В глубокой предрассветной тьме Перрин неожиданно очнулся ото сна, лежа под одной из обозных телег с большими колесами. Холод от земли просочился в его кости, несмотря на тяжелый, с меховой подкладкой, плащ и два одеяла. Вдобавок дул прерывистый бриз, слишком слабый или изменчивый, чтобы назвать его легким ветром, но, тем не менее, ледяной. Когда он растирал лицо руками в перчатках, в короткой бороде потрескивал лед. По крайней мере, ночью снег, похоже, больше не шел. Слишком часто он просыпался засыпанным холодными белыми хлопьями, несмотря на укрывавшую его телегу, и снегопад ко всему прочему сильно затруднял работу разведчикам. Он пожалел, что не может побеседовать с Илайасом тем же способом, что и с волками. Он не мог больше выносить это бесконечное ожидание. Усталость въелась в него точно вторая кожа; он не смог припомнить, когда в последний раз нормально выспался. Спать или не спать вовсе, казалось, для него это было несущественно. В эти дни только неугасающий гнев давал ему силу продолжать двигаться.

Он не думал, что его разбудило случайное сновидение. Каждую ночь он ждал кошмаров, и каждую ночь они приходили. В худших из них он находил Фэйли мертвой, или не находил ее вообще. От таких снов он пробуждался в холодном поту. Когда снилось что-нибудь менее ужасное, он дремал, наполовину просыпаясь при виде троллоков убивающих, чтобы сожрать его плоть, или Драгкара, высасывающего его душу. Остатки последнего сна быстро исчезали, словно то был обычный сон, но он все еще помнил себя волком и все еще ощущал запах… Чего? Чего-то, что волки ненавидели еще больше чем Мурддраалов. Что-то такое, о чем волк твердо знал, что оно его погубит. Знание, которое он получил во сне, ушло; остались только неопределенные впечатления. Он побывал не в волчьем сне, отражении этого мира, где умершие волки продолжали жить, чтобы живые могли с ними советоваться. Волчий сон всегда оставлял ясные воспоминания после того, как он, сознательно или нет, выходил из сна. Но это сновидение по-прежнему казалось реальным, и почему-то срочным.

Неподвижно лежа на спине, Перрин отправил свой мысленный призыв волкам. Напрасно он пытался использовать волков, чтобы помочь его охоте. Убедить их проявить интерес к событиям из жизни двуногих оказалось трудно, если не сказать больше. Они избегали больших групп людей – для них даже полдюжины было достаточно много, чтобы держаться от двуногих подальше. Люди забыли времена совместной охоты, и едва ли не каждый, завидев волка, пытался его убить.

Сначала он никого не нашел, но спустя некоторое время он почувствовал, что коснулся сознания волков, находящихся где-то далеко отсюда. Он не мог определить расстояние, но контакт ощущался похожим на шепот, едва улавливаемый краем уха. Вдалеке. Это было странно. Несмотря на рассеянные по округе деревни, поместья и даже случайный городок, местность здесь была подходящей для волков – почти нетронутый лес, множество оленей и другой, более мелкой живности.

При разговорах с чужой стаей всегда соблюдались формальности. Соблюдая вежливость, он послал свое имя среди волков – Юный Бык – добавив свой запах, и получил ответ – Охотница За Листьями, Высокий Медведь, Белый Хвост, Перо, Туман Грома и множество других. Это была большая стая, и Охотница За Листьями, волчица с чувством спокойной уверенности в себе, была их вожаком. Перо, самый умный из волков стаи, был ее супругом. Они слышали о Юном Быке и хотели поговорить с другом легендарного Длинного Клыка, первого из двуногих, что научился говорить с волками спустя огромный промежуток времени, от которого веяло Эпохами, исчезнувшими в тумане прошлого. Этот поток образов и воспоминаний запахов его сознание переводило в понятные ему слова и наоборот, превращало его мысли в образы и запахи, понятные волкам.

Есть кое-что, что я хочу узнать, сообщил он, как только были окончены все формальности. Что волк ненавидит больше, чем Никогда-не-рожденных? Он попытался припомнить запах из сна и добавить его к посланию, но тот уже окончательно выветрился из его памяти. Что-то, что, как знают волки, означает смерть.

Ответом ему была тишина и струйка перемешанных вместе страха и ненависти, решимости и нежелания. Раньше он уже ощущал исходящий от волков страх – сильнее всего, он готов был поклясться в этом, они боялись лесного пожара, что стремительно распространяется по лесу. Но сейчас это был тот самый колючий страх, от которого люди чувствуют себя так, словно с них сдирают кожу, заставляя их трястись и шарахаться от теней. Чувство столь близкое к ужасу, хлестнуло и растворилось, хотя для него и не было здесь причины. Никогда не испытывали волки подобного страха. И все же только что они его испытали.

Один за другим они покидали его сознание, нарочно не пуская его в свои мысли, пока не осталась только Охотница За Листьями.

Последняя Охота наступает, пришел, наконец, ее ответ, затем она тоже ушла.

Я сделал что-то оскорбительное? послал он мысль. Простите, я сделал это по незнанию. Но уже не получил ответа. Эти волки не станут говорить с ним снова, по крайней мере, не скоро.

Последняя Охота наступает.

Именно так называли волки Последнюю Битву, Тармон Гай'дон. Они знали, что будут там, в последнем противостоянии Света и Тени, но почему – этого они не могли объяснить. Некоторые вещи, такие как восход и закат солнца и луны, были неотвратимы, и гибель множества волков в Последней Охоте была предопределена. Но было что-то еще, чего они боялись. У Перрина было сильное предчувствие, что он должен быть там, по крайней мере, ему было предначертано там оказаться, но даже если Последняя Битва начнется прямо сейчас, он не станет в ней участвовать. Он обязан закончить свое дело, от которого не мог – и не будет! – отказываться. Даже из-за Тармон Гай'дон.

Выбросив из головы безымянные страхи и Последнюю Битву, Перрин стянул перчатки и нащупал в кармане кафтана длинный шнур из сыромятной кожи. Следуя уже привычному утреннему ритуалу, его пальцы механически сделали очередной узел, а затем, считая, скользнули вниз по шнуру. Двадцать два узла. Двадцать два утра с тех пор, как была похищена Фэйли.

Сначала он не думал, что понадобится вести счет. Тогда, в первый день поисков, он решил, что был безучастным и оцепенелым, но собранным, однако, оглядываясь назад, он видел, что был охвачен неудержимым гневом и потребностью найти Шайдо как можно быстрее. Среди Айил, захвативших Фэйли, были также пришедшие из других кланов, но все указывало на то, что большинство составляли Шайдо и именно так он о них и думал. От желания вырвать из их рук Фэйли прежде, чем с ней что-либо случится, перехватывало горло так, что трудно было дышать. Он, безусловно, спасет и других захваченных с нею женщин, но иногда ему приходилось мысленно перебирать их имена, чтобы удостовериться, что не забыл их. Аллиандре Марита Кигарин, Королева Гэалдана и его вассал. Ему все еще казалось неправильным принимать вассальную присягу, в особенности от королевы – ведь он простой кузнец! Он был кузнецом когда-то, но теперь он нес ответственность за Аллиандре, а она никогда не оказалась бы в такой опасности, если бы не он. Байн из септа Черные Скалы Шаарад Айил и Чиад из септа Каменная Река Гошиен Айил, Девы Копья, что последовали за Фэйли к Гэалдану и Амадиции. Они сражались с троллоками в Двуречье тогда, когда Перрин нуждался в каждой руке, способной поднять оружие, и это давало им право рассчитывать на него. Аррела Шиего и Ласиль Алдорвин, две глупые молодые женщины, которые думали, что смогут научиться стать айил или похожими на айил. Они были вассалами Фэйли, а также Майгдин Дорлайн, беженка без гроша, которую Фэйли взяла под свое крыло в качестве горничной. Он не мог бросить людей Фэйли. Фэйли ни Башир т'Айбара.

Унылый перечень возвращал его к ней, его жене, дыханию его жизни. Со стоном, он сжал шнурок настолько сильно, что узлы мучительно больно врезались в жесткой руку, ставшую такой от долгой работы молотом в кузнице. Свет! Двадцать два дня!

Работа с железом научила его, что спешка лишь испортит металл, но сначала он торопился – через врата, созданные двумя Аша'манами, Грейди и Неалдом, он Переместился на юг, туда, где были найдены самые свежие следы Шайдо. Потом снова прыгнул на юг, руководствуясь направлением их следов, как только Аша'маны смогли создать врата. Каждый час, что требовался им для отдыха после создания новых врат и удержания их открытыми достаточно долго, чтобы дать пройти через них всем, причинял ему страдания, но он считал, что освобождение Фэйли того стоит. Единственным результатом поисков стала лишь боль, с каждым днем усиливающаяся, поскольку продвигающиеся все дальше и дальше через необитаемую дикую местность разведчики, не находили ни малейших следов того, что кто-либо двигался раньше этим путем. Это продолжалось до тех пор, пока он не сообразил, что нужно вернуться обратно, потратив несколько дней на то, чтобы осмотреть землю, куда в первый раз доставили его Аша'маны, отыскивая любой след, способный указать, куда повернули Шайдо.

Он обязан был предвидеть, что они повернут. Путь на юг вел их к более теплым странам без снега, что казался настолько странным для Айил, но в то же время они приближались и к Шончан в Эбу Дар. Он знал о Шончан и должен был ожидать, что Шайдо тоже узнают! Они ищут наживы, а не войну с Шончан и дамани.

Дни медленного перемещения вслед за разведчиками, рыскающими впереди, дни когда снег падал так густо, что даже Айил ничего не могли разобрать и вынуждал их останавливаться, чтобы растереть замерзшие руки и ноги, пока наконец Джондин Барран не нашел задетое фургоном дерево, а Илайас не вырыл из-под снега сломанное айильское копье. И Перрин, наконец, повернул на восток, самое большее в двух днях к югу от того места, куда он переместился через врата в первый раз. Ему хотелось выть, когда он понял это, но вовремя осознал, что должен сдерживать свое напряжение, сдерживать себя. Он не должен уступать ни на дюйм, не сейчас, когда от него зависела жизнь Фэйли. Тогда он только начал учиться управлять своим гневом, начал его выковывать.

Похитители Фэйли получили большое преимущество, поскольку он поспешил, но с тех пор он был столь же осторожен, как при работе в кузнице. Гнев его окреп и начал принимать форму. После того как снова обнаружили следы Шайдо он Перемещался за один раз лишь на такое расстояние, что могли пройти разведчики между восходом и закатом. Несколько раз его осторожность пригодилась, когда Шайдо внезапно меняли направление, делая зигзаги, словно никак не могли выбрать нужной дороги. Или, возможно, двигались на соединение с другими своими отрядами. Все это время он шел по старым следам, мимо брошенных стоянок, похороненных под снегом, однако все разведчики согласились, что число Шайдо увеличилось. Здесь объединилось, по крайней мере, два или три септа, а может даже больше, вынудив увеличить охотничью территорию. И все же медленно, но верно он начал их догонять. Именно это и было важно.

За один переход Шайдо покрывали большее расстояние, чем он мог себе представить, учитывая их численность и снег, они к тому же, казалось, не озаботились скрыть следы от возможных преследователей. Вероятно они полагали, что никто не осмелится их преследовать. Иногда они останавливались лагерем на несколько дней на одном месте. Гнев обретал форму. Разрушенные деревни, крошечные городки и имения усеивали путь Шайдо, словно те были людской саранчой, склады и мало-мальски ценное разграблено, мужчины и женщины угнаны вместе с домашним скотом. Зачастую, в тех местах, по которым он проходил, не оставалось никого, одни лишь дома, покинутые людьми ушедшими искать провизию, чтобы дотянуть до весны. Он пересек Элдар в Алтаре, где находился небольшой паром, соединявший между собой две деревни на поросших лесом берегах реки. Его использовали в основном торговцы и местные фермеры, а не купцы. Как здесь переправились Шайдо он не ведал, но у него были Аша'маны, делавшие врата. От парома остался лишь уродливый каменный причал на обоих берегах, да несколько уцелевших в огне строений, обжитых тремя исхудавшими и одичавшими собаками, убегавшими при виде людей. Гнев креп и превращался в молот.

Минувшим утром он вступил в крошечную деревню, где две дюжины ошеломленных, чумазых людей уставились на сотни всадников и лучников, выезжавших с первым светом из леса под знаменами с Красным Орлом Манетерена и темно-красной Волчьей головой, с Серебряными Звездами Гэалдана и Золотым Ястребом Майена, за которыми следовали длинные колонны фургонов и вереницы подвод. Завидев Гаула и других айил, люди вышли из ступора и в панике бросились в лес. Поймать даже нескольких из них, чтобы те ответили на вопросы, оказалось трудно; они готовы были загнать себя до смерти, лишь бы оказаться как можно дальше от Айил. Не больше дюжины семей проживало в Брайтане, но всего два дня назад Шайдо забрали отсюда девять молодых людей и женщин, а также всех животных. Два дня. Молот был инструментом, созданным для достижения цели, и сам был целью.

Он знал, что должен быть осторожен или потеряет Фэйли навсегда, но если он будет слишком осторожным, то также может ее потерять. Вчера утром он приказал уходящим вперед разведчикам идти дальше, чем раньше, двигаться быстрее, чем прежде, и возвращаться только через сутки, если не успеют найти Шайдо раньше. Скоро взойдет солнце и самое большее через несколько часов Илайас, Гаул и остальные вернутся. Он знал, что Девы и двуреченцы могут найти даже след тени, оставленный на воде. Как бы быстро Шайдо ни двигались, разведчики могли идти быстрее. Их не обременяли семьи, фургоны и пленники. На сей раз они смогут ему точно указать, где находятся Шайдо. Они смогут. В этом Перрин был совершенно уверен. Уверенность струилась в его венах. Он найдет Фэйли и освободит ее. Это важнее всего, даже его жизни. Но он должен, просто обязан, прожить достаточно долго, чтобы добиться этого, к тому же теперь он был молотом, и если отыщется какой-либо способ разгромить Шайдо, любой какой есть, он намерен разодрать их на мелкие клочки.

Отбросив одеяла, Перрин снова натянул перчатки, подобрал топор, лежавший рядом с ним, лезвие в виде полумесяца уравновешено тяжелым шипом, и, встав на ноги, выбрался наружу на утоптанный, смерзшийся снег. Вокруг Брайтана, на том, что некогда было полями, стояли ряды телег. Появление многочисленных и вооруженных незнакомцев под иностранными стягами, переполнило чашу терпения оставшихся в живых обитателей небольшой деревни. Стоит только Перрину позволить, и даже эти жалкие остатки ускользнут в лес, прихватив с собой все, что смогут унести на своих спинах и волокушах. Они бежали бы так, словно Перрин еще один Шайдо, не оглядываясь из опасения, что он следует за ними.

Пока он продевал рукоять топора сквозь толстую ременную петлю, приземистая тень возле ближайшей телеги вытянулась и превратилась в человека, закутанного в плащ, что казался черным в предрассветной темноте. Перрин не был удивлен; запахи нескольких тысяч животных, верховых, запасных и тягловых, с ближайшей коновязи пропитывали воздух, не говоря уж о запахе свежего навоза, но он все равно различал запахи просыпающихся людей. Запах человека всегда можно выделить. Кроме того, Айрам все время старается быть поблизости, ожидая, когда проснется Перрин. Серп убывающей луны, низко висящий в небе, давал еще достаточно света, чтобы разобрать лицо мужчины и рукоять его меча, выглядывающую из-за плеча. Раньше Айрам был Лудильщиком, и хотя он по-прежнему носил яркие одежды Странствующего народа, Перрин не думал, что тот снова сможет вернуться к Туата'ан. В Айраме появилась мрачная решительность, особенно заметная теперь, когда лунные тени не скрывали его. Вся его поза говорила о готовности немедленно выхватить свой меч. С тех пор, как Фэйли была пленена в запахе его, казалось, постоянно присутствовал гнев. После того, как пленили Фэйли, изменилось многое. Но теперь Перрин понимал, что такое гнев. Пока Фэйли не захватили, он на самом деле его и не испытывал.

– Они хотят видеть Вас, Лорд Перрин, – сказал Айрам, кивнув головой в сторону двух темных фигур, видневшихся в отдалении между рядами телег. В холодном воздухе каждое слово сопровождалось облачком пара. – Я сказал, что они должны позволить Вам выспаться. – Айрам совершил эту ошибку, без спросу взяв заботу о нем на себя.

Втянув воздух, Перрин выделил запахи тех двух теней из маскировавшего все остальное запаха лошадей.

– Я поговорю с ними прямо сейчас. Подготовь для меня Ходока, Айрам, – он хотел оказаться в седле прежде, чем проснется остальная часть лагеря. Отчасти из-за того, что длительное ожидание на одном месте было выше его сил. Пока стоишь Шайдо не поймаешь. Отчасти, чтобы избежать необходимости разделять чью-либо компанию. Он пошел бы вместе с разведчиками, если бы мужчины и женщины, уже делающие эту работу не были лучше, чем он.

– Да, милорд, – пока Айрам шел по снегу, в запахе его прибавилось колючести, но Перрин это едва отметил.

Только что-то важное могло заставить Себбана Балвера дожидаться его пробуждения в темноте, закутавшись в одеяла. Что же до Селанды Даренгил…

Балвер казался тощим даже в большом, подбитом мехом плаще, скрывавшем под глубоким капюшоном сухое лицо. Если бы он встал прямо, то оказался бы всего на ладонь выше не самой высокой кайриэнки. Обхватив себя руками, он переступал с ноги на ногу, согреваясь от холода, что, должно быть, просачивался сквозь подошвы ботинок. Селанда же, одетая в темный мужской кафтан и штаны, старательно делала вид, что не замечает холода, несмотря на клубы белого пара, сопровождавшего каждый выдох. Ее пробирала дрожь, но она ухитрялась стоять прямо с важным видом, откинув плащ с одной стороны так, что была видна рука в перчатке, сжимающая рукоять меча. Капюшон ее плаща был также откинут, открывая коротко подрезанные волосы, за исключением перехваченного темной лентой хвоста, спускавшегося сзади по шее. Селанда была лидером тех глупцов, что желали походить на Айил. Айил с мечами. Ее запах был мягким и плотным, как желе. Она волновалась. Балвер пах… настороженностью… впрочем, так он пах почти всегда, но в его напряженности никогда не было и следа раздражения, только сосредоточенность.

Маленький тощий мужчина прекратил переминаться, чтобы сделать резкий торопливый поклон.

– Милорд, у леди Селанды есть новости, которые, как я считаю, Вы должны услышать от нее самой. – Тонкий голос Балвера был сух и резок, полностью соответствуя своему владельцу. Даже положив голову на плаху палача он будет говорить точно также.

– Миледи, не могли бы Вы начать? – Он был только секретарем – секретарем Фэйли и Перрина – суетливый и старающийся держаться в тени, а Селанда была дворянкой, но сейчас Балвер не просто спрашивал.

Она бросила на него острый косой взгляд, поправив свой меч, и Перрин напрягся, чтобы в случае необходимости остановить ее. Он не думал, что она действительно бросится на Балвера, но с другой стороны, он не был полностью уверен ни в ней, ни в любом из ее нелепых друзей, если уж на то пошло. Балвер спокойно наблюдал за нею, склонив голову набок, а запах его выдавал нетерпение, но не беспокойство.

Кивнув, Селанда перевела взгляд на Перрина.

– Я вижу Вас, Лорд Перрин Златоокий, – начала она с сильным кайриэнским акцентом, но зная, что он не станет терпеливо выслушивать ее попытки соблюсти все формальности айильского приветствия, торопливо продолжила: – Сегодня ночью я узнала три вещи. Первое, наименее важное, Хавиар сообщил, что вчера Масима снова послал гонца назад в Амадицию. Нерион попытался проследить за ним, но упустил его.

– Скажи Нериону, что я приказываю ему никого не преследовать, – ответил Перрин резко. – И передай Хавиару то же самое. Им следует это понимать! Они должны только наблюдать, слушать и сообщать, все что видят и слышат, но не более того. Ты меня понимаешь? – Селанда ответила быстрым кивком, укол страха на мгновение пронзил ее запах. Страха перед ним, как предположил Перрин, страха, что он сердит на нее. Некоторым людям было нелегко смотреть в его желтые глаза. Сняв руку с топора, он сцепил свои руки за спиной.

Хавиар и Нерион, один из Тира, другой из Кайриэна, оба были из двух дюжин молодых глупцов Фэйли. Фэйли использовала большую их часть как соглядатаев, и это обстоятельство все еще раздражало его, хотя она сказала ему без околичностей, что шпионаж всегда был женским занятием. Мужчине следует слушать повнимательнее, когда он думает, что его жена шутит; она может и не шутить. Само слово «шпионаж» заставляло его чувствовать себя неуютно, но раз уж Фэйли могла использовать их, то и он, ее муж, тоже может, когда есть в том необходимость. Но только двоих, не более. Масима, похоже, был убежден, что все, кроме Друзей Темного, рано или поздно последуют за ним, но и он станет подозрительным, если слишком многие оставят лагерь Перрина, чтобы присоединиться к нему.

– Не называйте его Масимой, даже здесь, – добавил он резко. С недавних пор этот человек утверждал, что Масима Дагар умер и восстал из могилы Пророком Лорда Возрожденного Дракона, и он сильнее чем когда-либо раздражался при любом упоминании его прежнего имени. – В следующий момент, когда вы решите, что одни и перестанете следить за языком, оговоритесь в неправильном месте, он прикажет нескольким своим громилам высечь вас и вам сильно повезет если вы отделаетесь только этим. – Селанда снова серьезно кивнула, и на сей раз запах страха отсутствовал. Свет, похоже эти идиоты Фэйли не способны понять, чего им следует бояться.

– Уже почти рассвет, – пробормотал Балвер, дрожа и сильнее закутываясь в свой плащ. – Скоро все начнут просыпаться, а некоторые вопросы лучше всего обсуждать не у всех на глазах. Не следует ли миледи продолжить? – И снова это было больше, чем предложение. Селанда и остальные прихлебатели Фэйли, насколько мог судить Перин, способны только создавать проблемы, и Балвер по каким-то своим собственным причинам хотел сбить с нее спесь, но она и впрямь забеспокоилась и принялась бормотать извинения.

Перрин заметил, что темнота действительно начала уменьшаться, по крайней мере, на взгляд его глаз. Усыпанное яркими звездами небо все еще выглядело черным, но он уже мог различить цвета шести узких полос, пересекающих камзол Селанды. Во всяком случае, он мог отличить их друг от друга. Пришедшее понимание, что он проспал дольше, чем обычно, заставило его зарычать. Он не мог позволить себе признаться в усталости, но как же он устал! Он должен был выслушать сообщение Селанды – она не будет волноваться о гонцах Масимы; тот отправлял их почти каждый день – с тревогой он все же поискал Айрама и Ходока. Его уши уловили шум и возню у привязи, но пока не было никаких признаков его лошади.

– Второе, милорд, – сказала Селанда. – Хавиар видел бочки с соленой рыбой и говядиной, в основном с алтарской маркировкой. Он также говорит, что среди людей Мас… Пророка есть алтарцы. Кажется, несколько ремесленников, а один или два могут быть торговцами или знатными горожанами. Влиятельные мужчины и женщины, в любом случае, основательные люди, хотя некоторые выглядят неуверенными в том, правильное ли решение они приняли. Задав несколько вопросов можно узнать, откуда прибыли рыба и говядина. И, возможно, получить дополнительные глаза и уши.

– Я знаю, откуда прибыли рыба и говядина, так же как и ты, – раздраженно сказал Перрин. Его руки за спиной сжались в кулаки. Он надеялся, что скорость, с которой двигается, помешает сторонникам Масимы совершать набеги. Но то, что они делали, было ничуть не лучше набегов Шайдо, если не хуже. Они давали людям шанс поклясться в верности Возрожденному Дракону, а тех, кто отказывался, иногда и тех, кто просто колебался слишком долго, карали огнем и сталью. В любом случае, неважно, следовали они за Масимой или нет – от тех, кто поклялся, ожидались добровольные пожертвования в поддержку Пророка, а те, кто умер, явно были Друзьями Темного и их имущество просто конфисковывали. Воры, согласно законам Масимы, теряли руку, но то, что делали налетчики по приказу Масимы не считалось воровством. Убийство, как и множество других преступлений, заслуживали повешенья согласно его законам, но, похоже, большинство его последователей предпочитали убивать, не дожидаясь присяги. При таком подходе грабителей становилось все больше и для многих из них убийство стало забавной игрой перед едой.

– Скажи им, пусть держатся подальше от этих алтарцев, – продолжил Перрин. – За Масимой следуют бродяги всех мастей и даже если кто-то из них имеет свои цели, это не будет продолжаться слишком долго – стремясь делать все так же, как остальные они растворятся в общем зловонии. Они не колеблясь выпотрошат даже соседа, не говоря уж про того, кто задает неправильные вопросы. Все, что я хочу знать – это что делает Масима и каковы его планы.

То, что у него есть какой-то план, выглядело очевидным. Масима говорил, что прикосновение к Единой Силе является богохульством для любого, кроме Ранда, и утверждал, что не хочет ничего другого, кроме как присоединяться к Дракону Возрожденному на востоке. Как всегда, когда он думал о Ранде, в голове его вихрем закружились цвета, сегодня ярче, чем обычно, но укрощенный гнев обратил их в пар. Богохульство или нет, но Масима воспользовался Перемещением, причем через Переходные Врата, которые не просто были созданы Силой, но созданы мужчинами, использующими Силу. И независимо от того, что он провозглашал, он делал все, чтобы остаться на западе как можно дольше, не помогая спасать Фэйли. Перрин старался доверять людям, пока они оставались надежными, но один раз вдохнув запах Масимы он понял, что парень столь же безумен, как бешеное животное, и не заслуживает ни капли доверия.

Он обдумывал, как разрушить этот план, каким бы он ни был. Способы остановить убийства и поджоги Масимы. С Масимой было десять или двенадцать тысяч человек, возможно больше – учитывая беспорядок, царящий в их лагере, никто не был в состоянии точно подсчитать. В то время как за Перрином следовало людей не более четверти от этого числа, из них несколько сотен – возницы, конюхи и прочие, которые будут скорее помехой, чем помощью в бою. Но все же с тремя Айз Седай и двумя Аша'манами, не говоря уже о шести Хранительницах Мудрости, он мог остановить Масиму. Хранительницы Мудрости и две из трех Айз Седай захотели бы принять в этом участие. Больше, чем просто захотели бы. Они желают, чтобы Масима умер. Только вот разбив армию Масимы они получат сотни меньших банд, которые рассеются по всей Алтаре и за ее пределами, грабя и убивая, только уже во имя себя, а не от имени Возрожденного Дракона. Разбить Шайдо, значит сделать то же самое, – подумал он, и отодвинул эту мысль подальше. Чтобы остановить Масиму нужно время, которого у него нет. Этот безумец может подождать, пока Фэйли не будет спасена. Пока Шайдо не будут размолоты в порошок.

– Что в-третьих, Селанда? – резко спросил он. К его удивлению, запах беспокойства, исходящий от женщины стал гуще.

– Хавиар видел кое-кого, – сказала она медленно. – Сначала он не сказал мне. – Ее голос на мгновение стал жестким. – Я убедилась, что такого больше не произойдет! – Глубоко вздохнув, она, казалось, боролась с собой, но затем выпалила: – Масури Седай навестила Масиму… Пророка. Это правда, милорд, поверьте! Хавиар видел ее не раз. Она проходит в их лагерь тайно, одним и тем же путем, закутавшись в плащ, но он дважды смог хорошо разглядеть ее лицо. Ее каждый раз сопровождает мужчина, и иногда с ней приходит другая женщина. Хавиар не разглядел мужчину достаточно хорошо, чтобы убедиться, но описание соответствует Роваиру, Стражу Масури, и Хавиар уверен, что вторая женщина – Анноура Седай.

Она резко осеклась, глаза ее мрачно сияли в лунном свете, пока она смотрела на него. Свет, она больше волновалась о том, как он воспримет это, чем о том, что именно это означало! Он заставил себя разжать руки. Масима презирал Айз Седай столь же сильно, как Друзей Темного; он почти объявил их Друзьями Темного. Итак, почему он принял у себя двух Сестер? Почему они пришли к нему? Мнение Анноуры относительно Масимы оставалось скрытым за непроницаемым маской Айз Седай и двусмысленными высказываниями, которые могли подразумевать, что угодно, но Масури высказалась прямо, что этого человека нужно убить как бешеную собаку.

– Убедись, что Хавиар и Нерион внимательно присматривают за сестрами, и узнай, не смогут ли они подслушать одну из их встреч с Масимой. – Мог ли Хавиар ошибиться? Нет, женщин в лагере Масимы было немного и, собственно говоря, именно из-за этого казалось невероятным, чтобы тайренец перепутал Масури с одной из этих неумытых ведьм с мертвыми глазами. Рядом с женщинами, желающих идти за Масимой, мужчины выглядели Лудильщиками. – Скажи им, чтобы поостереглись. Лучше упустить шанс подслушать, чем быть схваченным во время такой попытки. От того, что их вздернут на дереве нет никакой пользы. – Перрин знал, что он говорил грубо, и попробовал сделать свой голос более мягким. Делать это стало труднее, с тех пор как Фэйли похитили. – Прекрасная работа, Селанда. – По крайней мере, хоть это прозвучало не так, как будто он лаял на нее. – Твоя, Хавиара и Нериона. Фэйли гордилась бы вами, если бы она знала.

Улыбка осветила ее лицо, и если бы она смогла, то вытянулась бы еще сильнее. Чувство удовлетворения, чистое и яркое удовлетворение от одержанной победы, почти вытеснило все остальные запахи, исходящие от нее!

– Спасибо, милорд. Спасибо!

Можно было подумать, что он ее наградил. Может и так, пришла в его голову мысль. Хотя, если подумать, Фэйли не сильно обрадуется узнав, что он использовал ее шпионов, не говоря уже о том, что знает про них. Когда-то мысль о рассерженной Фэйли тревожила его, но это было до того, как он узнал про ее шпионов. И еще оставался небольшой вопрос о Сломанной Короне, о которой проговорился Илайас. Любой согласится, что у жен всегда есть свои тайны, но всему есть предел!

Поправляя одной рукой плащ на своих узких плечах, Балвер покашлял в кулак другой.

– Хорошо сказано, милорд. Очень хорошо сказано. Миледи, я уверен, что Вы хотите передать инструкции Лорда Перрина как можно скорее. Это следует сделать, чтобы не возникло никаких недоразумений.

Селанда кивнула, не сводя глаз с Перрина. Ее рот открылся, и Перрин был уверен, что она намеревалась сказать что-нибудь о надежде, что он найдет воду и прохладу. Свет, вода была одной из тех вещей, которой было в достатке, даже если она и была главным образом заморожена, и в это время года никто не нуждался в прохладе даже в полдень! Она, вероятно, поняла это, поэтому заколебалась перед тем как заговорить:

– Да пребудет с вами Благодать, милорд. Если я могу быть настолько смелой, Вы ниспосланы Леди Фэйли самой Благодатью.

Перрин склонил в благодарность голову. Во рту был вкус пепла. Благодать забавным способом наградила Фэйли, дав ей мужа, который за две недели поисков все еще не отыскал ее. Девы сказали, что ее сделали гай'шайн, и что с ней не будут обращаться плохо, но они должны были признать, что эти Шайдо уже нарушили сотни обычаев сотней различных способов.

На его взгляд, быть похищенным уже было достаточно плохим обращением. Горечь пепла.

– Леди все сделает хорошо, милорд, – мягко сказал Балвер, наблюдая как Селанда исчезает в темноте среди телег. Это одобрение было неожиданным; он пробовал отговорить Перрина использовать Селанду и ее друзей на основании того, что они были импульсивны и ненадежны. – У нее есть необходимые инстинкты. Обычно они есть у кайриэнцев, у тайренцев тоже, до некоторой степени, по крайней мере, у дворян, особенно у… – он резко замолчал, и опасливо посмотрел на Перрина. Если бы это был другой человек, Перрин решил бы, что он сказал больше, чем собирался, но он сомневался, что Балвер мог зайти так далеко. Его запах оставался постоянным, не изменяясь, как это бывает у неуверенных в себе людей. – Могу я добавить один или два пункта к ее сообщению, милорд?

Хруст копыт по снегу объявил о появлении Айрама, ведущего серо-коричневого жеребца Перрина и своего собственного долговязого серого мерина. Животные пытались укусить друг друга, но Айрам крепко держал эту пару подальше друг от друга, хоть и с трудом. Балвер вздохнул.

– Вы можете изложить все, что нужно в присутствии Айрама, Мастер Балвер, – сказал Перрин. Маленький человек наклонил голову, неохотно соглашаясь, и вновь вздохнул. Каждый в лагере знал, что Балвер умел собрав воедино слухи, случайно услышанные замечания и поступки людей, сформировать картину того, что происходило в действительности или что могло бы случиться, и сам Балвер рассматривал это как часть его работы секретарем, но по каким-то причинам он любил притворяться, что никогда не делает ничего подобного. Это был безобидный обман и Перрин пытался высмеять его.

Приняв поводья Ходока из рук Айрама, он сказал:

– Айрам, погуляй ненадолго сзади. Я должен переговорить с Мастером Балвером наедине. – Вздох Балвера был настолько слаб, что только Перрин расслышал его.

Как только они двинулись, под ногами затрещал подмерзший наст. Айрам без единого слова пристроился позади, но запах его снова стал колючим, с тонким зыбким ароматом угрюмости. На сей раз, Перрин узнал запах, но обратил на него не больше внимания, чем обычно. Айрам ревновал к любому, кто проводил с ним время, кроме Фэйли. Перрин не видел никакой возможности положить этому конец, и, в конце концов, привык к чувству собственничества Айрама также, как привык к подскакивающей походке Балвера, что двигался рядом, то и дело оглядываясь через плечо, чтобы посмотреть, достаточно ли далеко Айрам и не расслышит ли тот что-нибудь, когда он решится заговорить. Запах Балвера прорезала тонкой бритвой подозрительность, необычайно чистая и холодная, составлявшая контраст ревности Айрама. Невозможно изменить мужчин, которые не хотят меняться.

Коновязи и повозки располагались в середине лагеря, где ворам было бы сложно до них добраться, и хотя небо все еще выглядело черным для большинства глаз, возницы и конюхи, спавшие поближе к своей собственности, уже проснулись и сворачивали одеяла, некоторые поправляли шалаши, сделанные из сосновых ветвей и веток деревьев, собранных в окрестных лесах, на случай, если они проведут здесь еще одну ночь. Костры для приготовления пищи были уже разведены и над ними виднелись небольшие черные котелки, хотя вряд ли в них окажется что-нибудь кроме овсянки или сушеных бобов. Охота и выставляемые ловушки давали немного мяса, оленины и крольчатины, куропаток и тетеревов, других животных и птиц, но для стольких едоков этого было недостаточно, а с тех пор, как они переправились через Элдар покупать припасы было попросту негде. За Перрином следовали рябь поклонов и реверансов, пожеланий – «доброго утра, милорд» и «благослови Вас Свет», – но заметившие его мужчины и женщины оставляли попытки обустроить свои убежища, а кое-кто начал разбирать их, словно ощущая в его широком шаге намерение продолжить движение. К настоящему времени они уже хорошо знали его. С того дня, когда до него дошло, каким он был болваном, он не проводил двух ночей на одном месте. Он отвечал на их приветствия не останавливаясь.

Остальная часть лагеря – двуреченцы, разделенные на четыре части и в промежутках между ними всадники из Гэалдана и Майена, – располагалась тонким кольцом вокруг лошадей и телег, лицом к окружающему лесу. Кто бы ни приблизился к ним с любой стороны, ему придется столкнуться с двуреченскими лучниками и опытной конницей. Больше из-за Масимы, чем из-за внезапного нападения Шайдо, которого опасался Перрина. Казалось, он следовал за ним достаточно мирно, но, не считая этих новостей о набегах, за прошедшие две недели пропало девять гэалданцев и восемь майенцев, и никто не считал их дезертирами. За день до похищения Фэйли двадцать майенцев попали в засаду и были убиты, и никто не подозревал никого иного, кроме людей Масимы. Так что хрупкий мир существовал, странная колючая видимость мира. И все же держать пари даже на медяк, что так будет продолжаться долго, – все равно что его выкинуть. Масима делал вид, что не подозревает об опасности для этого хрупкого равновесия, но его последователи, похоже, нимало о том не заботились, и какую бы невинность не изображал Масима, приказы они получали от него. Так или иначе, Перрин собирался потерпеть, пока Фэйли не будет снова свободна. А пока единственный способ сохранить мир – превратить свой лагерь в слишком крепкий орешек, чтобы его мог раскусить Масима.

Айил настояли на наличии собственного слоя в этом странном пироге, хотя их было не больше пятидесяти вместе с гай'шайн, обслуживающими Хранительниц Мудрости, и он задержался, чтобы изучить их низкие темные палатки. Берелейн и ее двум горничным принадлежали единственные другие палатки в лагере, установленные на другой стороне лагеря, невдалеке от сохранившихся построек Брайтана. Орды блох и вшей сделали их непригодными для жилья, даже для закаленных солдат, ищущих укрытия от холода, а сараи были гнилыми и ветхими, насквозь продуваемые завывающим ветром и наполнены еще худшими паразитами, чем дома. Девы и Гаул, единственный мужчина среди Айил, что не был гай'шайн, ушли с разведчиками, и в палатках Айил было тихо, но плывущий из отдушин запах дыма подсказал ему, что гай'шайн готовят завтрак для Хранительниц Мудрости или уже накрывают его. Анноура, советница Берелейн, обычно делила с ней шатер, но Масури и Сеонид останутся у Хранительниц Мудрости, возможно даже помогут гай'шайн приготовить завтрак. Они все еще пытались скрывать тот факт, что Хранительницы Мудрости считают их ученицами, хотя, наверное, уже все в лагере знали об этом. Любой, кто видел как Айз Седай носят воду или дрова, или же слышал хоть раз разговоры об их усталости, мог это понять. Две Айз Седай принесли клятву Ранду – и снова в его голове взрывом закружились цвета; и снова они разбились о его негасимый гнев – но Эдарру и других Хранительниц Мудрости послали, чтобы приглядывать за ними.

Только сами Айз Седай знали, сколь сильно удерживают их собственные клятвы, или какую лазейку они нашли в их словах, но стоит Хранительнице Мудрости сказать им «лягушка» и они начнут прыгать. Сеонид и Масури, обе высказались за то, что необходимо убить Масиму словно бешеную собаку, с чем согласились и Хранительницы Мудрости. Что-то вроде этого. Они не приносили никаких Трех Клятв, чтобы говорить правду, хотя по правде говоря, эта особая Клятва сдерживала Айз Седай больше на словах, чем на деле. Но он, кажется, припоминал, как одна из Хранительниц сказала ему, что Масури думает, что бешеную собаку нужно посадить на привязь. Нельзя прыгать, пока Хранительница Мудрости не скажет «лягушка». Это походило на головоломку из кованных деталек с бритвенно острыми краями. Он должен ее собрать, но достаточно единственной ошибки, чтобы порезаться до кости.

Краем глаза Перрин заметил Балвера, украдкой наблюдавшего за ним, губы его задумчиво кривились. Точь-в-точь птица, изучающая что-то новое, не голодная, не испуганная, просто любопытная. Подобрав поводья Ходока, он поехал столь быстро, что маленькому человечку, чтобы не отстать пришлось перейти на легкий бег.

Часть двуреченцев стояли лагерем рядом с Айил, лицом на северо-восток, и Перин раздумывал не пройтись ли немного на север, туда, где разместились гэалданские всадники, или на юг к ближайшим частям майенцев, но глубоко вздохнув, заставил себя направить лошадь через лагерь своих друзей и соседей. Все они уже были на ногах, ежась в своих плащах и сжигая остатки шалашей в кострах, готовя еду или разогревая то, что осталось от вчерашнего кролика в котлах с овсянкой. Разговоры замолкали и запах настороженности становился гуще, едва поднимались головы, чтобы посмотреть на него. Точильные камни замерли, а затем вновь начали скрежетать, затачивая сталь. Любимым их оружием были луки, но каждый был вооружен также тяжелым кинжалом или коротким мечом, иногда даже длинным мечом, и они собрали все копья, алебарды и какие-то пики со странными лезвиями и шипами, что не удостоились внимания Шайдо во время грабежа. Копья, к которым их руки уже привыкли, не сильно отличались от длинных посохов, которыми бились в поединках по праздникам, разве что один конец утяжелял металл. Лица их выглядели изможденными, голодными и замкнутыми.

Кто-то поднял едва слышный клич «Златоокий!», но его никто не поддержал, всего месяц назад это обрадовало бы Перина. Многое изменилось с тех пор, как похитили Фэйли. Сейчас их молчание было тяжелым. Юный Кенли Маерин, щеки его были еще бледными в тех местах, где он соскоблил свою пробивающуюся бородку, избегал встречаться с Перрином взглядом. Джор Конгар, у которого чесались руки стоило ему заметить что-нибудь маленькое и ценное, и напивающийся как только представится возможность, презрительно сплюнул, когда Перрин проехал мимо. Бан Кро тут же сильно ударил его в плечо кулаком, но и он не смотрел на Перрина.

Даннил Левин стоял, нервно теребя толстые усы, смешно торчащие из-под крючковатого носа.

– Приказы, Лорд Перрин? – Когда Перрин отрицательно покачал головой, Даннил заметно расслабился и снова быстро сел, уставившись в ближайший котел, словно мечтал о каше на завтрак. Возможно, так и было; в последнее время никто не наедался досыта, а у Даннила никогда не было лишнего мяса на костях. Позади Перрина Айрам что-то прорычал, выражая свое недовольство.

Помимо двуреченцев были здесь и другие, однако они были не лучше. Вот Ламгвин Дорн, кажущийся неповоротливым парень со шрамами на лице – мелькнул его чуб и коротко стриженная голова. Ламгвин походил на громилу, трактирного вышибалу, но теперь он стал личным слугой Перрина, когда ему потребовался кто-нибудь в этом роде, и он, возможно, просто хотел быть в хороших отношениях с нанимателем. Но Базел Гилл, дородный бывший владелец гостиницы, взятый на службу Фэйли в качестве шамбайяна, с преувеличенным вниманием сворачивал свои одеяла, склонив лысеющую голову. А главная горничная Фэйли, Лини Элтринг, пожилая женщина, лицо которой казалось еще уже, чем было на самом деле из-за собранных узлом седых волос, выпрямилась над кипящим котлом, сжав тонкие губы, и подняла длинную деревянную ложку, словно желая ей отогнать Перина прочь. Бриане Таборвин, чьи темные горящие глаза выделялись на фоне бледного лица, похлопала по руке Ламгвина и нахмурилась на него. Она была женщиной Ламгвина, если не женой, и второй из трех горничных Фэйли. При необходимости они последовали бы за Шайдо, пока не упали бы замертво, и повисли бы на шее Фэйли, когда ее найдут, но для Перрина только Ламгвин еще сохранил немного тепла. Он, возможно, получил бы больше от Джура Грейди, одного из Аша'манов, бывших чужаками для всех из-за того, кем и чем они были, ни один их них не показывал никакой враждебности к Перину – но, несмотря на шум проснувшихся людей, топчущихся на смерзшемся снегу и проклинающих холод, когда они на нем поскальзывались, Грейди все еще спал, завернувшись в одеяла, под навесом из сосновых ветвей. Перрин шел мимо своих друзей, соседей, слуг, и чувствовал себя одиноким. Мужчина не может кричать о своей верности, если все думали обратное. Сердце его жизни лежало где-то на северо-востоке. Все вновь станет на свои места, как только он вернет ее.

Лагерь окружал частокол из заостренных кольев в десять шагов глубиной, и он направился к краю стоянки гэалданцев, где были оставлены изогнутые проходы для свободного проезда всадников, однако Балверу и Айраму пришлось пристроиться за его спиной, чтобы пройти по тесному проходу. Пешему, чтобы здесь пройти, пришлось бы петлять и поворачивать прямо перед двуреченцами. Край леса лежал не далее, чем в ста шагах, пустячная дистанция для двуреченских луков, огромные деревья вздымали свои кроны высоко в небо. Некоторые из здешних деревьев были для Перрина незнакомы, но были здесь и сосны, болотные мирты и вязы, некоторые в целых три или четыре обхвата, и дубы, которых было больше всего. Деревья были настолько большие, что убивали все, чуть выше кустиков, росших под ними, оставляя между стволами широкие проходы, заполненные сейчас тенями темнее ночи. Старый лес. Такой мог проглотить целые армии и никто не нашел бы даже костей.

Балвер проследовал за ним сквозь частокол, пока не решил, что теперь они с Перрином одни настолько, насколько это возможно в ближайшее время.

– Масима отправил гонцов, милорд, – сказал он, поправляя полу плаща и бросая подозрительные взгляды на Айрама, который в ответ пристально следил за ним.

– Я знаю, – сказал Перрин. – Ты считаешь они направились к Белоплащникам. – Он шел стремительно, стараясь уйти подальше от своих друзей. Он положил руку, сжимавшую поводья, на луку седла, но не стал вставлять ногу в стремя. Ходок нетерпеливо тряхнул головой. – С тем же успехом Масима мог отправить сообщения Шончан.

– Раз уж Вы заговорили об этом, милорд… Есть реальная возможность, чтобы в этом убедиться. Могу я еще раз напомнить Вам, что взгляды Масимы на Айз Седай очень близки взглядам Белоплащников? Фактически, они идентичны. Он желал бы видеть каждую сестру мертвой, если бы только смог. Позиция Шончан более… прагматична, если можно так выразиться. Во всяком случае, она меньше соответствует позиции Масимы.

– Как бы сильно вы ни ненавидели Белоплащников, мастер Балвер, но корнем всего зла они не являются. А с Шончан Масима имел дело и прежде.

– Как скажете, милорд. – Лицо Балвера не изменилось, но пахло от него сомнением. Перрин не мог доказать реальность встреч Масимы с Шончан, а расскажи он всем как именно он о них узнал и это только добавит новые трудности к уже существующим. Что ж, предоставим эти проблемы Балверу; он обожает отыскивать улики. – Что касается Айз Седай и Хранительниц Мудрости, милорд… Айз Седай, кажется, полагают, что они всегда знают все лучше других, возможно, кроме другой Айз Седай. Я полагаю, что Хранительницы Мудрости не слишком от них отличаются.

Перрин фыркнул и в воздухе повисли короткие белые росчерки пара.

– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю. Что-нибудь, о том, почему Масури встретилась с Масимой, и почему Хранительницы Мудрости это позволили. Готов держать пари на Ходока против подковочного гвоздя, что она не сделала бы этого без их разрешения. – Анноура дело другое, она могла действовать и самостоятельно. Вряд ли, конечно, она действовала по приказу Берелейн.

Поправляя плащ на плечах, Балвер поглядел назад за ряды заостренных кольев на лагерь, на палатки Айил. Пристально глядя, он словно надеялся разглядеть что-нибудь сквозь стенки палаток.

– Есть много вариантов, милорд, – сказал он раздраженно. – Для некоторых, приносящих клятвы, все, что не запрещается присягой, – разрешается, и все, что не является приказом, – может игнорироваться. Другие же предпринимают действия, которые, как они верят, помогут их сюзерену, не спрашивая у него разрешения. Айз Седай и Хранительницы Мудрости попадают, похоже, в одну из этих категорий, но вот в какую их них, я могу только строить предположения, в зависимости от условий.

– Я мог бы просто спросить. Айз Седай не могут лгать, и если я нажму достаточно сильно, Масури могла бы действительно рассказать мне правду.

Балвер скривился, как от внезапной боли в животе.

– Возможно, милорд. Возможно. Весьма вероятно, что она сказала бы Вам кое-что, похожее на правду. Айз Седай весьма в этом преуспели, как Вы знаете. В любом случае, милорд, Масури задалась бы вопросом, от кого Вы узнали, о чем спрашивать, и эти размышления могут привести ее к Хавиару и Нериону. Кто может сказать, кому она расскажет в данных обстоятельствах? Прямой путь – не всегда лучший. Иногда определенные вещи должны делаться скрытно, из соображений безопасности.

– Я говорил Вам, что Айз Седай нельзя доверять, – резко сказал Айрам. – Я говорил Вам это, Лорд Перрин! – Он умолк, когда Перрин поднял руку, но запах ярости, исходящий от него, был настолько силен, что Перрину пришлось сделать выдох, чтобы прочистить легкие. Какая-то часть его хотела втянуть этот запах поглубже и поглотить его.

Перрин внимательно посмотрел на Балвера. Если Айз Седай могут настолько изогнуть правду, что ты станешь путать верх и низ, а они могли и действительно так поступали, то насколько сильно можно им доверять? Доверие всегда было проблемой. Он узнал это после тяжелых уроков. Но теперь его гнев был под постоянным контролем. Пользоваться молотом нужно осторожно, а он бил сейчас там, где один промах вырвал бы сердце из его груди.

– Изменятся ли эти условия, если некоторые из друзей Селанды начнут проводить больше времени среди Айил? В конце концов, они хотят стать Айил. Более чем достаточное оправдание. И возможно, один из них сможет свести дружбу с Берелейн и ее советницей…

– Возможно, милорд, – сказал Балвер после секундного колебания. – Отец Леди Медоре – Благородный Лорд Тира, что дает ей достаточно высокое положение и может послужить причиной, чтобы приблизиться к Первенствующей Майена. Возможно, один или двое кайриэнцев также имеют достаточно высокое происхождение. Найти тех, кто захотел бы пожить среди Айил будет еще легче.

Перрин кивнул. Будь внимателен с молотом, как бы ни хотелось разнести все, до чего можешь дотянуться.

– Так и сделаем. Только, мастер Балвер, вы пытались… подталкивать… меня к этому, с тех пор как Селанда оставила нас. С этого момента, если у Вас найдутся предложения, делайте их. Даже если я девять раз подряд скажу «нет», я все равно выслушаю и десятое. Я – не самый умный человек, но я прислушиваюсь к ним, а я думаю, что Вы из их числа. Только не пытайтесь подталкивать меня в выборе решения, которое вы хотите, чтобы я принял. Я не люблю этого, мастер Балвер.

Балвер заморгал, затем поклонился, сложив руки на груди. Он пах удивлением. И одновременно удовлетворением. Удовлетворение?

– Как скажете, милорд. Мой предыдущий наниматель не любил, когда я предлагал действия, если меня не спрашивали. Я не повторю эту ошибку снова, уверяю Вас. – Разглядывая Перрина, он, казалось, принимал решение. – Если мне позволят, – сказал он, тщательно подбирая слова. – Я скажу, что нахожу службу Вам… приятной… чего сам даже не ожидал. Вы – то, чем Вы кажетесь, милорд, без скрытых отравленных игл, поджидающих в глубине неосторожного. Мой предыдущий работодатель обладал глубоким умом, но я полагаю, что Вы не менее умны, только иначе. Я полагаю, что буду сожалеть оставляя службу у Вас. Любой мог бы сказать эти слова, чтобы удержаться на своем месте, но я действительно так думаю.

Отравленные иглы? Перед поступлением на службу к Перрину последним местом работы Балвера было место секретаря у мурандийской дворянки, разорившейся в трудные времена, и не способной больше позволить себе его содержать. Муранди, по всей видимости, было местом куда худшим, чем предполагал Перрин.

– Покидать мою службу тебе нет никакой причины. Только скажите мне, что вы хотите сделать и позвольте мне решать, не пытаясь подталкивать. И забудьте о лести.

– Я никогда не льщу, милорд. Но имею большой опыт по части подстраивания под нужды своего повелителя; таковы требования моей профессии. – Человечек поклонился еще раз. Прежде он никогда не был настолько формален. – Если Вы не имеете больше вопросов, милорд, могу я идти, чтобы найти Леди Медоре?

Перрин кивнул. Пятясь человечек поклонился еще раз, затем легко касаясь поверхности направился к лагерю, пробираясь сквозь острые колья, плащ его трепетал за спиной, точь-в-точь воробей, прыгающий по снегу. Странный человек.

– Я не доверяю ему, – пробормотал Айрам, глядя вслед Балверу. – И Селанде с ее компанией не доверяю. Попомните мои слова – они заодно с Айз Седай.

– Мы должны доверять хоть кому-то, – грубо ответил ему Перрин. Единственный вопрос – кому? Запрыгнув в седло Ходока, он двинул каблуками по ребрам. Молот бесполезен, когда лежит без дела.