36
Капитан меня предупреждал. «Будь точен», говорил…
И не раз.
Меня понесло и увлекло туда, к крови и пламени, к корчащимся, темнеющим и обугливающимся бумагам. Я лежал в луже крови, скопившейся вокруг. Топот бегущих отдавался в ушах, словно мерная, оглушающая поступь гигантов.
Слышал я и крики, коим не было конца.
Костоправ меня предупреждал. А я забылся. Он ведь не сказал – а может, и не понимал, – что понятие «дома» чье-нибудь сознание может определить как страшную эмоциональную боль… Рвущую. Терзающую. Копченый отнес меня в Таглиос, только – в тот момент, что казался концом самого времени. Дрогнув от отвращения, я понесся назад, и отвращение было столь сильно, что я завлек самого себя, и ненавистные обрывки прошлого, и сбитого с толку Копченого в самую Преисподнюю.
Не имея ни личности, ни воли, он не мог и не стал смеяться над тем, как я тонул в океане боли.
У Преисподней есть название. Деджагор – имя ей. И все же Деджагор – лишь меньший из ликов Ада.
Из величайшего же мне удалось бежать. Еще раз.
Ни воли, ни личности…
Ветер метет равнину сияющего камня, но ничто не колыхнется на ней. Опускается ночь, и ветер умирает. Равнина стряхивает с себя тепло, и пробуждаются Тени. Лунный свет озаряет безмолвие камня.
Равнина простирается на все четыре стороны света, не имея границ, различимых изнутри, однако центр ее определен вполне. То – эпическое строение из того же камня, что и равнина, и столпы ее.
Ничто не шелохнется в бездвижности той, лишь дрогнет порою дымка в лучах света, пробивающихся сквозь врата сна. Тогда Тени отсиживаются в укромных уголках. И так, в едва уловимых биениях сердца тьмы, протекает их жизнь.
