Восходящее солнце уже начинало выжигать туман – повсюду, кроме нашего лагеря. С правого фланга Госпожи веял слабый ветерок. Там тлели костры, затягивая стоянку дымом. Тенеземцы могли видеть только лагерную обслугу, беспрерывно подносившую хворост, да вздымавшиеся над туманом и дымом осадные башни. Детали, из которых эти башни собрали, доставили с баржи, с реки Нагир, что стоило немалых усилий и еще большей брани.

На кой хрен их приволокли сюда, я решительно не понимал. Это не имело никакого смысла. Мы ведь не собирались штурмовать крепость. Правда, зная Костоправа, можно было предположить, что он затеял все это с одной целью – сбить Могабу с толку и заставить его теряться в догадках.

Вместе с духом Копченого я скользнул под дымовую завесу. Внутри все выглядело вовсе не так, как я ожидал. Солдаты спали. Только лагерные прихлебатели поддерживали огонь, собирали башни и выравнивали тропы, ведущие к позициям Могабы, проклиная тот день и час, когда родился Костоправ.

Солдаты, надзиравшие за их работой, не отличались снисходительностью. У Костоправа хватило ума сформировать рабочие команды из приверженцев одних конфессий, а в начальники им дать воинов, придерживающихся других религиозных учений и верований своих подчиненных отнюдь не поощряющих.

Некоторые детали плана Костоправа начинали проясняться, но собрать эти фрагменты воедино не было никакой возможности. Теперь задача заключалась в том, чтобы единственный человек, знавший все, оставался в живых до тех пор, пока… Эх, Мурген, Мурген… И где же хваленое взаимное доверие, свойственное Черному Отряду? Все это одна показуха. Ха. Вот Лозан Лебедь – рослый, красивый блондин, старающийся разобраться во всем еще активнее, чем я. Возможно, иногда интуиция помогала ему в какой-то мере понимать Госпожу. Но сейчас ему оставалось только растерянно ворчать.

Саму Госпожу я обнаружил неподалеку. Все происходящее ничуть ее не беспокоило. Заняв позицию на выступавшем над туманом холме, она сосредоточенно и спокойно наблюдала за проходом на тот случай, если Могаба что-то предпримет.

Я оставил ее и вернул Копченого в фургон. Настало время перекусить.

– Щенок, – заворчал Одноглазый, как только я открыл глаза. – Опять ты пропадал чертову уйму времени. Эдак ты когда-нибудь останешься там навсегда.

Мне это без конца твердили. Но ничего не случалось и, похоже, не должно было случиться. Мои опасения на сей счет потихоньку улетучивались.

– Есть что-нибудь интересное? – спросил я.

– Война, вот что. Так что давай не путайся под ногами. Чтобы исполнить свою роль, мне потребуется старый пердун. А ты разомнись, поешь чего-нибудь да свари ему супчику. Покормишь его, когда я закончу.

– Сам и корми его, «когда закончишь». Твоя работа, ты ее и делай. И нечего на меня перегаром дышать.

– Нет, не умеешь ты, Щенок, с людьми ладить.

– Ладно. Скажи лучше, мы собираемся что-то предпринимать?

– Нет. Хватит того, что мы протопали без передыху пятьсот дерьмовых миль посреди дерьмовой зимы ради того, что здесь, говорят, валежник шибко хорош для костров, чтобы готовить жратву на открытом воздухе. Все ребята ведут себя так, словно их опоили. Может, их и впрямь опоили. Точно не знаю. Это просто предположение. Я могу ошибаться. Отвязался бы ты лучше, Щенок. У меня дел по горло.

Все было затянуто дымом. И чем ближе к передовой линии, тем плотнее, буквально с каждым ярдом, он становился. Но я уже побывал там и теперь решил, что с любопытством можно и повременить. А потому болтался около фургона и ел. Ел, ел и ел. И пил. Выдул едва ли не весь запас Одноглазого. И поделом ему, потому что он грубиян и невежа. Я вспомнил Сари. И понял, что теперь буду думать о ней непрерывно. Близкая опасность заставляет человека сосредоточиваться на самом главном.

Кроме того, меня беспокоила близость Нарайяна Сингха. Живой святой Обманников находился всего в миле отсюда. Он поддерживал огонь в походном костре. Дщерь Ночи, плотно укутанная в одеяло, сонно озиралась по сторонам.

– Дерьмо! – спохватился я. – Пропади все пропадом!

Я едва не впал в забытье, почти не отличимое от реальности. Теперь я просто места себе не находил, ожидая, когда можно будет вернуться к Копченому. И проверить, действительно ли Сингх готовит завтрак. Мне было необходимо убежать от мучительных воспоминаний о Сари. И когда же наконец зарубцуются эти шрамы? Когда боль стихнет хотя бы настолько, чтобы мне не приходилось от нее убегать?

Я уставился на костер, пытаясь отогнать прочь горькие мысли. Это было все равно, что отдирать присохшие струпья. Чем старательнее пытался я сосредоточиться на чем-нибудь другом, тем больше думал о Сари. В конце концов костер закрыл передо мной весь горизонт, и мне показалось, что по другую сторону пламени я увидел свою жену: бледная, взъерошенная, но, как всегда, прекрасная, она, кажется, готовила рис. Создавалось впечатление, будто я заглядываю в собственное прошлое. У меня перехватило дыхание, и я вскочил на ноги.

Нет, только не это! Ведь я уже пережил эти провалы в прошлое, покончил с ними… разве не так?

Из фургона вылез Одноглазый.

– Эй, Щенок, все сделано. Он в твоем распоряжении, ежели нужен. Но тебе необходимо сделать перерыв. В ближайшее время все равно ничего не произойдет.

– Слушай, что за дерьмо жгут в наших кострах? У меня от этого дыма стали появляться видения.

Одноглазый всосал в себя пару галлонов воздуха, чуток попридержал дыхание, а потом выдохнул и разочарованно покачал головой:

– Вечно тебе что-то мерещится.

– Ничего подобного. Со мной такого отроду не бывало.

За мной и вправду такого не водилось. А стало быть, об этом стоило поразмыслить. Я огляделся по сторонам, чтобы узнать, кто мог меня слышать. Матушка Гота хлопотала у семейного костра, но она не столь хорошо владела форсбергским, чтобы услышанное заставило ее насторожиться.

Она сама назначила себя семейного поварихой – а это означало, что мне, несмотря на сгоняющие жирок путешествия с Копченым, предстояло заметно растолстеть. Эта женщина по-прежнему таскала с собой весь свой арсенал. И в тех редких случаях, когда брала на себя труд попрактиковаться с дядюшкой Доем или Тай Дэем, выказывала свое умение всем этим пользоваться. Со мной матушка Гота говорила мало. Она находилась здесь не из-за меня. Я представлял собой лишь досадную помеху. Она считала, что ничего этого не случилось бы, не встань тогда Хонь Тэй на пути здравого смысла и исконных обычаев.

Я бывал просто счастлив, когда матушка Гота не попадалась мне на глаза. Так как только один ее вид пробуждал во мне чувства, которые требовалось укрощать. Так, например, я не мог отделаться от мысли, что все могло сложиться не в пример лучше, когда бы матери Сари не приспичило остаться с нами. Возможно, тогда Сари осталась бы в живых. Так мне казалось, хотя, по правде сказать, никакой логики в этих предположениях не было.

Как бы ни манил меня Копченый, я решил терпеть боль. Когда-нибудь все равно придется к этому привыкать. В конце концов я решил прогуляться вокруг лагеря своим ходом. Там, по крайней мере, не придется дышать дымом. Едва я успел двинуться, как из тумана материализовался Тай Дэй.

– Гляжу, ты уже снял лубок и повязку, – заметил я. – Решил вернуться к своим обязанностям?

Он кивнул.

– А не рано ли? Если рука не зажила как следует, ты запросто можешь сломать ее в том же месте.

Тай Дэй пожал плечами. Ему осточертело быть калекой, и в этом он, вероятно, был прав.

– А что с дядюшкой Доем?

За последнее время старина Дой мне опостылел. С возвращением Тай Дэя появлялась вероятность того, что дядюшка поддастся порыву и попытается сам свершить отмщение. С точки зрения Тропы Меча, такое решение представлялось бы вполне разумным.

Тай Дэй снова пожал плечами.

Просто счастье, что этому малому не приходится молоть языком, чтобы заработать себе на жизнь. Боюсь, он окочурился бы с голодухи.

– Лучше помоги мне здесь, брат. Я буду весьма опечален, если этот достойный старец погибнет.

Дядюшка Дой отнюдь не являлся дряхлым стариком. Будучи старше Костоправа лет на десять, он отличался куда большей бодростью и прытью.

– Он этого не сделает.

– Рад это слышать. Но беда в том, что на это способен любой. Так что лучше напомни ему, чтобы он постарался не выглядеть слишком уж чудно перед людьми, которые нас не знают. Капитан не был с нами в Деджагоре.

Ни с того ни с сего Тай Дэй сделался словоохотлив.

– То, что он пережил, – ад.

Что верно, то верно. Правда, никак не ожидал такого замечания от нюень бао.

– Так оно и есть. И это изувечило его, точно так же, как Деджагор изувечил нас. Он больше никому не доверяет. Его путь – путь одиночества, тут уж ничего не поделаешь. А в особенности он не доверяет людям, чьи верования, побуждения и поступки ему непонятны.

– Дядюшке?

– Ты должен признать, что дядюшка Дой чудной человек, даже по меркам нюень бао.

Тай Дэй хмыкнул, втайне соглашаясь с этим определением.

– Он заставляет капитана нервничать. А капитан – человек весьма могущественный.

– Понятно.

– Надеюсь.

Обычно даже Дою приходилось клещами вытягивать из Тай Дэя слова, так что на сей раз я мог чувствовать себя польщенным его столь неожиданной разговорчивостью.

Я довольно много узнал о его детстве, в котором не было ничего примечательного, кроме того, что он рос вместе с Сари. Сам Тай Дэй считал, что над его родом тяготеет проклятие. Отец его умер, когда он и Сари были еще детишками. My, его жена, утонула спустя всего несколько месяцев после рождения их сына, То Тана, в самом начале паломничества, которое привело нюень бао в Деджагор как раз ко времени осады. Сари вышла замуж за Сам Дан Кы, который на несколько лет – пока не умер от лихорадки – превратил ее жизнь в ад. Все дети Сари полегли в Деджагоре под мечами людей Могабы. И наконец, То Тан погиб во время набега Душил, когда убили Сари и сломали руку Тай Дэю.

Похоже, в этой семье никто не умирал от старости. А вот сама семья умирала. Матушке Готе уже явно не иметь детей.

Правда, Тай Дэй еще мог стать отцом, но мне это представлялось маловероятным. Я полагал, что скорее он сложит голову при попытке отомстить за сестру и сына.

Стоило помянуть имя То Тана, как к Тай Дэю вернулась обычная замкнутость.

Армия выстроилась следующим образом: слева Госпожа, в центре князь, а на правом фланге, одна за другой, – две дивизии Костоправа. В промежутке между передовой и тыловой дивизиями собралась вся наша кавалерия. Почему? Кавалерийский резерв всегда располагается позади центра позиции. Так повелось испокон веков.

И почему Костоправ разместил свой отборный, специально обученный отряд позади дивизии Госпожи?

Либо Старик считал, что, сбив Могабу с толку, он ввергнет его в безумие, либо эта тактика определялась его ненавистью к Ножу и его паранойей.

И почему все лагерное отребье согнали к передовой линии? Костоправ терпеть не мог таскавшихся за войсками прихлебателей. Все, кто его знал, дивились, как это он до сих пор не разогнал всю эту ораву. И куда подевался дядюшка Дой? Я никак не мог его найти.