Ксао Сонгда, наш капитан в отставке, умер двенадцать часов назад. Хотя Киипа на прошлой неделе отпраздновала свой первый день рождения, он так ее и не увидел.

Отдых под присмотром медиков не вернул капитану здоровья. Ксао беспокойно расхаживал по комнате и сумбурно говорил вслух. Понять его мог только тот, кто владел северными диалектами китайского языка. Симптомы говорили о нарушениях личности, подобных сенильной деменции, но прежде неизвестных медицине. Наши врачи пытались улучшить состояние Ксао при помощи транквилизаторов, плацебо (очень глупо, как по мне), экспериментальных диет и долгих прогулок по общественным местам отсека «Кхам». Ничего из перечисленного не помогло успокоить его и прекратить его невразумительные монологи. Я так хотела, чтобы Киипа встретилась с нашим капитаном (точнее, с его предыдущей аватарой, а не с нынешней жалкой реинкарнацией), но не рискнула напугать ребенка встречей с безумцем.

Стоит отметить, что все на борту «Калачакры», зная жертвы, которые принес капитан ради нашего общего блага, простили ему навигационную ошибку. Все выказывали ему уважение, относились к нему вежливо и терпеливо, как он того заслуживал. Нима Фотранг, которая стала нашим капитаном, полагает, что Ксао Сонгда и Сакья Гьяцо пострадали от одной и той же болезни, ведущей к распаду личности, хотя проявления ее были разными. Сакья использовал тантрические практики, чтобы положить конец своей жизни, а Ксао дошел до состояния, подобного болезни Альцгеймера. Но в конечном итоге их обоих нехватка сна, подавленное беспокойство и переутомление привели к смерти.

Думаю, что Ксао взялся за эскизы мандалы для конкурса как способ облегчить свое бремя. Когда стало окончательно ясно, что капитан не оправится от болезни, Иэн Килкхор пересмотрел все в его каюте, чтобы мы могли сохранить память о нем. Капитан Сонгда был стойким приверженцем тибетского буддизма, и он вел нас к цели на протяжении семнадцати световых лет из двадцати. Иэн принес мне две сотни эскизов мандалы, нарисованных капитаном от руки и в графическом редакторе.

Эти рисунки нас ужаснули и опечалили. То, что Ксао рисовал сам, больше напоминало разноцветные пятна Роршаха. Чертежи, созданные при помощи компьютерной программы, выглядели геометрическим кошмаром воспаленного разума. В них можно было рассмотреть зазубренные клыки, кривые когти, извивающихся червей и змеиные глаза. Ничего похожего на мандалу моей мечты.

— Увы, — сказал Иэн. — Старик, похоже, проглотил гипофиз комодского варана.

Учитывая нашу ситуацию с топливом и кончину капитана Ксао, я пока отложила конкурс на лучший эскиз мандалы.

Многие на «Калачакре» выступают за то, чтобы — со всем почтением к памяти капитана Сонгда — выбросить его тело в космическую пустоту. Еще один ломтик человеческой плоти в жертву великому ничто. Как я уже писала в своих заметках, мы неоднократно поступали так с телами умерших. Это вполне согласуется с буддийскими принципами, а в данном случае — еще и с земным обычаем хоронить капитана корабля за бортом. Ксао был великим капитаном. Но я предложила, как мне кажется, лучший вариант: доставить тело Ксао Сонгда на Гуге и выставить на камнях для небесного погребения. Бури сорвут плоть с его костей, подобно хищным птицам на Земле, и тело капитана станет нашим первым пожертвованием планете.

*

Один рабочий цикл тому назад капитан Фотранг начала торможение «Калачакры». Нам осталось четыре года пути до Глизе 581 g, и Канджур Палджор говорит, что, если наш плазменный щит не пробьет метеорит и не случится иного из ряда вон выходящего бедствия, мы успешно достигнем цели. Иэн замечает, что мы выберемся на планетарную орбиту, как транспортное средство с двигателем внутреннего сгорания, пыхтя и чадя. Я не вполне понимаю аналогию, но суть ясна. Хвала богам! Если бы только время шло быстрее.

Между тем я держу Киипу не-спящей. Меня не волнует мнение призраков, которые советуют мне уложить ребенка в капсулу и погрузить в химический сон. И я, и Чжецун получаем много радости от присутствия дочери, но дело не только в этом. Пусть Киипа станет старше и успеет побольше узнать к тому моменту, как мы спустимся на поверхность Гуге. В возрасте пяти-шести лет ее ум будет острее, и физически она будет более развитой, если проведет это время не в гибернации.

Каждый день, каждый час мое нетерпение усиливается. А наш корабль движется вперед.