Глава 2. Дорога на Юг
— Чем дальше идем, тем больше на весну похоже, — заметил Одноглазый. Он был в добром расположении духа.
Чуть позже и в глазах Гоблина блеснула озорная искорка. Скоро эта парочка отыщет повод возобновить старинную свою вражду. Тут-то и полетят колдовские искры! Если не более этого, то пусть. Хоть остальные развлекутся…
Даже у Госпожи улучшилось настроение. Она была разговорчива как никогда.
— Конец привалу, — сказал я. — Масло, гаси костер. Гоблин, ты — направляющим.
Я взглянул на дорогу. Еще недельки две — и мы будем совсем недалеко от Чар. Я еще не разъяснил товарищам, чем мы там будем заниматься.
Вдали над дорогой кружили канюки. Мертвечина, значит, там, впереди…
Знамений и примет я терпеть не могу. Заставляют беспокоиться. Эти птицы меня тревожили.
Я указал взглядом вперед. Гоблин кивнул:
— Сейчас пойду разберусь малость.
— Давай.
Мурген увеличил дистанцию еще на пятьдесят ярдов. Масло с Ведьмаком тоже немного отстали. Но Одноглазый все так же едва не дышал в затылки нам с Госпожой, привстав в стременах и стараясь не выпускать Гоблина из виду.
— Нехорошие у меня предчувствия, Костоправ, — сказал он. — Ох, нехорошие…
Хоть Гоблин и не забил тревогу, Одноглазый оказался прав. Стервятники означали беду.
На обочине, перевернутая вверх колесами, лежала богато украшенная карета. Две из четырех лошадей, мертвые, лежали в колеях. Умерли, похоже, от ран. Двух других видно не было.
Вокруг кареты лежали тела шести охранников в униформах, кучер и еще одна лошадь. В карете находились мужчина, женщина и двое совсем маленьких детей. Все убиты. Дверца кареты была украшена затейливой работы гербом.
— Ведьмак, — сказал я, — займись следами. Посмотри, что здесь было. Госпожа! Ты их не узнаешь? Герб тебе не знаком?
— «Сокол Крепостной Стены». Проконсул Империи. Но он не из них. Стар и жирен. Должно быть, семья.
— Они направлялись на север, — сказал Ведьмак. — Разбойники напали на них. — Он продемонстрировал клок какой-то грязной одежки. — Но добыча досталась им нелегко.
Я не ответил, и тогда он попросил более пристального внимания к клочку.
— Серые, значит, — задумчиво протянул я. Серую форму носили в северных имперских войсках. — Далековато что-то для серых…
— Дезертиры, — сказала Госпожа. — Распад начался.
— Видно, так.
Плохо дело. Я-то надеялся, что Империя продержится и даст нам время начать жить по-новому.
— Три месяца назад, — заметила Госпожа, — невинная девушка спокойно могла проехать через всю Империю одна.
Здесь она преувеличила — но лишь самую малость. Перед битвой в Курганье великие силы, в этой самой битве и полегшие, держали провинции под неусыпным наблюдением, и всякие недозволенные проступки пресекались быстро и жестко. Однако в любой стране, в любую эпоху найдутся люди, достаточно смелые, либо глупые, чтобы пробовать законы на прочность, подавая дурной пример другим. И, едва Империя перестала нагонять цементировавший ее дотоле ужас, процесс пошел лавинообразно.
Оставалось от души надеяться, что убитых еще не хватились. Я планировал вернуть прежний облик.
— Начинать рыть? — спросил Масло.
— Минутку. Ведьмак, давно это случилось?
— Пару часов назад.
— И никого больше поблизости не было?
— Почему же, было. Объезжали.
— Хороша, небось, банда, — буркнул Одноглазый, — если не боятся разбрасывать трупы на виду у всех.
— Может быть, наоборот, нарочно оставили, — возразил я. — Может быть, разбойники желают добиться баронства для самих себя.
— Похоже, — согласилась Госпожа. — Езжай осторожнее, Костоправ.
Я приподнял бровь.
— Я не хочу потерять тебя.
Одноглазый гоготнул. Я покраснел. Однако хорошо уже то, что в ней пробуждается интерес к жизни.
* * *
Тела мы захоронили, но карету не тронули. Дань цивилизации отдана, а нам пора двигать дальше.
Часа через два Гоблин вдруг повернул обратно. Мурген остановил коня на повороте. Ехали мы лесом, но дорога была в хорошем состоянии, деревья по обочинам вырублены. Она явно была предназначена для перемещения войск.
— Впереди постоялый двор, — сообщил Гоблин — и не нравится мне, как я его чувствую.
Дело было к ночи. Вечер мы потратили на захоронение трупов.
— Есть там кто живой?
По дороге мы не видели никого. Фермы, попадавшиеся на опушке леса, были брошены.
— Полно! Двадцать человек в гостинице. Еще пятеро — на конюшне. Тридцать лошадей. Еще двадцать человек — в лесах неподалеку. И сорок лошадей на выпасе. И прочей живности — кишмя.
Смысл был очевиден. Уйти от греха подальше, или рваться навстречу опасности?
Обсуждали положение недолго. Масло с Ведьмаком высказались за: прямо вперед. Если, мол, что не так, у нас есть Одноглазый с Гоблином.
Последним эта идея не слишком понравилась.
Тогда я поставил вопрос на голосование. Мурген и Госпожа воздержались. Масло с Ведьмаком были за ночлег на постоялом дворе. Одноглазый же с Гоблином все косились друг на друга, ожидая точки зрения другого, чтобы немедля взять противную сторону. Тогда я сказал:
— Ладно, едем и ночуем. Эти клоуны собираются разойтись во мнениях, в любом случае большинство — за ночлег на постоялом дворе.
И колдуны наши немедля скорешились и тоже проголосовали «за» — просто затем, чтоб я оказался в дураках.
Через три минуты впереди показался обветшавший постоялый двор. В дверях, изучающе глядя на Гоблина, торчал какой-то мрачный тип. Другой такой же восседал в расшатанном кресле, прислоненном спинкой к стене, и пожевывал соломинку или, может, щепку. Стоявший в дверях отодвинулся, пропуская нас.
* * *
Ведьмак назвал тех, чью работу мы видели на дороге, серыми. Но серую униформу носят как раз там, откуда мы прибыли. И я спросил того, в кресле, на форсбергском, самом употребительном в северных подразделениях:
— Постояльцев принимаете?
— Ага.
Глаза сидящего сузились. Он явно что-то прикидывал в уме.
— Одноглазый, Масло, Ведьмак, позаботьтесь о лошадях! — И мягенько: — Гоблин, ты что-нибудь почуял?
— Кто-то только что вышел с заднего хода. Внутри все встали. Но начнется, пожалуй, еще не сейчас.
Сидящему в кресле не понравились наши перешептывания.
— На сколько думаете остаться? — спросил он. Тут я углядел и татуировку на запястье — еще один верный признак северянина.
— До завтра.
— У нас переполнено, но уж как-нибудь вас устроим.
Однако нахальства ему не занимать…
Паучары они, эти дезертиры. Постоялый двор — паутина, здесь они намечают жертву. Но всю грязную работу проделывают на дорогах.
Внутри царила тишина. Войдя, мы оглядели мужчин и нескольких женщин очень уж затасканного вида. Чернуха ощущаема во всем. Обычно придорожные гостиницы — предприятия семейные, в них полно детишек, стариков и прочих чудаков всех промежуточных возрастов. Здесь — ничего подобного. Только крепко сбитые мужики да дамы определенного сорта.
Неподалеку от двери в кухню стоял большущий свободный стол. Я сел, привалившись спиной к стене. Рядом плюхнулась Госпожа. Однако и зла же она! Не привыкла, чтобы смотрели на нее таким образом, как смотрят эти. Сохранила свою красоту, несмотря даже на дорожную пыль и походное тряпье…
Я положил руку поверх ее кисти — жест скорее умиротворения, нежели обладания.
Пухленькая девчушка лет шестнадцати с затравленным взглядом коровьих глаз подошла спросить, сколько нас, какая еда нам нужна и какое жилье, греть ли воду для мытья, надолго ли останемся и какого цвета наши монеты. Спрашивала она равнодушно, но правильно, — хотя безнадежно, переполненная страхом совершить случайную ошибку.
Интуиция моя определила ее как члена семейства, по праву управляющего постоялым двором. Я бросил ей золотой. Этого добра у нас — после разграбления той самой имперской казны и бегства из Курганья хватало. Блеск монеты тут же отозвался блеском в глазах мужиков, изо всех сил старавшихся наблюдать за нами незаметно.
Тут подоспел Одноглазый с остальными, тащившими стулья для себя.
— Там, в лесу, сейчас суматоха! — шепнул Гоблин. — Они строят кое-какие планы насчет нас.
Левый угол его рта растянулся в лягушачьей ухмылке. Очевидно, у него имелись собственные планы. Он всегда любил заставлять врагов заманивать в засаду самих себя.
— Разные бывают планы, — сказал я. — Если они — бандиты, пускай перевешают друг друга.
Он попросил подробностей — порой мои замыслы еще отвратительнее его собственных. Это оттого, что я давно утратил чувство юмора и действую по правилу: чем непригляднее, тем смешнее.
* * *
Поднялись мы еще до рассвета. Одноглазый с Гоблином наложили на гостиницу свое любимое заклятие, повергающее всех вокруг в непробудный сон, и по-тихому смылись в лес прорепетировать представление. Остальные занялись лошадьми и амуницией. Между мной и Госпожой имела место небольшая стычка: она желала, чтобы я сделал что-нибудь для женщин, захваченных разбойниками.
— Если я стану исправлять все неправильное, что встречу на пути, мы не доберемся до Хатовара, — отвечал я.
Она не стала продолжать спор, и через несколько минут мы тронулись в путь.
* * *
Наконец Одноглазый сказал, что лес вот-вот кончится.
— Ладно, это место ничем не хуже прочих, — согласился я.
Далее мы с Мургеном и Госпожой свернули в лес, на запад. Ведьмак, Масло и Гоблин повернули на восток. Одноглазый же просто остановился и принялся ждать.
Ничего явного он не проделывал. Гоблин, казалось, был тоже занят.
— А если они не придут? — спросил Мурген.
— Значит, мы были не правы, а они не бандиты. С ближайшим попутным ветром пошлю им мои извинения.
Некоторое время все хранили молчание. А выехав на дорогу, чтобы проверить обстановку, я увидел, что Одноглазый уже не один. За его спиной стояли с полдюжины всадников. Сердце мое дрогнуло. Фантомы были хорошо знакомы мне. Они изображали старых товарищей, давным-давно мертвых.
Я ретировался в лес. И дрожь, обуявшая меня, была, против ожиданий, сильной. Настроение мое отнюдь не сделалось лучше. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь полог леса, играли зайчиками на призраках моих мертвых друзей. Они ждали врага со щитами и копьями наготове, безмолвно, как и подобает призракам.
Но они были призраками лишь для моего сознания. На деле были они иллюзиями, созданными Одноглазым. А по другую сторону дороги Гоблин строил собственный легион теней…
Эта парочка — настоящие художники, если дать им время спокойно поработать. Сомнений более не было. Даже относительно личности Госпожи.
— Скачут, — без всякой надобности сообщил я. — Это они.
В желудке засосало. Стоит ли рисковать, подпуская так близко? Потом стрелять будет поздно. Если они решатся на драку… И если Одноглазый с Гоблином оплошают…
— Поздно, Костоправ.
Я взглянул на Госпожу, и тут меня обожгло воспоминание, кто она такая. Она улыбалась, зная, что творится в моих мыслях. Сколько же раз сама она бывала в подобной ситуации, хотя бы на большей игральной доске?
Разбойники мчались вдоль дороги. И, сбитые с толку, осадили коней, завидев поджидающего их Одноглазого.
Я рванул вперед, а призрачные кони двинулись сквозь лес следом за мной. Зазвенела сбруя, затрещали ветви. Здорово сработано, Одноглазый. Как ты выражаешься, наиправдоподобнейше.
Бандитов было около двадцати пяти человек. Лица у них и так были — краше в гроб кладут, но они сделались еще бледнее, углядев Госпожу и узнав призрачное знамя на копье Мургена.
Черный Отряд весьма знаменит.
Две сотни призрачных луков изогнулись. Пятьдесят рук поднялось к небу, словно в попытке уцепиться за брюхо неба.
— Вам, полагаю, следует спешиться и разоружиться, — сказал я их предводителю.
Тот некоторое время шумно глотал воздух, прикидывая шансы, затем подчинился.
— А теперь вы, грязные людишки. Живо с седел!
Разбойники повиновались. Госпожа махнула рукой. Лошади развернулись и рысцой устремились к Гоблину, на деле ими управлял он. Гоблин пропустил лошадей — пусть вернутся на постоялый двор в ознаменование того, что гнету конец.
Гладко сошло, ох и гладко! Без единой задоринки! Вот так мы управлялись с делами в былые деньки. Хитрость и маневр! Зачем утруждаться самим, когда достаточно мухлевать и надувать?
Построив пленных вереницей и связав веревкой для облегчения управления, мы направились на юг. Одноглазый с Гоблином расслабились, и разбойники пришли в крайнее возбуждение. Посчитали, что мы поступили нечестно.
Через два дня мы добрались до Риз. Здесь Гоблин с Одноглазым снова организовали ту же иллюзию, и Госпожа передала дезертиров в распоряжение командира гарнизона. При их сопровождении пришлось убить только двоих.
Все это ненадолго задержало нас, но теперь путь свободен, и до Чар всего около часа езды. Придется примириться с тем, что беда — ближе некуда.
Товарищи мои уверены, что основная часть Летописи находится у меня. А правда в том, что она осталась в руках Империи. Ее захватили при Королевском Мосту (старая рана, что болит по сию пору!). Перед самым кризисом в Курганье я пообещал вскоре вернуть ее обратно.
И этот-то самый кризис помешал. И теперь уже ничего не остается, кроме как отправляться выручать Летопись самому.
