Теперь ветер приносил снежинки и швырял крошечные льдинки, которые обжигали лицо и руки. Все это, конечно, пугало людей, но открытого недовольства не проявлял никто. Лозан Лебедь рысью бегал туда и обратно вдоль колонны, напоминая людям, чтобы они не отклонялись с пути, продолжая идти только вперед. Похоже, погода ему ничуть не мешала. Видимо, он находил ее бодрящей. И рассказывал всем, как это будет замечательно, когда самый настоящей снег покроет землю на высоту эдак четырех-пяти футов. Мир тогда выглядит чище, да, уж можете мне поверить! Снег… Он такой… Но, самое главное, он скрывает от вас реальный мир.

Время от времени его суета людям надоедала. Они кричали, чтобы он заткнулся, и обещали, что отблагодарят Одноглазого, Гоблина или даже Тобо – в общем, любого, кто сумеет забить Лебедю рот быстро схватывающимся строительным раствором.

– Тебе, похоже, весело? – спросила я его.

– О, да! Никто ни за что не ругает – отлично.

Судя по его мальчишеской улыбке, все это не было проявлением ненужного геройства. Скорее, игрой, в большой степени, возможно, предназначенной специально для меня.

Все северяне, казалось, обладали склонностью к игре. Даже Капитан и Госпожа временами заигрывали друг с другом. А Одноглазый и Гоблин? Может быть, удар, хвативший маленького черного колдуна, на самом деле был послан богом. Я даже представить себе не могла, что они могли тут учинить, разыгрывая друг друга, находись оба в добром здравии.

Я высказала свое мнение по этому поводу Лебедю, но он меня не понял. Когда же я объяснила, что имела в виду, ответил:

– Тут ты ошибаешься, Дрема. Если только эти двое не пьяны вдрызг, они не представляют опасности ни для кого, кроме самих себя. Я уяснил это еще двадцать лет назад. Как ты могла так промахнуться?

– Ты прав. И я знаю это. Просто все время пытаюсь нащупать, откуда может придти опасность, чтобы успеть подготовиться к ней. И от этого у меня портится настроение. Как тебе удается сохранять свою жизнерадостность?

– Погляди-ка вперед. Еще один день, максимум, два. И я смогу обнять своих старых приятелей, Корди и Ножа.

Я искоса взглянула на него. Неужели возможность освобождения Плененных вызывала у него, единственного среди нас, исключительно чувство радостного волнения, но никак не страха? Что ни говори, все они провели последние пятнадцать лет в ловушке, наедине со своим собственным разумом. Я вовсе не была уверена, что даже Мурген не тронулся умом и что ему не приходилось трудиться денно и нощно, чтобы успешно скрывать это. Другие же… Не сомневаюсь, что некоторые зашли гораздо дальше и находятся на грани буйного помешательства. Как тут было не бояться?

Очевиднее всего этот страх ощущался в Радише. Она казалась почти невидимкой с тех пор, как присоединилась к нам на этой стороне Данда-Преш. Речник и Ранмаст все время старались держаться поблизости, но в этом, в общем-то, не было необходимости; и у нее было очень мало потребностей. Она все больше погружалась в себя, о чем-то размышляя. Чем дальше мы были от Таглиоса и ближе к ее брату, тем более замкнутой она становилась. По дороге, после Рокового Перелеска, между нами возникли почти сестринские отношения. Но после Джайкура маятник качнулся в другую сторону, и за время, проведенное по эту сторону гор, мы едва ли обменялись сотней слов. Нельзя сказать, чтобы меня это радовало. Общество Радиши, наши беседы и проявляющийся в них ее сильный ум – все это доставляло мне удовольствие.

В последнее время даже господину Сантараксите не удавалось разговорить ее, хотя ей явно нравились его заумные шутки. Эта пара, взявшись за дело вместе, была способна разнести в пух и прах доводы любого глупца быстрее, чем мясник – распотрошить цыпленка.

Я сказала Лебедю Лозану, что думаю по поводу этой проблемы.

– Готов поспорить, что дело тут не в ее брате. С ним у нее никаких серьзных проблем не будет. Подозреваю, что она пала духом из-за невозможности вернуться назад. Черная меланхолия овладела ею, как только стало ясно, что мы, скорее всего, движемся по дороге с односторонним движением.

– М-м-м?

– Раджахарма. Для нее это не просто первый подвернувшийся под руку лозунг, Дрема. Она серьезно относится к своим обязанностям как правительницы Таглиоса. Ты уводила ее сюда, месяц за месяцем, и при этом она знала, что делает Протектор от ее имени. Ты должна понять – она огорчена тем, что позволяла использовать себя. И к тому же ей совершенно ясно, что, скорее всего, возможности что-то исправить она лишилась навсегда. Ума ей не занимать.

Ну, конечно, ему ли не знать, он ведь провел рядом с ней почти тридцать лет.

– Мы вернемся.

– Ну, конечно! Один шанс на… даже не берусь сказать, на сколько, что это произойдет. Но даже если и так, никто там нас дожидаться не станет. Во всяком случае, не Душелов, верно?

– Согласна. Более того, я уверена, что через полгода она вообще выкинет нас из головы. Найдет себе более интересную игрушку.

– Ну, теперь скажи – кому уместнее говорить «Воды спят», тебе или Душелову? Ты ее не знаешь, Дрема. Никто ее не знает, кроме, может быть, Госпожи, и то немного. Но я довольно долго находился рядом с ней. Пусть и не желая этого, но – факт. Ее нельзя назвать целиком и полностью бесчеловечной. И она не настолько тщеславна и невнимательна, какой хочет казаться. Самое главное, думая о Душелове, нужно никогда не забывать об одном решающе важном факте. А именно – она все еще жива в мире, где ее смертельным врагом была Госпожа Башни. Вспомни, что в свое время рядом с Госпожой даже Хозяева Теней выглядели неопытными забияками.

– Тебя на самом деле все это задевает, не правда ли?

– Просто констатирую факты.

– Тогда позволь напомнить тебе то, о чем ты только что сказал. Воды спят. Женщина, которая прежде была Госпожой Башни, спустя всего несколько дней вернется к жизни.

– Ты лучше поинтересуйся у Мургена, хочет ли она этого. Готов поспорить, что там, где она сейчас, не так холодно. – Теперь холодный ветер безжалостно пронизывал нас до самых костей.

Я не стала возражать, хотя ему было известно, что это не так. Он не мог забыть, что помогал Душелову упрятывать Плененных в ледяные пещеры, пусть и против воли.

Вороны, которые следили за нами, прилетели с севера, сражаясь с ветром. Сделали несколько кругов, набрали высоту и унеслись к своей Мамочке. Не много же они смогут ей доложить.

Нам снова стали попадаться тела, иногда по двое и по трое. Никто вообще не знал точного числа Плененных. Мурген рассказывал, что почти половине Отряда удалось уйти после того, как Душелов оказалась на свободе. Они остались здесь. Я не помнила большинства из них. Среди них больше было таглиосцев и джайкури, чем членов Старой Команды, а это означает, что они были завербованы в то время, когда я по просьбе Мургена отправилась на север.

Мы наткнулись на Суен Дин Дака, телохранителя Бадьи из нюень бао. Тело Дака было искусно подготовлено к ритуальному огненному погребению. То, что Бадья посреди всего этого ужаса остановился, чтобы отдать эту честь одному из самых своих спокойных и ненавязчивых товарищей нюень бао, говорило о характере моего названного отца лучше, чем целые тома, – и о характере Дака тоже. Бадья утверждал, что ему не нужна никакая защита и, следовательно, телохранитель. Но Суен Дин Дак отказался покинуть его. Он чувствовал зов силы, несравненно более могущественной, чем воля Бадьи. Не сомневаюсь, что они стали друзьями, хотя и не демонстрировали этого на людях.

Потекли слезы, которых не было, даже когда мы нашли самого Бадью.

Лозан Лебедь и Суврин попытались успокоить меня. Оба маялись, не зная, как я среагирую, если они обнимут меня. Я ничего против не имела, но не знала, как без слов довести это до их сведения. Мне было слишком не по себе.

Сари удалось успокоить меня, когда нюень бао собрались, чтобы отдать честь одному из своих.

Лебедь нес всякую чушь. Белая ворона опустилась ему на плечо и клюнула в ухо. Одним глазом она разглядывала труп, другим – всех нас.

– Твой друг был совершенно уверен, что кто-то пройдет этим путем снова, летописец, – заметил дядюшка Дой. – Он оставил Дака в позе, которую мы называем «В ожидании упокоения». Так мы поступаем в тех случаях, когда похороны приходится отложить. Ни боги, ни дьяволы не посмеют побеспокоить мертвого, уложенного таким образом.

Я фыркнула.

– Воды спят, дядюшка. Бадья верил. Он знал, что мы придем.

Вера Бадьи была сильнее моей, которую едва не убила Кьяулунская война. Если бы не непреклонное желание Сари воскресить Мургена, я бы не сумела пройти через те времена, полные отчаяния. Если бы и Сари начала сомневаться, у меня просто не хватило бы сил вынести все, что пришлось пережить.

Теперь мы здесь, и другого пути у нас нет, только вперед. Я вытерла слезы.

– У нас нет времени на разговоры. Наши припасы крайне ограниченны. Давайте погрузим его на…

– Мы предпочитаем оставить его в том же положении, – прервал меня дядюшка Дой, – и на том же месте – до тех пор, пока у нас не появится возможность проводить его как положено.

– Когда это еще…

– Что?

– Я видела не слишком много мертвых нюень бао после осады Джайкура. У вас, конечно, прекрасные похоронные ритуалы, но я не раз была свидетельницей того, что вы нарушаете их. Некоторых хоронили в горах, как гунни. Одного в земле, точно он был ведна. Мне даже приходилось видеть труп, который натерли сильно пахнущими мазями, завернули, точно мумию, и повесили вниз головой на ветку высокого дерева.

– Похороны должны соответствовать и человеку, и ситуации, – объяснил Дой. – Решающим является не то, что сделают с телом. Все церемониалы предназначены облегчить душе переход в ее новое состояние. Они – вот что по-настоящему существенно. Если они не соблюдены, дух умершего может быть обречен скитаться по земле.

– Как призрак? Или как сноходец?

Доя, казалось, испугал мой вопрос.

– Что? Как призрак? Нет, просто как не знающий покоя дух, который хочет завершить все, что не успел в своей земной жизни. Но сделать этого он не может, поэтому просто скитается, как неприкаянный.

Хотя по понятиям ведны призраки – это злые духи, проклятые Самим Богом и обреченные на вечные скитания, я не собиралась ни в чем разубеждать Доя.

– Ну, так оставим его здесь. Вы будете стоять рядом, пока все пройдут мимо? Хотите удостовериться, что никто ненароком не заденет его?

Бадья положил Дака на краю дороги, чтобы те, кто придут после, не потревожили его.

– Отчего он умер? – спросил Лебедь.

И тут же вскрикнул – белая ворона снова клюнула его в ухо.

Все повернулись и уставились на Лебедя.

– Что ты имеешь в виду? – спросила я.

– Послушай, если бы до Дака добралась Тень и кто-то попытался вытащить его, он тоже лежал бы здесь, рядом с ним. Правильно? Значит, Дак умер как-то иначе, еще раньше… – Чувствовалось, что мысли лихорадочно крутятся у него в голове.

– Это сделала Душелов! – сказала ворона. Точнее, прокаркала, но слова можно было разобрать. – Карр! Карр! Это сделала Душелов!

Нюень бао угрожающе придвинулись к Лебедю.

– Это сделала Душелов, – напомнила я им. – Вероятно, с помощью какой-нибудь колдовской ловушки. К тому времени, когда Дак добрался до этого места, она на десять миль опережала всех. Она была верхом, вспомните. Скорее всего, как я представляю себе Дака, он заметил эту ловушку в тот момент, когда Бадья споткнулся о нее, и прыгнул, чтобы спасти его.

– Если бы Протектор не освободилась, она не смогла бы установить эту проклятую ловушку, которая убила Дака, – зловещим тоном заявила Гота.

Ее таглиосский был сейчас лучше, чем когда-либо. И гнев, пылающий в ее глазах, убедил меня в том, что это не было случайностью.

– Суен Дин Дак был вторым двоюродным братом моего отца, – прошептала Сари.

– Люди, люди, мы уже проходили через это, – сказала я. – Забыть то, что сделал Лозан Лебедь, невозможно. Другое дело – простить его, вспомнив, в каких обстоятельствах он находился. Неужели кто-то из вас всерьез полагает, что, оказавшись с Протектором один на один, повел бы себя лучше? Нет таких? И все же, мне кажется, в глубине души некоторые думают именно так. – Большинство нюень бао не страдали недостатком самоуверенности. – Это – вызов всем вам. Докажите, что можете достойно ответить на него. Врата Теней позволили вам уйти, но Душелов уже в пути. Она покалечена. Сражайтесь с ней, кто вам мешает? – Я помолчала. – Что? Нет желающих? Тогда отвяжитесь от Лебедя.

Белая ворона разразилась насмешливым карканьем.

Судя по выражению лиц, некоторые призадумались над моими словами, но только не Гота. Гота ни разу в своей жизни не ошибалась – за исключением того единственного случая, когда она подумала, что, возможно, ошиблась.

Лебедю все было как с гуся вода. Точно так, как это происходило годами. У него была самая требовательная учительница на свете, и она отлично его натаскала.

– Ты сказала, что нам не следует задерживаться, Дрема, – заметил он. – Если будем и дальше разговоры разговаривать, то, я полагаю, всем нам придется стать вегетарианцами.

– Бери Ключ, Тобо. Спасибо тебе, Сари.

Она подошла к Готе.

– Матушка, оставайся с Тобо. Не позволяй ему обгонять тебя.

Кы Гота проворчала что-то себе под нос и, отвернувшись от нас, заковыляла к Тобо. Довольно быстро, надо сказать, так что невольно закрадывалась мысль, что, может быть, все ее ковыляние – просто притворство. Она нагнала парня и для опоры вцепилась в его рубашку. Пока они удалялись, язык старухи молотил, не переставая. Я не игрок по натуре, но, тем не менее, была готова поставить на кон что угодно – она выплескивает на него все, что думает о нас, предателях.

– Кы Гота, похоже, снова в форме, – заметила я.

Никто из нюень бао радости по этому поводу не выказал.

Спустя милю мы наткнулись на останки животных – первых, которые нам до сих пор попались. Сваленные в кучу, кости и клочья сухой плоти настолько спеклись в единое целое, что не представлялось возможным понять, сколько здесь животных и зачем они собрались все вместе, то ли на жизнь, то ли на смерть. Складывалось впечатление, что вся эта жуткая масса медленно оседает на поверхность Равнины. Еще с десяток лет и от нее ничего не останется.