Госпоже с ее треклятой шайкой удалось добиться своего. Наглость – второе счастье. Проникнув в лагерь, они убили Тенекрута, а будучи схвачены, поведали южанам, что вся их затея обречена и далее им не стоит предпринимать ничего. Я не присутствовал при их общей беседе: кишки взяли верх над любознательностью.

Наши бывшие стражи решили выслужиться перед Госпожой и повели к ней.

Нож узнал нас сразу.

С виду он вполне мог показаться одним из наров – высокий, черный, мускулистый, без единой унции жира. Немногословен, однако выглядит внушительно. Происхождение его был неясно. Он пришел в Таглиос с Лозаном и Корди Мотером, спасшим его от крокодилов где-то в семи тысячах миль к северу от таглиосских земель. Одно все знали наверняка, да и сам Нож не скрывал своей ненависти к жрецам – всем вместе и каждому в отдельности. Было дело, я считал его атеистом, ненавидящим саму идею богов и веры, но потом убедился, что ненависть его распространяется лишь на последователей религии. Наверное, было что-то такое в его прошлом…

Но теперь это неважно. Нож забрал нас с Зиндху у стражей.

– Несет от тебя, Знаменосец.

– Так позови служанок, пусть приготовят ванну.

Я и вспомнить не мог, когда в последний раз мылся. В Деджагоре воды на подобное баловство не было.

Теперь-то, конечно, можно мыться, сколько хочешь. Хотя вода наверняка не чиста.

Нож снабдил нас чистой одеждой, изъятой у южных офицеров, дал возможность помыться и отвел к недоученным полевым лекарям, коих Ворчун пытался натаскать для таглиосских частей. О том, как лечить понос, они знали еще меньше моего.

Госпожа приняла нас лишь днем. Она уже знала, что пленные – беглецы из города.

– Почему ты бежал, Мурген? – резко спросила она.

– Я не бежал. Мы решили, что кто-то должен пойти и разыскать тебя. Этим кем-то и посчастливилось стать мне… – Она была в скверном настроении и, похоже, сама чем-то захворала, значит, шутки надо оставить. – Одноглазый с Гоблином посчитали меня единственным достойным доверия и имеющим шанс пробраться к тебе. Сами они уйти не могли. Ну а я не справился.

– Отчего вообще возникла нужда посылать кого-либо?

– Могаба вообразил себя живым богом. Вода окружила нас, преграждая южанам путь к городу, и теперь ему нет нужды уживаться с теми, кто не согласен.

– Черные уверены, что служат богине, госпожа, – сказал Зиндху. – Но ересь их смешна. Они – даже хуже неверующих.

Я навострил уши. Может, узнаю побольше о его единоверцах? Не слишком они мне нравятся. И еще не выяснено, не они ли похитили меня и пытались убить Могабу.

Однако я не мог представить, для чего бы им это понадобилось.

Зиндху переговорил с Госпожой. Ответы Зиндху на ее вопросы ничего для меня не прояснили.

Один раз Госпожа прервала допрос из-за тошноты. Маленький, тощий старикашка по имени Нарайян, вертевшийся поблизости, отчего-то несказанно обрадовался этому. Кстати, Зиндху оказывал старикашке заметное почтение.

Радоваться было нечему. То немногое, что знал я о их культе, убеждало: не хочется мне, чтоб они влияли на моих капитанов.

Допрос завершился. Дружки Ножа увели меня, поместив к Лебедю с Мотером. Это означало, что можно, наконец, поговорить на нормальном языке, однако вскоре я почувствовал себя всеми забытым.

– Что дальше будем делать? – спросил я.

– Не знаю, – отвечал Лебедь. – Мы с Корди просто тащимся за Ее Сиятельством, делая вид, что вовсе не наблюдаем за ней по поручению Прабриндраха Драха с Радишей.

– Делая вид?

– Что толку от соглядатая, который каждой собаке известен? Хотя это в основном заботы Корди. Это он у нас с Бабой в ладушки играет…

– То есть это не просто сплетни? Он вправду с этой самой Радишей?..

– Что, трудно поверить? Да, рожа у нее… Эй, Корди! Где там картишки? Тут объявился пижон, который думает, что умеет в тонк…

– Думает? Лебедь, если ввяжешься со мной в игру, так еще решишь, что это я ее изобрел…

Мотер был довольно скромным типом порядочного роста, с волосами цвета имбиря, выделявшимся на общем фоне лишь оттого, что был белым в стране, где разве что гаремных девочек с рождения прячут от солнца.

– Опять у Лозана язык вперед головы забегает? – спросил он.

– Надо думать. Да я карьеру сделал, благодаря исключительно тонку. Если не можешь обыграть бродячего шулера, рискуешь из Отряда вылететь.

Мотер пожал плечами:

– Ну, так ты живо Лозану шею своротишь. Держи, сдавай. А я схожу узнаю: может, и наш могучий генерал Нож с нами сядет.

– Отсюда ему Госпожу будет не видно, – проворчал Лебедь.

По тону очень уж походило на реплику относительно того, что зелен виноград… Усмешка Мотера подтвердила мои догадки.

– Да что в ней такого? – спросил я. – Всякий, кто хоть пять минут возле нее покрутится, тут же слюни развесит, язык вывалит и все вокруг перестает замечать. Вот я – сколько лет был с ней, и вижу, что все у ней при ней и все на месте, так что лучше не надо, однако все равно не мог бы до такого дойти, даже не будь она Госпожой и женой Старика.

Ну, последнее не совсем верно: через меч перепрыгнуть они так и не удосужились…

Лебедь стасовал колоду.

– Снимешь?

Сниму. Всегда снимаю. Одноглазый приучил.

– Неужто ты вправду не чувствуешь? – спросил он. – Стоит ей мимо пройти, у меня в голове все плывет. А раз она теперь вдова…

– Не думаю.

– Что?

– Какая же она вдова, Костоправ-то жив.

– Ч-черт, и тут не везет… А хочешь, сложим сейчас колоду так, чтоб Корди поначалу решил, что выиграет, и разденем его?

Стоило мне покачать головой, он пожелал узнать, отчего я считаю, что Ворчун жив. Некоторое время я уклонялся от определенного ответа, и тут вернулся Мотер.

– Нож занят. Ищет позицию, с какой удобней рассматривать нашу колдунью. Лозан, ты небось снова колоду подмешал? Баловство это пустое; пересдай.

– Ну не история ли всей моей жизни? – проворчал я. – Глядите.

У меня на руках были два туза, две десятки и тройка. Автоматический выигрыш; такой расклад не бьется.

– И ведь совершенно честно…

– Неважно, – хихикнул Лебедь. – Все равно оно тебе ничего не стоило.

– Это точно. А чего бы вам, ребята, не навестить Деджагор? Я бы вам по кружечке пивка поставил. Одноглазый у нас варку наладил…

– Ха! Конкуренция?

Лебедь с Мотером, едва прибыв в Таглиос, занялись пивовареньем. Сейчас они это дело оставили. Одной из причин было то, что жрецы всех конфессий запретили пастве употребление спиртного.

– Это вряд ли. Проку от его пива – только доход в его карман.

– То же было и с тем, что мы варили, – сказал Мотер. – Папочка мой, пивовар, в гробу переворачивался всякий раз, как мы закупоривали новый бочонок.

– Однако ни капли даром не пропало, – возразил Лебедь. – Едва оно дозревало, мы снимали пену и все выливали в таглиосские глотки. Ты не шибко-то верь насчет папочки. Старик Мотер был податным чиновником и таким тупым, что даже мзды не брал.

– Заткнись и сдавай. – Мотер сгреб свои карты. – Домашнее-то он варил. А вот Лебедев старик вообще был угленосом.

– Зато симпатичным и всеми любимым. И я унаследовал его лучшие черты.

– Ты скорее в мамашу пошел. Если чего-нибудь со своей шевелюрой не сделаешь, тебя скоро кто-нибудь в гарем утащит.

С этой стороны я их раньше не видел. Однако слишком расслабляться в их компании не стоит – это не Отряд. Потому я молча сосредоточился на игре; пусть рассказывают, как жили, пока не осела на их башмаки пыль больших дорог, заставив пуститься по свету.

– А ты, Мурген? – спросил Лебедь, поняв, что выигрываю я куда чаще, чем проигрываю. – Сам-то ты откуда родом?

Я рассказал им, как рос на ферме. В жизни моей не бывало ничего интересного, пока я не решил, что не желаю крестьянствовать. Тогда я записался в одну из армий Госпожи, понял, что и там мне не нравится, дезертировал и поступил в Черный Отряд, где только и мог укрыться от разыскивавших меня профосов.

– Жалел когда-нибудь, что ушел из дому? – спросил Мотер.

– Каждый божий день. Каждый… Выращивать картошку – скучно и утомительно, зато она не воткнет нож в спину. Дома я вряд ли когда голодал, всегда жил в тепле, да и помещик нас особо не прижимал. Он, прежде чем взять, что причитается, всегда глядел, достанет ли арендаторам на зиму… Да и жил-то немногим лучше нашего. А магию мы видели только ту, что бродячие фокусники на ярмарке показывают…

– Так чего ж не вернешься домой?

– Не могу.

– Если держаться с оглядкой, не выглядеть богатым и никого не задевать, можно почти везде пройти без задоринки. Мы же прошли…

– Не могу, потому как дома-то больше нет. Через пару лет после моего ухода там прошла армия мятежников.

А после – и Отряд, по дороге из какого-то мерзкого места в другое, тоже не обещавшее радостей. Вся страна была превращена в пустыню во имя свободы от тирании империи Госпожи…