Часть пятая
Роттердам

Самолет Сабины приземлился в Роттердаме в девятнадцать часов. Аэропорт был небольшим и компактным, и ей повезло, что сюда вообще был прямой рейс из Гамбурга.

Только Сабина вышла со своей дорожной сумкой в зал прилета и включила сотовый, тот завибрировал. На дисплее отобразилось сообщение от Снейдера.

«Поторапливайтесь! Я жду снаружи в такси».

Она нашла выход и прошла через автоматическую раздвижную дверь. Перед зданием были припаркованы туристические автобусы, в стеклах которых отражалось заходящее солнце. Было невероятно холодно. Рядом с автобусами стояли такси, и в одном было опущено боковое стекло. Оттуда свисала рука в черном рукаве, между пальцами торчала дымящаяся сигарета. Сабина инстинктивно направилась к этому такси. Подойдя ближе, ощутила запах марихуаны. Возможно, ничего необычного для Роттердама; необычно было то, что мужчина курил в такси. Такое позволили бы себе немногие. Так что с машиной она не ошиблась.

Сабина заглянула в открытое окно. Лицо Снейдера было в тени. Но она все равно заметила запавшие глаза и бледное лицо.

– Наверное, вы чувствуете себя как дома, – предположила Сабина.

– Мой дом в Висбадене, – пробурчал он. – Я скучаю по своему бассету.

Сабина вспомнила доверчивого пса. Когда однажды она навещала Снейдера в его доме на краю леса, по поляне бегал бассет с висячими ушами.

– Кто кормит Винсента, когда вы уезжаете?

– Студенты с моего курса в академии по очереди.

– Не может быть! С каких пор?

– С этого семестра, входит в план обучения.

– Эксплуататор! – Сабина передала сумку таксисту, который вышел и стоял в ожидании у машины. Пока тот убирал сумку в багажник, она села на заднее сиденье рядом со Снейдером.

– У вас нет домашнего животного? – спросил Снейдер.

– Я не любительница собак, кошек или хомячков.

– Тогда у вас, вероятно, тараканы.

Сабина задумалась, хотел ли Снейдер обидеть ее вот так, мимоходом.

– Друга у вас тоже нет, – констатировал он. – Почему, кстати?

– Откуда? И когда? Я не успеваю выйти вечером на пробежку, не говоря уже о том, чтобы навестить семью в Мюнхене.

– Хм, тогда вам лучше было остаться в мюнхенской полиции, – пробормотал он.

К тому времени таксист уже сел в машину, и они тронулись с места. Снейдер нагнулся к нему и по-голландски назвал какой-то адрес.

– Куда мы едем? – спросила она.

– В бар, чтобы найти для вас друга. – Снейдер и бровью не повел.

– О’кей, а сейчас серьезно. Куда? – Она ненавидела, когда над ней подшучивали – тем более Снейдер, который сам уже много лет был одинок.

– Я же сказал вам это еще во время нашей видеоконференции. – Он смотрел в окно.

– К вашей матери? Я думала, ваши родители переехали в Германию?

– Так и есть. За год до объединения Германии они уехали из Роттердама в Дуйсбург, где у отца был маленький книжный магазинчик. Но после его смерти мать вернулась в старый дом. Тот временно сдавался.

– И туда мы сейчас едем?

Снейдер кивнул.

– А… почему?

Снейдер молчал.

Но на этот раз она от него так быстро не отстанет.

– Вы сказали, что ненавидите свою мать. Почему?

Между тем такси выбралось из лабиринта дорог вокруг аэропорта и ехало вдоль канала. Горизонт был окрашен в темно-синие тона, словно художник опрокинул на землю несколько ведер краски. Так как Роттердам представлял собой один огромный порт, где-то здесь, за каналами и домами, должно быть море. Туда летели и чайки.

Снейдер поднял боковое стекло.

– Я боготворил своего отца. Он был образованным, начитанным мужчиной.

Очевидно, о матери Снейдер говорить не хотел.

– Он поэтому дал вам второе имя Сомерсет, в честь Уильяма Сомерсета Моэма?

– Да, это была его идея. Он никогда не был высокомерным или раздраженным, ни разу не повысил голос и для всех всегда находил время.

«А сын полная его противоположность».

Снейдер посмотрел на нее.

– По вашему взгляду я догадываюсь, что вы думаете.

– И что же?

– Что яблоко от яблони иногда падает далеко.

– Ну… случается даже очень далеко, – сказала она.

– Спасибо. Кроме того, он был впечатлительным, иначе не покончил бы с собой, когда обанкротился. Хотя у моих родителей было достаточно денег, некоторые разочарования сломили его волю к жизни.

– Но фирмы регулярно разоряются.

– Верно, но тот магазин был для него не просто фирмой, а мечтой всей жизни, – вздохнул он. – Больше не будем об этом. В любом случае отец тоже страдал от кластерной головной боли. Я постоянно слышал от матери: «Не шуми, у папы болит голова. Ты его в могилу загонишь». И однажды он действительно умер.

– Но к тому моменту вы уже выросли.

– Да, мне было двадцать один год, и я только что отслужил в голландской армии. В последние месяцы перед смертью отца я практически с ним не виделся, что стало еще одной причиной для матери винить меня в его смерти. Шесть лет спустя я решился на каминг-аут. И окончательно разорвал отношения с матерью.

– Потому что она не хотела признавать вашу гомосексуальность?

– Нет, потому что утверждала, будто мой отец всегда об этом знал и повесился от стыда.

– Какая милая женщина, – заметила Сабина.

– Да, она такая. И она понятия не имеет о том, что мой отец был толерантным, он бы понял. Она же не сумела поддержать его во время кризиса с книжным магазином.

– На то была какая-то определенная причина?

– Да, была. Пока отец пахал день и ночь, у нее был другой.

– О господи. – Сабина сглотнула. – Но все равно – она ваша мать. Не думаете, что нужно попытаться простить ее?

– Нет, я так не думаю.

Через полчаса они добрались до расположенного недалеко от порта садового поселка с небольшими коттеджами. Такси остановилось перед домом 7 на улице Ниубругштег.

Пока Снейдер вылезал из машины и надевал пальто, Сабина вытащила свою дорожную сумку из багажника и огляделась. Поселок казался печальным и покинутым; пахло соленой водой и рыбой. Снейдер захлопнул дверь автомобиля, и такси тут же умчалось прочь.

Сабина посмотрела вслед такси, потом удивленно на Снейдера.

– А где ваш огромный чемодан-шкаф? Уехал с такси?

– Очень смешно! В камере хранения в аэропорту. Я путешествую налегке. – Он сунул руку в карман и вытащил мобильник, диктофон и связку ключей.

– Ключ от этого дома тоже есть?

– Да.

– Вы всегда носите его с собой?

– Да, – если моя мать не поменяла замок, мы без проблем попадем внутрь.

– А если она дома?

– Тогда вам придется сдерживать меня, чтобы я не вцепился ей в глотку, как только она сделает какое-нибудь неуместное замечание. – Снейдер не повел и бровью. Возможно, он даже не шутил. Хорошо, что у него не было с собой оружия.

– Вы можете представить меня как свою новую подружку, если это поможет, – предложила она.

Снейдер оглядел Сабину с ног до головы.

– Я вас умоляю, вы что, серьезно? – И отвернулся. «Корректен, как всегда!»

В маленьком садике с некошеной травой листва сбилась в кучи. Маленькие ветряки, которые торчали между облезлыми садовыми гномами, с щелкающими звуками вертелись на ветру.

Снейдер толкнул калитку и прошел к входной двери. Не звоня, взял ключ и отпер дверь.

– Было заперто на два оборота, ее нет дома, – объяснил он и вошел.

– И что мы ищем?

– Следы Пита ван Луна, – донеслось из глубины дома.

– В доме вашей матери? – Сабина последовала за Снейдером. В прихожей пахло затхлостью и какими-то лекарствами. Как в квартирах пожилых людей, которые натираются средствами от радикулита и «французской водкой».

Сабина включила свет в прихожей, огляделась, но на первый взгляд не заметила ничего необычного. Связанные крючком салфетки на комодах, подсвечники и фотографии в рамках. Некоторые растения грустно поникли в горшках. Она потрогала пальцем землю. Сухая. Плохой знак! Рядом с полной пепельницей лежали очки. Сабина посмотрела через стекла. Близорукость. Минимум пять диоптрий.

– У вашей матери есть водительские права? – крикнула она.

– Нет, она ходит везде пешком.

Тогда она вряд ли бы вышла из дома без очков. Значит, она должна быть здесь.

Если Снейдер действительно презирал свою мать так, как утверждал, Пит ван Лун наверняка это знал. Хорошая причина убить пожилую женщину. Пусть это казалось сумасшествием и Сабина еще не знала всей подоплеки, – убийство вписалось бы в схему. И, если Пит до сих пор не появился здесь, он еще может это сделать.

Снейдер прошел мимо Сабины. Он открывал каждую дверь и заглядывал в комнаты.

– Нашли что-то необычное? – спросила она.

– Нет.

– В доме есть подвал?

– Нет. – Снейдер ринулся в гостиную, распахнул дверь на террасу и вышел в сад.

Ветер развевал тонкие занавески. По паркету в дом пробирался холод. Между тем сад накрыла свинцово-серая темнота.

Сабина щелкнула выключателем в комнате. Скрипящий паркетный пол и старая мебель подходили этому запущенному дому. Через окно она видела, как Снейдер прошел через сад к сараю. Она же принялась рассматривать фотографии на стене рядом с каминной печью.

На большом черно-белом снимке была изображена семья с мальчиком лет десяти. Она бы даже назвала его «сладким». Судя по серьезному взгляду и пронзительным глазам, это был Мартен. Но все равно вид был непривычным, потому что до сих пор она видела Снейдера только с лысиной – а у этого мальчика были светлые волнистые волосы.

– У вас в детстве были светлые локоны? – крикнула она через открытую дверь в сад.

Снейдер не ответил.

– Вы красите бакенбарды в черный цвет?

– Если вы расскажете это хоть кому-нибудь в БКА… – услышала она голос Снейдера снаружи.

«Я вас убью», – мысленно закончила Сабина фразу. Она слышала, как он гремел замком на сарае.

– Я никому не скажу, Сомерсет! – крикнула она.

– Очень вам советую, Белочка, – тяжело дыша, ответил он.

Отец Снейдера в элегантной темной тройке выглядел как настоящий джентльмен. По крайней мере, у отца и сына был одинаковый вкус. Но у старшего Снейдера глаза добрые и теплые, а у матери, наоборот, строгий взгляд. Ее волосы были собраны в тугой узел. Выражение лица напоминало Сабине кого-то, как и светлые густые волосы, веснушки и крепкая комплекция. «Черт возьми, на кого походила эта женщина?»

– Идите сюда! – вдруг крикнул Снейдер из сада тоном не терпящим возражений.

Сабина отодвинула занавеску и вышла наружу. Трава на лужайке была такая же высокая, как и перед входом, и уже покрылась вечерней росой.

Снейдер стоял перед деревянным сараем в свете желто-оранжевой лампы под козырьком крыши. По дороге к сарайчику Сабине в нос ударил мерзкий запах, как от мертвых животных. На ферме у бабушки она часто находила во дворе дохлых мышей и крыс, которых кошки прятали за поленницей. Такой же запах стоял и здесь… только более сладковатый, и Сабина знала, что это означает.

Снейдер вытащил латексные перчатки из кармана пальто и надел их. Это тоже был дурной знак. Он снял взломанный замок с засова и толкнул ногой деревянную дверь, которая со скрипом отворилась внутрь.

Теперь вонь усилилась, стала как с мусорной свалки. Но Сабина ничего не могла разглядеть, потому что ее ослеплял фонарь над входом. К тому же из сарая доносился тихий треск. Она вопросительно посмотрела на Снейдера, но тот не заметил ее взгляда. Его лицо было напряжено.

Снова раздалось потрескивание и пощелкивание… словно кто-то опустил иглу на грампластинку. Неожиданно в сарае заиграла музыка. Сабина инстинктивно метнулась вправо и прижалась к деревянной стене. Снейдер стоял по другую сторону от входа.

Их взгляды встретились. Она жестом показала, что собирается позвонить. «Я запрошу помощь?»

Он помотал головой. Этот упрямец хотел рискнуть в одиночку.

Тут грянул струнный оркестр. Сабина вздрогнула. В следующий момент запел хор.

Девятая симфония Бетховена.

«Что, черт возьми, здесь происходит?»

Снейдер нащупал на стене за дверной рамой выключатель и включил свет в сарайчике.

Сабина увидела на полу проигрыватель с двумя колонками. Провод вел к распределителю с тумблерным переключателем. При открытии двери подставленная палка нажимала на тумблер, и проигрыватель автоматически включался.

– Вы можете выдернуть кабель и выключить музыку? – крикнула Сабина.

Снейдер помотал головой.

– Он хотел, чтобы мы это услышали.

Он?

Снейдер мог иметь в виду только Пита ван Луна.

– И вы сделаете ему такое одолжение?

– Только так я могу выяснить причину этой инсценировки.

Он вошел в сарай.

Сабина последовала за ним, но в следующий момент отшатнулась. Не из-за невыносимого запаха. Не из-за крови. Не из-за трупа. А из-за распахнутых в ужасе глаз семидесятилетней женщины с длинными светлыми волосами.

В центре сарая с потолка свисала тусклая лампочка. Прямо под ней располагался труп. Сцена из ужасного спектакля.

Обнаженная женщина сидела на деревянном бочонке. Судя по ввалившемуся лицу, зеленоватому оттенку кожи, запаху, выступившим венам и раздутому от газов телу, она умерла как минимум четыре дня назад. Ссадины на лице и запястьях указывали на то, что ей связали руки и заткнули рот кляпом. Но сейчас веревки и кляп отсутствовали. Только сзади к бочонку была прибита доска, к которой был прислонен труп и зафиксирован на уровне шеи клейкой лентой так, чтобы не мог опрокинуться.

На дальней стене сарая висело синее шерстяное покрывало, а на полу перед трупом стояла силосорезка, которую осенью используют для того, чтобы измельчать сучья и кустарники. Обычно ее переполняет месиво из ветвей, но сейчас из машины торчали не сучья, а ноги женщины.

Навсегда теперь у Сабины «Ода к радости» будет ассоциироваться с видом этой убитой женщины. Она уже начинала ненавидеть симфонию.

Предположительно женщина медленно истекла кровью во время пыток. Пит ван Лун, видимо, держал ее сзади, пока она дергалась и извивалась, безуспешно пытаясь освободиться.

Перед засохшей массой, некогда бывшей ногами, на полу лежали скрещенные ласты, напоминавшие рыбий хвост. Пусть и забрызганные кровью, но все еще можно было различить, что они синего цвета. Как и покрывало на заднем плане. Рядом стояло ведро с водой, где плавали гнилые лепестки и пластиковая золотая рыбка.

Сабине пришел в голову отрывок из сказки Ганса Христиана Андерсена. «Далеко в море вода синяя-синяя, как лепестки самых красивых васильков».

– О чем вы думаете? – спросил Снейдер.

– О «Русалочке». А вы?

– О цифре, которую моей матери вырезали на бедре.

Сабина подошла ближе.

Это была цифра три.