Даже у Дремы не осталось физической или умственной энергии, чтобы делать что-либо полезное. Она рухнула возле мертвой лошади, прислонилась к седлу и погрузилась в волны сумерек и усталости. Она не испытывала волнения даже при мысли о том, что сломала хребет последней таглиосской армии и впервые удержала за собой поле боя после сражения. А вот Могаба – если он еще жив – ускользнул.

Этому настроению немало способствовал тот факт, что вклад Суврина в победу оказался не меньшим, чем самой Дремы. Только Суврин постоянно помнил о третьей таглиосской дивизии. И когда враг появился, он сумел выставить против него свою бригаду. Если бы не хладнокровие Суврина, верховный главнокомандующий снова удержал бы за собой поле боя и теперь праздновал победу. Хотя число мертвых и умирающих оказалось бы, скорее всего, примерно таким же.

Суврин сел рядом с ней и долгое время молчал. Дрема тоже. Впервые за десятки лет ей захотелось кого-то обнять и чтобы ее тоже кто-нибудь обнял. Но она подавила это желание.

– Лозан Лебедь мертв, – сказал наконец Суврин. – Я недавно видел его тело. Дрема хмыкнула.

– У меня такое предчувствие, что когда мы соберем мертвых, то придется оплакивать много старых друзей. Я видела, как погибли Икбал и Рекоход.

– Нет! Только не Икбал! Кто теперь позаботится о Сурувайе?

– Отряд, Суврин. Если только она сама не захочет нас покинуть, – И Ранмаст, если он уцелел. По законам шадаритской религии он был обязан заботиться о жене погибшего брата. – Она одна из нас. А мы своих не бросаем. У нас остались люди, у которых хватит сил пойти сегодня в пикеты?

Суврин что-то вопросительно буркнул.

– Ведь там верховный главнокомандующий. Железный Могаба. И если он не свалился с тяжелыми ранами и сумел собрать сколько-нибудь солдат для ночной атаки, то он вернется. Даже если ему придется все делать самому.

Суврин несколько раз глубоко и задумчиво вздохнул.

– У нас есть немало новобранцев, которые почти ничего не делали, а лишь прятались на кладбище. Я уже отчитал кое-кого за то, что они грабили мертвецов.

– Даже если они побегут – неважно. Лишь бы бежали в нашу сторону.

– Угу.

– Лебедь… Он никогда не… Он так и не нашел свою мечту.

– Я всегда представлял его обывателем. Он всегда лишь дрейфовал туда, куда нес его поток жизни. Иногда вспыхивал, но никогда по-настоящему не стремился возвыситься и взять судьбу в свои руки. Возможно, он был еще и безнадежным романтиком. В Анналах написано, что он когда-то влюбился в Госпожу. А потом в Протектора. Тут ему повезло намного больше, но он еще успел пожалеть о таком везении. Думаю, когда-то он вздыхал и по тебе.

– Мы были друзьями. Просто хорошими друзьями. Суврин не стал спорить. Но голос Дремы дрогнул, и этого оказалось достаточно, чтобы Суврин задумался: не было ли когда-нибудь, пусть всего раз или два, чего-то такого, что дало повод для пересудов о Лебеде и Дреме?

А хоть бы и было. Не его это дело.

– Мне не следовало ввязываться в драку до возвращения Тобо и остальных.

– Могаба все равно не дал бы тебе передышки, – заметил Суврин. – Так что не казни себя. Он в любом случае стал бы тебя упорно преследовать, пытаясь воспользоваться их отсутствием.

Дрема знала, что это так, но от правды ей легче не стало. Множество людей погибло. Многие из них были ее давними товарищами. А ее задачей было уберечь их, а не погубить. И это ей не удалось.

А полный и мрачный масштаб трагедии ей еще предстояло узнать.