Через шесть недель невольного бездействия на станции «Фарадей» Синтия Фейерверкер позарез нуждалась в работе. Она больше не могла ждать, пока подвернется что-нибудь приличное, потому что подошел срок уплаты налога на кислород. Не обязательно работать врачом, чтобы понять, что ожидает беднягу, которому придется дышать вакуумом.

Не обязательно, но Синтия как раз и работала врачом. До недавнего времени, пока ее не обвинили в халатности и незаконных экспериментах. Все это случилось прямо тут, на станции «Фарадей», шесть недель назад. Наверное, стоило радоваться, что команда буджум-корабля «Ричард Тревитик» высадила ее на станции, а не скормила звездолету, но особой благодарности она почему-то не ощущала. Во-первых, ее врачебные навыки неоднократно спасали и корабль, и членов экипажа от последствий пиратских атак. А во-вторых, перед тем как высадить ее, команда конфисковала все медицинские инструменты и препараты. Более того, всем обитателям станции стала известна причина высадки.

Практически та же высшая мера, только немного растянутая во времени, перевариться в чреве буджума с прочим мусором вышло бы гораздо быстрее.

Ледяное отчаяние привело Синтию в арендованный офис станции и усадило за металлический стол. Оно же заставило ее смотреть в лицо лысого старого архамерца, чьи дряблые щеки дрожали при каждом слове. Кожа была такая темная, что Синтия едва могла разглядеть затейливый узор из татуировок, черный на темно-коричневом.

— Ваше прошлое меня не волнует, доктор Фейерверкер, — сказал он. Рукава были сантиметров на пять короче, чем нужно, и. когда он жестикулировал, обнажались запястья. — Буду с вами откровенен. Нам нужны ваши навыки, но нет никаких гарантий, что кто-то из нас вернется с этого задания живым.

Синтия обхватила руками колено. Перед собеседованием она потратила последние кредиты на общественный душ и бумажный костюм, но любой внимательный взгляд заметил бы ее осунувшееся лицо и синяки на локтях, свидетельствовавшие о ночах, проведенных на полу в коридорах тех- блока.

— Вы сказали, что это миссия по эвакуации обломков крушения. Как я понимаю, у нас могут появиться конкуренты. Пираты и прочее…

— Не говоря уже об общественной опасности, которая может возникнуть при захвате архамерского корабля.

— Если я останусь здесь, меня тоже ждет общественная опасность. В шлюзовой камере. Я — хороший врач, профессор Уандрей. Я не причинила вреда ни одному пациенту, меня лишили лицензии совсем по другой причине.

— Не-е-ет, коне-е-ечно, — согласился он, растягивая слова, просматривая ее резюме на внутреннем мониторе. — Всего лишь за то, что вы стремились к запрещенным знаниям.

Она пожала плечами и обвела рукой офис.

— Галилей, Дерлет и Чен тоже стремились к запрещенным знаниям. Посмотрите, куда нас это привело.

На скрипучую и протекающую станцию на орбите Сатурна, насквозь провонявшую аммиаком, несмотря на все усилия дезинсекторов, отрабатывающих двойные смены, лишь бы сдержать натиск товов. Она посмотрела прямо в глаза работодателю и решила рискнуть.

— Профессору-архамерцу следовало бы отнестись к этому с большим пониманием.

Некогда полные губы Уандрея давно высохли и стали тонкими из-за радиации, проникающей сквозь защиту стальных кораблей. И все же, несмотря на его отвисшие щеки и веки, некрасивое лицо преображалось и становилось почти прекрасным, когда он улыбался.

Синтия немного подождала, чтобы убедиться, не скажет ли он чего-нибудь, и добавила:

— Вы же знаете, что у меня с собой нет никаких препаратов.

— У нас найдутся запасы. И потом, корабль, который мы собираемся эвакуировать, это летающий госпиталь «Лазарет "Чарльз Декстер"». На его борту вы раздобудете все, что вам нужно. Как старший офицер корабля «Ярмулович астрономика» я обещаю вам полную долю прибыли от продажи добычи. А также у вас будет право первого выбора во всем, что касается медицинских препаратов и технологий.

Холодок подозрения побежал по ее шее.

— А что еще вы собираетесь найти на борту госпиталя, профессор?

— Информацию, — ответил он. — Исследования. «Ярмулович астрономика» — архивный корабль.

Еще один рискованный вопрос.

— Что случилось с вашим предыдущим судовым врачом?

— Аневризма, — ответил он. — Девушка была совсем юной, и все произошло так быстро, что никто не смог бы ей помочь. Трудилась в подмастерьях и только-только начала свою практику. Со временем мы возьмем к себе другого врача с братского корабля, но в данный момент ни на «Фарадее», ни на расстоянии трех дней пути нет других архамерских кораблей. Если мы не отправимся в путь немедленно, потеряем возможность захватить этот корабль.

— На сколько частей будет поделена добыча?

«Полная доля» звучит хорошо, пока тебе не скажут, что добычу разделили на десять тысяч частей.

— Полная доля равна одному проценту, — ответил он.

Девушка откинулась на спинку кресла; никакая самодисциплина в мире не смогла бы удержать ее от этого. Дисциплина вообще никогда не была ее сильной стороной. Ей предлагали слишком много, похоже на ловушку.

Даже на один процент от добычи с корабля можно прожить всю оставшуюся жизнь, пусть и не роскошествуя. А ей еще позволят забрать любые препараты и оборудование…

Точно ловушка.

А еще шанс снова заняться медициной. Шанс порыться в медицинских файлах архамерского корабля-архива.

По закону ей оставалось тринадцать часов, чтобы найти работу получше. А потом ее ждали Великая пустота, удушье и глаза, покрытые ледяной коркой слез. Другой работы не было, иначе она бы сюда не пришла.

— Я согласна.

Уандрей одарил ее еще одной блаженной улыбкой. Он подтолкнул к ней планшет, лежавший на столе. Синтия приложила большой палец. Укол, жужжание, через секунду подписанный кровью контракт был распечатан.

— Собирайте вещи. Встретимся через тридцать минут в Шестом доке.

— Я готова.

— А! — сказал он. — Забыл предупредить…

Скрип его кресла прозвучал, как звук захлопывающейся ловушки. Синтии уже приходилось слышать такое. Она напряженно выпрямилась, ожидая приговора.

— «Лазарет "Чарльз Декстер"»…

Она кивнула.

— …живой корабль. — Уандрей расценил ее молчание как замешательство и добавил: — Я имею в виду буджум.

— Летающий госпиталь — живой корабль? Мы все умрем, — сказала Синтия.

Уандрей улыбнулся и благодаря частичной гравитации легко поднялся с кресла.

— Все мы смертны, — сказал он. — Но лучше умереть зная, чем жить в невежестве.

Вынырнув из гравитационного колодца Сатурна, новенький деятельный буксир «Приют Вероники» пристал к громоздкому, отяжелевшему под грузом столетий безобразию под названием «Ярмулович астрономика». Синтия стояла в одном из маленьких, похожих на рыбий глаз наблюдательных портов архамерского корабля, любуясь бескрайним, подернутым дымкой изгибом серо-розового мира, туманного и безмятежного, по нему медленного проплывали тени спутников и колец. В это же время от станции «Фарадей» отчаливал еще один стальной корабль. Он был намного меньше, новее и чище «Ярмулович астрономики», в свою очередь казавшегося карликом в сравнении с буджумами, которые, причалив к спутникам Сатурна, обменивались друг с другом биолюминесцентными посланиями. Стальной корабль направлялся во внутренние районы системы, и на малый миг Синтия пожалела, что не находится на его борту, хоть и знала, что ее там ждало. Произошедшее на «Ричарде Тревитике» было для нее не впервой.

Вряд ли можно считать обманом то, как ее завлекли на борт «Ярмулович астрономики». Команда ученых корабля и члены их семей действительно нуждались во враче. Хотя Синтия подозревала, что ее, чужачку, выбрали не случайно: не следует ей думать ни о чем другом, кроме своих пациентов.

Предшественницу звали Марта Паттерсон Снид, ее перевели на «Ярмулович астрономику» с корабля «Снид математика». Может, она и была гениальным врачом, но, как только «Ярмулович астрономика» распрощался с «Приютом Вероники» и начал путешествие к «Лазарету "Чарльз Декстер"», Синтия обнаружила, что в основном ей приходилось иметь дело с авитаминозом и другими несерьезными болезнями. С ними справился бы любой добросовестный врач, пусть и не самый гениальный.

Пациенты Синтии обращались с ней вежливо и благодарили, но она не могла отделаться от ощущения, что они скорей предпочли бы ей гения, который позволил бы им умереть от цинги.

Кроме проблем с недостаточно разнообразным питанием, различных видов космического рака и дородового наблюдения Синтии приходилось сталкиваться лишь с мелкими травмами и несчастными случаями, которые неизбежны на борту старого стального корабля, требующего постоянного ремонта и техобслуживания. Она лечила ушибленные пальцы, растянутые запястья и различные декомпрессионные травмы. Когда она накладывала шину на лодыжку подмастерья слесаря по паровому отоплению и по совместительству студента-метеоролога по газовым гигантам — многие архамерцы совмещали две профессии, одну связанную с обслуживанием корабля, другую по научной части, — молодой мужчина нахмурился и сказал:

— Вы совсем не такая, как я ожидал.

Она не помнила имени пациента, поэтому заглянула в карту. Звали его Джейме Макриди Берлингейм, сюда переведен с «Берлингейм астрофизика терсе». Около двадцати лет по терранскому летоисчислению, с огненно-рыжими, стоящими торчком волосами.

— Потому что я не архамерка? — спросила она, обследуя его запястье. Требовалось убедиться: это всего лишь растяжение, а не перелом.

— Тут все знают, вы не наша. — Он зашипел и слегка дернулся от боли.

Синтия отметила для себя больное место. Посмотрев Джейме в глаза, она вдруг поняла: он расстроен скорее из-за того, что проболтался.

— Есть недовольные? — спросила она.

Он отвел взгляд. Синтия достала надувную шину, стараясь действовать как можно осторожней и не давить. Люди многое говорят врачам, если те соображают, когда лучше промолчать.

Его бледные пятнистые пальцы сжимались и разжимались. Наконец он ответил:

— Я слышал, у Уандрея из-за вас проблемы с Сенатом факультета. Мой наставник говорит, что Уандрей ведет себя слишком высокомерно. Его счастье, что он на бессрочном контракте.

Синтия не поднимала головы, сосредоточившись на работе. Джейме вздыхал, пока она накладывала шину, обезболивающее еще не подействовало.

— Это поможет снять воспаление, — сказала она.

Джейме поблагодарил ее, и она вдруг подумала, а не следовало бы ей выразить Уандрею благодарность, а может, даже относиться к нему как к покровителю.

Но благодарности она не чувствовала. Профессор воспользовался ее отчаянным положением, и, даже если спас ее жизнь, это не было поводом для благодарности. С другой стороны, у архамерцев, похоже, не существовало таких понятий, как «покровитель» и «подчиненный». Они говорили лишь о подмастерьях и наставниках, но никто вроде не ожидал, что она станет подмастерьем Уандрея.

Дни складывались в недели, желающих стать ее подмастерьем тоже не наблюдалось. Синтия не возражала, так как не питала иллюзий насчет своих навыков преподавания и понятия не имела, как можно дать медицинское образование с нуля. Но отчего-то на корабле, где проживало несколько сот человек, ей было одиноко. Отработав вахту, она возвращалась в свой гамак и с беспокойством думала о том, что случится с тихими, стеснительными архамерскими детьми, когда она покинет борт. Время от времени она напоминала себе, что «Ярмулович астрономика» включен в систему архамерских кораблей и, как сказал Уандрей, они легко найдут себе другого врача. Должно быть, они уже ведут переговоры с другими кораблями о переводе. Или об аренде, или о браке, или как это у них называется? И вместо сна она тревожилась о будущем.

Задолго до того, как самый мощный из дистанционных сканеров засек «Лазарет "Чарльз Декстер"», они уже поняли, что приближаются к нему. Первым звоночком стали чеширы. Твари с щупальцами, частые гости архамерских звездолетов, они обычно шныряли по каютам и коридорам стальных кораблей, охотились на товов и прочих мелких гадов из подпространства, которые проникали сквозь щели реальности и могли причинить серьезный вред. Именно благодаря чеширам, с легкостью расправлявшимся с паразитами, архамерские корабли все еще пускали на станции вроде «Фарадея». Буджумы боролись с вредителями сами.

Обычно чеширы — Синтия никогда не могла их сосчитать — спали и охотились, когда им вздумается. Они могли часами сидеть в углу меж двух переборок, сфокусировав напряженные усики в одной точке, целая палитра цветов бежала по их мягким телам. Выслеживали они кого-то или спали, Синтия не знала. Порой, просидев так полдня, они исчезали, словно ничего не произошло. Иногда, перед сном, Синтии приходилось сгонять их со своего гамака, но они, словно коты, упорно возвращались обратно, когда она засыпала, чтобы урвать хоть немного ее тепла. Когда же «Ярмулович астрономика» впервые столкнулся с искажениями пространства-времени, которыми непременно сопровождается насильственная смерть буджума, корабельные чеширы заволновались. Они начали сбиваться в стайки, и, если Синтии доводилось сталкиваться с двумя спящими чеширами, рядом всегда бодрствовал третий. Хотя нельзя было сказать наверняка, спят ли вообще эти твари с шестнадцатью глазами без век или нет. О том, что им снится, Синтия старалась не думать.

Вторым звоночком стал стук. Хаотичная яростная колотьба, словно кто-то снаружи пытался вломиться в корабль. Стук был нерегулярным, иногда лишь один резкий удар, иногда это продолжалось не меньше пяти минут. Он плохо действовал на чеширов, глухие от природы, они не слышали шума, вызывающего головную боль, но воспринимали вибрации. Каждый раз, когда Синтия просыпалась от ужасного стука, под одеялом она находила одного-двух, а иногда сразу и трех чеширов, втиснувших свои клинообразные головы между ее руками и телом. От детей-пациентов, которые переставали стесняться, рассказывая о себе и своих приятелях, она многое узнала о чеширах. О том, как их гладить и как с ними разговаривать так, чтобы они почувствовали. Лежа в гамаке в тусклом зеленом мерцании аварийного освещения, она гладила дрожащих чеширов, пока сама не засыпала.

За стуком последовало то, что архамерцы называли псевдопризраками. Одна пациентка детально объяснила Синтии природу этого феномена, пока та промывала и зашивала пятнадцатисантиметровую рану на ее предплечье.

— Это не духи мертвых, а микровзрывы прошлого и будущего. Точнее, возможных событий будущего, так как оно еще не определено.

— Конечно, — согласилась Синтия.

Девушку звали Хестер Аябо Ярмулович. Высокая, худая и черная, как жесть. Руку поранила, пытаясь починить внутренние переборки, поврежденные стуком.

— То есть та женщина, которая едва не столкнулась со мной сегодня утром, а потом исчезла с треском статического электричества, была Мартой Паттерсон?

— Возможно, — сказала Хестер. — Такая невысокая, жилистая и с веснушками?

— Да. Пожалуйста, держите руку неподвижно.

— Это точно доктор Паттерсон. А до нее у нас работал доктор Белафонте, так что, возможно, вы и его увидите.

— И ваших будущих врачей тоже, кем бы они ни были?

— Скорее всего, — сказала Хестер.

Синтия увидела доктора Паттерсон несколько раз, а потом и доктора Белафонте. Однажды столкнулась и с врачом из будущего. Самой собой. У нее были длинные седеющие волосы и поношенная одежда. Она стояла у смотрового стола и хмурилась, прожигая пустоту взглядом.

Войти в медблок и столкнуться с самой собой — опыт не просто тошнотворный, а чрезвычайно неожиданный, почти как удар током. Но больше всего ее напугала хмурая, словно вырезанная на лице ножом гримаса.

Смысла в этом не было никакого. Почему в будущем она все еще на «Ярмулович астрономике»? Синтия не собиралась оставаться, архамерцы и не думали ее оставлять.

Позже, когда она стерилизовала инструменты, Синтию вдруг осенило: «Уандрей точно заманил меня в ловушку».

Мысль была сама по себе неприятной, да к тому же вызвала и целую кучу других. О насекомоядных растениях и том, как они начинают переваривать добычу задолго до того, как та умрет. О том, как ее лицо будет выглядеть в будущем, и хмурой гримасе, разъевшей его, словно кислота.

Она ругала себя за мрачные мысли и пыталась сосредоточиться на пациентах и изучении корабельных архивов (хоть в этом Уандрей сдержал свое слово). Спустя несколько дней после разговора о псевдопризраках Хестер Айбо вошла в медблок и сказала:

— Изоляция вредна. Сегодня мы пойдем на обед вместе.

Синтия удивилась, но вдруг почувствовала благодарность и облегчение. Она оторвалась от заполнения истории болезни.

— Да? То есть спасибо, но…

— Расскажете мне о своих исследованиях, — сказала Хестер.

Это прозвучало одновременно и как просьба, и как приказ. Искоса она бросила на Синтию ясный и долгий взгляд. «Как сокол, — подумала Синтия. — Сокол, который хочет подружиться с рабочей лошадью». Она засмеялась и встала.

— Вы тоже можете рассказать мне о своих.

Хестер умолять не пришлось, говорила она много и долго. Работала она астробиологом, как и Уандрей, который был членом ее комитета, то есть выполнял отчасти функции родителя и отчасти начальника. Хестер изучала существ, подобных буджумам, чеширам и ужасным брандашмыгам, то есть тварей, эволюционировавших в холодной безвоздушной тьме межзвездного пространства или в холодных безвоздушных щелях пространства-времени. Она очень обрадовалась возможности исследовать «Лазарет "Чарльз Декстер"». Во время их третьего совместного обеда Синтия наконец-то решилась и спросила:

— А ты знаешь, как погиб «Лазарет "Чарльз Декстер"»?

Хестер застыла, так и не донеся до рта вилку с долькой помидора, выращенного гидропонным способом.

— Вообще-то это тайна, но я расскажу тебе то, что нам известно.

Такого Уандрей не предлагал, поэтому Синтия жадно вслушивалась в каждое слово.

Как и рассказал ей профессор, «Лазарет "Чарльз Декстер"» был медицинским кораблем, или, точнее, мобильным госпиталем. Он прослужил больше десяти соларов, и его хорошо знали даже в отдаленных и глухих уголках системы. Капитан славился гостеприимством: принимал на борт любых пациентов, даже пиратов, не обращая внимания на доказательства их причастности. Несмотря на то что за границами суверенитета Марса формально нейтралитет уже не признавался, «Лазарет "Чарльз Декстер"» был единственным буджумом, который не подвергался нападению пиратов.

— Даже Ми-Го, — сказала Хестер. — Хотя никто не знает почему.

Кулаки непроизвольно сжались, и Синтия поспешила убрать руки под стол, хоть никаких намеков в голосе Хестер она не заметила.

— Что стало с командой?

— Вероятно, они все еще на борту, — ответила Хестер. — Возможно, некоторые даже живы. Хотя питаться буджумом нельзя. Это же не мясо.

— Откуда «Ярмулович астрономика» узнал о нем?

— Другой архамерский корабль перехватил тревожный буй, но сам остановиться и помочь не мог. — Глаза ее хитро блеснули.

Синтия поняла: друзья они или нет (да и друзья ли?), но Хестер никогда не расскажет ей, чужачке, о реальных причинах.

— Закодированное сообщение послали нам, как своим ближайшим родственникам, но, несмотря на это, у других кораблей есть шанс нас опередить. Там говорилось, что корабль умирает, причины не указаны. Возможно, капитан «Лазарета» и сам их не знал, возможно, с ним тоже что-то случилось, и тревожный сигнал был отослан младшим членом команды. Нам, подмастерьям, рассказывают далеко не всё.

Синтия кивнула. Она положила руки на стол и собиралась уже встать, когда Хестер проглотила последний кусочек тофу.

— Слушай, — сказала Синтия. — А буджумы когда-нибудь умирают от естественных причин?

Хестер вскинула голову, губы ее блестели от наваристого бульона.

— Полагаю, они должны от чего-то умирать, но в наших архивах такие случаи не упоминаются.

К тому времени, когда они приблизились к мертвому буджуму на сотню километров, колотьба и появление призраков стали почти непрерывными. Синтия двигалась по медблоку вприглядку, стараясь не столкнуться с собственной тенью, как если бы та была хирургической сестрой, с которой они работали на пару. На это уходила уйма моральных и физических сил. «Я могла бы просто пройти сквозь своего двойника», — думала она, но не могла переступить через себя.

Хестер принесла печенье и поставила тарелку между Синтией и рабочим монитором, на котором та изучала схемы «Лазарета "Чарльз Декстер"» и других схожих с ним кораблей. Буджумы разительно отличались друг от друга по архитектуре. Или лучше сказать по системам образований? Или… как вообще называется внутреннее строение живых кораблей?

— Мы несем следующую вахту, — сказала Хестер. — Тебе нужно отдохнуть.

— Мой рабочий день еще не закончился, — ответила Синтия.

Печенье было хрустящим снаружи и мягким внутри, пахло лимоном и лавандой. Она взяла одно и принялась не спеша откусывать маленькие кусочки, чтобы продлить удовольствие. Хестер к печенью не притронулась.

— У меня еще дюжина коробок в шкафчике, — сказала она. — Люблю печь перед вахтой. А тебе все-таки надо отдохнуть. Президент и Сенат факультета разослали уведомление — всем, кто не несет вахту, необходимо как следует выспаться.

Синтия виновато посмотрела на свой браслет. У нее была дурная привычка отключать оповещения, а потом забывать об этом. Вдруг словно огромный кулак гулко ударил по корпусу корабля, но она даже не обратила внимания.

— Впихнуть в себя как можно больше информации об анатомии буджума — вот что мне сейчас надо.

Хестер улыбнулась, но не засмеялась.

— Ты ее изучала с тех самых пор, как мы ушли с «Фарадея». Какую гипотезу ты хочешь доказать?

— Ты знаешь какую. — Синтия взяла второе печенье, посмотрела на него и сказала: — Хестер, если ты видишь только один призрак… Значит ли это, что другого будущего нет?

— Интересный вопрос, — хмыкнула Хестер. — Я не занимаюсь темпоральной метадинамикой всерьез. Думаю, это значит, что существуют вероятностные ветки будущего, в которых в этом месте вообще нет людей. А возможно, конкретное будущее предопределено.

— То есть оно неизбежно?

— Неизменно! — усмехнулась подруга. Полные губы не сочетались с узким сухим лицом и телом. — Пойду отсыпаться, как было велено. Если у тебя осталась хоть капля здравого смысла, ты тоже отправишься спать. Знаешь, что тебя зачислили в разведывательную команду?

Синтия вздрогнула, переломив печенье пополам.

— Читай уведомления, — дружелюбно посоветовала Хестер. — И поспи, пока есть возможность. Когда мы подойдем к «Лазарету "Чарльз Декстер"», вряд ли у нас будет время.