Сон был полон сновидений. Что и неудивительно. В последнее время большую часть суток – и отсыпаясь, и бодрствуя – я проводил в мире сновидений.

Первым делом меня занесло в долину смерти. Она выглядела так, будто подверглась воздействию какой-то могучей и беспокойной силы. Кости перемещались с места на место, словно не валялись на земле, а колыхались на поверхности моря. Из разрозненных фрагментов сами собой собирались целые скелеты.

Они поднимались, бесцельно блуждали несколько секунд или даже минут, после чего рассыпались. Куда бы я ни направился, черепа поворачивались и таращились на меня пустыми глазницами. Вороны пьяно каркали с ветвей редких уродливых деревьев. Взлетать птицы боялись, а тех, которые все же пробовали, невидимая сила увлекала вниз. Они падали и бились среди костей, как угодившие в паутину мухи. Свинцовое небо быстро затягивали темные тучи. Яростные порывы ледяного ветра со стуком переворачивали кости.

Запах Кины был силен, но ее самой я не видел. Однако чувствовал за спиной чужое присутствие. Чувствовал, но не мог обернуться достаточно быстро, чтобы заметить.

Быстро не быстро, но обернуться мне удалось. Поняв, что в какой-то степени ситуация мне подконтрольна, я мысленно пожелал убраться с равнины. Что и произошло, хотя легче мне от этого, само собой, не стало.

Я оказался в ледяных пещерах. Старцы не издавали ни звука, но все же каким-то образом переговаривались. Ветер нес с собой что-то странное. Запах Кины был силен и в пещерах, но богиня не появлялась. Некоторые старцы открывали глаза и провожали меня взглядом. И снова я ощутил чье-то присутствие, но, обернувшись, никого не увидел. Худо-бедно, но я действовал по собственной воле.

После долгого пути по тоннелю я добрался туда, где на аналоях покоились Книги Мертвых. Первая, та, которую переписывала Дщерь Ночи, была открыта на первых страницах. Здесь запах Кины был особенно силен. Я не видел никакого резона задерживаться, вот и попытался припомнить, как выбрался отсюда в прошлый раз. Кажется, просто этого захотел.

Пришла Тьма.

Мне невольно вспомнились слова Нарайяна Сингха: «Тьма приходит всегда».

В этот раз она пришла надолго. Настолько, что во мне зародился страх. Я задумался над тем, насколько же прав Нарайян Сингх. Тьма может существовать под тысячью имен, в тысяче времен и тысяче мест, но, так или иначе, она действительно приходит всегда.

Когда наконец появился свет, я обнаружил, что лечу высоко в небе. Гораздо выше облаков, которые уже затягивали небосвод, когда я направлялся к своей постели. Взяв за ориентир похожее на кинжал звездное скопление на севере, я со всей доступной скоростью нырнул в облака. И в считаные секунды оказался над кронами деревьев: макушки скребли бы меня по пузу, будь у меня хотя бы отдаленное подобие тела. Возможно, я когда-нибудь научусь получать удовольствие от таких прогулок, но сейчас мешает навязчивое ощущение чужого присутствия за спиной.

Внизу царил мрак. Весь мир источал страх, словно и животные, и деревья, и даже скалы замерли в ожидании чего-то ужасного. Я нашел деревеньку: несмотря на поздний час, там никто не спал. Люди прятались в домах, сбившись в плотные кучки. Матери крепко прижимали к груди младенцев. Домашний скот находился в тех же помещениях, что и люди. Разговоров почти не было, слышался лишь детский плач.

Откуда они узнали о случившемся на Вершине? Какие-то колдуны напророчили им, что сегодня ночью падут Врата Теней? А может, были знамения, которых я не увидел? Впрочем, с чего я взял, будто людям что-то известно? Их страх может не иметь никакого отношения ни к Хозяину Теней, ни к Черному Отряду.

Я устремился вперед, туда, где поблескивала россыпь огоньков. Должно быть, светящиеся окна хижин.

Борьба с Тенями еще не завершилась. Ночь выдалась на удивление долгой. Но Врата Теней не рухнули. Пока еще не рухнули. Длиннотень оставался в живых.

Вспомнив, что без Копченого я способен приблизиться к любой из тех женщин, которых он с завидным упорством именует самой Тьмой, я направился к то вспыхивающему, то гаснущему поврежденному куполу Длиннотени.

Душелов выглядела неважно, но она уже была на ногах, пыталась привести в чувства Ревуна, едва ли понимавшего, где он и что с ним происходит.

– Давай пошевеливайся, никчемный мешок тряпья! – кричала Душелов визгливым голосом торговки с рыбного рынка. – Нужно убраться отсюда, да поскорее. Пока моя ненаглядная сестрица не сообразила, какую прекрасную возможность она упускает!

Я знал, что благодаря моему предупреждению «ненаглядная сестрица» уже направляется сюда, и удивлялся лишь тому, отчего она добирается так долго. По-видимому, события последнего часа добавили ей осторожности. Что представлялось не лишним, если принять во внимание необходимость ползти по длинному тесному тоннелю, а потом пробираться мудреным лабиринтом темных коридоров, где за каждым углом может таиться смерть.

Ревун издал крик, нечленораздельный, но с вопросительной интонацией. Все еще не понимая, где находится, он сосредоточился на попытке добиться подчинения от собственных ног.

Душелов тоже была вынуждена позаботиться о своей спине. Она произнесла какое-то заклинание и сотворила ярко светящегося червячка, который облазил все закоулки в разгромленной палате. Он вспугнул несколько крошечных Теней, но не смог уничтожить. Они оказались куда ловчее и с легкостью ускользнули от сгустка света.

Душелов выругалась. Тени метнулись к Длиннотени. Он пребывал едва ли не в худшем состоянии, чем Ревун, но зато в Тенях понимал больше всех остальных. Он промямлил заклинание, и мелкие Тени вновь устремились к его врагам. Похоже, пока он жив, борьбе не будет конца. Чего-чего, а упорства этому подонку не занимать.

Душелов влепила Ревуну затрещину и снова заверещала голосом рыбной торговки:

– Давай пошевеливайся! Иначе нам крышка! Если мы не… – Она явно чувствовала приближающуюся угрозу. – Сестра уже рядом! – воскликнула Душелов совсем другим голосом – голосом испуганного ребенка. – Но как она смеет? У нее не может быть силы! Так не бывает!

Госпожа поднималась по лестнице. И похоже, ничуть не боялась встречи с ближайшей родственницей.

Она несла связку коротких бамбуковых палок, такую же, как и у каждого из дюжины сопровождавших ее людей. Замыкающие этого маленького отряда пятились, держа шесты на изготовку, чтобы отразить возможное нападение сзади. Запах страха перебивал смрад Кины. Душелов отвесила Ревуну еще несколько оплеух, но это не помогло.

Он шатался так, словно был мертвецки пьян. Резко повернувшись к выходу, Душелов произнесла короткое, но, видимо, весьма действенное заклинание и, наложив на дверь чары, вновь занялась Ревуном.

Мелкие Тени снова попрятались по щелям. Дверь засветилась. По ее внутренней стороне пробегали блики цвета шаров, ударявших снаружи. Душелов выхватила нож и разрезала на Ревуне одежду. Я не понимал зачем, пока она, порывшись в грязных лохмотьях, не достала то, что искала. Лоскут шелка – в развернутом виде четыре фута на шесть – и маленькую связку прутьев.

Стоило ей произнести некое слово, как шелковый прямоугольник распрямился и поднялся с пола, закачавшись в воздухе, словно на колышущейся поверхности озера. Из связки прутьев она быстро соорудила каркас. Работая, Душелов что-то бормотала: то ли заклятие, то ли проклятие.

Сооружение представлялось весьма непрочным, однако, когда Душелов схватила девочку и взобралась на ткань, та, хотя и провисла, выдержала их вес.

Тут наконец очухался и Ревун. Брызжа слюной и дергаясь как припадочный, он нетвердым шагом направился к украденному у него средству передвижения. Интересно, подумал я, что еще припрятано у гада в рукаве? Наверняка эта штуковина не последняя. Однажды сукин сын на полной скорости врезался в Башню, что в Чарах. Все считали его погибшим – мудрено выжить, навернувшись с такой высоты, но у него и на сей случай был припасен кусочек шелка.

Затем Душелов совершила нечто невероятное. Большую часть купола поглотил шар ослепительно-белого света. Вспышка была столь яркой, что высветила все до единой крадущиеся в ночи Тени, но одновременно ослепила половину пытавшихся их истребить людей. Когда свет истаял, третья часть купола исчезла. На этом месте зияла дыра.

Схватив Ревуна за волосы, Душелов затащила его на шелковый прямоугольник и, произнеся несколько слов, привела снасть в движение.

Ковер взлетел, но, едва преодолев стену, начал снижаться по направлению к скалам, туда, где охотились за всем живым и друг за другом беспощадные Тени. Это сильно огорчило Душелов, но ковер был перегружен. Коротышка изготовил его для себя – на черный день, – а вовсе не для того, чтобы катать кого ни попадя.

Запах Кины усилился. Похоже, богиня возвращалась, и она пребывала в ярости.

Ей не нравилось, что похищают ее дочь.

Девочка оставалась внутри яйца, довольно скользкого, судя по тому, с каким трудом Душелов затащила его на ковер. Дщерь Ночи не открывала глаз, ее лицо было безмятежным, как всегда при общении с Киной.

Когда Госпожа и ее парни вломились в палату, Нарайян Сингх и Длиннотень стонали и корчились на полу. Выпущенные огненные шары мигом уничтожили прятавшиеся по углам Тени. В следующий момент поток шаров устремился вдогонку за Душелов и ее спутниками. В цель не угодил ни один снаряд, но наши солдаты внизу сообразили: в небе кто-то летит. А летать могли только враги.

Между тем гнев Кины уже перехлестывал через край. В мире духов назревала страшная буря. Трупный запах просачивался в реальный мир, да так, что у людей выворачивало желудок. Черные тучи скрыли последний проблеск света. Земля содрогнулась.