Совещания штаба Могабы проходили в цитадели, на самой верхотуре; там колдунья Грозотень оборудовала себе командный пункт. Могаба полагал, что высота башни – пустяк по сравнению с теми расстояниями, которые мы, подчиненные, обязаны ежедневно преодолевать. Своего же боевого поста на стене он оставлять не любил, поэтому я мог рассчитывать, что совещание не затянется.

Держался он вежливо, хотя всем было видно, как нелегко ему это дается.

– Я получил твое донесение, – сказал он мне. – И нашел его не слишком внятным.

– Так и было задумано. Чтобы гонец не разболтал новость по пути к тебе.

– Из этого следует, что новость плоха.

Он говорил на языке Самоцветных городов, освоенном Отрядом на службе синдику Берилла. Чаще всего мы пользовались этим языком, когда не желали быть понятыми местными. У Могабы причина была другая – он все еще слабо владел таглиосским и без переводчика обойтись не мог. Он и на берилльском диалекте говорил с ужасным акцентом.

– Да уж точно не из хороших, – сказал я, и Синдав, друг Могабы, перевел для присутствующих таглиосских офицеров. – Гоблин и Одноглазый, – продолжал я, – говорят, что Тенекрут уже совершенно выздоровел и готовится нынче ночью с размахом отпраздновать это событие. Значит, нам надо ждать не обычного тревожащего нападения, а мощнейшего удара всеми наличными силами.

Дюжина пар глаз взирала на меня, моля богов, чтобы услышанное оказалось чем-нибудь вроде подлого розыгрыша, до которых так охочи Гоблин с Одноглазым. Взгляд Могабы сделался ледяным; когда на тебя вот так смотрят, хочется отречься от своих слов.

Могаба не пользуется услугами этой пары, постоянно вызывавшей трения между ним и Старой Командой. Он свято уверен, что колдунам, ведьмакам и прочим волшебникам, уж каким ни на есть жалким, не место среди воинов, коим надлежит полагаться лишь на собственную силу, сметку, волю и, может быть, еще на каменную твердость командира, если таковая имеется в наличии.

Гоблин же с Одноглазым мало того что колдуны, мало того что разболтанны, недисциплинированны и вздорны, так еще и менее прочих склонны признавать его, Могабу, лучшим приобретением Черного Отряда за все прошедшие и на все будущие времена.

А особенно Могаба ненавидит Тенекрута, ведь тот, конечно же, никогда не выйдет на честный поединок, легенды о котором остались бы в веках.

Могаба хочет занять место в Анналах, и не абы какое, а самое главное. И похоже, он это место получит – однако не так, как ему мечтается.

– У тебя есть соображения, как нам с этим справиться? – Могаба не выказывал никаких чувств, хоть и понимал, что выздоровление Тенекрута наверняка изрядно приблизило час нашей гибели.

Я бы предложил помолиться, однако Могаба явно пребывал не в том расположении духа, чтобы посмеяться над шуткой.

– Боюсь, что нет.

– И в книжках твоих не найдется подсказки?

Он имел в виду Анналы. Как же старался Костоправ усадить Могабу за их изучение! Старик мастерски отыскивал в летописи Отряда прецеденты и извлекал из них практическую пользу – в основном потому, что не очень-то доверял своим командно-стратегическим талантам. А вот у Могабы самоуверенности хоть отбавляй, и он под любыми предлогами избегал знакомства с нашей историей. И лишь недавно до меня дошло, что он не умеет ни читать, ни писать. В некоторых странах грамота не считается мужским делом. Наверное, так обстояло дело и у наров в Гиэ-Ксле, несмотря на то что ведение Анналов – священный долг братьев Черного Отряда.

– Есть одна, но не знаю, сгодится ли. Проверенная временем тактика – отвлечь колдуна на второстепенную цель, где он причинит меньше ущерба. Это надо повторять, пока он не выдохнется либо пока не появится шанс подобраться к нему и перерезать глотку. Второе нам не подходит – на этот раз Тенекрут будет осторожнее. Думаю, он даже из лагеря не высунется, если только мы его не выманим.

Могаба кивнул. Услышанное его не удивило.

– Синдав?

Эти двое с самого раннего детства друзья неразлейвода. Синдав теперь у Могабы правая рука, а еще он командует первым таглиосским легионом, лучшим среди таглиосских подразделений. И старейшим. Как только мы прибыли в Таглиос, Могаба по поручению Костоправа взялся натаскивать новобранцев, и этот легион – его детище.

Синдав мог бы сойти за брата Могабы. А иногда он ведет себя как Могабова больная совесть. Пожалуй, Могаба дорожит его добрым мнением, даже не отдавая себе в этом отчета.

– Может, попробуем удрать? – предложил Синдав. – Га-га-га! Шучу.

Могаба шутки не понял. А если и понял, то не нашел в ней ничего смешного.

– Как насчет того, чтобы пострелять из баллист? – спросил я. – Если Тенекрут в пределах досягаемости, случайно можем попасть.

Это мы проделывали в ходе великой битвы, прежде чем оказались в ловушке. И ведь повезло: мы выжили. Правда, это сомнительное везение, поскольку мы теперь сидим по уши в дерьме. Жаль, что не удалось тогда насмерть прихлопнуть Тенекрута.

– Быстрота и маневр, – решил Могаба. – Выстрел – и смена позиции. Под прямой удар не подставляемся, иначе нам долго не продержаться. Будем вести анфиладный обстрел, пока Тенекрут не отвлечется на что-нибудь. В глаза ему смотреть не станем.

Зато Могаба посмотрел в глаза мне. Ему была нужна помощь Гоблина и Одноглазого, однако гордость не позволяла просить. Он, помнится, во всеуслышание заявлял, что волшбы не потерпит, что ей не место в Черном Отряде. Колдовство – дело низменное, бесчестное, это своего рода жульничество. Обычному человеку нечего противопоставить иллюзиям. Всякий раз, когда Могаба встречал наших коротышек, он вываливал им на голову эти упреки. И даже сулил Гоблину с Одноглазым немалые выгоды в случае, если они согласятся покинуть «его» Отряд.

Помощь тебе понадобилась? Ну не забавно ли – какую гибкость приобретает человек, когда в затылок ему дышит верная смерть?

Впрочем, гибкость гибкости рознь. Могаба не просит о колдовской помощи напрямик.

Я не стал тянуть из него жилы. Не имею такой привычки. Да к тому же была надежда, что моя уступчивость обозлит его куда сильнее.

– Каждый из нас должен сделать все, что от него зависит, – сказал я. – Если не справимся, наши разногласия даже дерьма не будут стоить.

Могаба поморщился. Среди множества качеств, необходимых воину-нару, красноречие не значится. На каком бы языке он ни изъяснялся.

Хорошо, что мы говорили на берилльском диалекте. Дискуссия продолжалась долго, Синдав переводил, и таглиосские офицеры уже с сомнением слушали его лишенную эмоций речь. Мы, Черный Отряд, в общении с посторонними всегда держим одну и ту же мину. Это особенно важно в отношениях с нанимателями. Не положено им знать, что у нас на уме. Потому что у этих господ есть дрянной обычай: заранее прикидывать, как бы натянуть нам нос, едва мы спасем их царственные задницы.

Считая братьев, принявших присягу с того дня, как мы прибыли в этот «благословенный» край, а также наров и Старую Команду, нас в Отряде теперь шестьдесят девять. Главная защита Дежагора – десять тысяч плохо обученных таглиосских легионеров, сколько-то бывших тенеземских рабов, примкнувших к нам добровольно, но ни на что серьезное не годных, да горстка джайкури, от которых пользы еще меньше. И с каждым днем это войско заметно убывает в числе. Старые раны и новые хвори косят наши ряды едва ли не успешнее, чем вражеские атаки.

Могаба удостоил меня легким поклоном – это у него выражение признательности. Вслух благодарить не стал.

Синдав с Очибой, сдвинув головы, обсуждали только что полученные донесения.

– Времени на разговоры не осталось, – объявил Синдав. – Противник вот-вот пойдет на штурм.

Сказано это было по-таглиосски. Синдав, в отличие от Могабы, постарался освоить язык как следует. Теперь силится понять культуру и образ мышления нескольких таглиосских племен – на мой взгляд, совершенно чумовых.

– Тогда расходимся по местам, – распорядился Могаба. – Мы же не хотим разочаровать Тенекрута?

Вот он, наш Могаба, во всей красе. Он взволнован до крайности, прямо-таки рвется в бой. Ему не терпится применить новую тактику и посмотреть, насколько уменьшатся наши потери.

Я ушел, не сказав ни слова. И не дождавшись разрешения.

Могаба знает, что я не считаю его Капитаном. Время от времени мы спорим на эту тему. Я не соглашусь признать его верховенство, пока не будет проведено голосование по всей форме. Подозреваю, он к выборам еще не готов, боится, что его популярность недотягивает до Капитанской.

И я выборы торопить не стану. Старая Команда может предпочесть меня, а мне такая работа не в радость. Да и не гожусь я для нее, если быть честным с самим собой. Я, черт подери, даже с Анналами едва справляюсь. Уму непостижимо, как это Костоправ успевал еще и кучей других дел заниматься.

Всю дорогу до моего участка стены я преодолел бегом.