в Перл-Харборе. Это был не терроризм, а война. Японцы не знали, как Америка ответит на атаку. Ясно было только одно: что бы ни решил предпринять противник, в 1942 году он уже не сможет отправить свои корабли на Филиппины или в Гонконг.

Провоцировать врага на ответные действия, не лишив его оружия или возможностей, – это акт отчаяния, к которому прибегают только в тех случаях, когда других средств не остается. Если есть шанс нанести серьезный материальный ущерб, никто не откажется от него в пользу терроризма. Если бы в декабре 1941 года японцы торпедировали пассажирский лайнер, чтобы спровоцировать США, но при этом оставили бы целым и невредимым тихоокеанский флот врага в Перл-Харборе, это было бы безумием.

Но у террористов нет выбора. Они настолько слабы, что не в состоянии начать войну. Поэтому они устраивают театрализованную постановку, надеясь, что она спровоцирует врага и вызовет чрезмерно острую реакцию. Террористы ставят жестокий устрашающий спектакль, захватывающий наше воображение, которое затем начинает работать против нас. Убив нескольких человек, террористы заставляют миллионы людей бояться за свою жизнь. Чтобы обуздать эти страхи, правительства отвечают на террористическое шоу своим спектаклем безопасности и демонстрации силы – наказывают все население или вторгаются на территорию другого государства. В большинстве случаев чрезмерная реакция на терроризм представляет собой бóльшую угрозу нашей безопасности, чем сами террористы.

Террористы мыслят не как генералы, а скорее как театральные продюсеры. Воспоминания общества об атаках 11 сентября свидетельствуют, что интуитивно это понимают все. Если спросить людей, что произошло 11 сентября 2001 года, они, скорее всего, ответят, что «Аль-Каида» разрушила башни-близнецы Всемирного торгового центра. Но целью террористической атаки были не только башни, но и два других объекта, в том числе Пентагон. Почему об этом помнит так мало людей?

Будь события 11 сентября 2001 года обычной военной кампанией, наибольшее внимание общества привлекло бы нападение на Пентагон. В результате этой атаки «Аль-Каида» смогла уничтожить часть главной штаб-квартиры врага, убив и ранив членов высшего командования и аналитиков. Почему же для общества гораздо более важным оказалось разрушение двух гражданских зданий и убийство брокеров, бухгалтеров и клерков?

Дело в том, что Пентагон – относительно невысокое и ничем не примечательное здание, тогда как башни Всемирного торгового центра были известным символом, разрушение которого произвело сильнейший аудиовизуальный эффект. Кто видел картину рушащихся небоскребов, едва ли когда-нибудь ее забудет. В глубине души мы понимаем, что терроризм – это театр, и поэтому в первую очередь оцениваем его эмоциональное, а не материальное воздействие.

Тот, кто борется с терроризмом, должен, подобно самим террористам, мыслить как театральный продюсер, а не как генерал. Если мы хотим эффективно противостоять террору, в первую очередь нам следует понять, что террористы не могут победить. Однако мы можем нанести себе поражение сами – в результате чрезмерной и необоснованной реакции на их провокации.

Террористы ставят перед собой невыполнимую задачу: не имея армии, путем насилия изменить политическое соотношение сил. Для достижения цели они вынуждают государство также ставить перед собой невыполнимую задачу: защитить всех граждан от политического насилия, в любое время и в любом месте. Террористы надеются, что, когда государство попытается выполнить свое обещание, это смешает политические карты и у них в руках неожиданно окажется туз.

Конечно, когда государства принимают вызов, чаще всего им удается справиться с террористами. В последние несколько десятилетий были уничтожены сотни террористических организаций в самых разных странах. В 2002–2004 годах Израиль доказал, что даже самые жестокие террористические кампании можно подавить грубой силой. Террористы прекрасно понимают, что в открытом противостоянии у них нет шансов. Но поскольку они очень слабы, а других вариантов действий у них нет, то и терять им нечего, а приобрести они могут очень много. Время от времени политические бури, вызванные антитеррористическими кампаниями, действительно идут на пользу террористам, и именно поэтому они считают риск оправданным. Террорист похож на игрока в покер с очень плохой рукой, который пытается убедить соперников перетасовать карты. Он ничего не теряет, а выиграть может все.

Но почему государство соглашается пересдать карты? Материальный ущерб от терроризма незначителен, и теоретически правительство может вообще никак не реагировать на теракты или принимать серьезные, но тайные меры вдали от камер и микрофонов. Зачастую власти именно так и поступают. Но время от времени они теряют самообладание и реагируют слишком резко и публично, тем самым играя на руку террористам. В чем причина такой чувствительности к провокациям террористов?

Власти не могут мириться с провокациями, поскольку легитимность современного государства основана на обязательстве защищать публичную сферу от политического насилия. Политический режим способен пережить ужасные природные катастрофы и даже игнорировать их, если его легитимность не строится на обещании их предотвратить. С другой стороны, режим может рухнуть из-за незначительной проблемы, если она подрывает его легитимность. В XIV веке чума уничтожила от четверти до половины населения Европы, но ни один король не лишился трона – и ни один не принимал серьезных мер по борьбе с эпидемией. Тогда никто не считал, что предотвращение чумы – это обязанность короля. В то же время правители, допускавшие в своих владениях распространение религиозной ереси, рисковали лишиться не только короны, но и головы.

Современные правительства относятся к домашнему и сексуальному насилию терпимее, чем к терроризму. Несмотря на общественный резонанс от таких акций, как #MeToo, случаи изнасилования не подрывают легитимность властей. Например, во Франции регистрируется более 10 тысяч изнасилований в год, а еще десятки тысяч, по всей видимости, не попадают в полицейские сводки. Однако насильники и жестокие мужья не считаются угрозой существованию французского государства, поскольку исторически государство не строилось на обещании избавить граждан от сексуального насилия. А вот теракты, которые случаются гораздо реже, воспринимаются как смертельная угроза Французской Республике, потому что на протяжении нескольких последних столетий западные государства основывали свою легитимность на громком обещании не допустить политического насилия в своих границах.

В Средние века в публичной сфере политическое насилие было обычным делом. Способность к насилию была пропуском в политическую игру, и не обладавшие такой способностью не имели голоса в политике. Собственную армию содержали все – многочисленные семьи аристократов, города, гильдии, церкви и монастыри. Когда умирал аббат и возникал спор из-за наследства, для разрешения конфликта соперничающие группировки, состоящие из монахов, местных лидеров и соседей, часто прибегали к помощи силы.

В таком мире не было места терроризму. Каждый, кто был недостаточно силен для нанесения врагу серьезного материального ущерба, выбывал из игры. Если бы в 1150 году горстка исламских фанатиков убила нескольких мирных жителей в Иерусалиме, требуя, чтобы крестоносцы покинули Святую землю, это вызвало бы удивление, а не страх. Если вы хотите, чтобы вас принимали всерьез, у вас должен быть как минимум один укрепленный замок – а лучше два. Терроризм не занимал умы наших предков в Средние века, поскольку им приходилось решать более серьезные проблемы.

В Новейшее время централизованные государства постепенно снижали градус политического насилия на своих территориях, и в последние десятилетия западные страны сумели почти полностью от него избавиться. Граждане Франции, Великобритании или США могут бороться за контроль над городами, корпорациями, организациями или даже правительствами, не прибегая к оружию. Власть над миллионами долларов, миллионами солдат, тысячами кораблей, самолетов и ядерных ракет переходит от одной группы политиков к другой без единого выстрела. Люди быстро привыкли к этому и считают такой порядок естественным. Вот почему спорадические акты политического насилия, уносящие жизни нескольких десятков людей, воспринимаются как смертельная угроза легитимности и даже самому существованию государства. Маленькая монетка в большом пустом кувшине производит много шума.

Именно поэтому террористический театр так успешен. Государство создало большое пустое пространство, свободное от политического насилия, и это пространство, подобно резонатору, усиливает эффект любого вооруженного нападения, даже самого незначительного. Чем меньше политического насилия в государстве, тем сильнее шок, который переживает общество после теракта. Убийство нескольких людей в Бельгии привлекает больше внимания, чем гибель сотен человек в Нигерии или Ираке. Парадоксально, но именно успех современных государств в предотвращении политического насилия делает их особенно уязвимыми перед лицом терроризма.

Государство неоднократно подчеркивает, что не потерпит политического насилия внутри своих границ. Граждане, со своей стороны, привыкают к отсутствию политического насилия. Поэтому террористический театр вызывает подсознательный страх перед анархией; люди боятся, что общественный порядок вот-вот рухнет. После многих столетий кровавых войн мы наконец выползли из черной дыры насилия, но чувствуем, что эта дыра никуда не делась – она терпеливо ждет подходящего случая, чтобы снова нас поглотить. Несколько случаев шокирующих зверств – и нам уже кажется, что мы снова проваливаемся в эту дыру.

Чтобы развеять людские страхи, государство реагирует на театр терроризма собственным театром безопасности. Самый эффективный ответ на терроризм – хорошая разведка и тайные действия против финансовых сетей, подпитывающих терроризм. Но граждане хотят видеть по телевизору совсем не это. Граждане наблюдали драматические кадры разрушения башен Всемирного торгового центра. Государство считает своим долгом предложить им не менее зрелищную драму, с еще большим количеством огня и дыма. Поэтому вместо тихих и эффективных действий власти отвечают мощной бурей, нередко исполняя самые заветные мечты террористов.

Какой должна быть реакция государства на терроризм? Борьбу с ним нужно вести на трех фронтах. Во-первых, власти должны сосредоточиться на тайных операциях против террористических сетей. Во-вторых, средствам массовой информации следует рассматривать события в перспективе и воздерживаться от истерики. Театр террора не будет иметь успеха без пиара. К сожалению, СМИ слишком часто предоставляют террористам бесплатную рекламу. Они постоянно сообщают о террористических атаках, значительно преувеличивая их опасность, – ведь такие репортажи продаются куда лучше, чем статьи о диабете или загрязнении воздуха.

Третий фронт – это наше воображение. Террористы захватывают власть над ним, а затем используют его против нас. Мы вновь и вновь мысленно воспроизводим сцены террористической атаки, вспоминая 11 сентября 2001 года или последние взрывы смертников. Террористы убивают сто человек – и заставляют 100 миллионов представлять, что за каждым деревом прячется убийца. Обязанность каждого гражданина – освободить свое воображение от террористов и напомнить себе об истинном масштабе этой угрозы. Именно наш внутренний страх побуждает СМИ постоянно муссировать тему терроризма, а правительство – слишком бурно реагировать на теракты.

Таким образом, успех или провал терроризма зависит от нас самих. Если мы позволим террористам захватить наше воображение, а затем начнем неадекватно реагировать на собственные страхи, терроризм победит. Если мы освободим свое воображение от террористов и будем отвечать на их атаки сдержанно и хладнокровно, терроризм проиграет.

Сказанное выше относится к тому терроризму, какой мы знали на протяжении двух последних веков и какой сегодня заявляет о себе на улицах Нью-Йорка, Лондона, Парижа и Тель-Авива. Но если террористы завладеют оружием массового уничтожения, коренным образом изменится не только природа терроризма, но и глобальная политика. Когда крошечные организации, представляющие горстку фанатиков, получат возможность разрушать целые города и убивать миллионы людей, в публичную сферу вернется политическое насилие.

Если современный терроризм – это в основном театр, то ядерный терроризм, кибертерроризм или биотерроризм станут гораздо более серьезной угрозой и потребуют более жесткой реакции со стороны правительств. Именно поэтому нужно четко отделять такие гипотетические сценарии будущего от реальных террористических атак, с которыми мы сталкивались до сих пор. Опасения, что в руки террористов однажды попадет ядерная бомба и они уничтожат Нью-Йорк или Лондон, не оправдывают чрезмерно истерическую реакцию на террориста, который убивает десять случайных людей с помощью автомата или грузовика. Власти должны проявлять еще бóльшую осторожность и не преследовать всех инакомыслящих под предлогом того, что однажды у них может появиться ядерное оружие или что они взломают наши беспилотные автомобили и превратят их в армию роботов-убийц.

Аналогичным образом, наряду с мониторингом радикальных групп и мерами по предотвращению их доступа к оружию массового уничтожения, правительства обязаны соотносить страх перед ядерным терроризмом с другими угрозами. В последние два десятилетия США впустую потратили миллиарды долларов и значительную часть своего политического капитала на «войну с террором». Джордж Буш – младший, Тони Блэр, Барак Обама и их администрации не без оснований утверждали, что, преследуя террористов, они заставляют их думать о выживании, а не о том, как заполучить ядерную бомбу. И поэтому они, возможно, спасли мир от повторения событий 11 сентября 2001 года, но уже с ядерным оружием. Это утверждение («если бы мы не начали войну с террором, „Аль-Каида“ могла бы получить ядерное оружие») гипотетическое, и установить его истинность невозможно.

Однако мы уверены, что результатом «войны с террором», которую вели американцы и их союзники, стали не только огромные разрушения на всей планете, но и, как выражаются экономисты, «скрытые издержки». Деньги, время и политический капитал, потраченные на противостояние терроризму, не вкладывались в борьбу с глобальным потеплением, СПИДом и бедностью, в усилия по установлению мира и процветания в Центральной Африке, в улучшение отношений с Россией и Китаем. Если Нью-Йорк или Лондон будут затоплены водами Атлантического океана или если разногласия с Россией перерастут в открытую войну, люди обвинят Буша, Блэра и Обаму в том, что они выбрали ложную цель.

Расставлять приоритеты в режиме реального времени – очень сложная задача; гораздо легче критиковать задним числом. Мы обвиняем лидеров в том, что они не предотвратили случившиеся катастрофы, но ничего не знаем о катастрофах, которые так и не произошли. Например, люди вспоминают действия администрации Клинтона в 1990-е и винят ее в том, что она упустила из виду угрозу со стороны «Аль-Каиды». Но в те годы почти никому не приходило в голову, что исламские террористы способны спровоцировать глобальный конфликт, направив пассажирские самолеты на небоскребы в Нью-Йорке. Тогда многие опасались полного краха России, в результате которого она могла потерять контроль не только над своей огромной территорией, но и над тысячами единиц ядерного и биологического оружия. Люди также боялись, что кровавые войны на территории бывшей Югославии могут распространиться на остальную часть Восточной Европы, что приведет к конфликтам между Венгрией и Румынией, Болгарией и Турцией, Польшей и Украиной.

Многих беспокоило объединение Германии. Всего через четыре с половиной десятилетия после падения Третьего рейха люди все еще инстинктивно опасались усиления Германии. А что, если Германия, освободившись от советской угрозы, превратится в сверхдержаву и станет доминирующей силой в Европе? А как насчет Китая? Встревоженный распадом советского блока, Китай может отказаться от реформ, вернуться к жесткой маоистской политике и превратиться в увеличенную версию Северной Кореи.

Сегодня эти опасения кажутся смешными, потому что мы знаем, что они не сбылись. Ситуация в России стабилизировалась, большинство стран Восточной Европы мирно вошли в состав ЕС, объединенная Германия стала лидером свободного мира, а Китай превратился в локомотив экономики всей планеты. Все это было достигнуто – по крайней мере отчасти – благодаря конструктивной политике США и ЕС. А может, в 1990-е для США и ЕС было бы разумнее сосредоточиться на исламских экстремистах, а не на ситуации в бывшем Восточном блоке или в Китае?

Невозможно всегда быть готовыми ко всему. Предотвращение ядерного терроризма – важная задача, но она не может значиться первым пунктом в мировой повестке. И мы совершенно точно не должны использовать теоретическую угрозу ядерного терроризма в качестве оправдания чрезмерной реакции на обычный терроризм. Это разные проблемы, требующие разных решений.

Если, несмотря на наши усилия, террористические группировки все же получат доступ к оружию массового уничтожения, грядущие политические битвы предсказать невозможно, но они явно будут отличаться от кампаний террора и антитеррора начала XXI века. Если в 2050 году в мире будет множество ядерных террористов и биотеррористов, их потенциальные жертвы будут оглядываться на 2018 год с завистью и удивлением: почему так волновались люди, жизнь которых была столь безопасной?

Конечно, наше сегодняшнее чувство опасности связано не только с терроризмом. Многие ученые и обычные люди боятся, что приближается третья мировая война, напоминая, что похожая ситуация уже была в нашей истории сто лет назад. Сегодня, как и в 1914 году, растущая напряженность между великими державами в сочетании с неразрешимыми глобальными проблемами, похоже, толкает нас к мировой войне. Является ли эта тревога более оправданной, чем наш постоянно раздуваемый страх перед терроризмом?