Глава первая
Посланник
Одноглазый сказал, что чудес и знамений было предостаточно и в том, что мы неправильно их истолковали, нам следует винить лишь себя. Согласен, ему многое мешало, но все равно его слова – замечательный пример того, насколько мы крепки задним умом.
Молния, сверкнувшая на ясном небе, ударила в Некропольский холм и попала в бронзовую табличку, запечатывавшую склеп форвалак, наполовину уничтожив силу заклинания. Выпадали дожди из камней. Из статуй текла кровь. Жрецы нескольких храмов сообщали о жертвенных животных без сердца или печени. Одной выпотрошенной жертве даже удалось сбежать, и ее не сумели поймать. В казармах у Развилки, где размещаются городские когорты, изображение Теу повернулось спиной. Девять вечеров подряд десять черных стервятников кружили над Бастионом, потом один из них прогнал орла, обитавшего на верхушке Бумажной Башни.
Астрологи отказывались наблюдать за небесами, опасаясь за свою жизнь. По улицам бродил свихнувшийся предсказатель, объявляя о близком конце света. А в покинутом орлом Бастионе плющ на внешних валах засох и сменился каким-то ползучим растением, листья которого теряли черноту лишь при самом ярком солнечном свете.
Но подобное происходило каждый год. Дурак задним числом может объявить знамением что угодно.
И все же события не должны были застать врасплох нас, имевших четырех собственных колдунов со скромными способностями, которые охраняют нас от хищного будущего – пусть даже не столь изощренным способом, как гадание на овечьих потрохах.
Лучшими авгурами и ныне считаются те, кто предсказывает будущее по знамениям прошлого. Их успехи зачастую поразительны.
Берилл непрерывно содрогался, готовый каждую минуту рухнуть в пропасть хаоса. Самый великий из Самоцветных городов был старым, упадочным и безумным, в нем смердело вырождением и загнивающими нравами. По его ночным улицам могло красться что угодно, и лишь последний дурак удивился бы этому.
Я распахнул настежь все ставни на окнах, молясь о ветерке из гавани, пусть даже воняющем тухлой рыбой. Увы, ветра не хватило бы даже колыхнуть паутину. Я вытер вспотевшее лицо и скорчил рожу первому пациенту:
– Опять вошек подхватил, Кудрявый?
Кудрявый слабо улыбнулся. Лицо у него было бледным.
– Да нет, Костоправ. Живот болит. – Его макушка напоминает отполированное страусиное яйцо, отсюда и имя. Я сверился с расписанием караулов, но его имени в списке не нашел. Уклоняться ему вроде не от чего. – Здорово прихватило. Очень больно.
– Гм… – Я уже понял, в чем дело, и напустил на себя профессиональный вид. Несмотря на жару, кожа у него была влажная и холодная. – Ел недавно где-нибудь в городе, Кудрявый? – На его лысину спикировала муха и принялась разгуливать, словно завоеватель. Он этого даже не заметил.
– Да. Раза три-четыре.
– Гм… – Я намешал вонючую микстуру, похожую на молоко. – Выпей это. До дна.
После первого же глотка он скривился.
– Послушай, Костоправ, я…
Аромат микстуры пронял даже меня.
– Пей, приятель. Двоих я не сумел спасти, пока не отыскал это противоядие. Лодырь его выпил и остался жив.
Об этом все уже знали. Кудрявый выпил.
– Выходит, это яд? Проклятые Синие мне чего-то подмешали?
– Успокойся, ничего с тобой не случится. – Мне пришлось вскрыть Косоглазого и Дикого Брюса, чтобы узнать причину их смерти – хитро действующий яд. – Ложись-ка на кушетку, там будет прохладнее… если этот проклятый ветерок когда-нибудь подует. И лежи спокойно, пусть лекарство делает свое дело.
Я уложил его на кушетку.
– Расскажи мне, что ты ел в городе.
Я взял перо и склонился над прикрепленной к столу картой города. Лодыря и Дикого Брюса, пока тот был еще жив, я уже расспросил, а сержант из взвода покойного Косоглазого по моей просьбе выяснил, где бедняга накануне набивал брюхо. Я не сомневался, что яд парням подсыпали в одной из забегаловок рядом с Бастионом, куда частенько заходят солдаты. Показания Кудрявого совпали со словами его предшественников.
– Есть! Теперь эти сволочи у нас в руках.
– Кто? – выпалил Кудрявый. Ему не терпелось самому свести счеты.
– Отдыхай. А я схожу к Капитану.
Я похлопал его по плечу и заглянул в соседнюю комнату. Кроме Кудрявого, никто на утренней поверке не назвался больным.
Я выбрал длинную дорогу и пошел по Треянской стене, нависающей над городской гаванью. На полпути я остановился и посмотрел на север. Там, за молом, маяком и Крепостным Островом, простиралось Море Мук. Его тусклые серо-коричневые воды были усеяны разноцветными пятнышками каботажных доу, которые медленно ползли по невидимой паутине морских путей, соединяющих Самоцветные города. Воздух над морем был неподвижен, тяжел и затянут дымкой, горизонт не просматривался. Но у самой воды воздух не застаивался. Возле острова всегда дует легкий бриз, хотя суши он избегает с таким упорством, словно боится подцепить над ней проказу. Неподалеку кружили чайки, такие же угрюмые и апатичные, какими наступающий день обещал сделать большинство людей.
Еще одно лето на службе у потного и мрачного синдика Берилла, которого мы защищаем от политических соперников и недисциплинированных местных солдат. Еще одно лето будем надрываться, получая в награду то, что получил Кудрявый. Платили нам хорошо, но работа нам претила, не трогала душу. Наши ушедшие собратья наверняка возмутились бы, увидев, до какого унижения мы дошли.
Берилл погряз в нищете, но в то же время это древний и загадочный город. Его история напоминает бездонный колодец, наполненный мутной водой. Я иногда развлекаюсь, шаря в его темных глубинах, и пытаюсь отделить факты от домыслов, легенд и мифов. Нелегкая задача, потому что ранние историки города писали с оглядкой на тогдашних его властителей.
Для меня самый интересный период – эпоха древнего королевства, хуже всего описанная в хрониках. Именно тогда, во времена правления Найама, в город пришли форвалаки, были побеждены после десятилетия ужасов и замурованы в склепе на Некропольском холме. Отголоски тех ужасов сохранились в фольклоре и предостережениях, которыми матери увещевают непослушных детей. Сейчас уже никто не помнит, что представляла собой форвалака.
Я зашагал дальше, понемногу зверея от жары. В затененных будках часовые стояли, обмотав шеи полотенцами.
Ветерок застал меня врасплох. Я обернулся к гавани. Мимо Крепостного Острова шел корабль – огромное неуклюжее чудовище, по сравнению с которым доу и фелюки казались карликами. Из центра полнобрюхого черного паруса выпирал серебряный череп, окаймленный мерцающим серебряным кругом. Глаза черепа светились красным, в щербатой пасти вспыхивали огоньки.
– Это еще что за чудо-юдо? – спросил часовой.
– Не знаю, Блондин.
Размер корабля поразил меня еще больше, чем парус. Четырем колдунам нашего Отряда вполне по силам сотворить нечто столь же эффектное, но никогда прежде мне не приходилось видеть галеру с пятью рядами весел.
Я вспомнил о своих обязанностях.
Когда я постучал в дверь Капитана, тот не ответил. Я сам пригласил себя войти и увидел его храпящим на большом деревянном стуле.
– Тревога! – взревел я. – Пожар! Бунт в Стоне! Танцор ломится во Врата Рассвета!
Танцор – генерал, когда-то давно едва не уничтоживший Берилл. Люди до сих пор вздрагивают, услышав его имя.
Капитан и ухом не повел – даже не приподнял веки и не улыбнулся.
– Ты слишком нахален, Костоправ. И когда ты научишься соблюдать субординацию?
Намек на субординацию означал, что сперва мне полагалось потревожить Лейтенанта. Сон начальства священен, и прерывать его дозволено в исключительных случаях – например, если Синие начали штурм Бастиона.
Я рассказал про Кудрявого и показал карту. Капитан снял ноги со стола.
– Похоже, для Добряка есть работенка, – мрачно заключил он. Черный Отряд не прощает покушения на своих братьев.
Добряк – наш самый крутой командир взвода. Он решил, что дюжины человек вполне хватит, но разрешил мне и Молчуну отправиться с ними. Я мог заштопать раненых, а Молчун пригодился бы на тот случай, если Синие полезут в бутылку. Молчун задержал нас на полдня, отправившись на «короткую» прогулку в лес.
– Что это ты надумал? – поинтересовался я, когда он вернулся, волоча ветхий мешок.
Он лишь ухмыльнулся в ответ. Молчун – он и есть Молчун.
Таверна, куда мы направились, называлась «Крот» – уютная забегаловка, в которой я провел немало вечеров. Добряк отправил троих к задней двери и поставил по два человека у каждого из двух окон. Еще двое забрались на крышу. У каждого здания в Берилле есть люк на крыше – люди спят там летом.
Остальные вошли в таверну через главный вход.
Добряк, парень невысокий и дерзкий, обожает драматические эффекты. Он наверняка жалел, что о его появлении не возвестили фанфары.
Посетители замерли, уставившись на наши щиты и обнаженные клинки и пытаясь разглядеть прикрытые забралами мрачные лица.
– Верус! – гаркнул Добряк. – А ну, волоки сюда свою задницу!
Появился патриарх семейства, владеющего таверной, и осторожно, бочком, словно болван, ожидающий пинка, стал приближаться. Посетители зароптали.
– Молчать! – загремел Добряк. Этот коротышка умел реветь не хуже медведя.
– Чем могу вам помочь, уважаемые господа? – спросил старик.
– Приведи сюда своих сыновей и внуков, Синий.
Заскрипели стулья. Какой-то солдат вонзил в столешницу нож.
– Сиди спокойно, – охладил его Добряк. – Пришел пообедать, вот и лопай. Через час мы всех отпустим.
Старик задрожал.
– Я ничего не понимаю, господин. Что мы такого сделали?
Добряк зловеще ухмыльнулся.
– Ловко прикидываешься. Это убийство, Верус. Тебе предъявляются обвинения в двух убийствах при помощи яда. И еще в двух покушениях на убийство тем же способом. Магистрат велел применить «наказание рабов».
Я никогда не испытывал симпатии к Добряку. Он так и остался гадким мальчишкой, обрывающим мухам крылышки.
«Наказание рабов» означает, что виновного сперва публично распинают, а затем оставляют на растерзание стервятникам. В Берилле только преступников хоронят без кремации – или вообще не хоронят.
Из кухни донесся шум драки. Кто-то пытался выскользнуть через задний выход, а наши ребята стали возражать.
Зал таверны словно взорвался, и нас захлестнула размахивающая кинжалами толпа.
Нас оттеснили ко входу. Те, кто был ни в чем не виновен, явно опасались, что их заметут за компанию. Правосудие в Берилле быстрое, грубое и суровое и редко предоставляет обвиняемому возможность оправдаться.
Один из наших упал – кто-то сумел ткнуть его кинжалом. Боец из меня неважный, но я без колебаний занял место павшего. Добряк процедил мне какую-то грубость, но я не разобрал слов.
– Вот ты и потерял шанс попасть на небеса, – отозвался я. – Теперь ты навсегда исключен из Анналов.
– Фигня. Я знаю, ты записываешь туда всё подряд.
Дюжина горожан уже валялась на полу. В углублениях пола скопились лужицы крови. На улице столпились зеваки. Скоро какой-нибудь искатель приключений нападет на нас сзади.
Добряка кольнули кинжалом, и он потерял терпение.
– Молчун!
Молчун уже трудился, но ведь он Молчун, а это означает: никаких звуков и почти никакого раздражения или гнева.
Посетители таверны начали отступать, награждая себя пощечинами и размахивая руками. Они подпрыгивали, приплясывали, хватались за спины и задницы, орали и жалобно вскрикивали. Некоторые даже свалились без сознания.
– Что ты сделал? – спросил я Молчуна.
Тот ухмыльнулся, продемонстрировав острые зубы, и провел рукой у меня перед глазами. Я увидел таверну словно в другой перспективе.
В мешке, который Молчун притащил с собой, было осиное гнездо – если вам здорово не повезет, можете наткнуться на такое в лесах южнее Берилла. Обитателями гнезда оказались смахивающие на шмелей чудовища, которых крестьяне называют лысыми шершнями. Характер у них настолько злобный, что в природе с ними не сравнится никто, и сейчас они быстро обрабатывали толпу в таверне, не трогая наших парней.
– Отличная работа, Молчун, – похвалил Добряк, отведя душу на парочке беспомощных посетителей, и повел толпу уцелевших на улицу.
Я склонился над нашим раненым, а другой солдат тем временем приканчивал раненых противников. «Экономим синдику расходы на суд и палача», – называл это Добряк. Молчун наблюдал, все еще ухмыляясь. Он тоже не из сентиментальных, но редко действует сам, предпочитая наблюдать.
Пленников у нас оказалось больше, чем мы предполагали.
– Неслабая толпа, – подмигнул Добряк. – Спасибо, Молчун.
Цепочка пленников растянулась на целый квартал.
Судьба – переменчивая сука. Она привела нас в таверну «Крот» в критический момент. Пошарив там, наш колдун откопал настоящее сокровище – целую толпу, спрятавшуюся в укрытии рядом с винным погребом, а в их числе и самых известных Синих.
Добряк громко разглагольствовал о том, какую щедрую награду заслужил наш осведомитель. Его, разумеется, не существовало, и весь этот треп был предназначен для того, чтобы наши колдуны не стали главной мишенью для ответного удара. Пусть враги носятся как угорелые, отыскивая призрачных шпионов.
– А ну, двинулись! – приказал Добряк и, все еще ухмыляясь, обвел взглядом угрюмую толпу. – Или думаете, что у вас хватит духу рыпнуться? – Никто не шелохнулся. Его уверенное превосходство охладило даже самые горячие головы.
Процессия растянулась по лабиринту старинных улочек. Пленники брели молча, а я, не таясь, пялился по сторонам. Мои товарищи равнодушны к прошлому, но я не мог не поражаться – а иногда и пугаться – тому, насколько далеко в глубь веков тянется история Берилла.
Неожиданно Добряк велел остановиться. Мы вышли к проспекту Синдиков, который тянется от таможни до главных ворот Бастиона. По проспекту двигалась процессия, и, хотя мы подошли к перекрестку первыми, Добряк решил уступить дорогу.
Процессия состояла из сотни вооруженных воинов, выглядевших покруче любого отряда в Берилле, за исключением нас. Во главе ехал кто-то черный на огромном черном жеребце, какого мне еще видеть не доводилось. Всадник был мал ростом, женоподобно худ и затянут в потертую черную кожу. Черный капюшон полностью скрывал его лицо, а черные перчатки – руки. Оружия у него я не заметил.
– Будь я проклят, – прошептал Добряк.
Я встревожился. От вида всадника меня бросило в леденящую дрожь, а какое-то примитивное, скрытое внутри чувство побуждало броситься наутек. Но любопытство мучило меня еще сильнее. Кто он такой? Не на том ли странном корабле приплыл? Что ему здесь нужно?
Взгляд невидимых глаз всадника скользнул по нам равнодушно, словно по стаду овец. Потом он резко обернулся и уставился на Молчуна.
Тот выдержал этот взгляд, не показав страха. И все же у меня создалось впечатление, что его каким-то образом унизили.
Колонна проследовала мимо, плотная и дисциплинированная. Потрясенный Добряк, все еще не придя в себя, приказал двигаться дальше. Когда мы следом за чужаками вошли в ворота Бастиона, нас разделяло всего несколько ярдов.
Мы арестовали почти всех наиболее консервативных лидеров Синих. Когда молва о нашем рейде распространилась, те, что пошустрее, решили поразмять мускулы. Из брошенной ими искры разгорелось чудовищное пламя.
Погода, которая постоянно выводит людей из себя, скверно влияет на способность рассуждать здраво. Толпа в Берилле хуже дикарей. Бунты вспыхивают почти без причины. Когда доходит до крайностей, погибших считают тысячами. Этот бунт оказался одним из самых жестоких.
Половину вины за него следует возложить на армию. Вереница слабых, быстро сменяющих друг друга синдиков сильно расшатала дисциплину, и войска вышли из-под контроля. Хотя против бунтовщиков они, как правило, выступают, рассматривая приказ подавить бунт как лицензию на грабеж.
Случилось наихудшее. Несколько когорт из казарм у Развилки, прежде чем выйти наводить порядок, потребовали особой оплаты вперед. Синдик отказался платить.
Когорты взбунтовались.
Взвод Добряка торопливо закрепился возле Мусорных Врат и сдерживал все три когорты. Почти все наши погибли, но никто не побежал. Сам Добряк потерял глаз и палец, был ранен в плечо и бедро, а в его щите, когда подоспела подмога, насчитали более сотни дырок. Его принесли ко мне скорее мертвым, чем живым.
Кончилось все тем, что бунтовщики предпочли разбежаться, только бы не встретиться лицом к лицу с Черным Отрядом.
Такого жестокого бунта я не помнил. Пытаясь его подавить, мы потеряли почти сотню братьев. Но мы рассчитались сполна за каждого, устлав мостовые в Стоне ковром из трупов. Крысы в городе разжирели, а из пригородов на улицы перебрались стаи ворон и стервятников.
Капитан приказал Отряду укрыться в Бастионе.
– Пусть все заглохнет само, – сказал он с отвращением. – По контракту мы не обязаны совершать самоубийство.
Кто-то пошутил: мы, дескать, упали на собственные мечи.
– Кажется, синдик от нас этого и ждет.
Берилл угнетал наш дух, но больше всех иллюзий потерял Капитан. Он винил себя во всех наших потерях и даже попытался отказаться от командования.
Вошедшая во вкус толпа теперь все свои усилия направляла на поддержание хаоса, вмешиваясь в любые попытки тушить пожары или предотвращать грабежи, но ограничивалась пока только этим. Мятежные когорты, пополнившись дезертирами из других отрядов, систематически убивали и грабили.
На третью ночь, сдуру вызвавшись нести службу, я стоял в карауле на Треянской стене. Город был странно тих. Не будь я настолько усталым, я бы встревожился, но у меня хватало сил лишь на то, чтобы не заснуть.
Ко мне подошел Тамтам:
– Ты что тут делаешь, Костоправ?
– Дурака валяю.
– На тебе лица нет. Иди лучше отдохни.
– Да ты и сам не очень-то хорошо выглядишь, коротышка.
Он пожал плечами.
– Как там Добряк?
– Пока еще не выкарабкался. – Если откровенно, я почти не надеялся, что он выживет. – Не знаешь, что там такое?
Я показал пальцем в темноту. Издалека донесся одинокий вопль – какой-то странный, не похожий на те, что звучали недавно. Те были полны боли, ярости и страха, а этот насыщен чем-то жутким.
Тамтам покашлял и похмыкал, как он это делает на пару со своим братом Одноглазым. Если ты чего-то не знаешь, они сразу начинают прикидывать, не стоит ли оставить тебя в неведении. Колдуны!
– Ходят слухи, будто бунтовщики, когда грабили Некропольский холм, сбили печать на склепе форвалак, – буркнул он наконец.
– Что? И эти создания вырвались на волю?
– Синдик полагает, что да. Но Капитан не принял это известие всерьез.
Я тоже, хотя Тамтам выглядел встревоженным.
– А те парни, что заявились вчера в город, похоже, крутые.
– Неплохо бы их к нам завербовать, – печально произнес Тамтам. Он и Одноглазый служат в Отряде очень долго и собственными глазами наблюдали его упадок.
– Зачем они прибыли сюда?
Тамтам пожал плечами.
– Иди отдохни, Костоправ. Не изводи себя. Никому от твоей усталости не полегчает.
И он заковылял прочь, сразу затерявшись в джунглях своих размышлений.
Я приподнял бровь. А Тамтам сильно сдал за последнее время. Я вновь принялся наблюдать за пожарами и огоньками костров. В городе все еще было тревожно тихо. Глаза начали слипаться, огоньки затуманились. Тамтам прав – мне нужно выспаться.
Из мрака донесся еще один странный, полный безнадежности вопль. На сей раз ближе.
– Вставай, Костоправ. – Лейтенант разбудил меня, не церемонясь. – Капитан зовет тебя в офицерскую столовую.
Я застонал. Я выругался. Я пригрозил сделать из него инвалида. Он улыбнулся, ущипнул нервный узел на моем локте и стянул меня с постели на пол.
– Да проснулся я, проснулся, – буркнул я, нашаривая сапоги. – А в чем дело-то?
Но Лейтенант уже ушел.
– Добряк оклемается, Костоправ? – спросил Капитан.
– Не думаю, но я видел чудеса и покрупнее.
Все офицеры и сержанты уже собрались.
– Вы все хотите знать, что же случилось, – начал Капитан. – Позавчерашний гость оказался заморским посланником. Он предложил союз. Военные ресурсы северян в обмен на поддержку флота Берилла. На мой взгляд, разумно. Но синдик заупрямился. Он все еще не пришел в себя после завоевания Опала. Я посоветовал ему быть более гибким. Если северяне окажутся злодеями, то согласие на союз с ними станет меньшим из зол. Лучше заключить союз, чем платить им дань. А наша проблема вот в чем – какую занять позицию, если посланник станет настаивать на своем.
– Если синдик прикажет драться с северянами, то нам следует отказаться? – уточнил Леденец.
– Возможно. Сражение с колдуном может погубить весь отряд.
Бам! Хлопнула распахнутая дверь. В столовую влетел невысокой, угрюмый и жилистый мужчина с огромным носом. Капитан вскочил и щелкнул каблуками:
– Синдик.
Гость шарахнул кулаками по столу:
– Вы приказали своим людям укрыться в Бастионе. Я плачу вам не за то, чтобы вы прятались, словно исхлестанные кнутом псы.
– А также не за то, чтобы мы приносили себя в жертву, – ответил Капитан тоном, каким дураку объясняют очевидное. – Мы телохранители, а не полиция. Поддерживать на улицах порядок – обязанность городских когорт.
Синдик был уставшим, испуганным, отчаявшимся, на грани срыва. Как и каждый из нас.
– Будьте разумны, – посоветовал Капитан. – Берилл уже миновал границу, из-за которой возврата нет. На улицах царит хаос. Любая попытка восстановить порядок обречена. Исправить ситуацию сейчас может только эпидемия.
Мне его слова понравились. Я уже начал ненавидеть Берилл.
Синдик продолжал гнуть свое:
– Остается еще форвалака. И этот стервятник с севера, что ждет возле Острова.
Полусонный Тамтам встрепенулся:
– Вы сказали, возле Острова?
– Да. Ждет, когда я к нему прибегу.
– Интересно.
Коротышка-колдун вновь прикрыл глаза.
Капитан и синдик сцепились в споре об условиях контракта. Я принес наш экземпляр документа. Синдик упорно пытался расширить круг наших обязательств всяческими «Да, но…» Нам стало ясно – он хочет, чтобы мы сражались на его стороне, если посланник станет настаивать на своем.
Ильмо захрапел. Капитан отпустил всех, а сам остался спорить с нашим нанимателем.
Полагаю, семь часов могут сойти за ночной сон, поэтому я не задушил Тамтама, когда тот меня разбудил. Но все же я ворчал и жаловался на судьбу до тех пор, пока он не пригрозил превратить меня в голодранца, просящего подаяние у Врат Рассвета. И лишь когда я оделся и мы с Тамтамом присоединились к дюжине других собратьев, до меня дошло, что я так и не знаю, куда мы направляемся.
– Идем заглянуть в склеп, – пояснил Тамтам.
– Чего? – Иногда по утрам я не очень сообразителен.
– Мы идем на Некропольский холм. Надо осмотреть склеп форвалак.
– Погоди-ка…
– Что, уже наложил в штаны? Я всегда считал, что у тебя, Костроправ, кишка тонка.
– О чем это ты?
– Да не дергайся. Рядом с тобой идут три классных колдуна, так что тебе останется только отдыхать и беречь свою задницу. Одноглазый тоже хотел пойти, да только Капитан велел ему присматривать дома за порядком.
– Я другое хочу узнать – зачем?
– Чтобы узнать, реальны ли эти вампиры. Может, это всего лишь туфта, запущенная в город с того корабля.
– Ловкий фокус. Может, нам самим следовало бы подумать о нем раньше? Угроза нарваться на форвалаку сделала то, на что оказалась не способна грубая сила: усмирила бунт.
Тамтам кивнул и провел пальцами по маленькому барабану, из-за которого получил свое прозвище. Я отметил про себя его задумчивость. Когда кому-то из них приходится признавать всяческие промахи и упущения, Тамтам еще упрямее своего брата.
Город был тих, как поле боя через пару дней после сражения, и в нем с избытком хватало вони, мух, стервятников и трупов. Тишину нарушали лишь топот наших сапог и скорбный вой печальной собаки, охраняющей мертвого хозяина.
– Цена порядка, – пробормотал я и безуспешно попытался отогнать собаку.
– Цена хаоса, – возразил Тамтам, стукнув по барабанчику. – А это, Костоправ, не одно и то же.
Некропольский холм выше холмов, на которых стоит Бастион. С Верхней Выгородки, где находятся мавзолеи богачей, я смог разглядеть корабль северян.
– Стоит и ждет, – сказал Тамтам. – Как синдик и говорил.
– Почему они не входят в гавань? Кто посмел бы их остановить?
Тамтам пожал плечами. Никто не предложил своей версии.
Мы подошли к знаменитому склепу. Внешне он честно отрабатывал свою роль в слухах и легендах – очень и очень старый, несомненно пораженный молнией, весь в шрамах от различных инструментов. Толстая дубовая дверь была взломана и приоткрыта, землю на десяток ярдов вокруг усеивали щепки и обломки.
Гоблин, Тамтам и Молчун соприкоснулись головами. Кто-то пошутил, что таким способом они объединяют свои мозги.
Затем Гоблин и Молчун встали по обе стороны у входа, а Тамтам повернулся к нему лицом. Он потоптался, как бык, готовый броситься в атаку, отыскал подходящую точку перед дверью, затем присел, странно расставив приподнятые руки, словно пародируя мастера рукопашного боя.
– Может, откроете все-таки дверь, придурки? – прорычал он. – Идиоты. Кругом одни идиоты. – Бум-бум по барабанчику. – Стоят и ковыряют пальцем в носу.
Двое подошли и навалились на покореженную дверь. Та слишком перекосилась и подалась ненамного. Тамтам выбил короткую дробь на барабанчике, испустил душераздирающий вопль и прыгнул внутрь. Гоблин тут же подскочил к порталу следом за ним, а Молчун приблизился медленно.
Оказавшись внутри, Тамтам пискнул по-крысиному, зачихал и сразу выскочил обратно со слезящимися глазами, зажимая нос. Его эбеновая кожа стала серой.
– Это не трюк, – гнусаво бросил он, словно его одолел насморк.
– Ты о чем? – спросил я.
Он показал пальцем на склеп. Гоблин и Молчун были уже внутри и тоже чихали.
Я бочком подобрался к двери и заглянул в склеп, но увидел лишь густую пыль в столбе солнечного света возле входа. Тогда я вошел.
Когда мои глаза привыкли к полумраку, я увидел повсюду кости. Кости в кучках, кости в стопках, аккуратно рассортированные каким-то безумцем. Странные это были кости – похожие на человеческие, но, на мой лекарский взгляд, каких-то зловещих пропорций. В склепе должны были находиться пятьдесят тел. В давние времена его и в самом деле набили под завязку. Телами форвалак, уж это точно, потому что в Берилле лишь преступников и злодеев хоронят без кремации.
Я увидел и свежие трупы. Прежде чем меня одолел чих, я насчитал семь мертвых солдат со знаками отличия одной из мятежных когорт.
Я выволок одного мертвеца наружу, бросил его, проковылял в сторону несколько шагов и вывернул желудок наизнанку.
Когда мне полегчало, я вернулся и осмотрел свою добычу. Мои спутники опередили меня, и лица у них позеленели.
– Тут поработал не фантом, – подытожил Гоблин.
Тамтам согласно мотнул головой. Он был потрясен больше всех. «Даже больше, чем можно ожидать от такого зрелища», – подумал я.
Молчун занялся делом и наколдовал ветерок, который ворвался в дверь мавзолея, покружился там и вылетел вместе с облаком пыли и запахом смерти.
– Ты в порядке? – спросил я Тамтама.
Он взглянул на мою лекарскую сумку и отмахнулся:
– В порядке. Я просто вспоминал.
Я подождал немного, потом уточнил:
– Что вспоминал?
– Мы с Одноглазым тогда были мальчишками. Нас только что продали в ученики Н’Гамо. Из деревни на холмах к нам прибежал вестник и попросил осмотреть мертвеца. – Он опустился на колени рядом с мертвым солдатом. – Раны были точно такие же.
Мне стало не по себе. Никто из людей так не убивает, а это тело терзали сознательно и расчетливо. Тут поработал какой-то злобный разум, и это лишь подчеркивало ужас произошедшего.
Я сглотнул, прясел рядом с ним и начал осмотр. Молчун и Гоблин вошли в склеп. В ладонях у Гоблина перекатывался янтарный шарик света.
– Раны не кровоточили, – заметил я.
– Форвалака забирает кровь, – пояснял Тамтам. Молчун выволок второй труп. – И органы, когда есть время.
Второе тело было вскрыто от паха до горла. Сердца и печени в нем не оказалось.
Молчун вошел в склеп. Гоблин вышел, уселся на разбитый могильный камень и покачал головой.
– Ну что? – спросил Тамтам.
– Реальное существо, никаких сомнений. Это не фокусы нашего приятеля. – Он показал пальцем на корабль северян, дрейфующий среди стаек рыбацких лодок и каботажников. – В склепе их сперва было пятьдесят четыре. Они сожрали друг друга. Осталась только одна форвалака.
Тамтам подпрыгнул, словно его хлестнули.
– Что с тобой? – спросил я.
– Это значит, что осталась самая злобная, коварная, жестокая и безумная из всех.
– Вампиры, – пробормотал я. – В наши-то дни…
– Это не совсем вампир, – уточнил Тамтам. – Это леопард-оборотень. Человек-леопард, который днем ходит на двух ногах, а ночью на четырех.
Я слыхал о волках-оборотнях и медведях-оборотнях. Крестьяне, жившие в окрестностях моего родного города, рассказывали про них всякие истории. Но о человеке-леопарде они никогда не упоминали. Я сказал об этом Тамтаму.
– Люди-леопарды водились далеко на юге. В джунглях. – Он взглянул на море. – Их полагалось закапывать в могилу живьем.
Молчун притащил еще один труп.
Леопарды-оборотни, пьющие кровь и пожирающие печень. Очень древние, зловещие существа, в которых тысячелетиями копились ненависть и голод. Подходящий материал для кошмарных снов.
– Вы можете с ней справиться?
– Н’Гамо не смог. Я никогда с ним не сравняюсь, а он потерял руку и ногу, пытаясь уничтожить молодого самца. А у нас здесь старая самка. Злобная, жестокая и умная. Все вчетвером мы еще сможем ее сдержать. А одолеть… Нет.
– Но если вы с Одноглазым все про них знаете…
– Нет. – Тамтама затрясло. Он стиснул барабанчик с такой силой, что тот заскрипел. – Не сможем.
Хаос умер. На улицах Берилла воцарилась мертвая тишина, как в захваченном городе. Даже мятежники прятались по щелям и норам, пока голод не выгонял их к городским зернохранилищам.
Синдик попытался надавить на Капитана, но тот его игнорировал. Молчун, Гоблин и Одноглазый следили за монстром. Существо действовало на чисто животном уровне, утоляя вековой голод. Синдика осаждали всевозможные делегации, требуя защиты.
Лейтенант вновь созвал нас в офицерскую столовую. Капитан сразу взял быка за рога.
– Мы в паршивой ситуации, – начал он, расхаживая взад и вперед. – Берилл требует нового синдика. Каждая из заинтересованных сторон просит Черный Отряд не вмешиваться.
Возникла очевидная моральная дилемма.
– Мы не герои, – продолжил Капитан. – Мы сильны. Мы упрямы. Мы стараемся соблюдать условия контракта. Но мы не умираем за проигравших.
Я возразил, подняв голос традиций против его невысказанного предложения.
– Мы сейчас обсуждаем вопрос о выживании отряда, Костоправ.
– Но мы взяли золото. Капитан. И речь идет о нашей чести. Вот уже четыре столетия Отряд соблюдает букву заключенных контрактов. Вспомните Книгу Сета, записанную летописцем Кораллом, когда Отряд служил архонту Кости во времена Восстания хилиархов.
– Вот ты ее и вспоминай, Костоправ.
– Как свободный солдат я настаиваю на своем праве говорить, – раздраженно заявил я.
– У него есть право говорить, – согласился Лейтенант, еще больший приверженец традиций, чем я сам.
– Хорошо. Пусть себе болтает. Мы не обязаны его слушать.
Я начал вслух вспоминать самый мрачный эпизод в истории Отряда… пока не понял, что спорю сам с собой. Я уже наполовину склонился к предательству.
– Ты закончил, Костоправ?
Я сглотнул.
– Отыщите законную лазейку – и я с вами.
Тамтам насмешливо отбил дробь на барабанчике. Одноглазый усмехнулся:
– Это работа для Гоблина, Костоправ. Он был законником, пока не сделал карьеру и не стал сводником.
Гоблин проглотил наживку:
– Я был законником? Да твоя мать была у законника…
– Хватит! – Капитан ударил по столу. – У нас есть согласие Костоправа. Так что валяйте – ищите оправдание.
Все с облегчением вздохнули, даже Лейтенант. Мое мнение как отрядного летописца оказалось более весомым, чем мне хотелось бы.
– Самый очевидный выход – ликвидация человека, перед которым у нас есть обязательства, – заметил я. Мои слова повисли в воздухе, как отвратительный застоявшийся запах. Как смрад в склепе форвалак. – Мы понесли большие потери. Кто посмеет нас обвинить, если убийца сумеет проскользнуть в Бастион?
– Тебе в голову иногда приходят отвратительные идеи, Костоправ, – бросил Тамтам и снова постучал для меня на барабанчике.
– Яйца вздумали кур учить? Мы сохраним хотя бы видимость чести. Отряд уже терпел поражения. И не так уж редко.
– Мне это нравится, – сказал Капитан. – Давайте заканчивать, пока синдик не приперся узнать, что здесь происходит. А ты, Тамтам, останься. У меня для тебя есть работенка.
Это была ночь воплей. Душная, липкая ночь из тех, что рушат последний барьер между цивилизованным человеком и затаившимся в его душе монстром. Вопли доносились из домов, где страх, жара и теснота слишком сильно натягивали сдерживающую монстра цепь.
Прохладный ветер с ревом пронесся над заливом, преследуемый массивными грозовыми облаками, на макушках которых поигрывали молнии. Ветер смел вонь Берилла, а ливень промыл улицы. Утром Берилл выглядел совсем другим – тихим, прохладным и чистым.
Когда мы шагали к побережью, на улицах еще поблескивали лужи, а в канавах журчала вода. К полудню воздух вновь станет свинцовым и влажным пуще прежнего.
Тамтам поджидал нас возле нанятой лодки.
– Сколько ты заработал на этой сделке? – спросил я. – Похоже, это корыто потонет раньше, чем доберется до Острова.
– Ни единого медяка, Костоправ, – разочарованно ответил Тамтам. Они с братом мелкие жулики и известные деятели черного рынка. – Ни единого. А эта лодка куда лучше, чем выглядит. Ее хозяин контрабандист.
– Придется поверить на слово. Тебе лучше знать.
Тем не менее я залез в лодку с осторожностью. Тамтам нахмурился. Нам полагалось притворяться, будто мы ничего не знаем о жадности братцев.
Мы вышли в море для заключения сделки. Капитан предоставил Тамтаму полную свободу действий, а нам с Лейтенантом было поручено быстро дать ему пинка, если он увлечется. Для вида нас сопровождали Молчун и полдюжины солдат.
Возле Острова нас окликнули с таможенного баркаса, но мы оторвались от него раньше, чем он успел зайти нам наперерез. Я присел и заглянул под плавучий бон. Черный корабль на глазах становился все больше и больше.
– Эта проклятая штука похожа на плавающий остров.
– Уж слишком большой, – проворчал Лейтенант. – Корабль такого размера просто развалится в бурном море.
– Почему? Тебе-то откуда знать? – Даже напуганный, я интересовался всем, что касалось моих братьев по Отряду.
– В молодости я плавал юнгой и кое-что узнал о кораблях.
Его тон не подвигнул меня на дальнейшие расспросы.
Большинство из нас желает сохранить воспоминания при себе. Чего еще ждать в отряде головорезов, которых удерживает вместе настоящее и память о том, как они вместе сражались против всего мира.
– Не слишком он и велик, если скреплен колдовством, – возразил Тамтам. У него тряслись поджилки, и он отстукивал на барабанчике нервные бессвязные ритмы. Они с Одноглазым ненавидели воду.
Час от часу не легче. Таинственный чародей с севера. Корабль, черный, как круги ада. Мои нервы начали сдавать.
Моряки сбросили нам лестницу. Лейтенант поднялся на палубу. Кажется, корабль произвел на него впечатление.
Я не моряк, но и мне он показался ухоженным, а экипаж – дисциплинированным.
Младший офицер попросил Тамтама, Молчуна и меня следовать за ним и молча повел нас по трапам и коридорам на корму.
Посланник с севера сидел скрестив ноги среди роскошных подушек в каюте с открытыми иллюминаторами, достойной восточного монарха. Я разинул рот. Тамтам почернел от зависти. Посланник рассмеялся.
Меня потряс его смех – писклявое хихиканье, более подходящее какой-нибудь пятнадцатилетней красотке из таверны, чем человеку, который могущественнее любого короля.
– Извините, – произнес посланник, изысканным жестом поднося руку к невидимому под черным капюшоном рту, и добавил: – Садитесь.
Мои глаза невольно расширились от удивления. Каждое из слов он произносил другим голосом. У него под капюшоном что, целая толпа?
Тамтам судорожно вздохнул. Молчун, будучи Молчуном, просто уселся. Я последовал его примеру и постарался как можно тщательнее скрыть испуг и любопытство во взгляде.
Тамтам в тот день явно не был королем дипломатов и поэтому с ходу ляпнул:
– Синдик долго не продержится. Мы хотим заключить соглашение…
Молчун ткнул его пальцем в бедро.
– И это наш знаменитый король воров? – пробормотал я. – Человек с железными нервами?
Посланник усмехнулся:
– Ты, Костоправ, лекарь? Извини его. Он меня знает.
Холодный, леденящий страх обнял меня своими черными крыльями. Виски стали влажными, но не от жары – через иллюминаторы веял прохладный бриз, ради которого жители Берилла способны убить.
– Не стоит меня бояться. Меня послали предложить союз, выгодный как Бериллу, так и моим людям. Я все еще убежден, что согласия можно достичь – хотя и не с нынешним самодержцем. Перед вами стоит проблема, требующая такого же решения, как и моя, но вас связывает контракт.
– Он знает все. Нет смысла говорить, – прохрипел Тамтам и постучал по барабанчику, но на сей раз фетиш не принес ему облегчения.
– Синдик уязвим, – заметил посланник. – Даже под вашей охраной. – Он взглянул на меня. Я пожал плечами. – Допустим, синдик скончается, когда ваш отряд будет защищать Бастион от толпы.
– Идеальный вариант, – согласился я. – Но в нем не учтен вопрос нашей дальнейшей безопасности.
– Вы отгоняете толпу, потом обнаруживаете, что синдик мертв. Отряд остается без работы и покидает Берилл.
– И куда же мы пойдем? Как отобьемся от врагов? Нас будут преследовать городские когорты.
– Передайте Капитану, что если после кончины синдика я получу письменную просьбу стать посредником между вами и новым синдиком, то мои люди сменят вас в Бастионе. А вам нужно будет покинуть Берилл и разбить лагерь на Столпе Скорбей.
Столп Скорбей – дальняя оконечность мелового мыса, пронизанного бесчисленными пещерками. Он наконечником стрелы вонзается в море на расстоянии дневного перехода к востоку от Берилла. Там стоит маяк, он же сторожевая башня, названный так из-за стонов, которые производит ветер, задувая в пещерки.
– Но мы окажемся в смертельной ловушке! Эти педики перекроют нам выход и станут посмеиваться, пока мы будем жрать друг друга.
– Нет ничего проще, чем выслать лодки и забрать вас оттуда.
Динь-динь. Возле моего уха звякнул колокольчик тревоги.
Сукин сын втягивает нас в какую-то свою игру.
– А вам-то какое до нас дело?
– Ваш отряд останется без работы. А я предложу вам контракт. На севере нужны хорошие солдаты.
Динь-динь. Колокольчик не умолкал. Он хочет забрать нас с собой. Для чего?
Что-то подсказало мне, что сейчас не лучший момент для расспросов. Я решил сменить тему.
– А как быть с форвалакой?
– С тварью из склепа? – спросил посланник мурлыкающим голосом женщины, предлагающей не стесняться. – У меня и для нее может найтись работа.
– Вы сумеете с ней справиться?
– Однажды она уже сослужила мне службу.
Я подумал о молнии, уничтожившей запирающее заклинание на табличке, которую тысячу лет ничто не могло повредить. Я был уверен, что подозрение не отразилось на моем лице, но посланник усмехнулся:
– Может быть, лекарь. А может, и нет. Интересная загадка, верно? Возвращайтесь к своему Капитану и принимайте решение. Но быстро. Ваши враги уже готовы сделать первый ход.
И он жестом отпустил нас.
– Твое дело – доставить сумку! – рявкнул Капитан на Леденца. – А затем притащить свою задницу обратно.
Леденец взял курьерскую сумку и вышел.
– Есть еще желающие поспорить? У вас, сволочей, уже был шанс от меня избавиться. Вы его прошляпили.
Обстановка накалилась. Капитан, получив от посланника предложение о посредничестве в случае смерти синдика, сделал ему встречное предложение, с которым Леденец и отправился на корабль.
– Ты не ведаешь, что творишь, – пробормотал Тамтам. – Не знаешь, с кем связался.
– Так просвети меня. Не хочешь? Костоправ, что творится в городе?
Меня посылали в город на разведку.
– Это чума, сомнений нет. Но такой чумы мне еще видеть не доводилось. Должно быть, ее вектор – форвалака.
Капитан недоуменно прищурился.
– Врачебная тарабарщина, – пояснил я. – Вектор – это переносчик. Очаги чумы вспыхивают в тех местах, где убивала форвалака.
– Тамтам?! – прорычал Капитан. – Ты эту зверюгу знаешь?
– Никогда не слышал, чтобы они распространяли болезни. К тому же все, кто входил в склеп, до сих пор здоровы.
– Переносчик, в сущности, не важен, – вставил я. – Сама чума гораздо важнее. Если умерших не начнут сжигать, станет намного хуже.
– В Бастион она не проникла, – заметил Капитан. – К тому же от чумы есть и польза – солдаты из его гарнизона перестали дезертировать.
– Я заметил, что в Стоне растет напряженность. Район на грани нового взрыва.
– Как скоро?
– Дня два. От силы три.
Капитан пожевал губу. Кольцо обстоятельств смыкалось все теснее.
– Нам нужно…
К нам ворвался трибун из местного гарнизона:
– У ворот собралась толпа. У них есть таран.
– Пошли, – сказал Капитан.
Мы рассеяли их за считанные минуты – хватило десятка стрел и пары котлов с кипятком, чтобы они убрались прочь, осыпая нас проклятиями и оскорблениями.
Наступила ночь. Я стоял на стене, наблюдая за бродящими по городу пятнышками далеких факелов. Толпа эволюционировала, у нее развилась нервная система. Если появятся еще и мозги, то мы попадем в капкан революции.
Постепенно факелов стало меньше. Сегодня ночью взрыва не произойдет. Возможно, завтра – если жара и влажность станут невыносимыми.
Чуть позднее я услышал справа царапанье. Затем постукивание. Опять царапанье – еле слышное, но четкое и приближающееся. Меня обуял ужас. Я замер, как горгульи над воротами Бастиона. Ветерок превратился в арктический ураган.
По крепостной стене шло нечто. Красные глаза. Четыре ноги. Темное, как ночь. Черный леопард. Плавность его движений напоминала струящуюся воду. Он спустился по лестнице во двор и исчез.
Живущей у меня в спинном мозге обезьяне захотелось с визгом вскарабкаться на высокое дерево и швыряться оттуда дерьмом и гнилыми фруктами. Я подбежал к ближайшей двери, добрался безопасным путем до комнаты Капитана и вошел без стука.
Командир лежал на койке, заложив руки за голову и глядя в потолок. Комнату освещала единственная хилая свечка.
– Форвалака в Бастионе, – выдавил я от волнения пискляво, как Гоблин. – Я сам видел, как она перебралась через стену.
Капитан что-то буркнул.
– Ты меня слышал?
– Слышал, Костоправ. Уходи. Оставь меня в покое.
– Хорошо.
Вот как. Это и его гложет. Я попятился к двери…
Вопль был долгим, громким и безнадежным, оборвался внезапно. Он доносился из апартаментов синдика. Я выхватил меч, выбежал в коридор… и налетел на Леденца. Тот свалился, а я смотрел на него и молча гадал, почему он так быстро вернулся.
– Вернись, Костоправ, – приказал Капитан. – Или ты хочешь погибнуть?
Послышались новые вопли. Смерть косила, не выбирая.
Я затащил Леденца в комнату Капитана, потом мы заперли дверь и перегородили ее брусом. Я прислонился к ней спиной и стоял с закрытыми глазами, тяжело дыша. Возможно, мне лишь показалось, но я услышал, как кто-то зарычал, проходя мимо.
– И что теперь? – спросил Леденец. Лицо у него стало совсем белым, а руки тряслись.
Капитан дописал письмо и протянул его Леденцу:
– Теперь возвращайся.
Кто-то замолотил кулаками в дверь.
– Что такое? – рявкнул Капитан.
Из-за толстой двери глухо забубнил чей-то голос.
– Это Одноглазый, – сказал я.
– Открой ему.
Я распахнул дверь, в нее протолкались Одноглазый, Тамтам, Гоблин, Молчун и дюжина других. В комнате стало жарко и тесно.
– Капитан, человек-леопард пробрался в Бастион, – сообщил Тамтам, забыв даже постучать в висящий у бедра барабанчик.
Еще один вопль из апартаментов синдика. Мое воображение не на шутку разыгралось.
– Что нам теперь делать? – спросил Одноглазый – морщинистый чернокожий коротышка не выше своего брата, склонный к эксцентричным шуткам. Он на год старше Тамтама, но в их возрасте один год не в счет – если верить Анналам, каждому уже перевалило за сотню. Он был испуган, а Тамтам на грани истерики. Гоблин и Молчун тоже были потрясены. – Оборотень прикончит нас всех по очереди.
– Его можно убить?
– Они почти неуязвимы, Капитан.
– Но их можно убить? – повторил Капитан с металлом в голосе. Он тоже испугался.
– Да, – признался Одноглазый. Выглядел он чуточку меньше испуганным, чем брат. – Неуязвимых не существует. Даже существо с черного корабля можно убить. Но оборотень силен, быстр и хитер. Оружие против него почти бессильно. Колдовство лучше, но даже от него мало толку. – Никогда прежде я не слышал, как он расписывался в собственном бессилии.
– Мы уже достаточно много болтали, – прорычал Капитан. – Теперь начинаем действовать. – Намерения нашего командира обычно трудно предугадать, но сейчас они были очевидны. Его ярость и отчаяние – ситуация, в которой мы очутились, казалась невозможной – сосредоточились на форвалаке.
Тамтам и Одноглазый принялись страстно протестовать.
– Вы наверняка размышляли над этим с того дня, когда узнали, что зверюга сбежала, – заявил Капитан. – И решили, что следует сделать, если вам придется действовать. Вот и сделайте это.
Еще один вопль.
– Похоже, Бумажная Башня превратилась в бойню, – пробормотал я. – Оборотень приканчивает там всех подряд.
На мгновение мне показалось, что даже Молчун начнет протестовать.
– Фитиль, собери людей, – приказал Капитан, вооружаясь. – Перекрой все входы в Бумажную Башню. Ильмо, отбери несколько хороших алебардщиков и арбалетчиков. Стрелы смазать ядом.
Быстро пролетели двадцать минут. Я потерял счет воплям и вообще позабыл обо всем; мною владели только нарастающая тревога и назойливый вопрос: почему форвалака забралась в Бастион? Почему она так упорно охотится? Ее направляет нечто большее, чем голод.
Посланник намекнул, что форвалака может ему пригодиться. Для чего? Для этого? В своем ли мы уме, связавшись с тем, кто способен на такое?
Четыре наших колдуна совместно сотворили нечто магическое и защитное, и теперь это нечто с потрескиванием двигалось впереди. Сам воздух выбрасывал голубые искры. Впереди шли солдаты с алебардами, их прикрывали арбалетчики. Еще десяток солдат, в том числе и мы, вошли следом за ними в штаб синдика.
Напряжение резко спало. Вестибюль Бумажной Башни выглядел обычно.
– Оборотень наверху, – подсказал Одноглазый.
Капитан обернулся:
– Фитиль, заводи своих людей внутрь.
Он намеревался двигаться вперед, осматривая комнату за комнатой и запирая все выходы, оставив лишь единственный путь к отступлению. Одноглазый и Тамтам не одобрили такой план, заявив, что форвалака станет еще опаснее, если ее загнать в угол. Нас окружала зловещая тишина. Вот уже несколько минут не раздавалось ни одного вопля.
Первую жертву мы обнаружили у основания лестницы, ведущей собственно в Башню.
– Один из наших, – буркнул я. Синдик всегда окружал себя взводом из Отряда. – Спальные помещения наверху? – Я никогда не был в Бумажной Башне.
Капитан кивнул:
– Один этаж – кухня, выше кладовые, два этажа помещений для слуг, затем семья и наконец сам синдик. На самом верху библиотека и канцелярии. Синдику хотелось, чтобы до него было трудно добраться.
– Не совсем так, как с трупами у склепа, – сказал я, осмотрев тело. – Форвалака не польстилась на кровь и органы. Почему, Тамтам?
Тот промолчал. Одноглазый тоже. Капитан вгляделся в полумрак над лестницей.
– Теперь всем быть начеку. Алебардщики, двигаться медленно, шаг за шагом. Оружие опустить и направить вперед. Арбалетчикам держаться на пять-шесть шагов сзади. Стрелять во все, что движется. Всем обнажить мечи. Одноглазый, гони свое заклинание вперед.
Потрескивание. Осторожный шаг, еще шаг. Запах страха. Дзинь! Кто-то случайно выстрелил из арбалета. Капитан сплюнул и рыкнул, как рассерженный вулкан.
Этаж с помещениями для слуг. Забрызганные кровью стены. Повсюду среди искореженной и сломанной мебели валяются тела и куски тел. Парни в Отряде закаленные, но подобное зрелище потрясло даже самых крепких. Включая меня, а уж я, как лекарь, насмотрелся на всякое, что поступало с поля боя.
– Капитан, я приведу остальных на подмогу, – решительно произнес Лейтенант. По его тону было ясно, что возражений он слышать не желает. Капитан лишь кивнул.
Зрелище кровавой бойни оказало неожиданное действие. Страх немного ослабел. Большинство из нас решили, что зверя нужно уничтожить.
Наверху прозвучал вопль – словно брошенная нам насмешка, побуждающая идти дальше. Глаза у людей стали суровыми. Воины двинулись вверх по лестнице. Потрескивал воздух – перед ними поднималось защитное заклинание. Тамтам и Одноглазый с трудом преодолевали страх. Смертельная охота началась всерьез.
Стервятник прогнал орла, гнездящегося на вершине Бумажной Башни, что воистину стало знамением конца. За жизнь нашего нанимателя я сейчас не дал бы и гроша.
Мы поднялись на пять этажей. Кровавые доказательства не оставляли сомнений в том, что форвалака побывала на каждом…
Тамтам взмахнул рукой, указывая. Форвалака где-то рядом. Алебардщики опустились на колено, направив оружие вперед. Арбалетчики прицелились в тени по углам. Тамтам выждал полминуты, вместе с Одноглазым, Молчуном и Гоблином напряженно решая некую проблему, о которой мы все могли лишь догадываться, потом бросил:
– Она ждет. Будьте осторожны. Не оставляйте ей прохода.
Я задал глупый вопрос, любой ответ на который прозвучал бы запоздало:
– А не следовало ли нам воспользоваться серебряным оружием? Сделать серебряные наконечники у стрел и взять такие же мечи?
Вопрос поставил Тамтама в тупик.
– Там, откуда я родом, – пояснил я, – крестьяне говорят, что оборотня нужно убивать серебром.
– Чушь. Их убивают так же, как и кого угодно. Только двигаться надо быстрее, а удар наносить сильнее, потому что у тебя будет только один шанс его поразить.
Чем дольше он говорил, тем менее жутким казалось зловещее существо – словно мы охотимся на бродячего льва. Из-за чего тогда вся эта суматоха?
И тут я вспомнил об этаже, где жили слуги.
– Всем стоять наготове, – велел Тамтам. – И тихо. Мы попробуем разведать, что впереди.
Колдуны сблизили головы. Через некоторое время Тамтам подал знак двигаться дальше.
Мы вышли на лестничную площадку и тесно сомкнули ряды, превратившись в дикобраза со стальными иглами. Колдуны двинули вперед заклинание. Из полумрака впереди донесся злобный рев, затем царапанье когтей. Что-то мелькнуло. Дзинькнули арбалеты. Снова рев, почти насмешливый. Колдуны вновь соприкоснулись головами. Этажом ниже у основания лестницы Лейтенант расставлял людей, отрезая форвалаке путь к бегству. Мы двинулись в темноту. Напряженность нарастала. Ноги спотыкались о тела и предательски скользили по мокрому от крови полу. Солдаты торопливо запирали боковые двери. Отряд медленно забирался все дальше в канцелярию синдика. Арбалетчики дважды стреляли, заметив какое-то движение.
Форвалака взвыла всего в двадцати футах от нас. Тамтам то ли выдохнул, то ли простонал.
– Попалась, – произнес он, имея в виду, что заклинание коснулось форвалаки.
Двадцать футов. Совсем рядом с нами, но я ничего не видел… Что-то шевельнулось. Мелькнули стрелы, вскрикнул человек…
– Проклятье, – ругнулся Капитан. – Здесь еще оставался кто-то живой.
Что-то черное, как полночь, и быстрое, словно внезапная смерть, мелькнуло над алебардами. Я успел лишь подумать: «Быстро!», прежде чем оборотень приземлился среди нас. Вопящих солдат расшвыряло в стороны под ноги стоящим с краю. Чудовище ревело и рычало, работая клыками и когтями настолько быстро, что глаза не успевали отслеживать движения. Мне, кажется, удалось задеть сгусток тьмы мечом, но тут же мощный удар отшвырнул меня на десяток футов.
Кое-как поднявшись, я прислонился спиной к колонне. Я был уверен, что умру и что зверюга прикончит нас всех. Только тщеславные глупцы могут думать, будто способны с ней справиться. Прошло всего несколько секунд, а пятеро или шестеро уже мертвы, а вдвое больше – ранены. Форвалака же целехонька, даже не замедлила движения. Ни оружие, ни чары не причинили ей вреда.
Колдуны стояли тесной группкой и пытались напустить на оборотня новые чары. Кучка уцелевшись сгрудилась вокруг Капитана. Остальные рассеялись, и монстр молниеносными движениями приканчивал солдат по одному.
Воздух пронзил сгусток серого пламени, на мгновение ярко осветив все помещение и навеки запечатлев на сетчатке моих глаз сцену кровавой резни. Форвалака взвыла, на сей раз от настоящей боли. Очко в пользу колдунов.
Она бросилась в мою сторону. Я в панике рубанул ее, когда она мелькнула рядом, и промахнулся. Оборотень развернулся и бросился на колдунов, которые встретили ее новой порцией пламени. Форвалака завизжала, тут же пронзительно закричал человек. Зверь умирающей змеей корчился на полу, его принялись колоть пиками и мечами, но он сумел подняться и бросился к выходу, который мы оставили для себя.
– Она идет! – гаркнул Капитан Лейтенанту.
Я обессиленно присел, испытывая невыразимое облегчение. Форвалака ушла… Но не успела моя задница коснуться пола, как меня рывком поднял Одноглазый:
– Пошли, Костоправ. Она ранила Тамтама. Надо помочь.
Пошатываясь, я поднялся и внезапно заметил резаную рану на ноге.
– Надо будет прочистить, – пробормотал я. – Коготки-то у нее наверняка грязные.
Вид у Тамтама был ужасен: горло разорвано, живот распорот, а мышцы на руках и на груди сорваны до костей. Как ни поразительно, он все еще был жив, но сделать для него я уже ничего не мог. Ни я, ни любой другой врач. Даже опытнейший колдун-целитель не сумел бы спасти чернокожего коротышку. Но Одноглазый настаивал, чтобы я попробовал, и я пробовал до тех пор, пока Капитан не оттащил меня, чтобы облегчить страдания не столь очевидных кандидатов в покойники.
Когда я уходил вместе с Капитаном, Одноглазый матюгался ему в спину.
– Мне нужно больше света! – приказал я.
Капитан тем временем собрал уцелевших и велел им перекрыть вход на этаж.
Когда принесли факелы и вокруг посветлело, степень нашего разгрома стала очевидной. Мы потеряли каждого десятого. Более того, еще двенадцать братьев, стоявших здесь на страже до нашего прихода, тоже лежали мертвыми, а среди них – такое же количество секретарей и советников синдика.
– Кто-нибудь видел синдика? – громко спросил Капитан. – Он должен быть здесь.
Прихватив Ильмо и Фитиля, он начал поиски, но у меня не было возможности следить за их ходом – я накладывал повязки и работал иглой как сумасшедший, призвав на помощь всех, кого смог. Когти форвалаки оставляли глубокие раны, которые следовало зашивать осторожно и умело.
Гоблин и Молчун каким-то образом сумели успокоить Одноглазого настолько, что он тоже стал мне помогать. Может быть, они его как-то обработали, потому что он действовал, едва сознавая, что делает.
Когда у меня появилась возможность, я еще раз осмотрел Тамтама. Он был все еще жив и стискивал свой барабанчик. Проклятье! Такое упрямство требовало вознаграждения. Но как это сделать? У меня попросту не хватало для этого опыта.
– Эй, Капитан! – крикнул Фитиль.
Я взглянул в его сторону и увидел, что он постукивает мечом по каменному сундуку, какие любят держать дома местные богачи. Этот сундук весил, по моим прикидкам, фунтов пятьсот. Его стенки украшала тонкая резьба, ныне почти вся уничтоженная. Уж не когтями ли?
Ильмо сбил замок и откинул крышку. Я разглядел дрожащего от страха человека, лежащего на куче золота и драгоценностей и прикрывающего голову руками. Ильмо и Капитан обменялись мрачными взглядами.
Меня отвлекло появление Лейтенанта. Он со своими людьми охранял основание лестницы и встревожился оттого, что стало слишком тихо. Форвалака пока что не спускалась вниз.
– Обыщите башню, – велел ему Капитан. – Возможно, она поднялась наверх. – Над нами было еще несколько этажей.
Когда я в следующий раз посмотрел на сундук, он был опять закрыт. Нашего нанимателя никто не видел. На крышке сундука сидел Фитиль и чистил под ногтями кинжалом. Я пригляделся к Капитану и Ильмо. Что-то в их поведении показалось мне чуточку странным.
Они не стали бы выполнять за форвалаку ее работу, верно? Конечно, нет. Капитан не смог бы предать таким образом идеалы Отряда. Или смог бы?
Я не стал спрашивать.
Поиски в башне выявили лишь кровавый след, ведущий наверх, где форвалака укрывалась, набираясь сил. Она была тяжело ранена, но сумела сбежать, спустившись по наружной стене башни.
Кто-то предложил выследить ее и добить, на что Капитан ответил:
– Мы уходим из Берилла. Больше мы никому не служим. Нам надо уйти, пока город не обратился против нас.
Он отправил Фитиля и Ильмо приглядывать за местным гарнизоном, а остальным велел эвакуировать раненых из Бумажной Башни.
На несколько минут я оказался предоставлен сам себе. Я долго разглядывал большой каменный сундук. Искушение все нарастало, но я сдержался. Я не хотел этого знать.
* * *
Когда возбуждение улеглось, явился Леденец с вестью о том, что посланец высаживает своих солдат на пирсе.
Наши люди уже паковали пожитки и грузили их в фургоны. Одни вполголоса обсуждали события в Бумажной Башне, другие ругались из-за того, что приходится уходить. Стоит где-нибудь задержаться, сразу начинаешь пускать корни. Копится всякое барахло. Потом находишь себе женщину. Затем случается неизбежное и приходится со всем расставаться. Сегодня всем в казарме было несладко.
Когда пришли северяне, я стоял у ворот и помог часовым вертеть кабестан, поднимавший решетку. Особой гордости я не испытывал. Без моего одобрения синдика, возможно, и не предали бы.
Посланник занял Бастион, Отряд начал эвакуацию. Шел уже третий час ночи, и улицы были пустынны.
Когда мы прошагали две трети пути до Врат Рассвета, Капитан приказал остановиться. Сержанты собрали всех способных сражаться, остальных отправили дальше сопровождать фургоны.
Капитан повел нас на север по Проспекту Древней Империи, где императоры Берилла увековечивали себя и свои триумфы. Многие монументы были весьма странными и установлены в честь любимых лошадей, гладиаторов или любовников обоих полов.
Скверные предчувствия зародились у меня еще до того, как мы подошли к Мусорным Вратам. Тревога переросла в подозрение, а подозрение расцвело мрачной уверенностью, когда мы вступили на плац. Возле Мусорных Врат не было ничего, кроме казарм у Развилки.
Конкретных приказов Капитан не отдавал, но когда мы достигли Развилки, каждый уже понял, зачем мы сюда пришли.
Городские когорты, как всегда, оказались лопухами. Ворота стояли распахнутыми, единственный часовой дрыхнул. Мы вошли, не встретив сопротивления. Капитан начал отдавать распоряжения.
В казармах находилось от пяти до шести тысяч солдат. Их офицеры сумели добиться минимальной дисциплины, заставив солдат сдать оружие в арсеналы. Капитаны в Берилле традиционно доверяли солдатам оружие лишь перед сражением.
Три наших взвода сразу вошли в казармы, убивая подряд всех спящих. Оставшийся взвод заблокировал выход у дальнего края ограды.
Солнце уже поднялось, когда Капитан удовлетворился. Мы вышли из казарм и поспешили вслед за нашим обозом. Каждый из нас был сыт кровью по горло.
Разумеется, нас никто не преследовал, а позднее никто не пытался взять в осаду наш лагерь на Столпе Скорбей. Ради этого мы, собственно, и начали эту бойню. Ради этого и чтобы выпустить накопившуюся за несколько лет ярость.
Мы с Ильмо стояли на краю полуострова, глядя, как далеко в море лучи послеполуденного солнца играют на краях грозовой тучи. Недавно эта туча прошлась над лагерем и едва не превратила его в болото, щедро полив прохладными струями, а потом снова умчалась в море. Красивая была туча, хотя не особо разноцветная.
В последнее время Ильмо был молчалив.
– Тебе что-то не дает покоя, Ильмо?
Туча двигалась перед столбом солнечных лучей, придавая морской воде оттенок ржавого железа. Я стал гадать, доберется ли прохлада до Берилла.
– Полагаю, ты сам можешь догадаться, Костоправ.
– Думаю, что могу. – Бумажная Башня. Казармы у Развилки. Предательское нарушение контракта. – Как думаешь, какой окажется жизнь там, на севере?
– Считаешь, черный колдун вернется за нами?
– Вернется, Ильмо. Пока он решает проблему – заставляет местных марионеток плясать под свою дудку. – Разве не возникнут проблемы у каждого, кто попытается приручить этот безумный город?
– Гм. Посмотри.
Небольшое стадо китов резало волны неподалеку от рифов возле оконечности полуострова. Я попытался не проявлять восхищения – и не смог. Животные, танцующие в железном море, были великолепны.
Мы уселись на камни спиной к маяку, и нам показалось, будто мы смотрим на мир, где еще не ступал человек. Иногда мне кажется, что без нас он стал бы лучше.
– Там корабль, – произнес Ильмо.
Я разглядел судно лишь тогда, когда его парус вспыхнул, поймав солнечные лучи, и превратился в оранжевый треугольник с золотой каймой, пляшущий на волнах.
– Каботажник. Тонн двадцать.
– Такой большой?
– Для каботажника. Корабли, плавающие в открытом море, бывают иногда и по восемьдесят тонн.
Время мчалось вперед, переменчивое и надменное. Мы наблюдали за кораблями и китами. Я в сотый раз попытался представить новую землю, вспоминая всяческие слухи, слышанные от торговцев. Вероятно, нас перевезут через море в Опал. Говорят, Опал – двойник Берилла, только помоложе…
– Этот дурак собирается врезаться в скалы.
Я очнулся. Каботажник шел в опасной близости от берега. В какой-то момент он слегка изменил курс, прошел всего в сотне ярдов от рифов, затем лег на прежний курс.
– Хоть какое-то намечалось развлечение, – заметил я.
– В первый же день, когда ты произнесешь что-либо без сарказма, Костоправ, я лягу и помру на месте, – пообещал Ильмо.
– Сарказм не дает мне свихнуться, приятель.
– А это спорный вопрос, Костоправ. Спорный.
Я вновь попробовал заглянуть в лицо будущему – это лучше, чем смотреть в прошлое. Но будущее отказывалось снять маску.
– А корабль-то плывет к нам, – сказал Ильмо.
– Что? Ого.
Каботажник покачивался на крупной прибрежной зыби, еле двигаясь вперед. Его нос был направлен на пляж возле нашего лагеря.
– Не хочешь сообщить Капитану?
– Полагаю, он уже знает. На маяке стоят наблюдатели.
– Верно.
– Приглядывают на случай, если что-нибудь произойдет.
Гроза откатывалась к западу, заслоняя горизонт и накрывая своей тенью море. Холодное серое море. Мне неожиданно стало страшно при мысли о путешествии за море.
Каботажник привез весточку от контрабандистов – приятелей Тамтама и Одноглазого. Выслушав новости, Одноглазый стал еще более мрачным и угрюмым, а ведь он и так уже успел побить все свои рекорды по части мрачности. Он даже перестал цапаться и грызться с Гоблином, что было его второй профессией. Смерть Тамтама нанесла ему жестокий удар, от которого он до сих пор не сумел оправиться. Он не стал пересказывать нам полученные от приятелей новости.
Капитан стал немногим лучше Одноглазого и постоянно пребывал в отвратительном настроении. Полагаю, он одновременно и стремился перебраться с Отрядом в новые страны, и боялся этого. Новый контракт означал потенциальное возрождение Отряда и избавление от наших старых грехов, но он уже имел кое-какое представление об ожидающей нас службе и подозревал, что синдик говорил правду, рассказывая о северной империи.
На следующий день после визита контрабандистов подул прохладный северный ветерок. Под вечер выступающая в море оконечность мыса окуталась туманом. Вскоре после полуночи из тумана вынырнула лодка и пристала к пляжу. К нам прибыл посланник.
Мы собрали вещи и начали избавляться от всяческого рода приятелей и приятельниц, приехавших с нами из города. Наши животные и лишнее имущество станут им вознаграждением за верность и дружбу. Я тоже провел наполненный грустной нежностью час с женщиной, для которой я значил больше, чем догадывался. Мы не стали лить слезы и лгать друг другу. Я оставил ей на память воспоминания и почти все нажитое здесь барахло, а она одарила меня комком в горле и ощущением утраты, степень которой я не смог оценить прежде.
– Не распускай нюни, Костоправ, – бормотал я себе под нос, спускаясь на берег. – Не в первый раз расстаешься. Ты забудешь ее раньше, чем доберешься до Опала.
На песчаном берегу нас уже ждало несколько лодок. Когда очередная заполнялась, моряки-северяне сталкивали ее с песка в прибой, гребцы брались за весла, и через несколько секунд лодка исчезала в тумане. На смену отчалившим лодкам прибывали пустые, каждую вторую загружали имуществом и личными вещами.
Один из моряков, знавший язык Берилла, сказал мне, что на борту черного корабля места хватает. Посланник оставил своих солдат в Берилле охранять нового синдика-марионетку. Им стал очередной Красный, дальний родственник человека, которому мы служили.
– Надеюсь, им достанется меньше неприятностей, чем нам, – сказал я и отошел в сторонку поразмыслить.
Посланник обменивал нас на своих людей. У меня зародилось подозрение, что нас собираются где-то использовать и впереди нас ждет нечто более мрачное, чем мы в силах вообразить.
Несколько раз за время ожидания я слышал отдаленный вой. Сперва я подумал, что это воет ветер в пещерах Столпа, но тут же вспомнил, что ветра нет. Услышав вой во второй раз, я перестал сомневаться. По коже поползли мурашки.
Отрядный интендант, Капитан, Лейтенант, Молчун, Гоблин, Одноглазый и я ждали остальных, собираясь уплыть из лагеря на последней лодке.
– Я не поеду, – неожиданно заявил Одноглазый, когда боцман призывно махнул нам рукой.
– Залезай, – попросил Капитан. Когда он произносит слова тихо, он опаснее всего.
– Я ухожу из Отряда. Пойду на юг. Я отсутствовал достаточно долго, так что дома про меня позабыли.
Капитан молча указал пальцем на Лейтенанта, Молчуна, Гоблина и меня, потом ткнул пальцем в лодку.
– Да я вас всех превращу в страусов… – взревел Одноглазый. Ладонь Молчуна зажала ему рот. Мы потащили его к лодке.
Он извивался, словно брошенная в очаг змея.
– Ты останешься с семьей, – тихо произнес Капитан.
– На счет три, – весело пискнул Гоблин и быстро досчитал до трех.
Чернокожий коротышка взлетел в воздух, дрыгая руками и ногами, и шлепнулся в лодку, потом высунулся над планширом и, брызгая слюной, принялся поливать нас отборными ругательствами. Мы рассмеялись – Одноглазый доказал, что еще не прокис окончательно, – затем, возглавляемые Гоблином, бросились в атаку и прижали Одноглазого к банке.
Моряки оттолкнули лодку от берега. Едва весла опустились в воду, Одноглазый сдался. У него был вид человека, приговоренного к повешению.
Через некоторое время мы разглядели галеру – высокий бесформенный силуэт чуть темнее окутывающего его мрака. Приглушенные туманом голоса моряков, поскрипывание дерева и такелажа я услышал задолго до того, как доверился своим глазам. Наша лодка ткнулась носом в спущенный трап. Вновь послышался вой.
Одноглазый попытался сигануть за борт. Мы его удержали, а Капитан припечатал ему задницу каблуком.
– У тебя был шанс нас всех отговорить, – добавил он. – Ты им не воспользовался. Теперь пеняй на себя.
Одноглазый понуро, как человек, лишившийся последней надежды, полез вслед за Лейтенантом по трапу. Он потерял брата, а теперь был вынужден находиться рядом с его убийцей, не в силах отомстить.
Своих людей мы отыскали на главной палубе среди куч барахла. Заметив нас, сержанты стали пробираться навстречу.
Появился посланник. Я уставился на него, потому что впервые увидел его стоящим. Он оказался коротышкой. Я на мгновение даже засомневался, мужчина ли он, потому что, судя по его голосам, нередко создавалось противоположное впечатление.
Он осмотрел нас с той пристальностью, которая подсказывала, что он – или она – читает наши души. Один из его офицеров попросил Капитана построить наших людей, насколько это возможно на переполненной палубе. Экипаж корабля уже перебирался в центральные кубрики, расположенные над открытым трюмом, тянущимся от носа почти до кормы и от уровня верхней палубы до нижнего ряда весел. Снизу доносилось позвякивание, постукивание и бормотание разбуженных моряков.
Посланник пошел вдоль нашего строя. Он останавливался возле каждого солдата и прикалывал ему на грудь значок с копией эмблемы, украшающей парус корабля. Дело шло медленно, и корабль лег на курс задолго до того, как он закончил.
Чем ближе подходил посланник, тем больше дрожал Одноглазый. Когда тот приколол ему значок, Одноглазый едва не потерял сознание. Я недоумевал. Из-за чего такие эмоции?
Я тоже нервничал, когда подошла моя очередь, но, по крайней мере, не боялся. Когда тонкие, затянутые в перчатку пальцы прикрепили к моей куртке значок, я опустил взгляд и увидел изящно выгравированный на черном фоне серебряный череп, заключенный в серебряный круг. Довольно дорогое украшение, хотя и мрачноватое. Не будь Одноглазый настолько испуган, я подумал бы, что он сейчас прикидывает, за какую сумму значок можно заложить ростовщику.
Значок показался мне знакомым, причем я не имел в виду изображение на парусе, которое посчитал за показуху и о котором сразу позабыл. Может, я читал где-то о такой эмблеме? Или слышал о ней?
– Приветствую тебя на службе у Госпожи, лекарь, – сказал посланник. Его голос сбивал с толку и не соответствовал моим ожиданиям – на сей раз это оказался голос молодой женщины, производящей впечатление на людей постарше.
Госпожа? Где же я встречал это слово, произнесенное со значением, словно титул богини? В мрачной старинной легенде…
Наполненный яростью, болью и отчаянием вой пронесся по кораблю. Вздрогнув, я вышел из строя и подошел к вентиляционной шахте.
У основания мачты в большой железной клетке сидела форвалака. В темноте казалось, будто она, бродя по клетке и пробуя каждый прут, слегка меняется. То она казалась женщиной лет тридцати атлетического сложения, то мгновение спустя принимала облик стоящего на задних лапах черного леопарда, грызущего железо. Я вспомнил, как посланник говорил, что монстр может ему пригодиться.
Я повернулся к нему. И вспомнил. Дьявольский молоток принялся забивать ледяные штыри мне в живот. Я понял, почему Одноглазый не хотел плыть за море. Древнее зло севера…
– А я думал, что вы умерли триста лет назад…
Посланник рассмеялся:
– Вы недостаточно хорошо знаете свою историю. Нас не уничтожили. Просто сковали цепями и заживо похоронили. – В его смехе прозвучала нотка истерики. – Сковали и похоронили, Костоправ, а потом дурак по имени Боманц нас освободил.
Я присел на корточки возле Одноглазого, уткнувшегося лицом в ладони.
Посланец, этот ужас, называемый в древних легендах Душеловом, дьявол страшнее дюжины форвалак, расхохотался безумным смехом. Моряки заухмылялись. Классная шутка – завербовать Черный Отряд на службу злу. Захватить великий город, а заодно и подтолкнуть разбойничков к преступлению. Воистину грандиозное надувательство.
– Расскажи мне все, Костоправ, – попросил Капитан, устраиваясь рядом со мной.
И я рассказал ему об эпохе Владычества, о Властелине и его Госпоже. Их власть простиралась на империю зла, не имевшую соперников даже в аду. Рассказал о Десяти Взятых (одним из которых был Душелов), десяти великих волшебниках и волшебницах, полубогах в своем могуществе, которых Властелин одолел и вынудил служить себе. Поведал о Белой Розе, женщине-генерале, сумевшей победить империю, но у которой не хватило сил уничтожить Властелина, Госпожу и Десятерых. Она смогла лишь замуровать их где-то на севере в заколдованном кургане.
– А теперь, выходит, они вновь ожили, – заключил я. – Они правят северной империей. Должно быть, Тамтам и Одноглазый подозревали… А мы поступили к ним на службу.
– Взятые, – процедил Капитан. – Как форвалака.
Тварь завизжала и бросилась на прутья клетки. Над туманной палубой пронесся смех Душелова.
– Взятые Взятыми, – согласился я. – Пакостное сравнение. – Чем больше старинных легенд всплывало у меня в памяти, тем сильнее меня колотила нервная дрожь.
Капитан вздохнул и уставился в туман, за которым нас ждала новая земля. Одноглазый не отрывал ненавидящего взгляда от твари в клетке. Я попытался увести его, он вырвался.
– Подожди, Костоправ. Мне нужно это обдумать.
– Что обдумать?
– Тамтама убила другая тварь. На этой нет шрамов от ран, которые мы нанесли.
Я медленно повернулся и посмотрел на посланника. Он вновь рассмеялся, глядя на нас.
Одноглазый ни о чем не догадался. А я ему ничего не сказал. Нам и так хватало неприятностей.
