После завтрака Ханна сняла повязку с опухшего пальца. Он болел, лишь когда ей приходилось сжимать пальцы в кулак – и она старалась этого избегать.

Между тем ноготь посинел, как и сам палец. Поэтому она покрыла другие ногти черным лаком, чтобы раненый палец не так сильно бросался в глаза и не давал заключенным повода для спекуляций.

Первую половину дня Ханна сопровождала социального работника по мастерским и познакомилась с большинством заключенных. В отличие от других тюрем с опасными преступниками заключенные в «Штайнфельзе» были не татуированные накачанные парни, которые играли в баскетбол во внутреннем дворе или выжимали вес. Этих людей опасными делала нездоровая психика. Если контакт с этими психическими больными мужчинами будет даваться ей тяжело, тогда – поклялась себе Ханна – она просто будет представлять себе, что общается с проблемными гостями в отеле своего отца. Это казалось таким простым – по крайней мере, в теории.

Теперь она стояла перед окном в кабинете 2.07. Но глядела не на море, а рассматривала оконный переплет. В отличие от других окон, этот был новым, из более темного дерева. Еще одно напоминание, что именно отсюда Ирена Эллинг бросилась вниз. Якобы сама. На тот момент ей было пятьдесят четыре года – опытная психотерапевт, которая прежде работала во многих тюрьмах и составляла психологические портреты для уголовной полиции. Почему такая женщина покончила с собой? К тому же настолько ужасным способом? Ханна не разделяла теорию директора Холландера, что до самоубийства Ирену Эллинг довели заключенные. Только не человека с ее опытом! Для этого она была слишком хорошо образованна и подготовлена. И кроме того – кто выключил видеозапись перед смертью Эллинг, а потом снова включил и закрыл дверь в комнату?

Возможно, через несколько минут Ханне удастся выяснить больше, когда ее клиенты войдут в кабинет для сеансов терапии и она сможет поговорить с ними об их страхах. В этот момент, ровно в четырнадцать часов, дверь открылась.

Виктор Яковлев, Пит ван Лун и Осси Демель со своей крысой в руке вошли в помещение. Молча кивнув, они остановились у стульев.

Ханна отошла от окна.

– Добрый день. – Она надеялась, что обстановка на втором сеансе будет расслабленнее, но ошиблась. – Пожалуйста, садитесь.

Мужчины остались стоять. Атмосфера явно была напряженной.

«Сейчас опять начнется. Два шага вперед, один назад!» Оба охранника закрыли дверь, встали рядом и надели наушники. Очень приглушенно до Ханны доносилась музыка, которую они слушали. Разговоры в комнате были им теперь не слышны, но тем внимательнее охранники наблюдали за всем происходящим.

– А почему нам нельзя слушать музыку? – пожаловался Осси.

– Хочу напомнить вам, что вы здесь не для того, чтобы слушать музыку, – сказала Ханна. – К тому же я договорилась, что мы сможем беседовать без лишних ушей и включенных видеокамер. Не все должны знать, о чем мы будем сегодня говорить.

– О чем же? – спросил Виктор.

– Присаживайтесь, тогда узнаете.

Пит ван Лун уважительно поднял бровь.

– Респект, – пробормотал он. – Видимо, вы произвели впечатление на директора Холландера.

– Скажем так: я вступилась за вас, – ответила она.

– Не оставили ему выбора, – предположил Осси.

– Непреклонная девочка. – Виктор улыбнулся. – Добро пожаловать в нашу компанию. – Он первым опустился на стул.

Затем сдался Осси, и последним сел Пит ван Лун. Ханна старалась не показать своего облегчения и надела на лицо бесстрастную маску, но Пит ван Лун изучал ее, словно своим взглядом мог измерить частоту ее дыхания и пульса.

В конце концов Ханна тоже села.

– Сегодня я хотела бы поговорить с вами о ваших страхах – и если вы тоже готовы придерживаться уговора, то я вам обещаю, что этот разговор останется между нами.

Никто из мужчин не кивнул.

– Согласны? – спросила Ханна.

– Я ничего не боюсь, – ответил Осси.

Виктор смерил его презрительным взглядом.

– Вообще-то ты, мерзкий извращенец, должен бояться, что тебя самого изнасилуют в твоей камере.

Осси спокойно гладил свою крысу.

– Да что со мной здесь случится?

– Твое счастье, что ты здесь, – добавил Пит.

Ханна внимательно слушала. Так как отбывающие наказание в «Штайнфельзе» в большинстве своем были сексуальные преступники, садисты, психопаты и убийцы детей и женщин, среди заключенных не существовало обычных для других тюрем репрессий в отношении таких преступников. Везде они считались изгоями – но не здесь.

– Понимаю, – вмешалась она, пока разговор не вышел из-под контроля. – Ворон ворону глаз не выклюет, верно?

– Вы должны радоваться, что это так, – сказал Пит. – Иначе данная терапевтическая программа была бы не нужна, и у вас не было бы работы.

– По крайней мере, этой работы, – парировала Ханна и снова обратилась к Осси: – Значит, у вас нет никаких страхов. А как насчет ночных кошмаров?

– Иногда мне снится, что я снова совершаю преступление.

– Это вас пугает?

Осси кивнул.

– Что вы при этом чувствуете?

– Как только я вижу мальчика, начинаю трястись, а мои ладони потеют. Я знаю, это отклонение. Я хочу держать его под контролем, но чем больше я с этим борюсь, тем хуже становится.

– Спасибо. – Ханна сделала паузу. – У меня был клиент, трижды судимый, он чувствовал себя так же, – рассказала она. – По ночам он не мог спать в своей камере, потому что в голове у него крутилось много разных мыслей. Но он должен был спать, чтобы на следующее утро предстать перед судом с ясной головой. Вам наверняка это знакомо. Чем сильнее заставляешь себя заснуть, тем хуже это работает. Так что я посоветовала ему не спать. Любой ценой, до самого утра.

– И тогда он, конечно, заснул, – цинично прокомментировал Осси. – И как мне это поможет?

– Что вы могли бы сказать себе, когда представляете встречу с мальчиком? – спросила она.

Осси без энтузиазма посмотрел на нее.

– Я должен трястись, я должен потеть, мой пульс должен ускориться?

– Например. Попытайтесь заставить себя, и увидите, что у вас ничего не получится.

– Да это эзотерическое психологическое дерьмо! – вмешался в разговор Виктор.

Ханна осталась спокойной.

– Конечно. Но оно работает!

– Гениальная идея – усилить влечение насильника, – цинично заметил Пит. – И главное, совсем не опасное! Может, еще посоветуете ему изнасиловать первого же попавшегося мальчика?

– В данном случае речь идет о совсем другом: так он должен справиться со своими страхами.

– Это никогда не сработает.

– Сработает, вот увидите. – Она повернулась к Виктору: – А что насчет вас?

– Мальчики меня не привлекают, но все равно спасибо. Ханна закрыла глаза.

– Я имею в виду ночные кошмары, – терпеливо сказала она.

– Меня преследует один и тот же ночной кошмар.

– Вы об этом уже говорили с… – начала Ханна, но осеклась. Она чуть было не произнесла «с Иреной Эллинг», но не хотела упоминать сеансы психотерапии своей предшественницы, чтобы не провоцировать сравнений. – С кем-нибудь об этом говорили?

Виктор помотал головой.

– Можно узнать, что это за кошмар?

Он пожал плечами.

– Я ночью иду домой. Темно, я один. И вдруг передо мной ограда зоопарка. – Виктор уперся локтями в колени и уставился на пол. – И тут появляется маленький бурый медвежонок, вот такого размера. – Он отвел свою огромную ладонь в сторону на уровне колена. – Совсем еще малыш, с большими лапами и мягкой шерстью, которая блестит в лунном свете. Он грустно смотрит на меня крупными глазами-пуговицами.

Ханна не ослышалась? Грустно? Для садиста и мучителя животных непривычно испытывать жалость к другому живому существу.

– И я подхожу к решетке и говорю ему, что не могу вытащить его оттуда. Но он ужасно скулит. И в конце концов протискивается под решеткой. С трудом выбирается наружу и карабкается по мне. Прижимается к груди, но я не могу взять его с собой. Поэтому хватаю его и мордочкой вперед засовываю обратно за ограду. При этом я, видимо, распорол его мягкий живот о какой-то острый угол, потому что, оказавшись за оградой, медвежонок лежит на спине…

Виктор замолчал на несколько секунд. Осси, Пит и Ханна тоже не говорили ни слова. Только приглушенные шумы доносились из наушников охранников.

Голос Виктора дрожал.

– На животе у него длинный разрез. Он истекает кровью… кровь повсюду. И он так ужасно скулит. Я знаю, что он умрет. Но не могу ему помочь… – Виктор умолк.

– Вы хотите ему помочь? – спросила Ханна.

Глаза Виктора увлажнились. Он не смог бы так сыграть.

– Я не знаю. Я… я не могу до него дотянуться. И телефона у меня с собой нет, я не могу позвонить и попросить помощи. Рядом никого, а медведь ерзает на спине и теряет еще больше крови. Его шерсть уже слиплась, а глаза-пуговицы смотрят на меня. Я хочу согнуть ограду, чтобы вытащить его. Я должен зажать ему рану, но они застукают меня и подумают… – Он вытер глаза рукой.

Никто ничего не говорил. У Ханны похолодели ладони. Она видела, что у Виктора трясутся руки.

– Это первый раз, когда вы испытали жалость? – спросила Ханна, уверенная, что в реальности Виктору это чувство незнакомо.

– Это не жалость! – набросился он на нее.

– Что же тогда? Опишите эту эмоцию. Как вы ее ощущаете?

– Это неизвестное чувство.

– Вы его боитесь?

– Я ничего не боюсь.

Конечно! Вот она, его мания величия.

Крыса Осси пискнула.

– Черт, – выругался он, когда заметил, что слишком сильно сжал зверька.

Шум снял напряжение в группе.

Виктор взглянул на Осси.

– Если расскажешь кому-нибудь об этом, ты труп.

– Спасибо, – хриплым голосом сказала Ханна. – И пожалуйста, без угроз. – Она перевела дыхание. – А вы, Пит?

Пит ван Лун казался погруженным в свои мысли.

– Мне ничего не снится, – наконец сказал он.

– «Мне ничего не снится», – передразнил его Виктор. – Иногда по ночам из твоей камеры доносятся звуки.

– И чем он занимается? – ухмыльнулся Осси. – Развлекается с собой?

– Нет. Через вентиляцию я слышу, как он разговаривает во сне. Умоляет о признании свое…

Пит резко повернул голову, и Виктор замолчал. От взгляда Пита, который за доли секунды переключился в режим нападения, у любого волосы встали бы дыбом.

– Если он не хочет говорить об этом, то не надо. Мы никого не можем заставить, – заявила Ханна.

– Но так нечестно, – возмутился Осси. – Мы говорим, а он рта не раскрывает.

– Воспринимайте это как кредит доверия, который он получил от вас с Виктором. Однажды Пит расскажет нам что-нибудь о себе. – Она внимательно посмотрела на Пита. – Верно?

Его взгляд оставался холодным и расчетливым.

– Если вы хотите, чтобы этот день настал, то я сделаю вам такое одолжение.

Это прозвучало как обещание, от которого Ханну бросило в холодный пот.

– Мы сегодня опять закончим пораньше? – спросил Осси.

Ханна посмотрела на часы.

– У нас осталось немного времени. В заключение я хотела бы сделать с вами небольшое упражнение на дыхание.

После расслабляющего упражнения, во время которого мужчины закрыли глаза, а Ханна мягким голосом делала им позитивные внушения, все трое мелкими шажками направились к двери.

Пита и Виктора снаружи встретили другие охранники и повели к их камерам.

Осси не торопился покидать комнату и долго усаживал крысу себе на плечо.

– У вас какой-то вопрос? – спросила Ханна.

– О чем мы будем говорить завтра?

– Об агрессиях.

– М-м-м. Разговор о страхах мне понравился, – признался Осси. – Правда, вы ничего не рассказали о своих страхах.

«Тебе бы, конечно, хотелось о них узнать». Посвящать клиентов в свою личную жизнь, даже самую малость, было абсолютным табу.

– Но я и не прохожу терапию, – ответила она.

– Вы чего-нибудь боитесь?

– Почему вы хотите это знать? – поинтересовалась Ханна.

– А стоило бы.

Краем глаза Ханна заметила, что охранник, который еще стоял у двери, собирался снять наушники. Но Ханна жестом остановила его.

– Вы угрожаете мне? – спросила она.

– Что? Я? – возмутился Осси. Потом понизил голос: – Я просто подумал так из-за смерти вашей предшественницы. – Он повернулся спиной к охраннику, чтобы тот не сумел прочитать ни слова по его губам. – Возможно, это было никакое не самоубийство.

– Что вы имеете в виду?

– Возможно, ее толкнули.

Ханна посмотрела на Осси. На угрозу не похоже. Его голос звучал для этого слишком неуверенно. Скорее, предостережение.

– Кто? – спросила она.

– Возможно, она раскрыла какую-то тайну. Но если я расскажу вам больше, то и вашей жизни будет угрожать опасность.

Все это звучало абсолютно нереально. Ханна едва не рассмеялась, но серьезный взгляд Осси заставил ее промолчать. Его крыса так напряженно нюхала воздух, что усы вибрировали.

– Подумайте об этом. – Он развернулся и вышел из комнаты.