Форпост стал тихим городком из широких улиц и белых стен. Мы переняли местный обычай белить все, кроме тростниковых крыш и декоративных растений.

По праздникам некоторые из местных белили даже друг друга. В прежние времена белый цвет стал великим символом сопротивления Хозяевам Теней.

Наш город – искусственный и военный, одни прямые линии, чистота и тишина. За исключением ночей, когда приятели Тобо начинают лаяться между собой. Днем шум ограничен тренировочными полями, где очередная группа набранных из местных жителей будущих искателей приключений изучает, как Черный Отряд делает свое дело. Меня вся эта суета касалась лишь когда я латал случайные раны, полученные новобранцами во время тренировок. Никто из моей эпохи делами уже не занимался. Подобно Одноглазому, я теперь реликт из прошлого, живая икона истории, что делает нас уникальным социальным клеем, скрепляющим Отряд в единое целое. По особым поводам меня вызывают и поручают читать проповедь, начинающуюся словами: «В те дни Отряд был на службе у…»

Стояла самая подходящая для привидений ночь, две луны освещали все вокруг, отбрасывая противоборствующие тени. А любимцев Тобо что-то чрезвычайно встревожило. Я даже стал замечать некоторых из них, когда они от волнения забывали о том, что им положено таиться и прятаться. И в большинстве случаев сожалел, что мне довелось их увидеть.

Какофония звуков в районе Врат Теней то нарастала, то стихала. Теперь к ней присоединились и огни. Как раз перед тем, как я добрел до штаба, у врат мелькнуло несколько выпущенных огненных шаров. Это встревожило и меня.

Штаб находится в двухэтажном строении в центре города, которое расползлось на целый квартал. Дрема наполнила его помощниками, служащими и функционерами, которые держат на учете каждую подкову и каждое зернышко риса. Она превратила командование в бюрократическое упражнение. И мне это не нравится. Разумеется – ведь я скрипучий старикан, еще помнящий, как все было в добрые старые времена, когда мы все делали правильно. То есть по-моему.

Но я, кажется, еще не утратил чувство юмора. И вижу иронию в том, что превратился в собственного дедушку.

Я отошел в сторону. Передал факел тому, кто моложе, кто более энергичен и умнее тактически, чем я был когда-либо. Но я не отказался от своего права участвовать, делать свой вклад, критиковать и особенно – жаловаться. Это та работа, которую кому-то надо делать. Поэтому я иногда раздражаю молодых. Что хорошо для них. Укрепляет характер.

Я побрел сквозь деловую суматоху на первом этаже, с помощью которой Дрема отгораживается от мира. Днем и ночью здесь сидит дежурная команда, подсчитывающая те самые подковы и зернышки риса. Надо будет ей напомнить, чтобы она хотя бы иногда выходила в мир. Возведение барьеров не защитит ее от демонов, потому что все они уже внутри нее.

Я уже достаточно стар, чтобы такие разговоры сошли мне с рук.

Когда я вошел, на ее сухощавом, хмуром и почти бесполом лице отразилось раздражение. Она молилась. Не понимаю я этого. Несмотря на все пережитое, большая часть которого уличает веднаитские доктрины во лжи, она упорствует в своей вере.

– Я подожду, покаты закончишь. Ее раздражало именно то, что я ее застукал. А смущал тот факт, что ей требовалась вера даже перед лицом фактов. « Она встала и сложила молитвенный коврик.

– Насколько он плох на этот раз?

– Слухи все переврали. Речь шла не об Одноглазом. А о Готе. И она скончалась. Но Одноглазого пугает нечто другое – то, что, как он считает, еще произойдет. А что конкретно – умалчивает. Приятели Тобо сейчас разгулялись больше обычного, так что вполне возможно, что Одноглазый ничего не выдумывает.

– Надо послать кого-нибудь за Сари.

– Тобо об этом уже позаботился. Дрема пристально уставилась на меня. Пусть она коротышка, но самоуверенности у нее хватает.

– Что у тебя на уме?

– Я отчасти разделяю чувства Одноглазого. А может, у меня прирожденная непереносимость длительных периодов мира.

– Госпожа снова подначивала тебя возвращаться домой?

– Нет. Ее встревожил последний разговор Мургена с Шевитьей. – И это еще мягко сказано. В нашем родном мире современная история обрела жестокость. Во время нашего отсутствия возродился культ Обманников, вербуя приверженцев сотнями. И одновременно Душелов принялась терзать таглиосские территории в безумных и по большей части бесплодных усилиях искоренить своих врагов – по большей части воображаемых, пока они с Могабой не создавали их своим рвением. – Она этого не сказала, но я уверен: она опасается, что Бубу каким-то образом манипулирует Душеловом.

– Бубу? – не удержалась от улыбки Дрема.

– Это твоя заслуга. Я наткнулся на это имя в каком-то из твоих текстов.

– Она же твоя дочь.

– Надо же ее как-то называть.

– Не верю, что вы до сих пор не выбрали ей имя.

– Она родилась до того, как… – Мне нравилось имя Чана. Оно пришлось бы по душе моей бабушке. Но Госпожа его отвергла бы. Оно звучало очень похоже на «Кину».

И пусть даже Бубу была ходячим ужасом, она все же дочь Госпожи, а в родных краях Госпожи имя дочерям всегда дают матери. Всегда. Когда наступает правильное время.

Но для нас время никогда не будет правильным. Этот ребенок отрицает нас обоих. Она признает, что наша плоть породила ее плоть, но ее вдохновляет абсолютная убежденность в том, что она духовная дочь богини Кины. Она Дщерь Ночи. И единственный смысл ее существования – вызвать наступление Года Черепов, эту величайшую катастрофу для человечества, которая освободит ее духовную мать для того, чтобы она обрушила свое зло на мир. Или даже на миры, как мы обнаружили с тех пор, как мои поиски прародины Отряда привели нас в ветхую крепость на равнине Сияющего Камня, расположенной между нашим миром и Страной Неизвестных Теней.

Мы с Дремой замолчали. Дрема долгое время была отрядным летописцем. Она пришла в Отряд молодой, и его традиции многое для нее значили. Как следствие, она сохраняла неизменную вежливость по отношению к своим предшественникам. Но я не сомневался, что мы, старые хрычи, ее раздражаем. Особенно я. Она никогда не знала меня хорошо. А я всегда отнимал у нее время, желая узнать, что происходит. Теперь, когда кроме писанины у меня других дел не осталось, я стал уделять слишком большое внимание подробностям.

– Я не стану давать советы, если ты не попросишь, – сказал я. Мои слова ее испугали. – Этому трюку я научился у Душелова. Люди начинают думать, что ты читаешь их мысли. Но у нее получается намного лучше.

– Не сомневаюсь. У нее была куча времени на тренировку. – Она шумно выдохнула. – Так, в последний раз мы говорили неделю назад. Сейчас вспомню. От Шевитьи ничего нового. Мурген был с Сари в Хань-Фи, поэтому с големом не общался. Те, кто работает на равнине, сообщают, что их не оставляет навязчивое предчувствие катастрофы.

– Правда? Они именно так и передали? – У Дремы имелась склонность говорить красиво.

– Примерно.

– Какова ситуация с перемещениями?

– Ничего не было, – несколько озадаченно ответила она. Равнину уже поколениями никто не пересекал до тех пор, как Отряд смог пройти через врата. Последними, еще до нас, были Хозяева Теней, сбежавшие из Страны Неизвестных Теней в наш мир еще до моего рождения.

– Наверное, вопрос не правильный. Как идет подготовка к нашему возвращению?

– Это личный или профессиональный вопрос? – Для Дремы все было делом. Даже не припоминаю, что когда-либо видел ее отдыхающей. Иногда это меня тревожило. Нечто в ее прошлом, на что имелся намек в ее собственноручно написанных Анналах, убедило ее в том, что для нее это единственный способ остаться в безопасности.

– И то и другое. – Мне очень хотелось сообщить Госпоже, что скоро мы отправимся домой. Ей не нравилось в Стране Неизвестных Теней.

Я уверен, что ей не понравится будущее, куда бы мы ни направились. И я абсолютно уверен, что грядущее хорошим не станет. Кажется, она этого еще не поняла. А если и поняла, то не сердцем.

Даже она кое в чем способна на наивность.

– Если коротко, то мы, вероятно, сможем уже в следующем месяце отправить через равнину усиленный отряд. Если раздобудем знания о вратах.

Путешествие через равнину само по себе есть тяжелое испытание, потому что приходится нести с собой все, что может понадобиться в течение недели. Там нечего есть, кроме сверкающих камней. Камни способны помнить, но их питательная ценность равна нулю.

– А ты собираешься?

– Я в любом случае отправлю разведчиков и шпионов. Мы можем пользоваться вратами в наш мир до тех пор, пока проводим через них по несколько человек зараз.

– Ты не веришь Шевитье на слово?

– У демона собственные планы.

Ей лучше знать. Ей доводилось бывать в прямом контакте с Непоколебимым Стражем.

То, что я знал о големе, заставляло меня тревожиться за Госпожу. Шевитья, это древнее существо, созданное для управления и охраны равнины – которая сама по себе есть артефакт, – желал умереть. Но умереть он не мог, пока жива Кина. А одной из его задач было обеспечить, чтобы спящая богиня не проснулась и не сбежала из своей тюрьмы.

Когда Кина перестанет существовать, то хрупкая магическая сила моей жены, весьма важная для ее чувства собственного достоинства и идентичности, погибнет вместе с Киной. Магической силой Госпожа ныне обладает только потому, что она отыскала способ красть ее у богини. Она стала полной паразиткой.

– И ты, веря в отрядное изречение о том, что у нас нет друзей за пределами Отряда, не ценишь его дружбу, – сказал я.

– О, он просто чудо, Костоправ. Он спас мне жизнь. Но сделал это вовсе не потому, что я красотка и вихляю нужными местами, когда бегу.

Красоткой она не была. И вихляющей я ее тоже представить не мог. То была женщина, которая успешно изображала парня. В ней не было ничего женского. Да и мужского тоже. У нее вовсе не имелось сексуальных интересов, хотя некоторое время ходили слухи, что они с Лебедем уединялись по ночам.

Эти встречи оказались чисто платоническими.

– Я воздержусь от комментариев. Ты уже удивляла меня прежде.

– Капитан!

До нее иногда не сразу доходит, что кто-то шутит. Или даже проявляет сарказм, хотя у нее самой язычок острее бритвы.

Она поняла, что я ее подначиваю.

– Понятно. Тогда позволь удивить тебя еще раз, спросив твоего совета.

– Ого. Скоро в аду начнут точить коньки.

– Ревун и Длиннотень. Я должна принять решение.

– Тебя опять теребит Шеренга Девяти? – Шеренга Девяти – слово «шеренга» намекало на воинское занятие ее членов – была советом военачальников, чьи имена хранились в секрете, и они же наиболее близко подошли к тому, чтобы называться реальными правителями Хсиена. Местный монарх и аристократия выполняли лишь декоративную функцию и были слишком хорошо знакомы с бедностью, чтобы чего-либо добиться, если у них подобное желание возникнет.

Шеренга Девяти обладала лишь ограниченной властью. Ее существование еле-еле гарантировало, что почти анархия не перейдет в полный хаос. Девятка могла бы стать куда более эффективной, если бы не ценила свою анонимность выше реальной власти.

– И они, и Суд Всех Времен. Благородные судьи всерьез вознамерились заполучить Длиннотень. – Имперский суд Хсиена – состоящий из аристократов с гораздо меньшей реальной властью, чем Шеренга Девяти, зато наслаждающихся демонстративным моральным авторитетом, – был еще более заинтересован овладеть Длиннотенью. Будучи старым циником, я склонен подозревать, что их амбиции не совсем моральны. Но с ними мы общались мало. Город Кван Нинь, где они заседали, располагался слишком далеко.

Единственным, что объединяло всех жителей Хсиена – крестьян и аристократов, жрецов и генералов, – была откровенная и неприглядная жажда мести за вторжения Хозяев Теней. Длиннотень, все еще запертый в капкан стасиса под Сияющей равниной, представлял им последнюю возможность для священной мести. В то же время ценность Длиннотени для наших отношений с Детьми Смерти была феноменально диспропорциональной Ненависть редко можно оценить по рациональной шкале.

– И почти не проходит и дня, чтобы какой-нибудь более мелкий военачальник не умолял меня выдать Длиннотень ему, – продолжила Дрема. – И то, как все они сами вызываются снять с нас заботу о его дальнейшей судьбе, порождает у меня подозрения, что большинство из них настроено далеко не столь идеалистически, как Шеренса Девяти или Суд Всех Времен.

– Несомненно. Он станет удобным инструментом для любого, кто пожелает изменить баланс сил. Если этот любой настолько глуп, что верит, будто сможет превратить Хозяина Теней в свою марионетку. – Во всех мирах хватало злодеев, настолько уверенных в себе, что они начинали верить, будто в сделке с мраком сумеют удержать все преимущества на своей стороне. Я женат на одной из таких. И все еще не уверен, что она усвоила урок. – Никто не предлагал починить наши врата?

– Суд искренне желает прислать нам кого-нибудь. Проблема лишь в том, что у них нет специалиста достаточно умелого, чтобы все исправить. Весьма вероятно, что таким умением не обладает никто. Зато само знание осталось в записях, хранимых в Хань-Фи.

– Так почему же мы не…

– Мы над этим работаем. А тем временем Суд, похоже, верит в нас. И они непоколебимо желают отомстить, пока последние из выживших жертв Длиннотени не скончались от старости.

– А что будем делать с Ревуном?

– Его хочет заполучить Тобо. Говорит, что теперь может с ним справиться.

– Кто-нибудь еще думает так же? – Я имел в виду Госпожу. – Или он переоценивает свои силы? Дрема пожала плечами:

– Никто не говорил мне, что знает нечто большее, чем то, чему могут его научить. – Она подразумевала Госпожу, а также то, что Тобо не отличается подростковым высокомерием. Он охотно выслушивал советы и инструкции, если только они не исходили из уст его матери.

– Даже Госпожа? – все же уточнил я.

– Она, как мне кажется, придерживает кое-что про запас.

– Уж в этом можешь не сомневаться. – Я женат на этой женщине, но не питаю относительно нее никаких иллюзий. Она с восторгом вернулась бы к прежней, полной зла жизни. Для нее жизнь со мной и Отрядом вовсе не была чем-то вроде «и жили они долго и счастливо до самой смерти». Реальность способна поджаривать на медленном огне любые романтические чувства. Хотя мы с ней достаточно хорошо ладим.

– Никакой иной она быть не может. Уговори ее как-нибудь рассказать о первом муже. И сама поразишься, как она ухитрилась после всего сохранить здравость рассудка. – Я сам ежедневно этому поражался. До тех пор, пока не уступил место другому удивлению: что эта женщина действительно бросила все, чтобы уехать со мной. Ну, не все, но кое-что. К тому времени у нее мало что осталось, а перспективы были весьма мрачными. – А это еще что за чертовщина?

– Сигнал тревоги. – Дрема вскочила со стула. Она оставалась весьма резвой для женщины, за которой по пятам крадется средний возраст. С другой стороны, разумеется, при ее росте вскакивать ей гораздо проще и быстрее. – Но я не приказывала приводить какие-либо учения.

Да, имелась у нее такая нехорошая привычка. Лишь предатель Могаба, когда он еще был с нами, столь же целеустремленно поддерживал боеготовность.

Дрема чрезмерно серьезно относилась ко всему.

Тени завыли и завопили пуще прежнего.

– Пошли! – рявкнула Дрема. – Почему ты без оружия? – Сама она вооружена всегда, хотя я никогда не видел, чтобы она пускала в ход оружие тяжелее пера.

– Я в отставке. Я теперь архивная крыса.

– Что-то я не замечала, что ты вместо шляпы носишь надгробие.

– У меня тоже некогда была проблема с отношением, но я…

– Кстати, об отношении. Я хочу возобновить в офицерской столовой чтения перед отбоем. Почитай им что-нибудь о последствиях праздности и пренебрежения готовностью. Или о судьбе обычных наемников. – Она уже мчалась к главному выходу, опережая подчиненных, которые тоже не сидели хлопая ушами. – Расступись! Разойдись! Пропустите меня.

Собравшиеся снаружи оживленно переговаривались и указывали куда-то пальцами. Лунный свет и множество костров высвечивали столб черного жирного дыма, тянущийся к небу возле самых врат на Сияющую равнину. Я отметил очевидное:

– Что-то случилось. – Ну и умный же я.

– Там Суврин. А у него с нервами все в порядке. Суврин – способный молодой офицер, чуточку обожающий своего Капитана. Можете быть уверены, что, пока Суврин на дежурстве, несчастных случаев и дурацких ошибок не будет.

Собрались посыльные, готовые разнести приказы Дремы. И она отдала единственный приказ, который могла отдать, пока мы не узнаем больше. Быть настороже. Хотя мы все до единого верили, что никакие крупные неприятности не смогут добраться до нас с равнины. То, что ты считаешь правдой, есть ложь, которая тебя убьет.