Глава 4
Азизов, оставшись с двумя товарищами, заметно нервничал. Кравченко с прапорщиком должны была принять в свой состав еще один БТР для охраны. А заодно, как нечаянно услышал Саид, и какие-то секретные документы афганского штаба правительственных войск. Рахманкулов перед отъездом кратко инструктировал остающихся на посту:
— Запомните, афганцы к вам не пойдут, их командир так приказал. За воротами снаружи они выставили свой дополнительный пост для охраны. Вы, главное, не волнуйтесь, мы вернемся через два дня и, возможно, с дополнительными силами. Держите один пост на вышке ночью и у ворот днем. Рацию я починил, но там батареи слабоваты, если свет отключат, их не зарядить. Используйте ее только в крайнем случае. Без толку не гонять!
— А стрелять когда можно? — спросил Саид. — Я имею в виду применение оружия часовым.
— Устав гарнизонной и караульной службы вспомни! — строго проговорил прапорщик. — А если забыл, то возьми у меня на столе и почитай…
Азизов нахмурился и опустил глаза. Его вопрос действительно прозвучал по-дурацки. Сейчас еще Рахманкулов подумает, что зря оставил его старшим, зря вообще понадеялся, что молодые солдаты на что-то способны.
Самое плохое, что теперь могло случиться, — вдруг Рахманкулов и Кравченко после своего возвращения в Баграм затребуют себе других солдат, а этих троих, или только рядового Азизова, отправят обратно в часть, опять на кухню? Неспособен к самостоятельным действиям, не проявил твердости и смекалки!
«И что подумает обо мне отец, когда узнает? Позор!»
— Я справлюсь, товарищ прапорщик! — резко бросил Саид и для убедительности вытянулся по стойке «смирно».
— А я и не сомневаюсь! — удивленно посмотрел на солдата Рахманкулов. — Ты думаешь, что я стал бы тебя оставлять старшим, если бы не был в тебе уверен? Обижаешь, боец!
Ночь Азизов не спал. Точнее, он так и не смог уснуть. График несения караульной службы он оставил двухчасовой — с 16.00 до 18.00. Саид стоял на посту сам, потом до двух ночи на пост отправлялся Рахимов, а его сменял Таджибеев. С четырех до шести утра, в самое тяжелое для часового время, Саид опять становился на пост. Спать ему не хотелось, и когда его товарищи дежурили, он все равно не мог уснуть. То ли чувство ответственности, то ли сильное волнение не давало сомкнуть глаз. Он выходил на улицу и подолгу смотрел в звездное небо, пытаясь разглядеть там что-то. Что именно хотелось увидеть, он прекрасно знал, только гнал от себя эти мысли. Неуместно и глупо. Это даже не сказки, это глупые фантазии, уговаривал он себя, но глаза снова и снова устремлялись в небо, и в мыслях было только одно: Лайло сейчас тоже не спит, тоже смотрит на эти же звезды. И с ней в такие минуты можно поговорить, она обязательно услышит его мысли. И он говорил с девушкой, рассказывал ей о своей любви, о своей службе, стараясь не беспокоить Лайло напрасно. Избегал он только одной темы — он не говорил о Шавкате Рахимове, о том, что жених Лайло служит с ним вместе.
Ребята спали, а он стоял с автоматом на посту возле ворот, перед полукругом выложенных мешков с песком, где в небольшой нише, расширяющейся к воротам, был установлен пулемет. Ворота надежно заперты, стены вокруг под четыре метра высотой. Да и командир гарнизона, как обещал Рахманкулов, принял все меры к защите русских солдат и миссии советского военного советника — выставил «сарбосов» в охранение снаружи.
Усталость и бессонная ночь давали о себе знать. К шести часам глаза Саида стали слипаться, ноги уже не держали, и он, чтобы не нарушать устава, изо всех сил старался не присесть, хотя его за это никто бы и не осудил, позволил себе только прислониться к мешкам плечом. Но от этой позы ему сразу захотелось спать еще сильнее, и Саид начал ходить взад-вперед, мысленно снова разговаривая с Лайло.
Рахимов сменил его в шесть утра.
— Утро какое, посмотри, — широко зевнув и закидывая автомат на плечо, сказал Шавкат. — Знаешь, у нас в горах…
— Как по уставу положено принимать пост? — нахмурился Азизов.
— Да ладно тебе, никого же нет, — засмеялся Рахимов, но Саид осадил его:
— Если никого нет, значит, можно и к службе относиться как к игре? Забыл, о чем нам в «учебке» втолковывали? Что уставы написаны потом и кровью. Кровью, понимаешь! И не смотри на меня так, как будто я выслуживаюсь. Мы в армии, и тут есть определенные правила. И приказы, которые надо выполнять. Не забывай, что мы не дома.
— Ладно, ладно, — проворчал Рахимов, и по его глазам было видно — именно так он и думает, что Азизов выслуживается и строит из себя большого командира, хотя еще даже ефрейторской лычки не заслужил.
Сердиться и спорить у Саида не было ни сил, ни желания. Рахимов все чаще раздражал его в последнее время. Наверное, ревность все же брала верх, и Саид не мог спокойно относиться к присутствию Шавката, зная, что тот скоро женится на девушке, которую он любит. Вернувшись в их маленькую «казарму», Азизов посмотрел на мирно спящего Сархата, улыбнулся и повалился на кровать. Он снял только ботинки, чтобы отдохнули ноги, но не стал раздеваться — мало ли что может произойти, а их тут всего трое. Не дай бог какая беда, а он в одних трусах. Глаза закрылись, и Саид сразу провалился в глубокий сон.
Ему снились солнечные склоны, тропинка, по которой бежала девушка. За ее спиной смешно подпрыгивали две черные тугие косы. Он звал ее, но она бежала мимо и почему-то с громким топотом. Так девушки не бегают, так бегают лошади, много лошадей. С дробным оглушающим топотом… Как на ипподроме. И так же громко кричат люди, и в воздух летят фейерверки, которые с треском разрываются в воздухе…
Саид открыл глаза и в ужасе подскочил на кровати. В гарнизоне стреляли! Били короткие очереди, но кто-то стрелял длинными очередями из пулемета, и снова короткие автоматные очереди. И громкие крики, а еще шум автомобильных моторов.
Натянуть ботинки и быстро завязать шнурки было делом нескольких секунд. Саид схватил ремень с автоматными подсумками и бросился к двери. Рахимов, как и положено, был на посту у ворот, а за воротами стояли какие-то люди. Шавкат оглядывался назад, затравленно смотрел по сторонам, а люди за воротами, просовывая руки в щели между досками, что-то ему говорили.
— Шавкат, нет! — закричал откуда-то сбоку Таджибеев.
Схватив автомат, Азизов бросился к домику советника. Там был второй пост с пулеметом, и точно такая же позиция, оборудованная мешками с песком. Но Саид понимал, что важнее сейчас рация, связь. Нужно обязательно сообщить своим в Руху. Забежав в домик советника, он вдруг подумал, что надо было Таджибееву приказать встать за второй пулемет. Рация трещала и сипела, но Саид снова и снова вызывал радиста в штабе, куда уехал Кравченко.
— Рязань, Рязань, я Байкал!
— Слушаю, Байкал, — наконец отозвался голос в наушнике, который Саид прижимал к виску.
— Рязань, у нас в гарнизоне слышна стрельба, сильная стрельба. Похоже на нападение. На территорию миссии пытаются войти какие- то люди!
— Байкал, будьте на связи, я доложу командиру!
— Не могу быть на связи! Нас всего трое… Если ворвутся, то мне придется стрелять!
— Без паники, Байкал! — крикнул радист. — Будь на связи, я доложу…
«Да что ты там доложишь», — со злостью подумал Саид и бросился к двери. То, что он увидел, заставило его похолодеть. Таджибеев буквально отдирал Рахимова от ворот, а тот пытался открыть их, сдвинув мощный засов. Они что-то кричали во время борьбы. Саид слышал только обрывки фраз: «они обещают не тронуть нас», «там друзья есть»…
Все произошло буквально за пару секунд, Азизов даже не успел вмешаться, когда в ворота с силой что-то ударило, и от древесины полетели во все стороны щепки. Оба солдата испуганно отскочили от ворот и перестали драться. И тут прозвучала короткая автоматная очередь. Таджибеев повалился на бок, как будто у него сразу подкосились и перестали держать обе ноги. С перекошенным от страха лицом Рахимов пятился назад. А в ворота снова сильно ударили, и створки распахнулись настежь. Какие-то люди в форме солдат правительственной армии схватили Шавката и потянули наружу. Да он и не сопротивлялся, глядя на тело своего товарища.
Азизов уже стоял у второго пулемета, сняв его с предохранителя. Прижав приклад к плечу, он закричал что есть силы на дари:
— Стойте, или я буду стрелять! Это советская территория!
Выбора ему не оставили, потому что из-за ворот стали стрелять. Одна автоматная очередь прошла по мешкам, с глухими ударами пули впивались в песок. Потом вторая очередь прошла над головой Азизова, и ему за шиворот посыпались глиняная пыль и солома. Во двор миссии ворвалась группа из человек двадцати. С расстояния тридцати метров Саид нажал на спусковой крючок и ударил очередью в плотную толпу людей в афганской военной форме и в национальной одежде с шерстяными пуштунками на головах.
Он стрелял длинными очередями, старательно водя стволом. Главным Саиду казалось не дать просочиться отдельным боевикам во двор. Хоть один проскочит, и все — зайдет с тыла, бросит гранату. Нужно как можно дольше держаться на этой позиции. Он сообщил о нападении, там примут меры! Саид посмотрел поверх прицела на трупы у ворот. Ага, скрылись! Семь или восемь человек остались лежать перед воротами. Двое еще чуть шевелились. Но чувства удовлетворения не было. Там же сбоку лежал и Шавкат. Убитый. И Рахимова они утащили. Хоть он и сволочь, что открыл ворота, но все равно его жалко — свой, земляк, таджик.
Эх, и Лайло так и не узнает ничего. Эта грустная мысль накатила и накрыла, как холодная волна, по спине побежали мурашки.
«Не расслабляться!» — мысленно прикрикнул сам на себя Саид. В гарнизоне все еще стреляли, и у ворот тоже был какой-то шум. Кто-то громко, но невнятно отдавал приказы. Эх, дошло до Саида, а ведь им ничего не стоит бросить гранату. Тридцать метров — не такое уж большое расстояние. А если сейчас кто-то из РПГ выстрелит? Он стиснул зубы и приготовился не упустить ни одной секунды.
Палец лежал на спусковом крючке, чувствительный и легкий, как лепесток розы. И ворвавшиеся во двор несколько человек сразу нарвались на пулеметную очередь. Саид выиграл нужную секунду, и это его спасло, потому что один из упавших под пулями душманов держал на плече РПГ. Снова крики за воротами. Саид злорадно смотрел и ждал, думая, что сможет помешать атаке и срезать очередями всех, кто попробует войти. Но это чувство быстро его покинуло. Сколько там осталось в ленте патронов? Было 250, он расстрелял половину, может, и больше. А потом? Он не сможет перезарядить оружие.
Рев мотора заставил снова вцепиться в рукоять пулемета. «А вот этого я не ждал», — подумал Азизов. И тут остатки ворот и часть стены сильным ударом снес бронетранспортер. Длинная очередь на весь оставшийся боезапас заставила душманов залечь и снова укрыться снаружи за стеной и за броней машины. Но броня БТР не боится пуль. А тут еще башенка стала поворачиваться. Щелчок, все… кончились патроны. Саид быстро упал на землю, прячась за мешками с песком, сложенными стенкой у входа в домик. С гулким грохотом заработал крупнокалиберный пулемет с бэтээра, и во все стороны полетели песок и обрывки мешков. Несколько пуль врезалось в землю возле ног Саида, оставляя страшные глубокие ямки. Несколько пуль угодило в глиняную стену, выбивая куски размером в 2–3 кирпича. На четвереньках, пользуясь тем, что высокая куча мешков пока скрывала его, Саид юркнул в дом. В голове билась только одна мысль — гранаты, гранаты! Боевиков ему не сдержать, они уже забежали во двор и сейчас вдоль стен будут охватывать его со всех сторон.
Железный ящик с гранатами стоял у стены. Патронные ящики и ящики с гранатами не закрывались на замок. Не от кого, да и опасно, потому что во время неожиданного нападения каждая секунда будет на счету. Так и получилось. Саид рывком открыл крышку ящика и стал вытаскивать гранаты и запалы. Несколько выстрелов к подствольному гранатомету по карманам. Навинтив две гранаты на запалы, он прижался плечом к дверному проему и быстро выглянул наружу. Да, душманы стали выбегать во двор и окружать дома. Размахнувшись, Саид с силой метнул одну за другой обе гранаты в сторону ворот, пытаясь попасть в бронетранспортер.
Первая граната упала в метре от ворот прямо перед бэтээром. Даже спрятавшись за дверной проем, Саид видел, как дальние участки стены были иссечены крупными осколками гранаты. Но несколько осколков, пробивших стену рядом с ним, заставили солдата броситься на землю. Второй взрыв взметнулся облаком дыма и пыли, а потом он услышал рев мотора. Приподнявшись на одно колено, Саид выставил ствол в дверной проем, но не выстрелил. Видимо, вторая граната что-то повредила в ходовой части. Броневая машина дергалась, но передние колеса, вывернутые вправо, никак не хотели вставать прямо. Со злорадством Саид выпустил в бронетранспортер гранату из подствольника, но она только скользнула по броне и взорвалась где-то за воротами.
Знакомый выстрел подствольного гранатомета раздался совсем рядом справа. Саид бросился назад во вторую комнату и упал на пол. Взрыв оглушил. Граната разворотила дверной проем, в воздухе тошнотворно запахло сгоревшей взрывчаткой. В ушах звенело. Саид испугался, что потерял слух, что не услышит приближения врага. И он дал несколько коротких очередей в проем и по стенам возле двери, понимая, что пули автомата легко пробьют эту преграду. Гулко заработал пулемет бэтээра, и Саид снова упал на пол, отползая к задней стене. «Все, дальше отступать некуда», — успел подумать он, когда раздался взрыв и на него обрушилось что-то огромное и тяжелое. «Меня убило», — подумал Азизов и потерял сознание.
Лейтенант Имануло шел между домами размашистым шагом. Во многих местах он видел трупы, которые боевики стаскивали к стенам и укладывали рядами. Возникало ощущение, что это группы расстрелянных людей. Именно это и устраивало Имануло. Ариф шел рядом со своим командиром и показывал рукой:
— Всех, кто готов перейти на нашу сторону и сражаться против правительственных войск и шурави, мы согнали в казармы. Кто оказывал сопротивление, согнали на плац у южного дувала, на площадку возле гаражей.
— Где командир гарнизона?
— Здесь. Они пытались пробиться к миссии советника, но мы их блокировали, а потом разоружили.
Имануло остановился, глядя на группу угрюмых офицеров возле каменной стены продовольственного склада, единственного прочного сооружения на всей территории гарнизона. Ариф осторожно спросил, не хочет ли Имануло поговорить с арестованными офицерами. Может быть, отдельно увести офицеров ХАДа? Контрразведчиков можно допросить, добиться от них многих важных сведений, которые помогут в дальнейшей борьбе. Ахмад Шах оценит такой поступок.
Никто из помощников Имануло не обратил внимания на солдата в форме афганской правительственной армии, который лежал неподалеку вместе с другими ранеными. Да и самого Имануло это не особенно заботило.
— Ахмад Шах? — спросил он Арифа, хмуря брови и зло играя желваками на скулах. — Вот как раз для Ахмад Шаха мы и не будем стараться. Он хочет быть чистеньким, он книжки на привалах у костра читает, мечтает в Кабуле сесть в кресло одного из министров. Вот это все, что здесь произошло, сделано им. Так будут считать, потому что с ним американцы согласовывали сроки мятежа в Пишгоре. А когда он приедет сюда, то узнает, что мятеж начался раньше, потому что наш заговор могли разоблачить, и мы начали все сами. Некогда было согласовывать с ним.
— Ты хочешь, чтобы все считали, что за мятежом стоит Ахмад Шах?
— А он за ним и стоит, — усмехнулся Имануло и указал на пленных офицеров: — Этих расстрелять. Сколько ты согнал солдат из числа тех, кто оказывало сопротивление?
— Не знаю. Около двухсот человек.
— Через час отправляй всех под усиленным конвоем к кишлаку Дехмикини.
Ариф ушел выполнять приказание, а несколько душманов выстроились с автоматами наизготовку. Через несколько секунд Саид, лежавший на земле и понемногу приходивший в себя, услышал автоматные очереди, крики и проклятия. Душманы расстреливали по приказу Имануло пленных офицеров и офицеров ХАДа. А заодно и группу солдат, оставшихся верными данной присяге.
На улицу вылетел запыленный армейский «уазик» без тента. Имануло остановился, внимательно глядя на приближающуюся машину. «Уазик» замер в метре от него, скрипнув тормозами и поднимая клубы пыли. С переднего сиденья на дорогу соскочил Ашрафи, одетый, как и все моджахеды, в длинную рубаху и безрукавку.
— Ну? — Имануло с надеждой посмотрел на своего помощника.
— Они прорвались…
— Что?! Как они могли прорваться? С вами же были пакистанец и «Черные аисты»!
— Они знали о засаде или почувствовали, что она есть, — ответил Ашрафи и вытер локтем пот с лица. — Колонна не доехала до места засады и встала. Мы не рискнули стрелять из гранатометов, слишком большое расстояние. Пакистанец сказал, что лучше подождать, что шурави просто проверяются перед прохождением ущелья. А они не стали ждать и не повернули назад. Они сделали все не так, как планировал пакистанский майор.
— Что произошло? — хмуро спросил Имануло.
— Их бронетранспортеры открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. Шурави как-то засекли позицию американца. Они убили его и двух моих помощников первыми же очередями. Они просто не пошли дальше, а стали обстреливать склоны. Мне удалось поджечь один бронетранспортер, но большего я сделать не смог. Подтянув вторую группу к ним с тыла, мы подбили второй БТР, а потом эти сумасшедшие во главе с русским советником пошли напролом. Никто этого не ожидал, я большую часть сил оставил у них в тылу, полагая, что они бросятся из ущелья назад. А они пошли вперед. И прорвались…
Саид пошевелился под завалом. Маленький острый камень впился в ребро, и эта боль привела его в чувство. В голове шумело, но он все равно отчетливо слышал, что говорили Имануло и тот человек, что приехал на машине. Значит… значит, Кравченко пробился в Руху. Да и он, Саид, сумел все же передать по рации сообщение о нападении. Помогут, обязательно придут и помогут. Азизов снова шевельнулся, почувствовал, что ноги и руки работают, только плечо сильно ломило. Он прикоснулся рукой к нему и в голос застонал от резкой боли. Под пальцами было мокро и липко. И чувствительно пахло кровь.
— Саид, ты как? — раздался рядом тихий взволнованный голос Рахимова.
— Живой? — простонал Азизов, чувствуя, как солдат пытается приподнять его. — Дурак! Зачем ты открыл ворота?!
— Ты раненый, да? Там… Понимаешь, они Сархата убили. Я испугался сильно. А знакомые афганцы кричали из-за ворот, что лучше сдаться, тогда никто не пострадает. Мы ни на чьей стороне не воюем, мы просто охрана советника. Они говорили, что нас не тронут.
— Два раза дурак, — процедил Саид, поднимаясь на ноги с помощью Рахимова. — Если они нас не хотели трогать, то зачем ворота было выбивать? Зачем они к нам вломились на бэтээре?
Рука выше локтя ныла и горячо пульсировала. Саид стоял, пошатываясь, и смотрел на тела убитых афганских офицеров. Вот тебе и крупный гарнизон, за час или два тут все разнесли и захватили. Наверное, действительно многие не сопротивлялись и добровольно сдались. «Вот и все, — сквозь боль думал он с ожесточением. — Сейчас и нас к стенке поставят». Страха не было, был только неприятный холодок внизу живота, но с этим можно было бороться. Мучила мысль о доме и родителях. Мама будет плакать. Она никогда не смирится с этим горем. А отец? Он будет гордиться. Сын сражался, не осрамил свою семью, свой род, своего отца-фронтовика.
Может быть, в молодом солдате появился бы и страх, но ранение, контузия, злость, которая захлестывала его из-за того, что он не смог победить, да и не мог победить в этом бою, преобладали над другими чувствами и ощущениями. Что-то перегорело у молодого человека внутри. Он смотрел на тела убитых афганских офицеров, на тела солдат. Перед глазами его стоял Сархат, падающий от автоматной очереди, разрывавшей его грудь.
— Если меня не убьют сейчас, — прошептал Саид Рахимову, — я вернусь и отомщу. Отомщу за все и за всех. И за себя, и за Таджибеева, и за наших афганских друзей. И за тебя, урода!
— А что я? — чуть ли не со слезами обиды в глазах воскликнул Шавкат. — Что бы изменилось, если бы я не открыл? Они и так бы их выломали и убили бы и меня, как Сархата.
— Замолчи! Ты вот этого гада запомни хорошенько! — кивнул Саид на Имануло. — Он тут главный, мятеж — его рук дело.
Откуда-то стали выводить пленных афганских солдат, строить в колонну. Кто-то был ранен, многие избиты. Подошедший душман взял Рахимова за плечо и оттолкнул в сторону, а Азизову стволом автомата указал, чтобы тот шел в колонну пленных.
— Это шурави? — громко спросил Имануло, повернувшись к русским солдатам, и с усмешкой осмотрел их афганское обмундирование.
— Да, вот этот нам открыл ворота и помог, а этот отстреливался. Собачий сын! Он убил и ранил двенадцать человек, прежде чем мы его взяли. Прикажешь его здесь казнить? Я хочу снять с него, с живого, кожу!
— Нет! Пока они нам нужны — трофей! Они нарядились в тряпки правительственной армии, тогда пусть и разделят их участь, — приказал Имануло. — Обоих в колонну пленных.
— А я… я же помогал вам? — запротестовал Рахимов, но его ударили прикладом в лицо, и солдат упал в пыль.
Саид быстро нагнулся и, превозмогая боль в раненом плече, стал поднимать трусливого земляка. Из разбитого носа по разбитым губам у Шавката текла кровь, он всхлипывал и тихо ругался. Саид уговаривал его замолчать и пока смириться. Главное, выжить сейчас, главное, чтобы прямо сейчас не поставили к стенке. А потом можно подумать и о побеге. Или даже о мятеже вместе с другими пленными. Ситуация покажет, как лучше действовать.
Колонна тронулась по дороге. Афганские солдаты уныло плелись рядом, никто на советских солдат не смотрел, чувствовалась общая атмосфера уныния и апатии.
«Неужели никто из них не хочет жить? — думал Саид, морщась от боли. — Где огонь в глазах, они же мужчины, у многих дома семьи, к которым они должны стремиться вернуться? А Родина, а присяга? Неужели ни для кого из них эти слова не дороги и не важны?»
Выйдя за высокие стены гарнизона, цепочка побитых, истерзанных «сарбосов» потянулась пыльной каменистой дорогой в сторону гор. Жаркий день и прошедший бой вымотали пленников, все страдали от жажды, избитые лица опухли и потемнели. Кто-то еле шел, и его поддерживали такие же несчастные товарищи. Совсем молоденький солдат-афганец горько плакал, размазывая по лицу грязь и кровь.
Азизов шел, глядя по сторонам, пытаясь сориентироваться на местности. Его сильно мутило, голова буквально раскалывалась, а в глазах периодически все плыло. Рахимов на ходу помог Саиду снять армейскую куртку, потом майку. Порвав майку на две части, одной он перевязал рану, а второй, скатав в жгут, перетянул руку выше, чтобы остановить сочившуюся кровь.
Голову пекло, губы распухли. Во рту было сухо, как в заброшенном колодце в центре пустыни. Язык с трудом ворочался во рту, и Саид не мог говорить. Он понимал, что еще час, может быть два, и если колонну не остановят и не дадут хоть немного отдохнуть, он упадет без сил. Падать боялись все. Уже несколько их, тех, кто не мог идти, убили на глазах других пленников. Почти две сотни человек брели по пыльной дороге, еле волоча ноги. Полсотни вооруженных автоматами душманов шли в отдалении, зорко посматривая по сторонам. По бокам колонны и сзади ехали четыре трофейных «уазика» без тентов. В каждом — пулемет и два боевика с автоматами.
Несмотря на то что охранников было намного меньше, чем пленников, никто даже не попытался напасть на душманов, завладеть оружием, вступить с ними в бой и освободиться. Сказались усталость, подавленное состояние из-за разгрома гарнизона и убийства почти всех офицеров. А еще слабость после месяца почти голодного существования, да раны, да избитые тела.
И боевики держались в стороне, не подходили ближе десяти метров к пленным. Азизов несколько раз наблюдал, как добивали прикладами и ножами отставших, вконец обессилевших и упавших на дорогу солдат. Все пленники боялись оказаться в хвосте колонны, жались друг к другу.
Сзади вновь раздался истошный крик. Саид обернулся и привстал на цыпочки, заглядывая через головы. Двое раненых пленных солдат не смогли идти и упали в пыль. Они пытались подняться, но окровавленная одежда говорила о большой потере крови. «Сарбосы» еле шевелились на дороге и тянули руки к своим товарищам, которые ковыляли все дальше и дальше. Душманы не стали церемониться, с шутками, выкрикивая оскорбления, обоих несчастных забили ногами и прикладами. Раненые пронзительно покричали и затихли. Подогнали трофейную машину, проехали по лежащим пленникам, потом во второй раз. Афганцы уже не шевелились. Душманы выстрелами добили пленников и пошли дальше, бросив мертвецов на съедение хищникам-падальщикам.
Экономя силы, больше Азизов не оборачивался. Изредка он слышал выстрелы в конце колонны и понимал, что душманы добили еще одного пленника, потерявшего последние силы. Саид сосредоточился только на себе. Главное, не упасть самому. И он, стиснув зубы, шел и шел, толкаясь плечами и локтями с такими же обреченными людьми, которых так же шатало из стороны в сторону. Рахимов все время старался быть поблизости. Он чуть отставал, но, спохватившись, снова догонял земляка и шел рядом. Наверное, ему было так легче. Саид понимал, что Шавката тяготит собственное малодушие, тяготит воспоминание о смерти Таджибеева, хотя в его смерти он непосредственно не виноват. Ему явно было стыдно, что он тогда струсил, и теперь бредет среди пленных куда-то в неизвестность, возможно, к смерти. А вот Саид сражался, и хотя тоже идет к смерти, но он герой, а не трус.
— Саид? — хрипло позвал Рахимов, пошатнувшись и ухватившись за руку товарища.
Азизов вскрикнул от боли, в глазах у него потемнело, и он на миг остановился. Его тут же стали толкать идущие сзади, едва не свалили с ног. Он чудом устоял и двинулся дальше, стискивая зубы и борясь с дурнотой. Только не упасть, только не упасть! Тогда конец. Пуля в голову, и все!
— Саид? — снова позвал Рахимов.
Тот лишь помотал головой, ответить он не мог, распухший язык во рту не шевелился. Да и отвечать не хотелось. Не о чем было говорить. Но Рахимову было страшно, и как каждый человек в состоянии страха, он пытался говорить, много говорить, хоть этим отвлекаться о своего страха. Сначала Шавкат искал поддержки у афганцев, пытался заговаривать с ними. Но пленники не отвечали, каждый думал о своем, почти все страдали физически, и им было не до разговоров. Тогда Рахимов снова попытался заговорить с Азизовым.
— Саид, ты знаешь, куда нас ведут? — спросил он. Потом помолчал и добавил: — И я не знаю. Никто не знает. Я спрашивал. Думаю, что нас ведут к тому самому Ахмад Шаху, о котором столько разговоров было. Эта территория им контролируется. Может, вербовать будет в свой отряд, как ты думаешь?
— Пошел ты… — смог выдавить из себя Саид.
По рядам пленников прошел гул, похожий на стон. И тут же раздались резкие угрожающие возгласы охранников.
Колонна остановилась, и Саид с трудом поднял голову, пытаясь сфокусировать зрение на окружающих предметах. Все расплывалось перед его глазами, он с трудом стоял на ногах. Но запах свежей холодной воды доносился так явно, что он сразу понял — река! Рахимов топтался рядом, судорожно сглатывая, и дышал в затылок Саиду. Он как помешанный шептал только одно слово: вода… вода!
Колонну повернули лицом к небольшой быстрой речушке, стремительно проносившейся между большими валунами. Ширина ее была не больше двадцати метров, а глубина местами вряд ли даже больше полуметра. Охранники разошлись в разные стороны, а потом громко захлопали в ладоши, как будто подгоняли бойцовых петухов во время поединка:
— Пошли! Пошли к воде! Всем пить!
Под хлопки десятков пар рук и громкий издевательский смех толпа пленных бросилась к воде. Люди падали на колени, их сбивали бегущие сзади, падали через них и снова пытались встать. Кто-то просто полз к воде, хватаясь скрюченными пальцами за камни. Пленники отпихивали друг друга, наносили удары локтями, коленями, рвали одежду и снова падали на камни. Наконец вся изможденная, хрипящая, изодранная и окровавленная толпа добралась до воды.
Пили шумно, почти лакали, как собаки, потому что брать воду ладонями никто не мог — руками нужно было опираться о камни. А если упасть лицом в воду, то захлебнешься, ведь обессиленные руки не поднимут тело, никто не поможет.
Постепенно человеческая масса затихла, отплевываясь, отхаркиваясь и постанывая, люди стали садиться на берегу, плескать водой себе на лицо, на грудь. Ледяная вода с гор охлаждала тела и лица. От нее начинали ныть раны. Переполненные водой желудки отвергали ее, и многих рвало. Почти никто не мог подняться на ноги, как запаленные лошади.
Охранникам надоело веселиться, и они попытались криками поднять людей и снова заставить их построиться на дороге в колонну по четыре. Кто-то пытался встать, но большая часть пленников косилась друг на друга, стараясь выиграть время, хоть несколько секунд еще посидеть у воды, выпить хоть еще глоток. Первая автоматная очередь, и крики огласили берега горной речушки. Толпа снова зашевелилась, завозилась, все засеменили, как муравьи. Кто-то не мог подняться, у кого-то сдали нервы от новых убийств. Некоторые пленники схватились за камни и бросили их в душманов. И снова зазвучали короткие автоматные очереди, скосившие и нападавших, и тех, кто смирно стоял рядом. Люди вновь рухнули на камни и пытались отползти в сторону, лишь бы не попасть под пули.
Через несколько минут колонна снова стояла на дороге. С тоской глядели пленники на десяток трупов у воды, скорчившихся, распластавшихся на камнях. Снова крики охраны, и колонна двинулась, едва переставляя ноги. После выпитой ледяной воды у многих начались приступы голода на грани пароксизма. Пленники стали впадать в истерику, звать окружающих, таких же несчастных, и просить, умолять дать хоть кусочек хлеба. Кто-то пытался вымолить еду у охранников, но каждый, кто выходил из колонны хоть на шаг, попадал под автоматную очередь. И снова под пулями оказывались те, кто стоял рядом. И снова на дороге оставались трупы, через которые перешагивали еще живые, но едва переставлявшие ноги люди.
Азизов в какой-то момент осознал, что идет, опираясь на чье-то плечо. Рука онемела, он зубами распустил жгут на руке, который должен был остановить кровь, и прошептал:
— Ты кто?
— Да ты что? Не узнаешь? — Рахимов покрепче перехватил руку сослуживца, и они двинулись вперед, наваливаясь друг на друга.
Жара стала спадать, с гор потянуло прохладой, и у многих начался озноб. Охранники повернули колонну к отвесной скале, которая поднималась стеной на несколько десятков метров, и разрешили всем сесть. Люди просто попадали на камни, друг на друга и замирали, засыпая, а может, и теряя сознание. Многие шли на остатках человеческих сил, и остановка для них было спасением, иначе бы они начали умирать уже на ходу. Азизов тоже со стоном повалился, держась рукой за шею Рахимова.
Душманы поставили машины полукругом, нацелив фары на людей. Начало темнеть. Старший конвоир вышел вперед и громко выкрикнул:
— Всем отдыхать, ходячие трупы! Кто встанет на ноги, в того будем стрелять, кто попытается сбежать, того убьем, и еще десять человек вместе с ним. В наказание! Всем лежать молча!
Саид лежал, восстанавливая дыхание. Рука онемела, и он ее почти не чувствовал. Зато очень хорошо чувствовал запах костра, запах еды, который доносился до него. Душманы уселись ужинать.
— Дайте еды! — стонали в темноте пленники. — Хоть немного еды! Именем Аллаха заклинаем вас!
— Молчать, вы — презренные шакалы, предавшие Аллаха! — закричал главарь. — Еще один голос, и я убью раскрывшего свой поганый рот!
Голоса стали смолкать, превращаясь в глухое утробное ворчание. Прохлада принесла немного успокоения, но среди пленников все еще продолжалось ворчание, кто-то стонал от ран, кто-то от голода, кто-то от страха. Несколько солдат неподалеку от Азизова громко шептались. Сквозь дремоту он слышал слова «напасть», «неожиданно», «всем вместе». Саид приподнял голову. Солдат было четверо, он видел, как они озирались по сторонам, как искали под ногами острые камни. Что-то в их движениях было звериным, совсем не похожим на человеческое поведение.
— Не надо, — прошептал он и локтем стал толкать Рахимова. — Шавкат, проснись! Останови их! Сейчас бесполезно, никто их не поддержит.
— Чего? — Рахимов поднял голову. — Еда, кормить будут?
Он вытер лицо ладонью, посмотрел по сторонам, видимо, с трудом отходя от недавнего сна и возвращаясь к окружающей действительности. Потом с каким-то отчаянием простонал и снова уронил голову на руки. Азизов стал теребить его и начал отползать в сторону, ближе к каменной стене. Шавкат только дергал рукой и ногой, прося оставить его в покое. А потом случилось страшное.
Четверо пленных легли на землю и медленно поползли к крайнему костру. Кто-то сжимал в руке камень, кто-то острый сук дерева. Их заметили намного раньше, чем они успели напасть. С бугорка, на котором был установлен ручной пулемет, закричал охранник, показывая рукой на ползущих. Душманы схватили автоматы, загорланили, ощетинились оружием. Длинная пулеметная очередь ударила по земле, стегая по спинам отчаявшихся пленников, но один из них все же успел вскочить на ноги и замахнуться камнем. Мгновение — и пулеметная очередь настигла смельчака, отбросив назад с простреленной грудью.
Толпа пленников испуганно зашумела, зашевелилась. Многие не поняли, что вообще произошло.
Главарь вышел вперед с автоматом и с угрозой в голосе выкрикнул:
— Еще есть смелые? Вы, трупы! Есть среди вас еще такие, кто хочет умереть раньше времени? Шакалы! — И с этими словами дал очереди в темноту, прямо в кучу шевелящихся людей.
Послышались крики, пленники попадали, кто обливаясь кровью, кто закрывая голову руками. Почти все стали молиться и просить защиты Аллаха. А главарь отбросил автомат и подскочил к одному несчастному, который упал с простреленными ногами, выхватил нож и стал с проклятиями и возгласами ненависти вонзать нож в тело пленника. Раненый истошно кричал, пытаясь закрыться руками. Сил для сопротивления у него не было, и нож безостановочно вонзался в его тело и вонзался. Вскоре крики перешли в сиплый визг, а потом солдат обмяк и затих. Главарь поднялся на ноги, скаля рот в хищной ухмылке.
— Так будет с каждым, кто только подумает о побеге! — заявил он, потрясая окровавленным ножом в окровавленной по локоть руке.
Азизов почувствовал, что все его тело сжалось и превратилось в камень. Он дрожал и никак не мог расслабиться, руки и ноги как будто закостенели. Наконец дыхание стало выравниваться, постепенно мышцы обмякли, и он растянулся на земле. Сердце колотилось, отдаваясь болью в раненой руке.
— Шавкат, — позвал он. — Слышишь, Шавкат?
Но ему никто не ответил. В лагере стояла мертвая тишина, каждый уже боялся пошевельнуться, чтобы разъяренные охранники не начали стрелять. Саид приподнялся на здоровом локте и повернул голову назад. Сначала ему показалось, что Рахимов лежит и смотрит на него, только не отвечает. Но постепенно пришло понимание, что взгляд его товарища был мертвым. Он со стоном поднялся на четвереньки и приблизился к солдату. Голова Рахимова свесилась набок, а взгляд уставился куда-то мимо Азизова, мимо костров. Куда-то на север, в сторону родных гор.
— Как же… — прошептал Саид, опускаясь рядом с земляком на колени. — Как же я теперь? Сархата нет, теперь ты. Я не хотел тебе зла, поверь. И Лайло не хотел зла. Каким бы ты ни был, но с тобой я был не один, нас было двое. А теперь?
Он протянул дрожащую руку, прикоснулся к чуть теплому лбу товарища, а потом медленно провел по глазам, закрывая мертвые веки. И только теперь, когда закрыл глаза убитому земляку, на Саида навалилось тоскливое одиночество. Захотелось завыть, упасть на землю, вжаться в нее, обхватить руками плечи. В глазах предательски защипало. Зажав рану на плече рукой и до боли прикусив нижнюю губу, он поднял голову и, глядя на звездное небо, прошептал как молитву:
— Мама, папа, простите меня! Простите, что я попал в плен. Но я не погиб. Родные, я обещаю, что сделаю все, чтобы остаться в живых. Выжить и не стать трусом и предателем. Вам не будет за меня стыдно, потому что я мужчина, а в нашем роду все мужчины были солдатами, воинами, они были сильными. И я буду, как отец!
Этот шепот неожиданно принес в затуманенную голодом, усталостью и ранением голову спокойствие и холодную рассудительность. В глазах больше не пощипывало, слезы обиды и горечи, готовые вот-вот подступить к глазам, ушли. Остались холодная решимость и распирающее изнутри желание начать что-то делать.
«Ждать, — говорил сам себе Азизов, — сейчас надо ждать. Искать удобный случай, а потом действовать. И пусть все эти смерти не будут напрасными. Это мой счет моджахедам, мой личный счет Имануло. Вы еще пожалеете, что я остался жив. А если придется умереть, вы тоже пожалеете, что дали мне такую возможность. Я с собой возьму на тот свет всех, до кого только смогу дотянуться».
Солнце осветило вершины гор, все вокруг потеряло четкие границы, стало серым, и по земле побежали длинные тени. Саид продолжал сидеть на корточках рядом с телом Рахимова, а когда совсем рассвело, посмотрел в лицо убитого. Черты спокойные, гримаса боли исчезла. Он с болью в сердце даже прикоснулся к плечу Шавката, чуть толкнул его, надеясь на чудо, что его земляк жив и весь этот ночной ужас ему приснился. Но нет, тело было холодным. А ведь он останется здесь. Без погребения. Жутко думать об этом. Но вот и еще причина, по которой надо выжить и привести сюда своих, чтобы забрать тело и отправить домой, где его похоронят по обычаю.
Когда охранники стали выкрикивать команды и поднимать пленников, Саид тихо сказал «прости» и с трудом поднялся на затекших от долгого сидения ногах. Голова закружилась, но он устоял. Не поднялось с земли на этой ночной стоянке человек двадцать. Колонну довольно быстро построили и повели дальше, двое охранников остались и стали обходить тела. Иногда они стреляли, когда не было уверенности, что перед ними мертвец…
Майор Наджраб пришел в Пишгор к вечеру вместе со своим отрядом «аистов». Он шел по городку, хмуро разглядывая следы утреннего боя. Возле выломанных ворот миссии русского советника он остановился. Имануло с двумя помощниками обшаривали дома миссии. Майор вошел во двор и покосился на подбитый бронетранспортер, который явно тягачом вытаскивали из ворот. Одна стена частично была разрушена, и один из домов тоже был сильно поврежден. Имануло повернулся к майору.
— Что с русскими? — спросил Наджраб.
— Почему тебя заботит их судьба? Они враги, и я поступил с ними так, как поступают с врагом.
— Ты отчего-то зол, Мансур, — покачал майор головой и пнул ногой вдрызг распоротый пулями мешок, когда-то наполненный песком. — Русские хорошо сражались? У тебя большие потери?
— Они не русские, они — таджики.
— Вот отчего злость, — усмехнулся Наджраб. — Ты решил, что голос крови заставит их сдаться, а они дрались, как львы, до последнего. Не надо думать за противника, так недолго и ошибиться. Можно догадываться о его настроении и намерениях, но приписывать ему твое мировоззрение неправильно. Так что с русскими таджиками?
Имануло повернулся и посмотрел на инструктора. Майор упорно называл русскими даже тех, кто не был русским по крови, а просто был гражданином СССР.
«Что он хотел этим сказать? Пытается напомнить, что таджики — чужие в Афганистане? Очередной плевок в душу, что это земля пуштунов?» — подумал он.
— Я был у Ахмад Шаха, — сказал Наджраб. — Объяснил ему ситуацию с неожиданным мятежом здесь. Думаю, он мне поверил. Теперь он перекроет перевалы и не пропустит сюда помощь. Но тебе лучше уходить сейчас.
— Ахмад Шах недоволен? — улыбнулся Имануло. — Он всегда недоволен, когда дела идут не по его планам. Но он мне не хозяин! Я воюю со своим отрядом не хуже! Я уйду сегодня. Но не потому, что боюсь шурави или гнева Ахмад Шаха. Я свое дело сделал, и лучше никому не знать, что это моих рук дело. Пусть думают, что это сделал Ахмад Шах. Я позабочусь, чтобы не осталось свидетелей…
— Ну да, мы знаем, что ты великий и храбрый воин! — кивнул майор. — А чтобы репутация Ахмад Шаха сильно пошатнулась, надо навести русских на него. Подбрось под обгоревший БТР документы бойца из отряда Масуда. А какие-то документы в домике шурави удалось найти? У меня есть основания предполагать, что русские замыслили очередную операцию в Панджшере.
— Откуда такие сведения?
— Донесение из Кабула. Русские усиленно минируют тропы на границе, чтобы моджахеды не смогли отойти на запасные базы. Да и они в последнее время очень заинтересовались нашими учебно-тренировочными лагерями. Боюсь, пронюхали, что к нам прибыли парни из ЦРУ и китайцы…
