ПРОЛОГ
Снег
Трепещущий свет трех ламп освещал маленькую комнатку с голыми белыми стенами и потолком, а Сине не отрывала взгляда от тяжелой деревянной двери. Она понимала, что для Восседающей от Белых ведет себя непоследовательно, да и просто глупо. Плетение саидар, которым Сине заплела косяк, доносило до нее шорохи случайных шагов в лабиринте далеких переходов, шорохи, затихавшие, едва их успевал уловить слух. Простенький прием, которому она научилась у подруги в давние дни послушничества, но благодаря ему узнать о чьем-то появлении можно было задолго до того, как этот кто-то приблизится к двери. Впрочем, на второй подвальный этаж Башни мало кто спускался вообще.
Плетение уловило далекое попискивание крыс. О Свет! Когда в Тар Валоне последний раз видели крыс, да еще в самой Башне? А вдруг какая-то из них вынюхивает-высматривает для Темного? Сине беспокойно облизнула губы. Логика тут ни при чем. Истина. Пусть и нелогичная. Ее так и подмывало рассмеяться. Усилием воли она сдержала истерический приступ. Надо думать о чем-то другом, не о крысах. О чем-то другом... За спиной у нее послышался сдавленный вскрик, перешедший в глухие всхлипы. Ей хотелось заткнуть уши. Сосредоточиться!
Сине и ее товарки собрались в этот раз отчасти по той причине, что главы Айя, судя по всему, втайне встречались. Она сама видела, как Феране Нехаран шепталась в укромном уголке библиотеки с Джесси Билал, которая у Коричневых если и не глава, то стоит очень высоко. Насчет положения Суаны Драганд из Желтых Сине была еще более уверена. И зачем понадобилось Феране прогуливаться с Суаной в малопосещаемых местах Башни, причем обе кутались в простые плащи? Восседающие от различных Айя вели между собой разговоры по-прежнему в открытую, пусть и весьма холодным тоном. Свидетелями же подобных встреч были и другие; они, разумеется, не называли имен глав своих Айя, но двое упомянули Феране. Загадка эта наводила на тревожные размышления. Башня в последнее время превратилась в зыбкое болото, каждая Айя готова вцепиться в горло другой, однако главы их встречаются, таясь по углам. Кто возглавляет каждую Айя, известно только своим, но сами главы, по-видимому, знают друг друга. И что же, интересно, они замышляют? Что? Какое несчастье, что нельзя просто спросить Феране. Даже если та и позволит обратиться к ней с какими-то вопросами, Сине сама не осмелится спрашивать. Только не сейчас.
Как ни пыталась Сине собраться и сосредоточиться, она не могла перестать об этом думать. Даже понимая, что смотрит сейчас на дверь и бьется над неразрешимой задачей только для того, чтобы не оглядываться. Чтобы не видеть источника сдавленных рыданий и приглушенных стонов.
И, медленно повернув голову, словно сделать это ее заставила мысль о стонах, Сине посмотрела через плечо на своих сообщниц. Дыхание ее участилось. Тар Валон был завален снегом, но здесь, в подземелье, казалось, что в комнате необъяснимо жарко. И она заставила себя смотреть.
Саэрин стояла, широко расставив ноги, поглаживая пальцами рукоять заткнутого за пояс кривого алтаранского кинжала. Шаль ее с коричневой бахромой держалась на локтях за спиной. Оливковое лицо потемнело от холодной ярости, и шрам на челюсти превратился в тонкую белую линию. Певара на первый взгляд выглядела поспокойнее, но одной рукой она вцепилась в шитые красным юбки, а сжатый в другой ее руке Клятвенный Жезл – гладкий белый цилиндр в фут длиной – напоминал поднятую для удара дубинку. И ударить она могла вполне: силой Создатель ее не обидел, невзирая на склонность к полноте, а решительностью она могла поделиться и с самой Саэрин.
По другую сторону Покаянного Сиденья стояла хрупкая, невысокая Юкири, крепко обхватив себя руками; от бившей ее дрожи трепыхалась длинная серебристо-серая бахрома ее шали. Юкири, то и дело облизывая губы, бросала озабоченные взгляды на женщину рядом. Дозин с виду походила больше на смазливого паренька, чем на уважаемую Желтую сестру, и, глядя на нее, не сказать было, чем они тут занимаются. На самом деле именно она манипулировала плетениями, уходившими в Сиденье, и потому Дозин не отрывала напряженного взора от тер’ангриала. На бледном лбу Желтой блестели бисеринки пота. Все они, собравшиеся в этой комнате, были Восседающими, в том числе и высокая женщина, корчившаяся на Сиденье.
По лицу Талене струился пот, золотистые волосы слиплись, промокшая полотняная ночная сорочка прилипла к телу. Остальная ее одежда кучей валялась в углу. Закрытые веки подрагивали, нескончаемый поток стонов и всхлипываний перемежался невнятными мольбами. Сине стало дурно, но она не могла отвести взора. Ведь Талене ее подруга. Была ее подругой.
Несмотря на свое название, тер’ангриал ничем не походил на сиденье – просто большой прямоугольный блок, на вид из серого в белую крапинку мрамора. Из чего он сделан на самом деле, никто не ведал, твердостью материал не уступал стали – всюду, кроме наклонной верхней грани блока. Изящно сложенная Зеленая сестра немного продавила ее своей тяжестью, и поверхность странным образом принимала формы ее тела, как бы та ни извивалась. Плетения Дозин втекали в единственное отверстие во всем Сиденье – прямоугольную, размером с ладонь дыру на боку, окруженную без видимого порядка мелкими бороздками. Сюда приводили пойманных в Тар Валоне преступников, дабы они испытали на себе Покаянное Сиденье, испытали в соответствии с тяжестью своих преступлений. После освобождения они обычно бежали с острова. В Тар Валоне случалось очень мало преступлений. Сине со странным чувством подумала, для таких ли целей служило Покаянное Сиденье в Эпоху Легенд.
– Что она... видит? – шепотом, сама того не желая, спросила Сине.
Талене наверняка не только видит: для нее все происходит словно на самом деле. Хвала Свету, что у нее нет Стража, хотя для Зеленой это практически неслыханно. Она сама утверждала, что Восседающей Страж ни к чему. Теперь же на ум приходили и другие причины подобного желания.
– Ее, проклятую, бьют кнутами растреклятые троллоки, – хрипло ответила Дозин. В выговоре ее слышался родной кайриэнский акцент, что случалось редко, лишь в минуты крайнего напряжения. – А когда закончат... Она увидит, как в троллочьем котле над костром булькает вода. И смотрящего на нее Мурддраала. Она должна понять: в следующий раз ее ждет именно это. Чтоб мне сгореть, если она сейчас не сломается... – Дозин нетерпеливым движением смахнула со лба пот и прерывисто вздохнула. – Хватит толкать меня под локоть. Я давно уже не занималась подобным делом.
– Выдержать три раза... – пробормотала Юкири. – Самый крепкий из преступников ломается под тяжестью своего прегрешения после второго! А вдруг она ни в чем не виновата? О Свет, это же все равно что воровать овцу на глазах пастуха! – Юкири, даже сотрясаясь от дрожи, сохраняла царственный вид, однако речь ее всегда выдавала в ней простую селянку. – Закон запрещает применять Сиденье на посвященных. Нас всех лишат званий Восседающих! А коли мало покажется выбросить из Совета, так еще и в изгнание отправят. А перед тем и розгами выпорют, чтобы жизнь медом не казалась. Чтоб мне сгореть, если мы ошиблись, нас могут и усмирить!
Сине содрогнулась. Последнего удастся избежать, если их подозрения подтвердятся. Нет, не подозрения – уверенность. Они должны быть правы! Однако Юкири в любом случае говорит верно. Законы Башни требуют неукоснительного исполнения, и нарушение их нельзя оправдать ни необходимостью, ни высшим благом. Но если они правы, стоит заплатить даже и такую цену. Да ниспошлет Свет, чтоб они оказались правы!
– Ты что, оглохла или ослепла? – накинулась на Юкири Певара, потрясая Клятвенным Жезлом. – Она вновь отказалась дать клятву не говорить ни слова лжи. И дело вовсе не в глупой гордости, которой так кичится Зеленая Айя! Мы-то все через это прошли! Когда я отгородила ее щитом, она пыталась ткнуть меня ножом! И это свидетельствует о ее невиновности? Да? Что она вообще знала? Все, что она могла предположить – это что мы станем кричать на нее, осыпать упреками, покуда у нас языки не отсохнут! С чего бы ей ожидать большего?
– Спасибо вам обеим, – сухо обронила Саэрин, – за констатацию очевидного. Юкири, отступать уже поздно, так что лучше мы пойдем дальше. А будь я на твоем месте, Певара, то не орала бы на одну из всего-то четырех женщин в Башне, кому можешь доверять.
Юкири зарделась и одернула шаль, а Певара слегка смутилась. Но всего лишь слегка. Все они здесь Восседающие, однако руководство на себя явно взяла Саэрин. Сине не знала, как к этому относиться. Всего несколько часов назад они с Певарой были добрыми подругами, взявшимися вдвоем за опасные поиски, принимавшими все решения вдвоем; теперь же у них есть союзники. Надо бы испытывать чувство благодарности, что их стало больше. Однако сейчас они не в Совете, и звания Восседающих не имеют значения. В действие вступила иерархия Башни, тонкие различия в положениях – кто стоит выше и кому следует выказывать почтение. По правде говоря, Саэрин пробыла в послушницах и в Принятых вдвое дольше, чем большинство из них, но немалый вес имели и сорок лет, которые провела она на посту Восседающей, больше, чем всякий другой в Совете. Сине еще повезет, если Саэрин, прежде чем принять решение, вообще спросит ее мнение, не говоря уж о совете. Глупо, но мысль эта саднила словно заноза в ноге.
– Троллоки потащили ее к котлу, – внезапно произнесла Дозин скрипуче. Талене сквозь стиснутые зубы испустила тонкий вскрик; ее затрясло, словно в лихорадке. – Я... я не знаю, смогу ли... проклятье, смогу ли себя заставить...
– Разбудите ее, – распорядилась Саэрин, бросив на остальных лишь мимолетный взгляд, чтобы проверить, о чем они думают. – Хватит дуться, Юкири, и будь наготове.
Серая сестра одарила ее гордым яростным взглядом, но когда Дозин отпустила свои потоки и Талене открыла голубые глаза, Юкири тут же окружило сияние саидар, и она, не промолвив ни слова, отгородила распростертую на Сиденье женщину от Источника. Саэрин была главной, и все это поняли, вот так-то. Очень неприятная заноза.
Щит, пожалуй, и не был нужен. На лице Талене застыла маска ужаса, она дрожала, тяжело дышала, словно пробежала без остановки десяток миль. Поверхность Сиденья все еще оставалась податливой, но, поскольку Дозин перестала направлять Силу, верхняя грань не принимала больше форму тела Талене. Та невидящим взглядом уставилась в потолок, потом резко зажмурилась, но тотчас же снова открыла глаза. Что бы ни привиделось ей из пережитого, вспоминать об этом она не хотела.
Сделав два шага к Сиденью, Певара протянула растерянной женщине Клятвенный Жезл.
– Отрекись от всех клятв, что связывают тебя, Талене, и вновь принеси Три Обета, – хриплым голосом произнесла она.
Талене отпрянула от Жезла, как от ядовитой змеи, затем дернулась обратно, ибо с другой стороны к ней склонилась Саэрин.
– В следующий раз, Талене, тебя ждет котел. Или же тебе окажет свои знаки внимания Мурддраал, – лицо Саэрин выражало безжалостность, но в сравнении с ее голосом оно казалось мягким. – И раньше ты не проснешься. А если это не подействует, будет и еще один раз, и еще, столько, сколько потребуется, даже если нам придется просидеть здесь, в подземелье, до лета.
Дозин открыла было рот, собираясь протестовать, затем скорчила кислую мину. Она одна среди них знала, как обращаться с Сиденьем, но занимала столь же незавидное положение, как и Сине.
Талене не отводила взора от Саэрин. Большие глаза ее наполнились слезами, она заплакала, содрогаясь от безнадежных рыданий. Затем Талене, не глядя, протянула руку, и Певара сунула в ее ищущие, дрожащие пальцы Клятвенный Жезл. Обняв Источник, Певара направила в Жезл прядку Духа. Талене крепко стиснула Жезл, так, что кулаки побелели, но продолжала лежать, рыдая.
Саэрин выпрямилась.
– Боюсь, Дозин, придется опять ее усыпить.
Слезы хлынули из глаз Талене еще сильнее, и она пробормотала, всхлипывая:
– Я... отрекаюсь... от всех клятв... что... связывают меня...
И последние ее слова превратились в вой.
Сине вздрогнула, судорожно сглотнула. Она знала на своем опыте, насколько болезненно отречение от одного-единственного обета, и могла представить мучения, которые грозят тому, кто откажется сразу от нескольких, но сейчас она увидела, как это бывает в действительности. Талене вопила, пока хватало дыхания, затем со всхлипом вздохнула и снова зашлась в крике. У Сине мелькнула мысль, что на ее вопли сюда сбежится вся Башня. Высокая Серая сестра билась в конвульсиях, молотила руками и ногами, потом вдруг выгнулась дугой – серой поверхности касались лишь ее голова и пятки. Все мускулы были напряжены, тело судорожно дергалось.
Столь же внезапно Талене обмякла, подобно тряпичной кукле, и захныкала, лежа на Сиденье, как потерявшийся ребенок. Клятвенный Жезл выкатился из ослабевшей руки на наклонную серую поверхность. Юкири что-то забормотала, похоже, возносила жаркую молитву. Дозин продолжала потрясенно шептать: «О Свет! О Свет!»
Певара подхватила Жезл, вновь вложила его в руку Талене и сжала ее пальцы. В подруге Сине не было сейчас ни капли жалости.
– Теперь принеси Три Обета, – велела она.
Мгновение казалось, что Талене откажется, но она медленно повторила слова клятв, которые делали их всех Айз Седай и объединяли. Не говорить ни слова неправды. Никогда не создавать оружия, которым один человек может убить другого. Никогда не использовать Единую Силу в качестве оружия, кроме как для защиты собственной жизни, жизни своего Стража или жизни другой сестры. И, умолкнув, она, вся дрожа, беззвучно заплакала в напряженной тишине. Наверное, потому, что клятвы укоренялись в ней. Весьма малоприятные ощущения, когда клятвы свежи. Наверное, поэтому.
Затем Певара произнесла слова клятвы, которую они требовали от Талене. Та вздрогнула, но повторила за ней безнадежным голосом:
– Я клянусь беспрекословно подчиняться вам всем пятерым, – она тупо смотрела прямо перед собой, и по щекам у нее катились слезы.
– Отвечай мне правдиво, – сказала Саэрин. – Ты – из Черной Айя?
– Да, – услышали они в ответ. Признание вырвалось из горла Талене со скрипом, словно повернулись заржавленные петли.
От этого короткого простого слова Сине вся заледенела. Повеяло таким холодом, какого она и представить не могла. Ей, в конце концов, поручено было искать Черных Айя, и она верила в их существование, хотя многие не верили. Она применила насилие к другой сестре, к Восседающей, помогла связать Талене потоками Воздуха и пронести ее через заброшенные подвальные переходы, нарушила с дюжину законов Башни, пошла на тяжкое преступление – все для того, чтобы услышать ответ, которого она ждала еще до того, как был задан вопрос. И она его услышала. Черная Айя действительно существует. Сине смотрела во все глаза на Черную сестру, Приспешницу Темного, носящую шаль. И действительность оказалась страшнее всех предположений. Сине стиснула челюсти чуть не до хруста, чтобы не стучали зубы. Приложила все усилия, пытаясь совладать с собой, пытаясь мыслить здраво. Но кошмары обернулись явью, ожили под сводами Башни.
Кто-то испустил тяжелый вздох, и Сине поняла, что не только ее мир перевернулся верх тормашками. Юкири вздрогнула, потом вперила взор в Талене, словно решившись удерживать щит, если понадобится, одной силой воли. Дозин облизала губы и растерянно разгладила свою темно-золотистую юбку. Спокойными выглядели лишь Саэрин с Певарой.
– Итак, – негромко произнесла Саэрин. Точнее, наверное, было бы сказать не «негромко», а «слабо». – Итак. Черная Айя. – Она глубоко вздохнула, заговорила громче и отчетливей: – Щит больше не нужен, Юкири. Талене, ты не попытаешься сбежать или сопротивляться нам. И коснуться Источника ты отныне не можешь без разрешения одной из нас. Хотя, полагаю, это забота тех, кому мы тебя передадим. Юкири?
Щит, ограждавший Талене, исчез, но сияние вокруг Юкири не погасло – она все еще не доверяла воздействию Жезла на Черную сестру.
Певара нахмурилась.
– Саэрин, прежде чем мы передадим ее Элайде, я бы хотела разузнать как можно больше. Имена, названия мест, и все остальное. Все, что ей известно!
Приспешники Темного погубили всю семью Певары, и Сине знала: та отправится в изгнание, преисполненная решимости самолично выследить всех Черных сестер до последней.
Талене, сжавшись в комочек на Сиденье, издала сдавленный звук – наполовину горький смешок, наполовину всхлип.
– Если вы так поступите, мы все погибнем. Погибнем! Элайда – Черная!
– Это невозможно! – взорвалась Сине. – Элайда сама отдала мне распоряжение выискивать Черных.
– Как же можно сомневаться? – громко прошептала Дозин. – Талене вновь дала обеты, и она назвала ее имя!
Юкири с горячностью закивала.
– Головой-то подумайте, – буркнула Певара. – Вам не хуже меня известно: если веришь в ложь, скажешь ее как чистую правду.
– Вот она, правда! – твердо заявила Саэрин. – Чем докажешь свои слова, Талене? Ты видела Элайду на ваших... сборищах?
Она с такой силой стиснула рукоять кинжала, что побелели костяшки пальцев. Саэрин пришлось упорнее многих бороться за право носить шаль, за самую возможность вообще остаться в Башне. Для нее Башня стала больше, чем домом, и была гораздо дороже, чем собственная жизнь. Если Талене даст не тот ответ, до суда Элайда может и не дожить.
– Не бывает никаких сборищ, – угрюмо сказала Талене. – Не считая, наверное, Верховного Совета. Но она должна быть Черной. Им известно о каждом сообщении, которое она получает, даже о секретных посланиях. Известно о каждом сказанном ей слове. Они знают обо всех принимаемых ею решениях еще до того, как о них объявят. Причем за несколько дней, а иногда и за недели. Значит, она сама им и сообщает, как же иначе? – Талене, с трудом удерживаясь в сидячем положении, пристально вглядывалась по очереди в каждую из стоявших рядом женщин. От этого казалось, что взгляд у нее беспокойно бегает. – Нам нужно бежать. Нам нужно где-то скрыться. Я помогу вам... расскажу все, что знаю!.. Но если мы не скроемся, они нас убьют.
Странно, подумала Сине, как быстро Талене стала называть своих бывших заединщиц «они» и открестилась от них, встав на другую сторону. Нет. Нельзя уклоняться от истинной проблемы, и неразумно пытаться не думать о ней. Действительно ли Элайда велела ей, Сине, искать Черную Айя? Она ведь ни разу не произнесла этих слов. Неужели она имела в виду что-то другое? Элайда же готова вцепиться в глотку любому, кто только упомянет о Черных. Да и почти каждая сестра поступит так, однако...
– Элайда не раз выказывала себя дурой, – заметила Саэрин, – и не однажды я жалела, что, встав тогда, голосовала за нее. Но я не верю, что она – Черная. Голословного заявления мало.
Певара, поджав губы, отрывисто кивнула в знак согласия. Ей тоже, как Красной, нужны были более веские доказательства.
– Может, оно и так, Саэрин, – сказала Юкири, – но нам не удастся долго удерживать Талене. Зеленые очень скоро начнут интересоваться, куда она делась. Не говоря уже о... о Черных. Нам лучше побыстрее решить, что делать, иначе, когда хлынет ливень, мы так и будем сидеть на дне колодца.
Талене слабо, заискивающе улыбнулась Саэрин, но робкая улыбка ее исчезла при виде хмурого лица Коричневой сестры.
– Мы не смеем ничего сказать Элайде, пока не будем готовы одним ударом сокрушить Черных, – заключила наконец Саэрин. – И не спорь, Певара; это всего лишь голос здравого смысла. – Певара всплеснула руками, лицо ее приобрело упрямое выражение, но она промолчала. – Если Талене права, – продолжила Саэрин, – то Черные знают о Сине или же скоро узнают, поэтому мы должны, насколько это в наших силах, обеспечить ее безопасность. Это непросто, ведь нас только пятеро. Мы не можем доверять никому, пока не будем уверены в этом человеке! У нас, во всяком случае, есть Талене, и кто знает, что мы из нее еще выжмем?
Талене всем видом показала, что готова выжать из себя все, но на нее никто не обратил внимания. У Сине пересохло в горле.
– Возможно, мы не так уж одиноки, – неохотно промолвила Певара. – Сине, расскажи всем о твоем плане насчет Зеры и ее подруг.
– Плане? – заинтересовалась Саэрин. – Кто такая Зера? Сине? Сине!
Та вздрогнула.
– Что?.. А-а... Мы с Певарой обнаружили здесь, в Башне, небольшое бунтовское гнездышко, – с придыханием начала Сине. – Десять сестер сеют по заданию мятежниц разброд и шатания. – Саэрин собирается позаботиться о ее безопасности, вот как? Даже не спросив мнения Сине? Она же сама Восседающая; она – Айз Седай почти сто пятьдесят лет. Какое право имеет Саэрин, да и кто бы то ни было... – Мы с Певарой собрались положить конец их деятельности. Одну сестру, Зеру Дакан, мы уже заставили дать ту же клятву, какую сейчас требовали от Талене. И сегодня днем Зера должна, не возбуждая подозрений, привести в мои комнаты Бернайлу Гелбарн. – О Свет, ведь каждая сестра за этими стенами может оказаться Черной! Каждая. – Потом мы хотели заставить этих двоих привести к нам остальных, чтобы все они дали обет подчиняться. Мы, конечно, собирались задать им те же вопросы, что и Зере, какие зададим Талене. – Черные Айя уже могут знать ее имя, могут знать, что ей поручено искать их. Интересно, как Саэрин думает защитить ее? – Тех, кто даст неверные ответы, мы допросим, а остальные смогут отчасти искупить свое предательство, выискивая под нашим руководством Черных Айя. – О Свет, каким образом?
Когда Сине рассказала все, началось совещание – это значило, что Саэрин еще не знает, какое решение принять. Юкири настаивала, чтобы Зеру и ее сообщниц немедленно отдали в руки закона – если можно так поступить, не раскрывая сути дела с Талене. Певара возражала, правда, не вполне искренне, что бунтовщицами стоит воспользоваться; распространяемые ими слухи касались, в основном, Красной Айя и Лжедраконов. Дозин, по-видимому, хотела бы выкрасть по очереди всех сестер в Башне и заставить их принять дополнительную клятву, но это предложение вряд ли было воспринято всерьез.
Сине не принимала участия в этом недолгом обсуждении. Все они угодили в такую передрягу, что ее реакция, как ей подумалось, была самой естественной. Сине кинулась в ближайший угол, и ее вытошнило.
* * *
Илэйн изо всех сил сдерживалась, чтобы не заскрипеть зубами. Над Кэймлином бушевала очередная вьюга, затянув дневное небо мглою, и пришлось зажечь лампы, отбрасывавшие на деревянные стенные панели желтоватый свет. Под яростными порывами ветра дрожали створки высоких арочных окон. То и дело вспыхивали молнии, глухо рокотал гром. Снегопад с грозой, зимой хуже не придумаешь, самая сильная и яростная буря. В комнате было не так и холодно, но... Грея руки у большого мраморного камина, где потрескивали поленья, девушка все равно ощущала холод каменных плит пола, проникавший и сквозь ковры в несколько слоев, и сквозь толстые подошвы ее бархатных мягких туфель. Широкий воротник ее красно-белой мантии и манжеты из меха чернобурки отличались изысканной красотой, но Илэйн казалось, что греют они не больше, чем жемчужины на рукавах. Если она и не позволяла холоду касаться себя, то забыть о нем тоже не удавалось.
Куда, интересно, запропастилась Найнив? И Вандене? Илэйн невольно возроптала про себя. Они уже должны быть здесь! О Свет! Мне так хочется научиться обходиться без сна, а они невесть где прохлаждаются! Но нет, это несправедливо. Илэйн всего несколько дней назад заявила официально о своих правах на Львиный Трон, и все прочее отошло для нее сейчас на второй план. У Найнив же и Вандене свои приоритеты – и своя ответственность, как они ее понимают. Найнив вместе с Реанне и другими из Объединяющего Круга с головой ушли в планы, как вывести женщин Родни из захваченных Шончан стран прежде, чем их обнаружат и наденут на них ошейники. У Родни большой опыт держаться тише воды, ниже травы, но Шончан – не Айз Седай и не станут закрывать глаза на дичков. Считалось, что Вандене до сих пор не оправилась от потрясения, вызванного убийством сестры, едва притрагивается к еде и вряд ли способна давать дельные советы. Что до еды, то так оно и было, но терзало Вандене желание найти убийцу. Все думали, что предутренними часами она бродит по коридорам в скорби, но на самом деле она втихомолку искала там Приспешника Темного. Еще три дня назад от такой мысли Илэйн прошиб бы холодный пот, но сейчас Приспешники Темного стали всего лишь одной опасностью из многих. Опасностью посерьезнее прочих, что правда, то правда, но и других хватало.
Найнив с Вандене занимались важными делами, их поддерживала Эгвейн, но Илэйн была не прочь поторопить их с решением этих дел, пусть даже желание ее и казалось несколько эгоистичным. Вандене была кладезем разумных советов – благодаря многолетнему опыту и своим научным занятиям; а Найнив, не один год имевшая дело с Деревенским Советом и Женским Кругом в Эмондовом Лугу, приобрела проницательность в практической политике, как бы того ни отрицала. Чтоб мне сгореть, у меня сотни проблем, даже здесь, во дворце, и обе они мне так нужны! Если все пойдет так, как хочет Илэйн, Найнив ал’Мира наверняка займет при следующей королеве Андора место советницы Айз Седай. Илэйн требовалась любая возможная поддержка – ей необходимо было опереться на тех, кому она доверяет.
Придав лицу спокойное выражение, Илэйн отвернулась от пылающего камина. Перед ним стояло подковой тринадцать кресел с высокими спинками, украшенными незатейливой, но, несомненно, мастерской резьбой. Как ни странно, почетное место, где положено восседать королеве, находилось дальше всех от камина. Так было заведено издавна. Спину Илэйн тотчас согрел огонь камина, зато грудь мгновенно начала мерзнуть. За стенами дворца падал снег, грохотал гром, сверкали молнии. В голове у нее тоже бесновалась вьюга. Спокойствие. Правителю спокойствие необходимо не меньше, чем Айз Седай.
– Значит, наемники, – сказала Илэйн, не сумев скрыть некоторого сожаления в голосе. Не пройдет и месяца, как из ее поместий начнут прибывать дружинники – как только узнают, что она жива, – но до лета немногие сумеют добраться, а тем, кого набирает Бергитте, понадобится полгода, а то и больше, чтобы научиться держаться в седле и обращаться с мечом. – И Охотники за Рогом, если кто-то запишется и принесет присягу. – Непогода заперла в Кэймлине немалое число и тех, и других. Как частенько поговаривали, даже чересчур много – они пьянствовали, скандалили и докучали своими приставаниями порядочным женщинам. Возможно, их удастся, по крайней мере, использовать для благих целей, и, вместо того чтобы быть источником неприятностей, они наведут порядок. Илэйн очень не хотелось думать, что она пытается саму себя в этом убедить. – Пусть дорого, но казна покроет расходы. – Ну, на какое-то время. Поскорее бы начали поступать доходы из поместий!
Чудо из чудес, но обе стоявшие перед Илэйн женщины отреагировали одинаково.
Дайлин сердито хмыкнула. Высокий ворот ее темно-зеленого платья был застегнут большой круглой брошью в виде совы и дуба – герба Дома Таравин. Это было ее единственное украшение. Знак гордости ее Дома, возможно, даже слишком большой гордости; к тому же Верховная Опора Дома Таравин и сама была гордой женщиной. В ее золотистых волосах блестели седые нити, в уголках глаз таились тонкие морщинки, но лицо несло на себе печать силы и властности, а взгляд оставался проницательным и уверенным. Ум Дайлин был остер, как бритва. Или как меч. Женщина откровенная – или казавшаяся таковой, – которая не станет кривить душой и будет говорить прямо.
– Наемники знают свое дело, – без обиняков сказала она, – но с ними трудно совладать, Илэйн. Когда тебе нужно пощекотать перышком, они, весьма возможно, обернутся молотом, а когда тебе понадобится молот, они окажутся невесть где и будут искать своей выгоды. Наемники верны золоту, и только до тех пор, пока золото течет им в карманы. Если не предадут раньше за кучку золота побольше. Уверена, на сей раз леди Бергитте со мной согласится.
Бергитте стояла, скрестив на груди руки и широко расставив ноги в сапогах с высокими каблуками, и, как всегда, поморщилась, услышав свой новый титул. Илэйн пожаловала ей поместье, едва добралась до Кэймлина, где дар можно было оформить как полагается. Наедине Бергитте беспрестанно ворчала на эту тему, не забывая сетовать и на другую перемену в своей жизни. Ее небесно-голубые штаны были того же покроя, что она носила обычно: свободные и присобранные у лодыжек, но короткую красную куртку украшал теперь высокий белый воротник-стойка, и белые манжеты были оторочены золотом. Отныне она – леди Бергитте Трагелион, а еще – Капитан-Генерал Гвардии Королевы. Пусть брюзжит и сердится, сколько угодно – но только за закрытыми дверями.
– Да, я согласна, – крайне неохотно пробурчала Бергитте, одарив Дайлин взглядом исподлобья. Илэйн, благодаря соединявшим ее с Бергитте узам Стража, ощутила все то же, что и утром. Разочарование, раздражение, решимость. Хотя в этих чувствах отражались, возможно, чувства самой Илэйн. С того момента, как эти узы соединили Илэйн с Бергитте, все их ощущения передавались от одной к другой крайне необычно. Даже природный цикл у Илейн сдвинулся больше чем на неделю, чтобы совпасть с циклом другой!
Бергитте явно не хотелось как принимать второе предложение, так и соглашаться с доводами Дайлин.
– Проклятье, Илэйн, Охотники немногим лучше, – проворчала она. – Люди, которые дали клятву Охотника и отправились на поиски приключений! У них одно желание – прославиться и попасть в сказания. А ты хочешь, чтобы они, как все прочие, соблюдали закон! Половина из них – надменные хлыщи и на всех смотрят свысока. Остальные же только и ищут случая подраться. А стоит им прослышать хоть что-то о Роге Валир, так считай, тебе повезет, коли за ночь исчезнут всего двое из трех.
Дайлин тонко улыбнулась, словно выиграла очко. Их с Бергитте нельзя было сравнить даже с водой и огнем; каждая могла справиться почти с кем угодно, но друг с другом они почему-то спорили даже о том, какого цвета уголь. Спорили и будут спорить впредь.
– Кроме того, Охотника с наемником объединяет и еще одно. Почти все они – чужестранцы. А это равно плохо и для бедных, и для богатых. Очень плохо. Менее всего тебе нужно восстание. – Полыхнула молния, на миг осветив окна, и гром, прогремевший следом, словно подчеркнул слова Дайлин. За тысячу лет из-за восстаний потеряли трон семь королев Андора, и две из них, оставшиеся в живых, должно быть, горько сожалели о своей участи.
Илэйн подавила вздох. На одном из маленьких инкрустированных столиков у стены стоял тяжелый серебряный поднос с кубками и высоким кувшином с горячим, приправленным пряностями вином. Наверное, вино уже остыло. Илэйн направила короткую струйку Огня, и над кувшином поднялся легкий парок. Из-за пряностей вино, подогретое дважды, слегка отдавало горечью, но ради тепла серебряного кубка в руках ее стоило потерпеть. Илэйн, преодолев желание посредством Силы согреть и воздух в комнате, отпустила Источник. Тепла все равно хватит ненадолго, если не поддерживать плетения постоянно. Ей всякий раз, когда она обращалась к саидар, приходилось – так или иначе – заставлять себя отпускать Источник, но в последнее время желание зачерпнуть побольше становилось все сильнее. С этим опасным соблазном сталкивалась каждая сестра. Илэйн знаком предложила Дайлин и Бергитте налить себе вина.
– Положение вам известно, – сказала девушка. – Только глупец не счел бы его ужасным, а вы отнюдь не таковы. – От гвардии ныне оставались жалкие остатки, горсточка более или менее достойных воинов и пара горсточек бывших вышибал, пригодных лишь выкидывать из таверн пьянчуг. А с уходом салдэйцев и Айил пышным цветом расцвела преступность. Илэйн надеялась, что снегопад приостановит зловещую волну, но каждый день приносил новые известия о грабеже, поджоге и того хуже. И положение ухудшалось с каждым днем. – При таких делах бунт вспыхнет в считанные недели. Если я не сумею навести порядок в самом Кэймлине, люди обратятся против меня. – Не суметь навести порядка в столице – все равно что объявить на весь мир о своей неспособности править страной. – Мне это тоже не нравится, но так надо сделать. Значит, так и будет. – Обе собеседницы открыли было рот, но Илэйн не дала им возможности возразить. Она постаралась придать голосу побольше твердости. – Так оно и будет.
Бергитте мотнула головой, ее длинная, до пояса, золотистая коса взлетела и упала, но узы передали неохотное согласие. У Бергитте были, конечно, странные взгляды на взаимоотношения Айз Седай и их Стражей, но когда на Илэйн нельзя давить, она все же научилась понимать. Ну, в какой-то мере научилась. Есть еще поместье и титул. И командование Гвардией. И еще несколько мелочей.
Дайлин слегка пригнула шею и вроде как присела; возможно, это был реверанс, однако лицо ее осталось каменным. Не стоит забывать, что многие из тех, кто не желал видеть на Львином Троне Илэйн Траканд, охотно посадили бы на это место Дайлин Таравин. Та готова была помогать, но времени прошло еще так мало, и в глубине сознания Илэйн звучал порою тихий голосок. Неужели Дайлин просто выжидает, пока Илэйн не наломает дров, а затем сделает свой ход и выступит в роли «спасительницы» Андора? Со стороны человека расчетливого и неискреннего такая тактика вполне может принести успех.
Илэйн подняла руку, собираясь потереть висок, но вместо этого поправила волосы. Так много подозрений, и так мало доверия. С того времени, как она уехала в Тар Валон, Игра Домов успела заразить Андор. Оставалось только радоваться, что она провела многие месяцы среди Айз Седай, и не потому, что училась владению Силой. Большинство сестер хлебом не корми, дай лишь окунуться в Даэсс Деймар. И спасибо Тому – за его наставления. Иначе Илэйн не протянула бы так долго после возвращения. Да ниспошлет Свет, чтобы Том был в безопасности, чтобы он, Мэт и остальные спаслись от Шончан и были сейчас на пути в Кэймлин. Каждый день, с того утра, как девушка покинула Эбу Дар, она молилась, чтобы с ними ничего не случилось, но времени у нее теперь хватало лишь на коротенькую молитву.
Заняв кресло в середине полукруга, королевское кресло, Илэйн постаралась принять царственную осанку – спина прямая, руки покоятся на резных подлокотниках. Мало выглядеть королевой, частенько говаривала ей мать, но если люди не увидят в тебе королеву, не помогут ни острый ум, ни проницательность в делах, ни храброе сердце. Бергитте пристально смотрела на Илэйн, чуть ли не с подозрением. Все-таки эти узы порой крайне неудобны! Дайлин поднесла к губам кубок с вином.
Илэйн глубоко вздохнула. К следующему вопросу она подступалась и так и этак, пыталась разрешить его по-всякому, и другого пути не видела.
– Бергитте, я желаю, чтобы к весне Гвардия превратилась в войско, численностью не уступающее армии, которую могут выставить любые десять Домов. – Добиться этого, скорее всего, невозможно, но попытаться следует. И в этом случае нужно удержать всех записавшихся в Гвардию наемников, завербовать их еще больше, принять всех, кто выказал хоть малейшее желание. О Свет, ну и задачка!
Дайлин захлебнулась вином, выпучила глаза; из уголка рта ее побежала темная струйка. Закашлявшись, она достала из рукава украшенный кружевами платочек и приложила к подбородку.
Узы донесли от Бергитте паническую волну.
– О-о, чтоб мне сгореть, Илэйн, ты же не хочешь!.. Я ведь лучница, а не полководец! Я умею стрелять из лука, и все! Разве ты еще не поняла? Я всего лишь делаю то, что нужно, когда обстоятельства вынуждают! Все равно же я – больше не она, я – это я, и...
Бергитте умолкла, сообразив, что рискует наговорить лишнего. И не в первый раз. Она покраснела как маков цвет, а Дайлин с любопытством на нее воззрилась.
Они представили дело так, будто Бергитте родом из Кандора, где селянки носят похожую одежду, однако Дайлин явно подозревала, что здесь что-то нечисто. И всякий раз, как у Бергитте с языка слетали неосторожные слова, приближалось то мгновение, когда она выдаст и свою тайну. Илэйн бросила на Бергитте взгляд, предвещавший серьезный разговор.
Щеки Бергитте стали краснее красного. По узам хлынуло чувство стыда, затопило Илэйн, и она ощутила, как вспыхнуло ее собственное лицо. Она наскоро приняла строгий вид, надеясь, что румянец ее примут за проявление какого-то иного чувства, а не желания забиться в уголок кресла из-за унижения Бергитте. Нет, подчас это взаимное отражение бывает совершенно не к месту!
Дайлин лишь мгновение смотрела на Бергитте. Она спрятала платок, осторожно поставила кубок обратно на поднос, потом подбоченилась; лицо ее предвещало грозу.
– Гвардия королевы, Илэйн, всегда была ядром андорской армии, но это... Милость Света, это чистое безумие! Да против тебя поднимутся все, от реки Эринин до Гор Тумана!
Илэйн сосредоточилась. Спокойствие. Если она не права, Андор ждет судьба Кайриэна – залитая кровью, утонувшая в хаосе страна. И сама Илэйн, разумеется, погибнет: такова цена ошибки, – хотя это уже не будет иметь значения. Но не попытаться нельзя, и неудача в любом случае закончится для Андора тем же. Спокойствие, хладнокровие, стальное бесстрастие. Королева не должна выказывать страха, даже если ей и вправду страшно. Особенно когда ей страшно. Матушка всегда говорила, что свои решения нужно объяснять как можно реже; чем чаще объясняешь, тем больше требуется объяснений, а потом только на объяснения времени и хватает. Гарет Брин говорил: объясняй, если можешь; люди сделают лучше, если будут знать, что и почему нужно делать. Сегодня стоит последовать совету Гарета Брина. Ведь он одержал столько побед.
– О своих претензиях заявили три претендента. – И, возможно, есть еще один, который не говорит во всеуслышание о своих намерениях. Илэйн заставила себя выдержать пристальный взгляд Дайлин. Просто встретилась с ней глазами, без всякого гнева. Но Дайлин, похоже, приняла ее прямой взгляд за признак гнева – судя по отвердевшему подбородку и вспыхнувшему лицу. Что ж, пусть считает так. – Аримиллу, саму по себе, можно было бы не принимать во внимание, но за ней стоит Насин вместе с Домом Кирен, и его поддержка – спятил он или нет – вынуждает все же считаться и с Аримиллой. Ниан и Эления в тюрьме, но их люди – на свободе. Люди Ниан могут спорить и метаться, пока не найдут лидера, но Джарид – Верховная Опора Дома Саранд, и он ухватится за возможность удовлетворить амбиции жены. С обоими заигрывают Дома Бэрин и Аншар, самое лучшее, на что я могу надеяться – первый примкнет к Саранд, а второй – к Араун. Девятнадцать Домов в Андоре обладают достаточной силой, чтобы к ним примкнули меньшие Дома. Шесть из них замышляют против меня, а на моей стороне – два.
Пока еще шесть, и ниспошли Свет, чтобы за нее стояло два! Илэйн не упомянула три Дома, которые собирались поддержать Дайлин; Эгвейн, во всяком случае, на время связала их по рукам и ногам в Муранди.
Илэйн указала на стул рядом с собою, и Дайлин села, аккуратно расправив юбки. Выражение, наводившее на мысль о грозовой туче, с лица ее исчезло. Она посмотрела на Илэйн, никак не показывая, о чем думает или хочет спросить.
– Мне все это известно не хуже тебя, Илэйн, но Луан и Эллориен приведут к тебе свои Дома, как и Абелль, я уверена, – начала она осторожно, но продолжила с большей горячностью. – За ними потянутся и другие Дома. Если только ты не отпугнешь их. О Свет, Илэйн, это ведь не Война за Наследие. Траканд наследует Траканд, а не другой Дом. Даже при Наследовании редко доходило до открытого столкновения! Преврати Гвардию в армию, и ты рискуешь всем.
Илэйн вскинула голову, рассмеялась, но смех ее был невесел и напоминал отдаленные раскаты грома.
– Я рискнула всем в тот день, Дайлин, когда вернулась домой. Говоришь, Норвелин и Траймане придут ко мне, и еще Пендар? Замечательно, тогда со мной будет пять против шести. Что другие потянутся, как ты сказала, я не думаю. Если какой-то из Домов двинется прежде, чем всем станет ясно, что Корона Роз – моя, он выступит против меня, а не за меня.
Если повезет, эти лорды и леди постесняются объединиться с заединщиками Гэйбрила, но на везение полагаться не хочется. Она-то не Мэт Коутон. О Свет, большинство людей считают, что Ранд убил ее мать, и единицы верят, что «лорд Гэйбрил» был одним из Отрекшихся. Чтобы исправить нанесенный Равином вред Андору, ей потребуется вся жизнь, даже если удастся прожить столько, сколько кому-то из Родни! Некоторые из Домов не поддержат ее потому, что свои беззакония Гэйбрил творил именем Моргейз, а другие потому, что Ранд обмолвился о намерении «вручить» ей трон. Она любила его всем сердцем, но чтоб ему сгореть за то, что он заикнулся об этом! Пусть даже это и осадило Дайлин. Самый захудалый фермер в Андоре – и тот возьмется за топор или косу, лишь бы сбросить с Львиного Трона марионетку!
– Я бы очень хотела избежать того, чтобы андорцы убивали андорцев, Дайлин, но Наследование или нет, а Джарид готов сражаться, пусть даже Эления под замком. Дом Ниан готов сражаться. – Обеих женщин лучше как можно скорее доставить в Кэймлин; в Арингилле слишком много возможностей незаметно передать на волю послание, а то и приказ. – Аримилла тоже готова сражаться, а за нею – люди Насина. Для них это и есть Наследование, и единственный способ остановить их – быть сильнее, чтобы они и думать не смели о сражении. Превратит Бергитте к весне Гвардию в армию – и замечательно, потому что если раньше армия была мне не нужна, к тому времени она понадобится. И не надо забывать о Шончан. Они не удовлетворятся Танчико и Эбу Дар, им нужно все. А я, Дайлин, не отдам им Андора, как не отдам его и Аримилле. – За окнами прогрохотал гром.
Дайлин, оглянувшись на Бергитте, облизнула губы. Пальцы ее нервно перебирали складки юбок. Ее мало что могло испугать, но слухи о Шончан пугали. Тихонько, себе под нос, она пробормотала:
– Я надеялась избежать открытой гражданской войны.
Эти слова могли ничего не означать – или же очень многое! Возможно, стоило прощупать глубже.
– Гавин, – внезапно сказала Бергитте. Лицо ее просветлело, и через узы передалось облегчение. – Когда он появится, он и примет командование. И станет твоим Первым Принцем Меча.
– Чушь собачья! – огрызнулась Илэйн, и тут же за окнами полыхнула молния.
С чего это Бергитте взбрело в голову именно сейчас сменить тему? Дайлин вздрогнула, и щеки Илэйн вновь обдало жаром. По отвалившейся челюсти Дайлин стало ясно, что ругательство прозвучало слишком грубо. Ну и ни к чему смущаться; подумаешь, Дайлин – подруга ее матери. Илэйн машинально сделала большой глоток вина – и из-за горечи чуть не подавилась. Она поспешно отогнала мысленный образ: Лини грозится вымыть ей рот с мылом, и напомнила себе, что уже стала взрослой женщиной и борется за трон. Вряд ли ее мать так часто чувствовала себя попавшей в дурацкое положение.
– Да, Бергитте, станет, – продолжила Илэйн спокойнее. – Когда появится. – В Тар Валон уже отправились три курьера. Даже если ни одному не удастся ускользнуть от Элайды, Гавин со временем узнает о ее претензии на трон и придет. Он очень ей нужен, очень. Илэйн не питала иллюзий относительно своих полководческих способностей, а Бергитте так боится оказаться недостойной ходящих о ней легенд, что, кажется, страшится порой даже и попытаться что-то сделать. Встать против целой армии – это пожалуйста, а вот возглавить армию – ни за что на свете!
Бергитте и сама знала, что за каша у нее в голове. Сейчас лицо ее казалось застывшим, но в душе кипел гнев на себя и на свое замешательство, причем кипел все сильнее. Илэйн, внезапно ощутив раздражение, открыла рот, собираясь ответить на замечание Дайлин о гражданской войне, пока на нее не нахлынул отраженный гнев Бергитте.
Но не успела она слова сказать, как распахнулись высокие красные двери. Вспыхнувшая было в ее душе надежда, что это Найнив или Вандене, растаяла при виде двух женщин Морского Народа. Несмотря на погоду, они были босиком.
Перед ними плыли волны мускусного аромата, и Ата’ан Миэйр являли собой живописное зрелище: в ярких парчовых штанах и блузах, с кинжалами, усыпанными драгоценными камнями, в ожерельях из золота и кости, не считая прочих украшений. Десять маленьких толстых колец в ушах Ринейле дин Калон прятались под ее прямыми черными волосами с проседью на висках, но надменности в темных глазах нельзя было не заметить – как и золотой, увешанной медальонами цепочки, что тянулась от серьги к колечку в носу. На лице ее была написана решительность, и плавная походка ничуть не смягчала впечатления, что Ринейле способна проходить сквозь стены. У Зайды дин Парид – почти на ладонь ниже своей спутницы и чернее угля – на левую щеку свешивалось раза в полтора больше золотых медальонов, и излучала она скорее властность, чем высокомерие, – несомненную уверенность в подчинении своим приказам. В ее густых черных кудрях кое-где проглядывала седина, но она была потрясающа – одна из тех женщин, что с возрастом становится еще красивее.
Увидев эту парочку, Дайлин вздрогнула и потянулась было рукой к носу. Обычно именно так реагировали люди, непривычные к облику Ата’ан Миэйр. Илэйн скривилась, и причиной тому были не кольца в носу. Мелькнула мысль – а не выругаться ли еще разок... да позабористее... В данный момент не было на свете двоих людей, за исключением Отрекшихся, кого она хотела бы видеть меньше всего. Рин Харфор обязана была проследить, чтобы этого не произошло!
– Прошу меня простить, – сказала Илэйн, грациозно поднимаясь, – но я сейчас очень занята. Государственные дела, как вы сами понимаете, иначе я встретила бы вас сообразно вашему положению. – Морской Народ отличала приверженность к формальностям и этикету, во всяком случае, в том виде, как они это понимали. Вполне возможно, мимо главной горничной они прошли, попросту не сказав, что желают видеть Илэйн, но столь же легко они оскорбились бы, случись Илэйн приветствовать их сидя – ведь корона пока еще не на ее голове. А Илэйн, испепели их обеих Свет, не вправе допустить, чтобы они оскорбились. Рядом с нею сразу встала Бергитте, взяв с церемонным поклоном свой кубок; по узам Стража передалась настороженность. Бергитте всегда оживлялась в присутствии Морского Народа, и при них с языка у нее вполне могло что-нибудь сорваться. – Я встречусь с вами сегодня попозже, – договорила Илэйн и добавила: – Если на то будет воля Света.
Морской Народ также придавал большое значение церемонным фразам, и этой фигурой речи Илэйн выказала вежливость и одновременно оставила себе выход из положения.
Ринейле остановилась, лишь когда подошла вплотную к Илэйн, чуть ли не на расстояние шага. Затем коротко указала на стул татуированной рукой – явно разрешая Илэйн сесть. Подумать только, разрешая ей!
– Ты избегаешь меня, – сказала она голосом слишком низким для женщины и холодным, как заваливший крыши снег. – Не забывай, что я – Ищущая Ветер при Несте дин Реас Две Луны, Госпоже Кораблей Ата’ан Миэйр. Ты еще не выполнила оставшуюся часть сделки, которую заключила для своей Белой Башни.
Морской Народ знал о расколе в Башне – об этом уже все знали, – но Илэйн не видела смысла добавлять себе новых трудностей, публично признавшись, на чьей она стороне. Пока еще рано. Ринейле договорила надменным, приказным тоном:
– Ты со мной поговоришь, и немедленно! – Вот вам и весь этикет и прочие церемонии.
– Думаю, она избегает не тебя, Ищущая Ветер, а меня, – по контрасту с Ринейле, Зайда говорила так, словно вела самый обычный разговор. Не торопясь ступить на ковры, она двинулась ленивой походкой по комнате, приостановилась, потрогала высокую вазу из тонкого зеленого фарфора, потом приподнялась на цыпочки, заглядывая в окуляр стоявшего на высокой подставке калейдоскопа из четырех колен. Когда же Зайда повернулась наконец к Илэйн и Ринейле, в ее черных глазах блеснула искорка любопытства: – В конце концов, сделка заключена с Нестой дин Реас, говорившей от имени кораблей. – Зайда была не только Госпожой Волн Клана Кателар, но еще и послом Госпожи Кораблей. Послом к Ранду, а не в Андор, но в ее полномочия входило право выступать от имени самой Несты и заключать договоры. Сменив один позолоченный тубус на другой, она вновь приподнялась на цыпочки, заглянула в окуляр. – Ты обещала предоставить Ата’ан Миэйр двадцать наставниц, Илэйн. Пока что ты предоставила одну.
Появление Морского Народа было столь неожиданным, столь драматическим, что Илэйн только теперь с удивлением заметила на пороге Мерилилль. Та, закрыв двери, повернулась лицом к собравшимся. Серая сестра, ростом еще ниже Зайды, выглядела элегантно – в темно-синем шерстяном платье, отороченном серебристым мехом и шитом по лифу маленькими лунными камнями, однако те неполные две недели, что провела она, обучая Ищущих Ветер, наложили свой отпечаток. Большинство из них были властными женщинами, жаждавшими знаний, и готовы были выжать Мерилилль под прессом, как виноград, до последней капли ценного сока. Прежде Илэйн полагала, что Серую сестру с ее самообладанием ничто не может удивить, но теперь у Мерилилль были круглые глаза и рот приоткрыт, словно она только что удивилась так, что почти лишилась способности соображать, и ждет новых потрясений. Она сложила руки на животе и застыла у порога в ожидании, испытывая, похоже, облегчение от того, что в центре внимания сейчас не она.
Дайлин, громко хмыкнув, поднялась на ноги и хмуро воззрилась на Зайду и Ринейле.
– Следи за своими словами, – прорычала она. – Ты сейчас в Андоре, а не на своем корабле, а Илэйн Траканд в недалеком будущем королева Андора! Вашей сделкой займутся в надлежащее время. А сейчас у нас есть более важные и насущные заботы.
– Во имя Света, нет ничего более важного, – в свою очередь загремела Ринейле, накинувшись на нее. – Говоришь, сделкой займутся? Значит, ты ручаешься. Знай, здесь найдется место подвесить тебя за ноги, так же, как...
Зайда щелкнула пальцами. Один сухой щелчок, но Ринейле затряслась мелкой дрожью. Схватив свисавшую с одного из ожерелий золотую коробочку с благовониями, она приложила ее к носу и глубоко вдохнула. Она могла быть Ищущей Ветер при Госпоже Кораблей, она обладала у Ата’ан Миэйр громадной властью, но для Зайды она была... Ищущей Ветер. Что глубоко уязвляло ее гордость. Илэйн была уверена: есть какой-то способ воспользоваться сим обстоятельством себе на благо, но пока она не нашла его. О да, хорошо это или плохо, но отныне Даэсс Дей’мар стал ее второй натурой.
Илэйн легким шагом обошла, словно колонну, умолкшую, кипевшую от ярости Ринейле, двинулась через комнату, но не к Зайде. Если кто имел полное право чувствовать себя здесь как дома, так это она. Нельзя уступить Зайде ни на волосок, иначе Госпожа Волн обреет ее наголо, а волосы продаст на парик. Подойдя к камину, Илэйн протянула руки к огню.
– Неста дин Реас считает, что мы сдержим обещание, иначе никогда не согласилась бы на сделку, – спокойно сказала она. – Чаша Ветров снова у вас, но нужно время, чтобы собрать еще девятнадцать сестер. Знаю, вы беспокоитесь о тех кораблях, что оставались в Эбу Дар, когда появились Шончан. Пусть Ринейле откроет врата в Тир. Там находятся сотни судов Ата’ан Миэйр. – Так говорилось во всех посланиях. – Вы сможете узнать, что известно им, и вернетесь к своему народу. Вы нужны им против Шончан. – И Илэйн от них избавится. – Остальных сестер отправят к вам сразу, как только их выберут.
Мерилилль у дверей не шелохнулась, но позеленела лицом – явно запаниковала при одной мысли остаться одной среди Морского Народа.
Зайда перестала забавляться с калейдоскопом и покосилась на Илэйн. По полным губам скользнула язвительная улыбка.
– Я должна быть здесь. Во всяком случае, пока не побеседую с Рандом ал’Тором. Если он вообще когда-нибудь появится, – на миг улыбка исчезла, а потом расцвела вновь; Ранду с Зайдой придется ой как несладко. – И я оставлю на время при себе Ринейле и ее спутниц. При встрече с Шончан несколько Ищущих Ветер мало что изменят, а здесь, по воле Света, они узнают немало полезного, – Ринейле фыркнула, достаточно громко, чтобы ее услышали. Зайда нахмурилась и начала поглаживать пальцами окуляр, находившийся на уровне ее головы. – В твоем дворце есть пять Айз Седай, считая и тебя, – задумчиво пробормотала она. – Возможно, кто-то из вас мог бы заняться обучением. – Можно подумать, эта идея только что пришла ей голову. Столь же маловероятно, как то, что Илэйн под силу поднять обеих женщин Морского Народа одной рукой!
– О да, это было бы великолепно, – вдруг возбужденно сказала Мерилилль, шагнув вперед. Но, взглянув на Ринейле, тут же умолкла, а на по-кайриэнски бледном лице вспыхнул румянец. Она опять сложила руки на животе, словно покорность стала для нее второй натурой. Бергитте изумленно покачала головой. Дайлин посмотрела на Айз Седай так, будто видела ее впервые в жизни.
– Можно что-нибудь придумать, если будет на то воля Света, – осторожно промолвила Илэйн. Ей пришлось снова приложить усилия, чтобы не потереть виски. Ах, если бы виновником этой головной боли был нескончаемый гром!.. Услышав этакое предложение, Найнив взорвется, как вулкан, а Вандене, скорей всего, просто его проигнорирует, но Кареане и Сарейта, возможно, сочтут приемлемым. – Но не больше, чем несколько часов в день, вы же понимаете. Когда у них будет время. – Илэйн старалась не смотреть на Мерилилль. Даже Кареане с Сарейтой могут взбунтоваться, засунь их под такой пресс.
Зайда коснулась пальцами правой руки своих губ.
– Договорено, под Светом.
Илэйн заморгала. Слова Зайды прозвучали как-то зловеще. Похоже, по мнению Госпожи Волн они только что заключили еще одну сделку. Из своего весьма ограниченного опыта общения с Ата’ан Миэйр Илэйн вынесла, что тебе еще повезло, коли ушла от них в одной рубашке. Ну нет, на сей раз все будет по-другому. Например, что от этого получат сестры? В сделке ведь всегда участвуют две стороны. Зайда улыбнулась, словно прочла мысли Илэйн и они ее позабавили. Тут одна из дверей вновь открылась, и Илэйн испытала почти что облегчение, воспользовавшись случаем отвернуться от женщин Морского Народа.
Рин Харфор вошла в комнату, почтительная, но без услужливости, и сдержанный реверанс ее предназначался не королеве, а Верховной Опоре могущественного Дома. Но никакая Верховная Опора гроша ломаного не стоит, если у нее не хватает ума оказывать уважение главной горничной королевского дворца. Седеющие волосы госпожи Харфор, уложенные узлом, венчали ее голову, словно корона, поверх красно-белого платья на плечи ее был накинут алый короткий плащ-табар. На груди красовался Белый Лев Андора. Рин ни разу не высказывала своего мнения о том, кто должен сидеть на троне, но со дня приезда Илэйн носила положенное по этикету полное одеяние главной горничной, как будто королева уже обосновалась во дворце. При виде женщин Ата’ан Миэйр лицо Харфор мгновенно посуровело, но только тем она и показала, что заметила их. До времени. Скоро они узнают, чем чревата враждебность главной горничной.
– Наконец-то прибыл Мазрим Таим, миледи. – В устах Рин обращение «миледи» звучало как «моя королева». – Передать ему, чтобы подождал?
Выбрал же время! И где он раньше был? – промелькнула у Илэйн мысль. Она звала его еще два дня назад!
– Да, госпожа Харфор. Предложите ему вина. Какого-нибудь похуже. Скажите, что я приму его, как только...
В комнату с таким видом, будто хозяин во дворце он, вошел Таим. Илэйн сразу поняла, кто это. На рукавах черной куртки от локтей до манжет красовались золотисто-синие драконы, копия Драконов на руках Ранда. Впрочем, подумала Илэйн, вряд ли подобное замечание пришлось бы Таиму по вкусу. Он был крепкого телосложения, высок ростом, немногим ниже Ранда, имел крючковатый нос и темные, зловеще поблескивающие глаза и двигался с ловкостью, немного напоминавшей смертоносную грацию Стражей, но казалось, за ним следует какая-то тень – словно половина ламп в комнате погасла; не настоящая тень, конечно, но смутное ощущение неотвратимой угрозы, которую как будто можно было потрогать и которая впитывала в себя свет.
Следом за Таимом вошли еще двое в черных куртках: лысый мужчина с длинной седоватой бородой и хитрыми голубыми глазами и темноволосый молодой, гибкий как змея, с презрительно-надменным выражением лица, столь свойственным юношам, еще не узнавшим жизни. На высоких воротниках у обоих красовались серебряный меч и красный эмалевый дракон. Оружия ни у кого из троих не было – они в нем не нуждались. И гостиная вдруг показалась странно маленькой и тесной.
Илэйн инстинктивно обняла саидар и потянулась за соединением. Мерилилль с легкостью влилась в круг; как ни удивительно, это сделала и Ринейле. Но, коротко взглянув на Ищущую Ветер, Илэйн удивляться перестала: лицо у той посерело, она крепко стиснула рукоять заткнутого за кушак кинжала – Илэйн даже ощутила, как заныли у Ринейле костяшки. Она пробыла в Кэймлине достаточно долго и знала, кто такие Аша’маны.
Мужчины, конечно, поняли, что кто-то обнял саидар, хотя и не видели свечения, окружившего троих женщин. Лысый одеревенел; стройный юнец сжал кулаки. В глазах у них вспыхнул гнев. Несомненно, они взялись за саидин. Илэйн пожалела было, что дала волю инстинктам, но отпускать Источник не собиралась, тем более теперь. Таим излучал угрозу – так от огня исходит тепло. Илэйн глубоко зачерпнула через соединение, столько, что нахлынувшее чувство жизни стало пронзительно-острым, до покалывания во всем теле. Но и это было... радостью. С бурлящей в ней сейчас Силой она могла сровнять дворец с землей, но не знала, хватит ли ее, чтобы справиться с Таимом и двумя его спутниками. Как ей хотелось, чтобы сейчас при ней оказался один из трех найденных в Эбу Дар ангриалов – они хранились под запором вместе с остальными находками, пока у нее не появится время заняться ими.
Таим презрительно покачал головой, по губам скользнула полуулыбка.
– Посмотрите внимательно, – голос его был негромок, но тверд и высокомерен. – Здесь всего две Айз Седай. Вы что, боитесь двух Айз Седай? Или хотите напугать будущую королеву Андора?
Его спутники расслабились, затем попытались принять столь же надменную позу, как у Таима.
Рин ничего не знала ни о саидар, ни о саидин; она повернулась к вошедшим с сердитым видом. Аша’маны, не Аша’маны, но прилично вести себя должны все. Главная горничная проворчала что-то себе под нос. Негромко, но слова «шныряющие крысы» разобрать можно было вполне отчетливо.
Поняв же, что ее услышали все в комнате, главная горничная покраснела, и Илэйн выпал редкий случай – видеть, как засуетилась Рин Харфор. А именно – та выпрямилась и с изысканным достоинством, которому позавидовали бы и царственные особы, сказала:
– Простите, миледи Илэйн, но мне сообщили, что в кладовых развелись крысы. Весьма необычно для этого времени года, и их довольно много. Если позволите, я распоряжусь насчет крысоловов и отравленной приманки.
– Останься, – велела Илэйн холодно. И спокойно. – С паразитами разберемся в нужное время. – Две Айз Седай. Значит, Таим не понял, что Ринейле тоже способна направлять Силу, и он подчеркнул слово «две». Есть ли преимущество у троих женщин? Или нужно больше? Видимо, Аша’манам известно о некотором преимуществе женщин в группе меньшей, чем круг из тринадцати. Значит, вошли к ней без разрешения и без стука, вот как? – Проводишь к выходу этих добрых людей, когда я закончу с ними.
Спутники Таима, названные «добрыми людьми», нахмурились, но сам их предводитель лишь сверкнул очередной полуулыбкой. Он оказался достаточно сообразительным и понял: говоря о паразитах, Илэйн имела в виду его. О Свет! Может, когда-то этот человек и был нужен Ранду, но зачем он ему теперь, да еще и облеченный такой властью? Что ж, здесь его власть – ничто.
Илэйн неторопливо расположилась на своем стуле снова и с минуту поправляла юбки. Мужчинам придется, как просителям, обойти вокруг женщин, чтобы оказаться перед нею, иначе они будут говорить, стоя в стороне, где она их не видит. У нее мелькнула мысль, не передать ли контроль над малым кругом. Аша’маны наверняка сосредоточат на ней все свое внимание. Но Ринейле все еще была серого цвета, в душе ее явно боролись гнев и страх; она могла, едва получив соединение, тут же и ударить. Мерилилль тоже была испугана, хотя держала в узде свой страх, смешанный с изрядным... обалдением, о чем красноречиво говорили ее вытаращенные глаза и приоткрытый рот. Одному Свету ведомо, как поступит она, если получит управление соединением.
Дайлин величаво подошла к стулу Илэйн и встала рядом, словно прикрывая ее собой от Аша’манов. Что бы ни творилось в душе у Верховной Опоры Дома Таравин, на лице ее не было ни тени страха, одна суровость. Остальные женщины тоже не теряли времени даром и были наготове. Зайда застыла неподвижно у калейдоскопа, изо всех сил пытаясь выглядеть незаметной и не представляющей никакой угрозы, но руки она прятала за спиной, и кинжала за кушаком уже не было. Бергитте в ленивой позе прислонилась к камину, опершись левой рукой о его боковую стенку, но ножны ее тоже пустовали, и, судя по положению правой руки, она изготовилась к броску снизу. Узы донесли до Илэйн... сосредоточенность. Стрела на тетиве, натянутой до отказа, готовая в любой миг устремиться в цель.
Илэйн и головы не повернула, чтобы взглянуть на трех мужчин.
– Во-первых, вы слишком медлили явиться по моему зову, мастер Таим, а теперь врываетесь столь внезапно. – О Свет, держится ли он сейчас за саидин? Кроме отсечения щитом, есть и другие способы помешать мужчине направить Силу, но это сложное умение, ненадежное, и знала Илэйн об этих приемах мало, больше теоретически.
Он сделал несколько шагов и оказался перед нею, но не стал от этого похожим на просителя. Мазрим Таим знал, кто он такой и на что способен, хотя и ценил себя выше небес. Полыхнувшая за окнами молния отбросила на его лицо странные тени. Наверняка многие испытывали перед ним благоговейный страх, даже не знай они его громкого имени и не будь на нем этой причудливой куртки. Многие, но только не Илэйн. Она не станет его бояться!
Таим задумчиво потер подбородок.
– Насколько я понимаю, во всем Кэймлине вы спустили Драконовы стяги, госпожа Илэйн. – Если не в глазах, то в глубоком голосе его было веселье! Дайлин зашипела от ярости при виде столь явного неуважения к Илэйн, но он не обратил никакого внимания на ее возмущение. – Салдэйцы, как я слышал, отступили к биваку Легиона Дракона, а в скором времени и последние из Айил окажутся в лагерях за пределами города. Что он скажет, когда обо всем узнает? – Кого имел в виду Таим, не было никаких сомнений. – И это после того, как он отправил вам подарок. Откуда-то с юга. Позже я передам его.
– Андор станет союзником Дракона Возрожденного, – холодно ответила Илэйн, – но Андор никто не завоевывал, ни он, ни кто-либо другой. – Она попыталась расслабить руки, лежавшие на подлокотниках. О Свет, то, что она уговорила айильцев и салдэйцев уйти, – ее самое большое достижение на сегодняшний день, и это было необходимо, пусть даже в городе с тех пор больше злодеяний! – Во всяком случае, мастер Таим, не вам с меня спрашивать. Если у Ранда будут возражения, то я разберусь с ним!
Таим приподнял бровь, и странная полуулыбка задержалась на этот раз у него на губах чуть дольше.
Чтоб мне сгореть, без всякого почтения к себе подумала Илэйн, не надо было называть имя Ранда! Этот человек думает, что ему точно известно, как она разберется с гневом проклятого Дракона Возрожденного! А хуже всего то, что, если ей удастся затащить Ранда в постель, она так и сделает. Не для того, чтобы разобраться с ним, а просто потому, что ей этого хочется. Интересно, что за подарок он ей прислал?
Голос ее стал тверже от гнева. От гнева на взятый Таимом тон, на долгое отсутствие Ранда. На саму себя, краснеющую и думающую о подарках. Подарки!
– Вы заняли четыре мили Андора. – О Свет, это в полтора раза больше Внутреннего Города! Сколько же там может быть таких мужчин? От этой мысли по спине Илэйн побежали мурашки. – С чьего разрешения, мастер Таим? И не говорите мне о Возрожденном Драконе. В Андоре у него нет никакого права давать какие бы то ни было разрешения. – Дайлин, стоявшая рядом, переступила с ноги на ногу. Да, права-то никакого, но если есть сила, то будет и право. Илэйн не отводила взгляда от Таима. – Вы отказались впустить Королевскую Гвардию в свое... поселение. – Хотя до ее возвращения никто и не старался к ним войти. – Закон Андора, мастер Таим, действует на всей территории Андора. Правосудие одинаково и для лорда, и для фермера – и для Аша’мана. Я не намерена силой прорываться туда. – Он снова начал было улыбаться. – Я не собираюсь ронять своего достоинства. Но если Королевскую Гвардию не пропустят, то обещаю: через ваши ворота не пройдет и картофелины. Знаю, вы способны Перемещаться. Пусть тогда Аша’маны и Перемещаются каждый день, чтобы покупать еду.
Улыбка исчезла с его лица с еле заметной гримасой; чуть слышно шаркнули сапоги. Досада Таима, впрочем, длилась всего мгновение.
– Еда – не такая уж большая проблема, – вкрадчиво промолвил он, разведя руками. – Как вы сами сказали, мои люди способны Перемещаться. Туда, куда я прикажу. Сомневаюсь, что у вас что-то получится. Думаю, уже в десяти милях от Кэймлина я смогу закупать все необходимое, так что меня ваш запрет не обеспокоит. Тем не менее я разрешаю вам приезжать, только сначала попросите. Но визиты будут ограниченными, и всякий раз с эскортом. Обучение в Черной Башне тяжелое. Почти каждый день погибают люди. Я не хочу, чтобы произошел какой-нибудь несчастный случай.
Таим был раздражающе точен в том, на каком расстоянии от Кэймлина действуют ее указы. Но это всего лишь раздражало. А вот его упоминание о Перемещениях куда угодно по его приказу и о «несчастных случаях» – не являлось ли оно замаскированной угрозой? В душе Илэйн поднялась волна гнева, когда она поняла, что была уверена – он не будет ей угрожать из-за Ранда. Но она не станет прятаться за Ранда ал’Тора. Ограниченные визиты? Когда она попросит? Испепелить бы этого наглеца на месте!
Она вдруг осознала, что струится к ней от Бергитте по узам: гнев, отражение ее собственного, он сливался с гневом Бергитте, возвращался от Бергитте к ней, вновь накатывался на Бергитте, подпитывая сам себя, все нарастая и нарастая. Рука Бергитте, сжимавшая нож, вздрагивала от желания его метнуть. А сама Илэйн? Ее переполняла ярость! Еще чуть-чуть, и она могла упустить саидар. Или нанести удар.
Илэйн с трудом пригасила гнев, добившись какого-то подобия спокойствия. И, сглотнув комок в горле, постаралась, чтобы голос ее звучал ровно.
– Гвардейцы будут приезжать каждый день, мастер Таим. – Как это удастся при такой-то погоде, Илэйн не знала. – Возможно, я и сама прибуду, вместе с несколькими сестрами. – Если возможность появления Айз Седай в Черной Башне и расстроила Таима, он этого ничем не выказал. О Свет, она же пытается восстановить власть Андора, а не досадить этому человеку. Чтобы успокоиться, девушка торопливо проделала упражнение для послушниц – река входит в берега. Это немного помогло. Теперь ей хотелось только выплеснуть на него кубок вина. – С просьбой об эскорте я согласна, но вы не должны ничего скрывать. Я не желаю, чтобы под покровом тайны прятали какие-то преступления. Мы поняли друг друга?
Поклон Таима отдавал насмешкой – насмешкой! – но в голосе его послышалась натянутость.
– Я вас прекрасно понял. Но и вы меня поймите. Мои люди – не крестьяне, они не станут падать перед вами на колени. Только надавите на Аша’мана, и узнаете, насколько крепок ваш закон.
Илэйн открыла рот, собравшись объяснить ему доподлинно, насколько крепок в Андоре закон, как в дверях раздался женский голос:
– Пришло время, Илэйн Траканд.
– Кровь и пепел! – пробормотала Дайлин. – Сюда что, весь мир решил явиться?
Илэйн узнала голос. Она ждала этого зова, не зная, когда он прозвучит. Но зная, что должна будет подчиниться немедленно. Она встала, жалея, что не хватило времени до конца объясниться с Таимом. А он, глядя на вошедшую женщину, нахмурился, потом перевел взор на Илэйн, явно не понимая, что это означает. Вот и хорошо. Пусть помается, пока у Илэйн снова не найдется время окоротить его и дать понять, какие такие особые права имеют в Андоре Аша’маны.
Надере была ростом с обоих спутников Таима, широкоплечей и почти такой же мускулистой, как все айильцы, которых видела Илэйн. Она несколько мгновений смотрела своими зелеными глазами на стоявших у порога мужчин и сочла, что интереса они не представляют. На Хранительниц Мудрости Аша’маны впечатления не производили. Затем, звякнув браслетами, Надере поправила темную шаль на плечах, прошла в гостиную и остановилась перед Илэйн, спиной к Таиму. Невзирая на холод, на ней поверх тонкой белой блузы была только шаль, но на руке для чего-то висел тяжелый шерстяной плащ.
– Ты должна идти сейчас, – сказала она Илэйн, – не мешкая.
Брови Таима едва не полезли на лоб; он явно не привык к тому, чтобы его игнорировали столь откровенно.
– Свет небесный! – прошептала Дайлин, массируя виски. – Я не знаю, в чем дело, Надере, но, наверно, с этим вполне можно подождать, пока...
Илэйн положила ладонь на руку Дайлин.
– Ты и в самом деле не знаешь, Дайлин, и подождать с этим нельзя. Я отошлю всех и пойду с тобой, Надере.
Хранительница Мудрости отрицательно покачала головой.
– Дитя, готовое родиться, не будет ждать, пока отошлют людей. – Она качнула толстым плащом. – Я принесла его, чтобы оберечь твое тело от холода. Наверно, мне стоит оставить плащ и сказать Авиенде, что твоя стыдливость сильнее желания обрести сестру.
До Дайлин внезапно дошел смысл происходящего, и она тихо охнула. От возмущения Бергитте узы Стража чуть не завибрировали.
Оставался только один выход. А на самом деле – никакого. Илэйн отпустила соединение с остальными двумя женщинами и саидар. Но сияние, окружавшее Ринейле и Мерилилль, не погасло.
– Ты поможешь мне с пуговицами, Дайлин? – услышав свой ровный голос, Илэйн ощутила гордость. Она ведь ждала этого. Но не тогда, когда вокруг столько свидетелей! – грустно подумала она. И, повернувшись спиной к Таиму – чтобы не видеть хотя бы, как он смотрит на нее! – начала расстегивать крохотные пуговки на рукавах. – Дайлин, тебя не затруднит?.. Дайлин!
Дайлин спохватилась, принялась возиться с пуговицами на спине платья, но все равно двигалась как во сне и что-то потрясенно бормотала. Один из Аша’манов у дверей сдавленно хихикнул.
– Кругом! – рявкнул Таим, и у дверей глухо стукнули сапоги.
Илэйн не знала, отвернулся ли сам Таим – она прямо-таки ощущала на себе его взгляд, – но внезапно рядом оказались Бергитте и Мерилилль, и Рин, и Зайда, и даже Ринейле. Плечом к плечу они встали стеной между Илэйн и мужчинами, хмуро поглядывая на последних. Не слишком хороший заслон. Все женщины были ниже Илэйн, а Зайда и Мерилилль едва доходили ей до плеча.
Сосредоточься, велела себе Илэйн. Я спокойна. Я совершенно невозмутима. Я... Я раздеваюсь догола в комнате, где полно народу! Вот что я делаю! Девушка заторопилась, сбросила на пол платье и сорочку, скинула мягкие туфли и чулки. Кожа ее тут же покрылась пупырышками; но дрожала Илэйн, кажется, не от холода. И щеки у нее пылали тоже по какой-то другой причине.
– Безумие! – глухо проворчала Дайлин, подхватив сброшенную одежду. – Полное безумие!
– В чем дело? – прошептала Бергитте. – Мне пойти с тобой?
– Я должна идти одна, – прошептала в ответ Илэйн. – И не спорь!
Бергитте не стала спорить, но за нее все сказали узы. Илэйн, вынув из ушей золотые кольца, отдала их Бергитте, потом, чуть помешкав, сняла и кольцо Великого Змея. Хранительницы Мудрости говорили, что она должна будет явиться, как новорожденное дитя. Указаний было много, а самое главное из них – никому не говорить, что произойдет. Она и сама не прочь узнать, что произойдет. Но дитя рождается, не зная заранее, что его ждет. Бергитте разворчалась точь-в-точь как Дайлин.
Вперед шагнула Надере с плащом, протянула его девушке; Илэйн поспешила завернуться в плотную ткань. Она по-прежнему чувствовала на себе взгляд Таима. И, хотя ее подмывало поскорее убраться отсюда, она запахнулась, выпрямилась, придерживая полы плаща, и медленно повернулась. Не будет она суетиться и дергаться, словно места от стыда не находит.
Пришедшие с Таимом мужчины стояли как деревянные лицом к дверям, а сам Таим, сложив руки на груди, гляделв камин. Значит, ощущение его взгляда было всего лишьигрой воображения. Все женщины в комнате, кроме Надере, смотрели на Илэйн кто с любопытством, кто с испугом, кто – потрясенно. На лице же Надере читалось только нетерпение.
Илэйн из последних сил попыталась придать своему голосу королевское достоинство.
– Госпожа Харфор, предложите мастеру Таиму и его людям вина на дорогу. – Хорошо, что голос хотя бы не дрожит. – Дайлин, займи, пожалуйста, Госпожу Волн и Ищущую Ветер и постарайся развеять их опасения. Бергитте, вечером я надеюсь услышать твои соображения насчет рекрутского набора.
Названные женщины изумленно моргали, потом молча кивали.
Наконец Илэйн вышла из гостиной следом за Надере, жалея, что не получилось лучше. И последним, что услышала она перед тем, как захлопнулись двери, был голос Зайды:
– Странные у вас, сухопутных, обычаи.
В коридоре Илэйн старалась идти быстро, но это было нелегко – приходилось придерживать плащ, чтобы он не распахивался. Красно-белые плиты пола оказались намного холоднее, чем ковры в гостиной. Встречные слуги, закутанные в теплые шерстяные ливреи, изумленно таращились на проходившую мимо Илэйн, потом торопились по своим делам. Огоньки канделябров подрагивали на вечном сквозняке коридоров. Ток воздуха порой шевелил даже гобелены на стенах.
– Так нарочно задумано, да? – спросила она у Надере, не слишком надеясь на ответ. – Позвали меня именно тогда, когда вокруг было полно людей. Чтобы убедиться, что Авиенда в самом деле многое значит для меня. – Ей не раз говорили, что это важнее всего. – А как вы поступили с ней?
У Авиенды, казалось, стыдливости было совсем мало, она частенько разгуливала по своим покоям без одежды, ничуть об этом не беспокоясь, даже не замечая входивших слуг. Да ей, считай, все равно, если ее заставят раздеться среди толпы.
– Если захочет, она сама тебе расскажет, – отозвалась Надере. – Ты проницательна, раз поняла. Многие не понимают. – Она хмыкнула; от этого большая грудь ее всколыхнулась. – Как те мужчины поворачивались спиной, а женщины оберегали тебя! Я бы все это прекратила, если в мужчина в расшитой куртке не посматривал через плечо и не восхищался твоими бедрами. И если в твой румянец не подсказал, что ты об этом знаешь.
Илэйн сбилась с шага и споткнулась. Плащ распахнулся, и все сбереженное ею тепло улетучилось прежде, чем она подхватила полу и снова запахнулась.
– Мерзкий похотливый козел! – прорычала Илэйн. – Да я его!.. Я его...
Чтоб ей сгореть, и что она сделает? Расскажет Ранду? Пусть он разберется с Таимом? Да никогда в жизни! Надере с интересом взглянула на девушку.
– Многим мужчинам нравится глядеть на женские прелести. А теперь хватит думать о мужчинах и начинай думать о женщине, которую ты хочешь в сестры.
Вновь зардевшись, Илэйн представила себе Авиенду. Что ничуть не умерило ее волнения. Перед ритуалом ей велено было думать об определенных вещах, и кое-какие мысли девушку тревожили.
Надере шла с Илэйн шаг в шаг, а та старательно прикрывала ноги, чтобы их не было видно между распахивавшимися полами плаща – всюду шныряли слуги, – и очень скоро они добрались до комнаты, где собралось больше дюжины Хранительниц Мудрости, все в тяжелых юбках, белых блузах и темных шалях, украшенные ожерельями и браслетами из золота и серебра, драгоценной поделочной кости и самоцветов; длинные волосы их были повязаны сложенными шарфами. Из комнаты вынесли всю мебель и ковры, каменные плиты пола сверкали белизной. Огонь в камине не горел. Здесь, в глубине дворца, в помещении без окон гром был едва слышен.
Взгляд Илэйн сразу устремился к стоявшей в дальнем конце комнаты Авиенде. Обнаженной. Айилка взволнованно улыбнулась Илэйн. Взволнованно! И кто – Авиенда! Илэйн, поспешно сбросив плащ, улыбнулась в ответ. И, как сама сообразила, тоже взволнованно. Авиенда тихонько рассмеялась, а через мгновение рассмеялась и Илэйн. О Свет, а ведь и вправду воздух холодный! А пол еще холоднее!
Многих Хранительниц Мудрости девушка не знала, но одно знакомое лицо сразу бросилось ей в глаза. Эмис чем-то походила на Айз Седай, хоть волосы ее были седы, а на лице лежала печать многих лет жизни. Должно быть, она Переместилась из Кайриэна. Эгвейн обучала ходящих по снам, дабы расплатиться за то, что они делились с нею знаниями о Тел’аран’риоде. И чтобы отдать долг, как она утверждала, хотя никогда не уточняла, что это за долг.
– Надеюсь, Мелэйн будет здесь, – промолвила Илэйн. Ей нравилась жена Бэила, радушная и щедрая женщина. Не то что две другие женщины в комнате, которых она тоже знала: костлявая, с угловатым лицом Тамела и Виендре, красивая голубоглазая орлица. Способностями в Силе обе превосходили и саму Илэйн, и любую из знакомых ей сестер, не считая Найнив. И хотя у айильцев этому не придавали особого значения, девушка не могла представить другой причины, почему они всякий раз при виде нее презрительно фыркали и смотрели свысока.
Илэйн предполагала, что старшей будет Эмис – она как будто всегда главенствовала, – однако вперед вышла невысокая женщина с соломенно-желтыми, чуть рыжеватыми волосами. Звали ее Монаэлле. Не такая уж она была и низенькая, но из всех собравшихся лишь она уступала в росте Илэйн. И была самой слабой в Силе – в Тар Валоне ее дара едва хватило бы, чтобы получить право на шаль. Наверное, для Айил уровень владения Силой и вправду не так важен.
– Будь здесь Мелэйн, – сказала Монаэлле резко, но не враждебно, – дети, которых она носит, стали бы, коснись их плетения, частью уз между тобой и Авиендой. Если бы, конечно, выжили вообще – у неродившихся слишком мало сил. Вопрос в том, хватит ли сил у вас двоих? – Обеими руками она указала на пол перед собой. – Выйдите сюда, на середину.
Только тут Илэйн поняла, что ритуал пройдет с применением саидар. Она-то думала, что это просто церемония, обмен клятвами, возможно, какие-то обеты. Что же все-таки должно произойти? Конечно, это неважно, но все-таки... Девушка, еле волоча ноги, приблизилась к Монаэлле.
– Мой Страж... Наши узы... Ее это... не затронет?..
Авиенда, вставшая лицом к Илэйн, нахмурилась, заметив ее колебания, но когда прозвучал вопрос, айилка тоже обратила испытующий взгляд к Монаэлле. Видимо, и она кое о чем не подумала.
Низкорослая Хранительница Мудрости покачала головой.
– Никого за пределами этой комнаты плетения не коснутся. Некоторые ощущения она может с тобой разделить, поскольку вы связаны узами, но весьма немногие.
Облегченный вздох Авиенды прозвучал эхом вздоха Илэйн.
– Итак, – продолжила Монаэлле. – Все нужно делать по порядку. Приступим. Мы же не вожди клана, обсуждающие за оосквай водные обеты. – Все остальные женщины, посмеиваясь над шуткой о вождях и крепком айильском напитке, окружили Авиенду и Илэйн. Монаэлле уселась на пол, скрестив ноги, шагах в двух от обнаженных девушек. Смешки стихли, и голос ее зазвучал торжественно: – Мы собрались здесь потому, что две женщины желают стать первыми сестрами. Мы проверим, достаточно ли они сильны, и если так, то поможем им. Присутствуют ли их матери?
Илэйн вздрогнула, но в следующее мгновение позади нее оказалась Виендре.
– Мать Илэйн Траканд не может сюда прийти. Я – вместо нее. – Положив ладони на плечи Илэйн, Виендре подтолкнула ее вперед, а потом, надавив сверху, заставила опуститься на колени на холодный пол перед Авиендой и сама встала на колени. – Я предлагаю свою дочь для испытания.
За спину Авиенды шагнула Тамела, так же заставила ее опуститься на колени, почти вплотную к Илэйн, и тоже встала на колени позади девушки-айилки.
– Мать Авиенды не может сюда прийти. Я – вместо нее. Я предлагаю свою дочь для испытания.
В другое время Илэйн не удержалась бы и захихикала. С виду Виендре и Тамела выглядели старше Авиенды или самой Илэйн лет на пять-шесть. В другое время. Но не сейчас. Лица стоявших Хранительниц Мудрости были строги и серьезны. Они рассматривали ее и Авиенду, словно оценивали, верно ли они все взвесили.
– Кто претерпит за них муки рождения? – вопросила Монаэлле, и вперед шагнула Эмис.
Вместе с ней вышли еще двое, огненно-рыжая, по имени Шайанда, которую Илэйн видела с Мелэйн, и незнакомая седоволосая женщина. Они помогли Эмис раздеться. Гордая в своей наготе, Эмис повернулась лицом к Монаэлле и шлепнула себя по упругому животу.
– Я рожала детей. Я вскармливала их, – сказала она, взяв в ладони свои груди, выглядевшие так, словно детей у нее никогда не было. – Я предлагаю себя.
Монаэлле величественно кивнула в знак согласия, и Эмис села на колени с другой стороны, в двух шагах от Илэйн и Авиенды. По бокам от нее опустились на колени Шайанда и та седая Хранительница Мудрости. Внезапно сияние Силы окружило всех собравшихся в комнате женщин, за исключением Илэйн, Авиенды и Эмис.
Илэйн глубоко вздохнула и заметила, что Авиенда тоже вздохнула. В комнате повисла тишина, в которой слышались лишь дыхание, слабый отдаленный гром да редкий стук браслетов Хранительниц. Когда Монаэлле заговорила, Илэйн чуть не вздрогнула от неожиданности.
– Вы обе будете вести себя так, как вам указывали. Если вы дрогнете или зададите вопрос, то ваша решимость недостаточно тверда. Я отошлю вас, и все будет кончено, раз и навсегда. Я буду спрашивать, а вы станете отвечать искренне. Если откажетесь отвечать, вас отошлют прочь. Если любая здесь сочтет, что вы солгали, вас отошлют прочь. Разумеется, вы сами можете уйти в любое время. Что также сразу положит всему конец. Второго шанса не будет. Итак. Что, по-вашему, самое лучшее в женщине, которую вы хотите взять в первые сестры?
Отчасти Илэйн ожидала такого вопроса. В числе прочего ей велели подумать и об этом. Не так-то просто выбрать из многих достоинств одно, однако ответ у нее был готов. Когда Илэйн заговорила, потоки саидар внезапно сплелись вместе между нею и Авиендой, и ни единый звук не слетел с ее языка, как и с языка Авиенды. Машинально, какой-то частицей своего разума девушка подмечала плетения, откладывая их себе в память; даже сейчас стремление узнать новое было такой же частью ее «я», как и цвет глаз. Плетения исчезли, как только ее губы сомкнулись.
– Авиенда так уверена в себе, так горда. Ей все равно, что подумают о том, как она поступит, о том, какова она сама. Она – та, кем хочет быть, – услышала Илэйн собственный голос, и в то же время внезапно стали слышны и слова Авиенды: – Даже когда Илэйн так испугана, что у нее во рту сухо, духом она не поддается. Она храбрее всех, кого я видела.
Илэйн изумленно уставилась на подругу. Авиенда считает ее храброй? Свет, она, конечно, не трусиха, но разве храбра? Странно, но и Авиенда недоверчиво смотрела на нее.
– Храбрость как колодец, – сказала Виендре на ухо Илэйн, – в одном человеке глубокий, в другом – мелкий. Глубокий или мелкий, но со временем колодцы пересыхают, даже если позже вновь наполняются. Ты встретишь то, чему не сможешь противостоять. Твой хребет обратится в студень, а твоя хваленая храбрость оставит тебя, бросит плачущей во прахе. Этот день еще придет, – она говорила так, словно ей хотелось своими глазами увидеть эту картину.
Илэйн коротко кивнула. Она хорошо знала, каково это, когда хребет превращается в студень; чуть ли не ежедневно она боролась с подобным ощущением.
Тамела говорила Авиенде, и голос ее был почти таким же довольным, что и у Виендре.
– Джи’и’тох связывает тебя подобно стальным полосам. Ради джи ты заставляешь себя делать все то, чего от тебя ожидают, вплоть до мелочей. Ради тох ты, если понадобится, унизишь себя и будешь на брюхе ползать. Потому что тебя до мозга костей волнует то, что все о тебе думают.
Илэйн чуть не ойкнула. Это было жестоко и несправедливо. Она кое-что знала о джи’и’тох, но Авиенда совсем не такая. Однако Авиенда кивнула, очень похоже на Илэйн. Нетерпеливо соглашаясь с тем, что и сама уже знала.
– Хорошие качества вам нравятся в первой сестре, – сказала Монаэлле, поправив шаль на локтях, – но что вы считаете в ней самым худшим?
Илэйн поерзала на мерзнущих коленях, облизнула губы и лишь потом ответила. Этого она страшилась. И вовсе не из-за предупреждения Монаэлле. Авиенда говорила, что они должны говорить правду. Должны, иначе чего стоит их дружба? Вновь плетения удержали слова девушек, пока они не договорили.
– Авиенда... – неожиданно раздался неуверенный голос Илэйн. – Она... она считает, что все можно решить силой. Иногда она думает не дальше своего ножа на поясе. Иногда она совсем как мальчишка, который не желает взрослеть!
– Илэйн знает, что... – начал голос Авиенды, потом, после паузы, он стал сбивчивым, торопливым. – Она знает, что красива, знает, какую власть над мужчинами дает красота. Иногда она выставляет напоказ чуть ли не всю грудь, и она улыбается, когда заставляет мужчин делать то, что ей хочется.
Илэйн задохнулась от возмущения. Авиенда так думает о ней? Да она выглядит сущей вертихвосткой! Авиенда нахмурилась в ответ и открыла было рот, но Тамела надавила ей на плечи и заговорила сама.
– Ты думаешь, мужчины не видят твоего лица? – в голосе Хранительницы Мудрости слышались нотки раздражения; властное – вот лучшее слово, каким можно было охарактеризовать ее лицо. – Разве они не посматривают на твою грудь в палатке-парильне? Не восхищаются твоими бедрами? Ты красива, и тебе это известно. Отрицать это все равно что отрекаться от самой себя! Тебе нравятся взгляды мужчин и ты улыбаешься им. Неужели ты никогда не улыбнешься мужчине, чтобы придать своим словам больший вес? Не прикоснешься к его руке, чтобы отвлечь от слабости своих доводов? Так было, и так будет.
Щеки Авиенды расцвели пунцовым цветом, но Илэйн нужно было слушать Виендре. И бороться с краской, залившей щеки.
– В тебе тоже есть насилие. Отрицать это все равно что отрекаться от самой себя! Неужели ты никогда не впадала в ярость, не бросалась с кулаками? Никогда не проливала кровь? Никогда тебе не хотелось этого? Никогда не видела иного пути? И мысли другой не было? Пока ты дышишь, насилие останется в тебе, без него нет тебя.
Илэйн подумала о Таиме, о других подобных случаях, и лицу стало жарко, как будто у натопленной печки.
На этот раз ответ был не один.
– Твои руки ослабеют, – говорила Тамела Авиенде. – Ноги утратят былую быстроту. Юнец окажется способен вырвать нож из твоей руки. Пригодятся ли тебе тогда умение владеть ножом или твоя свирепость? Сердце и разум – вот твое истинное оружие. Но разве, когда ты стала Девой, ты за один день научилась владеть копьем? Если ты не заточишь ныне разум и сердце, ты постареешь и дети способны будут запутать тебя. Клановые вожди усадят тебя в уголок играться с «кошачьей колыбелькой», а когда ты заговоришь, все услышат только ветер. Не забывай и, пока можешь, учись побеждать умом.
– Красота мимолетна, – продолжала Виендре, обращаясь к Илэйн. – Пройдут года, и груди твои обвиснут, плоть ослабнет, кожу покроют морщины. Мужчины, что улыбались, глядя на твое лицо, станут разговаривать с тобою так, словно бы ты – просто другой мужчина. Муж твой, может, и будет видеть тебя всегда такой, какой увидел впервые, но никто из других мужчин не станет грезить о тебе. А разве ты не останешься собой? Твое тело – всего лишь покров. Твоя плоть усохнет, но ты – это твои сердце и разум, а они не изменятся, разве что станут сильнее.
Илэйн покачала головой. Не отрицая, но и не соглашаясь. Впрочем, она никогда не задумывалась о старости. Особенно с тех пор, как отправилась в Башню. Груз лет не слишком тяжек даже для очень старых Айз Седай. А если она проживет столько же, что и женщины из Родни? Это, разумеется, означало бы отказаться от планиды Айз Седай, но что все-таки в таком случае? Родня стареет очень медленно, но и им не избежать морщин. О чем думает Авиенда? Она стояла на коленях с весьма... угрюмым видом.
– Что самое ребяческое в женщине, которую вы хотите взять в первые сестры? – произнесла Монаэлле.
С этим проще, и не так чревато последствиями. Говоря, Илэйн даже улыбнулась. Авиенда тоже ухмыльнулась – вся ее угрюмость куда-то исчезла. Вновь плетение сохранило слова девушек, освободив разом их голоса, в которых слышался смех.
– Авиенда не хочет учиться плавать. Хотя я и пыталась ее научить. Она не боится ничего, кроме воды, если той больше, чем в ванне для купания.
– Илэйн лопает сласти, хватает двумя руками, точно ребенок, сбежавший из-под надзора матери. Если не прекратит себя так вести, к старости растолстеет как свинья.
Илэйн вскинулась. Лопает? Лопает? Она просто пробует, вот и все. Хочется же попробовать и то, и это. Растолстеет? И почему Авиенда так на нее зыркает? Разве не ребячество – отказываться заходить в воду глубже, чем по колено?
Монаэлле кашлянула, прикрыв рот ладонью, но Илэйн показалось, будто та прячет улыбку. Некоторые из стоявших Хранительниц Мудрости смеялись в открытую. Над глупостью Авиенды? Или над ее... тягой к сладкому?
Монаэлле вновь напустила на себя важный вид, расправила юбки, но в голосе ее проскальзывали смешливые нотки.
– Что вызывает у вас самую большую зависть к женщине, которую вы хотите взять в первые сестры?
Наверное, Илэйн попыталась бы увильнуть от ответа на этот вопрос, даже вопреки требованию говорить правду. То, что сразу пришло ей на ум, было правдой, но она могла бы сказать что-нибудь другое, что сошло бы тоже за правдивый ответ и меньше смутило бы их обеих. Наверное, могла бы. Но то, что она, Илэйн, расточает улыбки мужчинам и грудь выставляет напоказ... Может, она и улыбается, но сама-то Авиенда! Разгуливает в чем мать родила перед красными как раки слугами, словно их не замечает! А Илэйн, значит, конфеты лопает, да? И скоро растолстеет, да? И девушка стала говорить горькую правду, а потоки подхватывали ее слова, и губы Авиенды тоже двигались в мрачном безмолвии, пока обе подруги наконец не закончили и сказанное ими не зазвучало в комнате.
– Авиенда лежала в объятиях мужчины, которого я люблю. А я – нет; может, и никогда не буду, и мне остается только оплакивать свою судьбу.
– Илэйн любима Рандом ал’То... Рандом. У меня сердце разрывается от желания, чтобы он любил меня, но я не знаю, случится ли это когда-нибудь.
Илэйн вперила взгляд в непроницаемое лицо Авиенды. Та завидует ей из-за Ранда? Когда он избегает Илэйн Траканд, будто у нее чесотка? Дальше размышлять ей не дали.
– Ударь ее ладонью изо всей силы, – велела Тамела Авиенде, убрав свои руки с плеч девушки.
Виендре слегка сжала плечи Илэйн.
– Не защищайся.
Ни о чем таком их раньше не предупреждали! Наверняка Авиенда не станет...
Илэйн, сморгнув, оперлась на руки и приподнялась с ледяных плит пола. Осторожно ощупала щеку и поморщилась. Отпечаток ладони останется на весь день. Напрасно Авиенда ударила так сильно.
Все ждали, пока Илэйн вновь не опустится на колени, а потом Виендре наклонилась ближе.
– Ударь ее ладонью изо всей силы.
Ладно, она-то не собирается бить Авиенду по уху. Она-то вовсе не собирается... От полновесной пощечины Авиенда растянулась на полу, даже проскользила грудью по полу к самой Монаэлле. У Илэйн рука от удара горела так же, как собственная щека.
Авиенда приподнялась на руках, помотала головой, потом с трудом вновь заняла свое место. И Тамела сказала:
– Ударь ее другой рукой.
На этот раз Илэйн улетела по стылому полу к самым коленям Эмис. В голове звенело, горели обе щеки. И когда она снова встала на колени напротив Авиенды и Виендре велела ей ударить, Илэйн вложила в оплеуху весь вес своего тела, так что, когда Авиенда упала, чуть сама не свалилась на нее.
– Теперь вы можете уйти, – сказала Монаэлле.
Илэйн резко обернулась к Хранительнице Мудрости. Авиенда, еще не успевшая подняться, окаменела.
– Если хотите, – продолжала Монаэлле. – Мужчины обычно после этого уходят, а то и раньше. Да и многие женщины тоже. Но если вы по-прежнему любите друг друга и готовы продолжать, то обнимитесь.
Илэйн кинулась к Авиенде, и встречный порыв подруги едва не опрокинул ее. Девушки сжали друг друга в объятиях. Илэйн почувствовала, что из глаз у нее текут слезы, и поняла, что Авиенда тоже плачет.
– Мне очень жаль, – горячо зашептала Илэйн. – Прости, Авиенда.
– Прости меня, – шептала ей в ответ айилка. – Прости меня.
Монаэлле теперь стояла над ними.
– Каждая из вас еще узнает на себе гнев другой, вы будете говорить жестокие слова, но вы всегда будете помнить, что уже ударили ее. Ударили ее лишь потому, что вам велели так поступить. У вас тох друг к другу, тох, который вы не сможете заплатить и не станете и пытаться, поскольку каждая женщина – навсегда в долгу перед своей первой сестрой. Вы родитесь вновь.
Ощущение от саидар в комнате изменилось, но как именно, Илэйн не определила бы, даже явись у нее такая мысль. Свет померк, словно погасли все лампы. Прикосновение рук Авиенды перестало ощущаться. Звуки затихли. Последнее, что слышала Илэйн, был голос Монаэлле:
– Вы родитесь вновь.
Все исчезло. Она сама исчезла – будто перестала существовать.
Какой-то проблеск сознания. Она не думала ни о себе, ни о чем другом, просто что-то ощущала. Какой-то звук. Вокруг журчала жидкость. Приглушенное бульканье, неясный рокот. И ритмичные глухие удары. Это слышнее всего. Ту-тук. Ту-тук. Она не понимала почему, но ей было приятно. Ту-тук.
Время. Она не знала времени, однако проходили Эпохи. Звук раздавался внутри нее, звук, который и был ею. Ту-тук. Тот же звук, тот же ритм. Ту-тук. И из другого места, ближе. Ту-тук. Другой. Ту-тук. Тот же звук, тот же стук. Нет, не другой. Они были одинаковы; они были едины. Ту-тук.
Вечность минула под этот мерный ритм, все существующее время. Она коснулась другой, той, которая была ею самой. Она могла чувствовать. Ту-тук. Она двигалась, она и та, другая, что была ею, они изгибались, руки и ноги сплетались, их разносило в стороны, но они всегда возвращались друг к другу. Ту-тук. Иногда появлялся во мраке свет; сумрак, недоступный зрению, но яркий для того, кто никогда не знал ничего, кроме тьмы. Ту-тук. Она открыла глаза, всмотрелась в глаза другой, которая была ею самой, потом, удовлетворенная, снова закрыла их. Ту-тук.
Внезапно случилась перемена, потрясшая ту, которая не знала никаких перемен. Давление. Ту-тук-ту-тук. Это успокаивающее биение стало быстрее. Конвульсивное сдавливание. Вновь. Еще раз. Становится сильнее. Ту-тук-ту-тук! Ту-тук-ту-тук!
Внезапно другая, что была ею, – исчезла. Она осталась одна. Она не знала страха, но она испугалась, и была одна. Ту-тук-ту-тук! Давление! Сильнее, чем прежде! Сдавливая ее, сминая ее. Если бы она знала, как кричать, если бы она знала, что такое крик, она бы вопила.
А потом свет, слепящий, и вокруг закружились образы. Она обрела вес; прежде она не ощущала никакого веса. Режущая боль в животе. Что-то щекотало ее ногу. Что-то щекотало спину. Поначалу она не поняла, что за крик рвется из нее. Она слабо задрыгала ногами, замахала руками, которые не знали, как двигаться. Ее подняли, положили на что-то мягкое, но тверже, чем она когда-либо раньше ощущала, не считая воспоминаний о другой, которая была ею, той, которая исчезла. Ту-тук. Ту-тук. Звук. Тот же звук, то же биение. Ее охватило одиночество, непонятное, но и удовлетворение тоже.
Медленно начала возвращаться память. Она приподняла голову и взглянула вверх, на лицо Эмис. Да, Эмис. Мокрое от пота и с усталыми глазами, но улыбающееся. И она была Илэйн; да, Илэйн Траканд. Но теперь в ней было еще что-то. Не похожее на узы Стража, но все же похожее. Слабее, но намного прекраснее. Медленно и неуверенно – шея дрожала – она повернула голову и увидела ту, которая была ею самой, лежащую рядом на груди Эмис. Увидела Авиенду: волосы той слиплись, лицо и тело блестело от пота. И она радостно улыбалась. Смеясь, плача, они обняли друг друга так крепко, словно не собирались никогда разжимать объятия.
– Это моя дочь Авиенда, – произнесла Эмис, – а это моя дочь Илэйн, рожденные в один день, в один час. Пусть они всегда оберегают друг друга, поддерживают друг друга, любят друг друга. – Она тихонько засмеялась, устало и ласково. – А теперь пусть кто-нибудь принесет нам одежду, пока я и мои новые дочери не замерзли насмерть!
В эту минуту Илэйн было все равно, замерзнет она насмерть или нет. В слезах, смеясь, она сжимала в объятиях Авиенду. Она обрела свою сестру. О Свет, она обрела сестру!
