Окна в корпусе для сотрудников были действительно зарешечены, но вид из них открывался чудесный. Френк Бруно привел Ханну в ее квартирку, и теперь она стояла у окна, держась за решетку, и смотрела на море.

Она слышала шум волн и ощущала мелкие соленые капельки воды на губах. Солнце по-прежнему скрывалось за облаками, а ветер тем временем немного разволновал море. Когда Ханна прижималась к решетке носом, она могла даже разглядеть маяк на одной из выступающих вперед скал.

Решетка, чтобы отсюда никто не вылез? Или, наоборот, не забрался? Вероятно, и то и другое.

Она оставила окно откинутым и зажгла верхний свет – убогий маленький фонарь, который даже не заслуживал права называться «светильником» и отбрасывал больше тени, чем света. Ханна выложила содержимое чемодана в шкаф в спальне и расставила свои туалетные принадлежности на полках в ванной комнате. Площадь квартиры была всего тридцать квадратных метров, но здесь имелась маленькая кухонька, где Ханна могла готовить себе завтрак.

Прежде чем покинуть комнату, Ханна переоделась для встречи с директором Холландером и посмотрела на себя в зеркало. Серая юбка, туфли на плоской подошве и черная блузка, рукав которой она натянула на запястье, чтобы скрыть шрам. Она вынула пирсинг из носа и замазала дырочку тональным кремом. С длинными светлыми волосами, заплетенными в косу, веснушками и ярко-голубыми глазами она выглядела послушной и обворожительной.

Самой Ханне этот очаровательный образ блондинки не нравился, но в жизни она усвоила одно: чтобы преуспеть, нужно выглядеть мило, но действовать умно.

Она взяла свою магнитную карточку и вышла из комнаты.

Ветер нагибал ветви лип, срывал с них листву и гнал навстречу Ханне. Ее немного знобило в тонкой блузке. В конце аллеи находился главный вход в тюрьму: обрамленные увесистыми мраморными плитами и орнаментами деревянные ворота, на которых крепилась медная табличка. На ней были изображены два сцепившихся льва, а под ними шла надпись готическим курсивом.

Между цветами дикой вьющейся розы, которая проросла в трещинах каменной стены, виднелись многочисленные объективы камер, снимающих все происходящее перед воротами. Камеры на здании казались анахронизмом – как и магнитная карта Ханны, и считывающие устройства на дверных замках.

Ханна заранее ознакомилась с не очень доблестной историей здания: во время нацистской диктатуры в «Штайнфельзе» с помощью гильотины были приведены в исполнение сотни смертных приговоров, а в пятидесятых годах в здании размещался – как тогда говорили – сумасшедший дом, где практиковали электрошоковую терапию, чтобы излечить гомосексуалистов от их «отклонений». Лишь в семидесятых годах заведение превратили в женскую тюрьму, но закрыли в девяностых после сильного пожара во время бунта заключенных. Затем здание много лет пустовало. Позже, получив целевое финансирование, было наконец отремонтировано и перестроено. И вот уже пять лет существовал этот пилотный проект.

Судя по фотографиям, которые Ханна видела в Интернете, машины для перевозки заключенных подъезжали с другой стороны здания. Сразу за площадкой для разворота начинался крутой скалистый обрыв в море.

Ханна позвонила. Френк Бруно сразу же открыл дверь.

– Поздно вы.

– Я быстро переоделась.

Он оглядел Ханну, и на мгновение его взгляд остановился на ее груди.

– Директор уже ждет. Идемте!

Френк повел ее мимо пустой стойки регистрации через огромный зал с высокими колоннами и плиточным полом, на котором гулко отдавались их шаги. По широкой мраморной лестнице они поднялись на второй этаж. Где-то вдали эхом отозвался чей-то выкрик, сменившийся приглушенным смехом.

– Камеры находятся в нижней части здания, – пояснил Френк.

Они остановились на верхней ступени.

– Его кабинет в самом конце коридора, – объяснил ей Френк. – Секретаршу зовут Морла, как древнюю черепаху из «Бесконечной истории». Вы должны доложить ей о себе. Директор Холландер не такой, как прежний директор. Этот целыми днями диктует письма. Я слышал, что он идиот. – Френк пожал плечами.

– С чего вы взяли?

– Только безграмотные будут диктовать. Я…

– Большое спасибо. – Ханне не хотелось продолжать разговор. – Я найду дорогу. – Она быстро прошла по коридору и постучала в дверь. Пока ждала, заметила краем глаза, что Френк Бруно стоит на верхней ступени лестницы и наблюдает за ней.

– Войдите! – раздался женский голос.

Ханна вошла в кабинет. На вид она дала бы секретарше директора Холландера около шестидесяти: морщины и старческие пятна на шее и руках выдавали ее возраст. Стройная, черноволосая, с консервативным каре, густо нанесенной помадой и нитью жемчуга на шее. На кончике носа сидели очки. Пальцами с длинными красными ногтями она стучала по клавиатуре, потом сняла наушники.

– Меня зовут Ханна Норланд. Я подавала заявление на прохождение практики. Сегодня мой первый рабочий день. – Она протянула секретарше руку.

На запястье женщины зазвенел браслет с подвесками.

– Я видела в окно, как вы приехали. Господин директор уже ждет вас.

Ханна посмотрела на письменный стол в поисках таблички с именем, но ничего не нашла.

– Можно вас кое о чем спросить?

Секретарша возилась с наушниками.

– Только быстро.

Ханна застенчиво поморщилась.

– Морла интересное имя. Какого оно происхождения?

Женщина прищурилась так, что глаза превратились в две щелочки. С морщинами на лице она и правда напоминала древнюю черепаху.

– Это Френк вам рассказал? Он идиот. Меня зовут Морена, но для вас я секретарь господина директора Холландера.

Вот черт!

Морена нажала на кнопку, и обитая мягким материалом дверь у нее за спиной с жужжанием открылась. В следующий момент секретарша уже вставила наушники и продолжила печатать.

«Какое удачное начало».

Ханна вошла в кабинет директора. Первым делом она почувствовала терпкий запах табака и аромат свежезаваренного кофе – оба казались неотъемлемой частью помещения, как старинная облицовка стен.

Найти в Интернете фотографию директора Холландера ей не удалось. Она знала лишь, как выглядит его подпись – из письма, которым он подтвердил ей прохождение годичной практики. И, увидев его сейчас, Ханна была удивлена. Почему-то она представляла его себе иначе. Старше, солиднее, опытнее – серым кардиналом. Кто-то подобный казался ей наиболее подходящим для должности директора в «Штайнфельзе». Но Холландер выглядел на сорок пять, у него было сухощавое лицо с заостренным подбородком и удлиненные седые, слегка волнистые волосы.

Когда она закрыла за собой дверь и сделала несколько шагов по скрипящему паркету к его письменному столу, Холландер быстро взглянул на нее.

– Секундочку, пожалуйста. – В руке он держал нож, а на столе перед ним стоял поднос с кофе, стаканом томатного сока и свежеиспеченными булочками. – Я люблю намазывать масло на горячую выпечку и смотреть, как оно растекается.

– Мне зайти позже?

– Почему? Останьтесь.

Директор Холландер отложил нож в сторону, сделал глоток томатного сока, вытер рот и пальцы тканевой салфеткой и поднялся из своего хрустящего кожаного кресла. Обошел вокруг массивного стола красного дерева, на котором стояло несколько фоторамок, но Ханна видела только их оборотную сторону.

– Добро пожаловать в Алькатрас. – С улыбкой он протянул ей руку.

– Эту шутку я сегодня уже слышала.

– Видимо, от Френка. Он повторяет все, что слышит. «И то, что диктуют письма только безграмотные?»

– Он также рассказал мне, что в пятнадцать лет изнасиловал свою мать, а затем проломил ей череп, – сказала Ханна.

– Это неправда. – Холландер был гладко выбрит и благоухал одеколоном после бритья. Он закатал рукава белой рубашки. Его мускулистые руки оказались загорелыми. – Он сначала проломил ей череп, а потом надругался над трупом. И ему было только четырнадцать.

– Ой.

– Да, жуткая история. Он сидел в тюрьме для несовершеннолетних преступников, но в рамках программы ресоциализации окончил специальную коррекционную школу и уже пять лет работает здесь.

– Такая работа для человека с судимостью…

– Что, непривычно? Возможно, но это заведение – пилотный проект, и мы должны подавать пример. Френк отвечает за библиотеку и разносит почту клиентам. Правда, иногда он забывает, что давно уже не в тюрьме, и раздражается, когда ему не разрешают участвовать в сеансах терапии.

Ханна кивнула. Очевидно, клиентами Холландер называл заключенных.

– Не хотите присесть? – Холландер указал на угловой диванчик в нише.

– Спасибо. – Ханна села на кожаный стул рядом с приоткрытым окном. Между ламелей жалюзи, постукивающих на сквозняке, открывался вид до самого скалистого берега. Тем временем небо потемнело. Наверное, вечером над морем разразится гроза.

Холландер подсел к ней с кувшином и налил стакан воды.

– Мы разместили вас в квартире вашей предшественницы. Как вам комната? – спросил он.

– На окнах решетки.

– Вам придется к этому привыкнуть – как и к еде в столовой. К сожалению, в обеденный перерыв у вас не получится ездить на материк, поезд ходит лишь два раза в сутки. Утром и вечером.

– Это я уже знаю.

– Но если захотите прогуляться: есть отличный пешеходный маршрут по острову, а у железнодорожной станции находится симпатичное кафе с хорошей кухней. Правда, оно закрывается в восемь вечера. А в последнее воскресенье каждого месяца смотритель маяка готовит барбекю. Это всегда главное событие месяца. – Холландер засмеялся. – Больше никакой роскоши я вам здесь предложить не могу.

– Я ее и не ожидала, когда устраивалась на практику в тюрьму.

Холландер открыл сигарный ящик на столе.

– Гавану?

Она помотала головой.

Он потянулся к спичечному коробку.

– Вы ведь не против?

Ханна терпеть на могла суггестивных вопросов, но в первый рабочий день не хотелось производить плохое впечатление.

– Это ваш кабинет.

– Конечно – мой остров, мои правила. – Он сунул сигару в рот и выдохнул дым в потолок. – Поэтому мы не используем здесь такие понятия как тюрьма или колония. «Штайнфельз» – лечебно-исправительное заведение строгого режима, но мы называем его просто заведение. Мы особое исправительное учреждение тюремного типа. В отличие от других тюрем «Штайнфельз» находится не в земельном, а федеральном ведении. Наши сотрудники – бывшие профессиональные солдаты, которые получили психологическую подготовку и окончили школу пенитенциарной полиции. Здесь содержатся только преступники на грани невменяемости: педофилы, насильники, садисты, психопаты, все, что вашей душе угодно. В обычной тюрьме за такие наклонности их избили бы до полусмерти другие заключенные. Но насилие лишь порождает насилие. Поэтому существует этот проект.

– Звучит неплохо.

– Не все воспринимают это так положительно. У нас много противников. Почему государство должно тратить деньги и ресурсы, чтобы лечить душевнобольных и презираемых обществом людей? Мы не хотим заново интегрировать их в общество… Да это и невозможно. – Он улыбнулся. – Но мы пытаемся проводить терапию для наших клиентов, чтобы однажды их смогли перевести в нормальную тюрьму со всеми ее преимуществами. Потому что у нас всего несколько одиночных камер, не более часа на просмотр телевизора в день и ограниченные возможности для занятий спортом, но – и этому я придаю большое значение – очень хорошая библиотека.

– «Я всегда воображал рай чем-то наподобие библиотеки», – процитировала она.

– А, Хорхе Луис Борхес. – Холландер ткнул сигарой в ее сторону. – Полностью разделяю его мнение. – Он развел руки в стороны. – На этом острове немного возможностей, и вы, наверное, задавались вопросом: почему нас разместили именно здесь? Остхеверзанд находится не на краю света, но его отсюда уже видно, если вы как-нибудь заберетесь на маяк. – Он улыбнулся.

Очевидно, что Холландер получал удовольствие от звука своего голоса и, вероятно, уже не раз рассказывал эту шутку. Ханна наверняка еще услышит ее от Френка.

– И почему же тогда заведение теперь здесь? – спросила она, ибо директор так и не дал ответа.

– Оглядитесь. Здесь нет рыбачьих лодок и туризма. Это уединенное место. Тот, что захочет сбежать отсюда, должен быть или хорошим ходоком, или олимпийским пловцом.

– А уже были попытки?

Холландер самодовольно помотал головой.

– С тех пор, как я стал директором, нет. Так должно быть и впредь. Потому что этот терапевтический эксперимент – длительное исследование, первые результаты которого будут понятны лишь через несколько лет. Но я считаю, что все усилия не напрасны.

– А можно ли вылечить рецидивистов?

– Ваша задача выяснить это, фрау Норланд. Кроме того, я хотел бы попросить вас использовать политически корректное понятие клиент и воспринимать ваших клиентов как таковых, даже если вы прочитаете в их делах, что они насиловали, расчленяли и ели трупы.

– Конечно.

– Кстати, в следующем году запланирован ремонт пустующего корпуса. Я добился разрешения разместить у нас пятнадцать клиенток – равноправие еще никто не отменял, верно?

Ханна кивнула. Опять суггестивный вопрос. Пожилой, более консервативный шеф пришелся бы ей больше по душе. И хотя в груди у нее билось бунтарское сердце, она была невысокого мнения о политической корректности и всей этой гендерной болтовне. В ее глазах простое использование другого слова не решало проблемы.

– Вы меня слушаете? – спросил Холландер.

Ханна вздрогнула.

– Простите?

– У вас голландский акцент, верно?

– Мои родители родом из Амстердама, но я окончила университет в Германии.

– И даже с красным дипломом и в кратчайшие сроки, как я прочитал в ваших документах, приложенных к заявлению. И хотя у вас не так много опыта, вы захотели пройти практику именно здесь? – Он вопросительно взглянул на нее.

– Мой наставник сказал, что нет лучшего места набраться опыта, чем здесь.

Директор одобрительно приподнял брови.

– Ну, здесь у вас и правда будет достаточно возможностей набраться опыта. Тогда, от имени всего коллектива, добро пожаловать к нам в качестве самой юной женщины-психолога, которая когда-либо работала в «Штайнфельзе».

Холландер поднялся, подошел к своему письменному столу и достал из ящика три папки.

– Это досье участников вашей психотерапевтической группы, которая достанется вам от вашей предшественницы. Клиенты под номерами семь, одиннадцать и двадцать три. Если у вас возникнут вопросы, на них вам ответит майор доктор Ингрид Кемпен. Она моя заместительница.

Ханна взяла папки с досье, надеясь, что Холландер не заметил ее учащенного дыхания. К тому же она не решалась взглянуть на обложки с фамилиями.

– Можно мне также почитать уголовные дела?

Холландер улыбнулся.

– Это не обязательно. Я уверен, что мужчины у вас в надежных руках и без этого знания.

Ханна закрыла за собой дверь в приемную, но оттуда все равно доносилось глухое щелканье клавиатуры, по которой без передышки колотила секретарша Холландера.

Она спешно достала досье и посмотрела на фамилии. О первых двух она никогда не слышала. При взгляде на третью фамилию ее сердце забилось быстрее. Невероятно. Клиент номер 23 был Пит ван Лун.

Ханна подняла глаза и посмотрела в конец коридора. Френк Бруно все еще стоял на верхней ступени лестницы и пялился в ее сторону.