ГЛАВА 44. Цвет веры
После того как Ванин отправился к стоянке отряда, Мэт занялся собственным устройством и довольно скоро выяснил, что свободных комнат в Салидаре нет, все заняты послушницами, Принятыми и Айз Седай, и даже конюшни забиты битком. Однако серебряная монетка помогла ему договориться с тощим, пронырливым конюхом; шесть их лошадей получили место на отгороженном высокой стеной дворе, который пришлось для этого освободить от мешков с овсом, а Мэт и его солдаты устроились на сеновале, где, пожалуй, было даже прохладнее, чем в
комнатах.
– Ничего ни у кого не просите, – распорядился Мэт, раздавая оставшиеся деньги своим людям. – И не принимайте никаких подарков. Платите за все – отряд не должен быть никому и ничем обязан. Он напустил на себя уверенность и сумел все-таки внушить ее своим спутникам. По его приказу они развернули знамена – оба, и с Драконом, и с символом Айз Седай, – выставили их перед входом на сеновал на всеобщее обозрение. У бедолаги конюха глаза полезли на лоб, но Мэт мигом успокоил его, швырнув золотую марку.
– Пусть все знают, кто мы такие, – с усмешкой пояснил он.
Следовало дать Эгвейн понять, что ей не удастся так просто от него отделаться, а из-за этого приходилось выглядеть дураком. Впрочем, толку от этих знамен никакого не было. Правда, люди на них глазели, показывали пальцами, даже несколько Айз Седай подошли, посмотрели и невозмутимо удалились. Мэт ожидал, что от него потребуют убрать знамена, но этого не случилось. Зато когда он снова заглянул в Малую Башню, какая-то Айз Седай недвусмысленно заявила: Амерлин весьма занята, а если и может его принять, то только через денек-другой. Илэйн вообще исчезла, так же как и Авиенда, но, поскольку никаких слухов об убийстве не появлялось, Мэт предположил, что Айз Седай пытаются силком натянуть на айильскую девицу белое платье. Это его не волновало, лишь бы никто никого не резал. Ему бы не хотелось докладывать Ранду о том, что одна из них убила другую. Как– то раз он мельком приметил Найнив, но та мигом шмыгнула за угол, а когда он сам доковылял до этого угла, ее и след простыл.
Большую часть дня после обеда он провел в поисках Тома и Джуилина – любой из них мог бы побольше рассказать о том, что здесь к чему, и, кроме того, Мэт хотел извиниться перед менестрелем за свои замечания насчет того письма. Увы, оба словно сквозь землю провалились. Задолго до темноты Мэт пришел к выводу, что их от него прячут. Не иначе как Эгвейн добивается, чтобы он вскипел, решил Мэт и отправился танцевать.
Пусть видят, он даже не горячится.
Судя по всему, празднование по поводу избрания Амерлин предполагалось продолжать в течение целого месяца, и хотя днем все в Салидаре работали, с наступлением темноты возобновлялось гуляние. На всех перекрестках разжигали костры, и невесть откуда появлялись скрипки, флейты и даже цимбалы. Городок полнился музыкой и смехом, а спать люди ложились уже далеко за полночь. Айз Седай танцевали прямо на улицах с конюхами и возчиками в грубом домотканом платье, а Стражи вовсю отплясывали со скинувшими фартуки служанками и кухарками. Но Эгвейн нигде не было видно, – видать, решила, что Амерлин не пристало выделывать коленца на улице. Однако пропали и Илэйн, и Найнив, и Джуилин, и Том. Старый волокита не упустил бы случая повеселиться, даже сломай он обе ноги, – стало быть, его и вправду удерживают где-то силком. Ну и ладно, решил Мэт, буду веселиться. Пусть видят, что мне на них наплевать. Но веселье его обернулось не совсем так, как задумывалось.
Некоторое время он танцевал с необычайно красивой – такой красотки ему, пожалуй, еще не случалось видеть – стройной, но притом полногрудой женщиной, жаждавшей узнать о Мэте Коутоне как можно больше. Это, конечно, не могло не льстить. Она прижималась к нему так, что Мэт чуть ли не поневоле заглядывал ей за вырез платья. Все бы ничего, но посматривала на него эта Халима – так ее звали – довольно странно, и усмешка у нее была хитрая. К тому же танцевала она скверно, все время порываясь вести сама, – и в конце концов Мэт запросил пощады.
Оно бы и ладно, но не успел он отойти и на десяток шагов, как серебряная лисья головка похолодела. Мгновенно обернувшись, он увидел Халиму, в упор смотревшую на него при свете костра. Продолжалось это всего лишь миг – в следующий она схватила за руку рослого Стража и закрутила его в вихре танца, но Мэт мог поклясться, что успел заметить потрясение на ее прекрасном лице.
Скрипки наигрывали знакомую ему мелодию, знакомую по старым воспоминаниям, но за тысячу лет она почти не изменилась. Зато слова теперь, наверное, совсем другие. Те, что звучали у него в голове, многим бы здесь не понравились.
Айз Седай убеждает, в сладких речах, Что покоится мир на ее плечах. Положись на нее во всем и всегда, И минует тебя любая беда.
Но вера гнетет, словно тяжкое бремя, Прорастает ею темное семя, Из сердца кровавая хлещет струя, Цвет последнего вздоха – вот вера моя И смерти самой цвет.
– Айз Седай? Эта? – Вопрос Мэта вызвал у молодой толстушки презрительный смех. Она была миленькой, и в других обстоятельствах Мэт не упустил бы случая ее приголубить. – Куда ей! Халима всего лишь помощница Деланы Седай. Вечно цепляется к мужчинам, она такая. Вешается на шею каждому встречному просто ради забавы. Всыпать бы ей как следует, но Делана покровительствует этой вертихвостке.
Королева твердит с высокого трона, Будто тяготы власти несет корона, Справедливость вершит испокон времен, Положись на нее, коли ты умен.
Но вера гнетет с неистовой силой,
Как собачий вой над разверстой могилой.
Подступает тьма, измену тая,
Звук последнего вздоха – вот вера моя
И смерти самой звук.
Может, он все же ошибся. Наверное, ошибся, а потрясена она была тем, что он ее оставил. Кто же бросит такую красавицу, пусть даже она и не слишком хорошо танцует? Надо полагать, в этом-то все и дело. Правда, оставался вопрос: кто и почему? Мэт окинул взглядом танцующих и зевак, стоявших в сторонке и ждущих своей очереди. Златовласая Охотница за Рогом, казавшаяся до боли знакомой, танцевала с каким-то простоватым с виду малым, коса ее развевалась. Айз Седай было нетрудно узнать по лицам, но как выяснишь, которая из них пыталась… что бы она там ни пыталась.
Мэт зашагал к следующему костру, стараясь выкинуть из головы надоедливую песенку, но она звучала в его голове куплет за куплетом – от "короля на престоле" и "лорда и леди" до "любви всей жизни". Та, древняя память подсказывала, что некогда он написал эту песню, желая выразить любовь к жизни. "И смерти самой вкус". На следующем перекрестке скрипач и женщина с флейтой играли "Пух и перья" – славную деревенскую песенку.
Можно ли доверять Эгвейн? В какой мере? Она ведь теперь, надо думать, Айз Седай. Конечно, Айз Седай, раз уж сделалась Амерлин, пусть даже у здешней компании дурех. Впрочем, будь Эгвейн хоть сто раз Айз Седай, она не из тех, кто наносит удары исподтишка. Найнив, та могла бы, хотя ограничилась бы пинком… Бедро у Мэта до сих пор ныло. И одному Свету ведомо, что может откаблучить Илэйн. Но во всяком случае они явно пытаются его отпугнуть. И дальше будут пытаться. Ну и пусть, лучше всего просто не обращать на них внимания. Все одно они со своей дурацкой Силой ничего с ним поделать не смогут, и чем чаще будут пробовать, тем скорее поймут, что все это без толку.
Подошла Мирелле и, остановившись рядом с Мэтом, стала наблюдать за танцующими. Мэт помнил ее, но смутно, и не думал, что она может быть для него опасной. Вовсе нет. Она была хороша собой – не столь красива, как Халима, но все же очень хороша, – и, когда на ее лице играли блики костра, он почти забывал, что эта женщина Айз Седай.
– Славный сегодня вечерок, – с улыбкой промолвила она и как бы невзначай завела разговор. Любовавшийся ею Мэт даже не сразу сообразил, к чему она клонит.
– Мне так не кажется, – кратко, но вежливо ответил он, как только представилась такая возможность. Вот что бывает, стоит забыть, что Айз Седай есть Айз Седай.
Она улыбнулась:
– Ты получил бы ряд преимуществ, и уж поверь, мне и в голову не пришло бы пристегнуть тебя булавкой к своему подолу. А получить ты бы мог многое. Ты избрал опасную стезю – или ее для тебя избрали. У Стража больше возможностей остаться в живых.
– Я так не считаю. Спасибо за предложение, но…
Нет.
– Все-таки подумай, Мэт. Если только… если
только Амерлин уже не связала тебя узами.
– Нет.
Эгвейн ни за что бы не стала… Или все-таки?.. Может, и попробовала бы, не будь у него медальона.
– Прошу прощения, – промолвил Мэт и с легким поклоном поспешил к хорошенькой голубоглазой молодой женщине, притопывающей ножкой в такт музыке.
Губки у нее были прямо-таки созданы для поцелуев, а ему, в конце-то концов, хотелось просто порадоваться
жизни.
– Завидя такие глазки, я не мог пройти мимо. Может, потанцуем?
Мэт слишком поздно заметил кольцо Великого Змея на правой руке красотки, а услышав несомненно знакомый голос, совсем опешил.
– Помнится, я спрашивала, не из тех ли ты, мальчик, кто прибегает тушить пожар, когда дом уже сгорел дотла, но ты, похоже, взял за обычай прыгать прямо в огонь. А теперь ступай, поищи другую. Может, кто-нибудь с тобой и станцует.
Суан Санчей! Суан, усмиренная и убитая – это все знали, – помолодела, похорошела и снова носит кольцо Айз Седай. Это ж надо, он пригласил на танец Суан
Санчей!
Прежде чем Мэт успел проморгаться, к нему подлетела гибкая, молодая Доманийка в таком тонком платье, что на фоне костра оно просвечивало насквозь. Бросив на Суан ледяной взгляд и получив в ответ точно такой же, доманийская красотка схватила Мэта за руку и чуть ли не затащила в круг. Ростом она не уступала айилкам и оказалась чуточку выше Мэта.
– Ты меня не узнаешь? – проворковала она медовым голоском. – Я Лиане, может, еще помнишь. – Женщина рассмеялась бархатным, ласкающим слух смехом.
Мэт едва не сбился с такта. Лиане тоже носила кольцо. Двигался он механически, почти не понимая, что делает. Хоть Лиане была высока ростом, в его руках порхала как перышко. Танцевала она прекрасно, однако Мэту было не до того.
Как? Как, во имя Света?.. Мэт ничего не мог уразуметь. В довершение ко всему, как только танец закончился, .Лиане со словами "Ты очень хорошо танцуешь" одарила его таким поцелуем, какого он и припомнить не мог. Мэт был настолько ошарашен, что так и остался стоять на месте. Вздохнув, она погладила его по щеке:
– Чудесно танцуешь. А если в другой раз будешь думать только о танце, получится еще лучше.
Она с веселым смехом выхватила из толпы зевак какого-то малого и снова закружилась в танце.
Мэт решил, что на сегодня с него хватит, а потому отправился на сеновал, где и улегся спать, пристроив под голову седло. Сны его можно было бы счесть приятными, не мелькай в них Мирелле, Суан, Лиане и Халима.
Проснувшись, Мэт увидел спавшего на сеновале Ванина, – стало быть, тот уже вернулся из отряда, – и решил, что сегодняшний день, пожалуй, будет удачней минувшего. Разведчик доложил, что Талманес приказ понял и выполнит его" неукоснительно, а за отрядом, конечно же, наблюдают Стражи. Наблюдают незаметно и даже не пытаются приблизиться. Менее приятный сюрприз ожидал Мэта во дворе – там он увидел серую лошадь Олвера и самого мальчишку, свернувшегося клубочком на одеялах в углу.
– Нужно, чтобы кто-нибудь прикрывал тебе спину, – мрачно пояснил он. – Ей доверять нельзя. Парнишка, разумеется, имел в виду Авиенду. Олвер не выказывал ни малейшего интереса к играм с салидарскими сверстниками, а как привязанный повсюду таскался за Мэтом, пытаясь подражать летящей походке Стражей. На Мэта насмешливо косились прохожие, паренек же повсюду высматривал Авиенду. А той нигде не было. Так же как и Илэйн с Найнив. Ну а "Амерлин" по-прежнему была "занята". Том с Джуилином – тоже. Ванину удалось кое-что разузнать, но Мэта услышанное отнюдь не порадовало. Ежели Найнив и вправду исцелила Лиане и Суан, то теперь наверняка заважничает сверх всякой меры. Она и раньше-то была о себе высокого мнения, а тут еще и совершила невозможное. Небось голова у нее раздуется, что твой арбуз. Однако это известие было не самым худшим. Рассказ о Логайне и Красных Айя заставил Мэта поежиться, – похоже, с такими вещами Айз Седай и впрямь не могли смириться. И не собирались – войско Гарета Брина отнюдь не являлось необученным сбродом, подкрепленным для виду несколькими Стражами. И, как утверждал Ванин, для этого войска заготавливались припасы. Все это предвещало неприятности. Крупные неприятности – все одно что оказаться за одним столом с Отрекшимся или столкнуться в дверях с дюжиной троллоков. Здешняя дурость дошла до опасного предела. Помнится, Том талдычил, что нужно "помочь им исполнить их долг". Хоть бы объявился да попробовал объяснить как.
Вечером Мирелле снова прицепилась к Мэту, убеждая стать ее Стражем, и несколько помрачнела, услышав в ответ, что это уже пятое предложение, отклоненное им с сегодняшнего утра. Может, она и не поверила, но резко повернулась и ушла от него в гневе, во всяком случае, так показалось Мэту, хотя прежде ему не доводилось видеть разгневанных Айз Седай. А между тем он сказал правду. Первое предложение – он тогда только-только собрался позавтракать – поступило от той самой Деланы, которой служила Халима. Крепкая светловолосая женщина с водянистыми голубыми глазами оказалась более чем настойчивой и, кажется, была близка к тому, чтобы заставить его уступить. В тот вечер он не пошел танцевать и улегся спать на сеновале. С улицы доносились смех и музыка, но Мэта они не веселили.
В полдень, на второй день пребывания Мэта в Салидаре, к нему явилась хорошенькая веснушчатая девушка в белом платье и изо всех сил пыжась изобразить ледяное достоинство, что ей почти удалось, изрекла:
– Тебе надлежит предстать перед Амерлин. Немедля.
Больше она не сказала ни слова. Мэт знаком велел послушнице идти впереди, что ее, кажется, вполне устроило.
На сей раз в уже знакомой ему комнате Малой Башни собрались все: и Эгвейн, и Найнив, и Илэйн, и Авиенда, – правда, последнюю, обрядившуюся в платье из тонкой голубой шерсти с кружевным воротником и манжетами, он узнал не сразу. Но по крайней мере, ни она, ни Илэйн не пытались друг дружку придушить, хотя лица у обеих были каменными. Как, впрочем, и у Найнив с Эгвейн. Все они таращились на Мэта без всякого выражения. Затем Эгвейн, сидевшая за столом в полосатом палантине, изложила Мэту свой взгляд на то, что ему следовало делать, и предложила выбор.
– Бездельники и лоботрясы мне в Салидаре не нужны, – закончила она. – Помни, что я могу велеть привязать тебя к лошади и отослать в твой отряд. Так что решай – или отправляешься с Илэйн и Найнив в Эбу Дар, либо убираешься отсюда восвояси. Посмотрим, кого ты напугаешь своими знаменами.
На самом деле никакого выбора у Мэта не было, так он им и сказал. Ни у одной даже выражение лица не изменилось, разве что у Найнив оно стало еще более деревянным.
– Я рада, что ты сделал выбор, – сказала Эгвейн, – а сейчас, Мэт, извини – у меня дел невпроворот. Я постараюсь встретиться с тобой до отъезда.
Выставила, точно прислужника, – Амерлин занята. Разве что медяка не кинула.
Вот почему следующее утро застало Мэта на прогалине между Салидаром и лесной опушкой.
– Они останутся здесь до моего возвращения, – сказал Мэт Талманесу и оглянулся на дома. Он хотел дать все указания до появления Эгвейн, а то ведь она наверняка будет вставлять палки в колеса. – Во всяком случае я надеюсь на это. Но если все-таки выступят, следуй за ними, куда бы их ни понесло. Но в отдалении, так, чтобы не напугать. А если тебе попадется молодая женщина по имени Эгвейн, хватай ее в охапку, хоть бы тебе пришлось продырявить башку Гарету Брину, и скачи в Кэймлин. – Конечно, существовала возможность того, что они и сами отправятся в Кэймлин, но Мэт в это не очень верил. Скорее всего, они нацелились на Тар Валон – на Тар Валон и прямиком на плаху. – И возьми с собой Нерима.
Талманес покачал головой:
– Ты ведь берешь с собой Налесина. Возьми и кого-нибудь из моих людей, не то я обижусь.
Мэту очень хотелось, чтобы Талманес хоть иногда улыбался – это помогло бы понять, шутит он или нет. Вид у него был вполне серьезный.
Нерим стоял в сторонке, рядом с Типуном и собственной низенькой и плотной лошаденкой и двумя вьючными лошадьми, с набитыми доверху плетеными коробами. Человек Налесина, крепыш по имени Лопин, помимо своего мерина, с мордой, походившей на молот, и рослого вороного жеребца Налесина, держал под уздцы только одну вьючную лошадь.
Но Мэт брал с собой не только их. Никто не хотел посвящать его ни во что, кроме самого необходимого – где быть да когда, однако Мирелле, в очередной раз убеждая его стать ее Стражем, чуть ли не походя дала понять, что он может сноситься со своими людьми сколько вздумается, только бы отряд не приближался к Салидару. Это было последнее, что могло прийти Мэту в голову, но таким образом удалось отобрать нужных людей. Помимо Ванина – тот мог служить лазутчиком где угодно, – Мэт решил взять в Эбу Дар дюжину самых рослых и крепких парней, еще в Мироуне показавших, что они умеют поддерживать порядок. Налесин утверждал, что крепкие кулаки и дубинки – то, что нужно, чтобы выпутываться из неприятностей, в которые их наверняка втравят Найнив и Илэйн. Последним был Олвер, на серой лошадке по кличке Ветерок. Длиннющие ноги животного наводили на мысль, что оно, пожалуй, носит это имя заслуженно. Насчет того, брать ли мальчонку, долго гадать не пришлось. Отряд, если ему придется следовать за этой ополоумевшей компанией, запросто может нарваться на неприятности со стороны Брина. Мало кому из знатных господ понравится, если по их землям пройдут две армии, – до сражения дело вряд ли дойдет, но ночные налеты и попытки угнать коней, скорее всего, будут, да и стрелы наверняка полетят из-за каждого второго куста. Так что в городе мальчишка целее будет.
Солнце уже поднялось над вершинами деревьев и отчаянно припекало, но Айз Седай так и не появились.
Мэт досадливо качнул своей шляпой:
– Налесин знает Эбу Дар, Талманес. – Отчаянно потевший тирский лорд ухмыльнулся и кивнул. Выражение лица Талманеса не изменилось. – Ну ладно, – сдался Мэт. – Беру Нерима с собой.
Талманес слегка поклонился; видимо, он все-таки не
шутил.
Наконец на околице появилась группа женщин, ведущих лошадей. Мэт ожидал увидеть только Илэйн и Найнив, но компания оказалась куда как больше. Авиенда обрядилась в серое платье для верховой езды, но на свою поджарую мышастую кобылку посматривала с явным недоверием. Охотница, которая вела здоровенного серого мерина с массивным крупом, выказывала куда больше уверенности и, кажется, пыталась внушить Авиенде что– то насчет ее лошадки. Их-то как сюда занесло? Были здесь и две, не считая Илэйн с Найнив, Айз Седай, обе стройные, но совершенно седые. Таких Айз Седай Мэт еще не видел. За ними следовал жилистый старик, помимо своего коня он вел вьючную лошадь. Волос у бедолаги осталось немного, да и те, что были, совсем поседели. Лишь по менявшему окраску плащу Мэт догадался, что это Страж. Вот, стало быть, каково оно, быть Стражем, эти Айз Седай заездят так, что облысеешь до срока. Небось помрешь, так они и костям покоя не дадут.
Чуть поотстав, шли Том с Джуилином; у них тоже была вьючная лошадь. Шагах в пятидесяти женщины и Страж остановились; на Мэта и его людей они даже не смотрели. Менестрель глянул на Найнив, потом перемолвился с Джуилином, и оба, держа коней в поводу, направились к Мэту, но остановились на полпути, словно не были уверены в том, какой прием им окажут. Мэт двинулся им навстречу.
– Я должен извиниться, Мэт, – промолвил Том, поглаживая длинные усы. – Илэйн дала мне понять, что в дальнейшем я не должен разговаривать с тобой. Смилостивилась только сейчас. Несколько месяцев назад я сдуру дал слово во всем ее слушаться, и теперь она без конца тычет это мне в нос.
– А мне Найнив пригрозила глаз вышибить, если только я к тебе подойду, – угрюмо пробормотал Джуилин, опираясь на свой бамбуковый посох. Даже красная тарабонская шапка на его голове, и та выглядела мрачно. К тому же вовсе не защищала от солнца.
Мэт повернулся к женщинам. Найнив, похоже, следила за ним, но, приметив его взгляд, тут же спряталась за свою каурую кобылу. Он никак не думал, что Найнив способна эдак уездить Джуилина, но смуглый ловец воров вовсе не походил на того человека, с которым Мэт свел краткое знакомство в Тире. Небо и земля! Тот Джуилин был готов на все, этот же постоянно морщил лоб, словно чего-то боялся.
– Ничего, Джуилин, в пути мы научим ее хорошим манерам. А ты, Том, не извиняйся. Это я должен просить прощения за глупости, которых наговорил тебе насчет того письма. Это все жара виновата, жара и тревога за наших глупых женщин. Надеюсь, там были хорошие
новости.
Том только пожал плечами. Он тоже казался Мэту непохожим на себя прежнего, может быть, потому, что сейчас на нем не было покрытого цветными заплатами
плаща.
– Хорошие новости? Я этого как-то не заметил. Часто бывает, что сразу не разберешь, друг тебе женщина, враг, возлюбленная или и то, и другое, и третье сразу. Такое тоже случается. – Мэт ожидал, что Том рассмеется, но он лишь нахмурился и вздохнул. – Похоже, все женщины любят напустить туману, чтобы казаться загадочными. Могу привести пример, Мэт. Помнишь Алудру?
Мэту пришлось напрячь память.
– Алудру? Уж не ту ли Алудру, которую мы выручили в Арингилле? Женщину из Гильдии Иллюминаторов?
– Ее самую. Так вот, мы с Джуилином повстречали ее во время наших скитаний, и она меня не узнала. Точнее, не захотела узнать. Почему – понятия не имею, но навязываться я не стал. Незнакомкой я ее встретил, незнакомцами мы и расстались. Ну и как ты ее после этого назовешь – другом или врагом?
– Возлюбленной, – сухо отозвался Мэт. Он был бы не прочь снова встретить Алудру; в свое время подаренные ею фейерверки сослужили ему добрую службу. – А если хочешь узнать побольше о женщинах, спрашивай не меня, а Перрина. Я в них ничего не смыслю. Думал, что Ранд в этом разбирается, но похоже, он такой же, как я. Перрин – вот кто все о них знает.
Тем временем Илэйн под бдительным приглядом Охотницы за Рогом вела беседу с седовласыми Айз Седай, одна из которых обернулась и смерила Мэта оценивающим взглядом. Держались они невозмутимо и горделиво, и Илэйн им под стать. Словно она уже королева и сидит на своем распроклятом троне.
– Что ж, – пробормотал Мэт себе под нос. – Надеюсь, мне не слишком долго придется терпеть эту компанию. Что бы они ни затевали, это вряд ли займет много времени, и мы вернемся дней через десять. А повезет, так и через пять.
Если повезет, он вернется назад прежде, чем отряду придется выступить на защиту этих лишившихся ума женщин. Ясное дело, что приметить целых две армии проще, чем стянуть пирог, но Мэт не собирался слишком уж задерживаться рядом с Илэйн.
– Десять дней? – удивился Том. – Мэт, даже с помощью этого прохода мы доберемся до Эбу Дар только дней через пять-шесть. Это, конечно, не месяц, но…
Мэт перестал слушать. Раздражение, копившееся с того мгновения, как он снова увидел Эгвейн, захлестнуло его. Сорвав с головы шляпу, он решительно зашагал к Илэйн и ее спутницам. Мало того, что они держат его в неведении, – как в таких обстоятельствах он может оберегать их от неприятностей? – так еще и вытворяют нечто совсем уж нелепое! Завидя его приближение, Найнив почему-то опять спряталась за свою кобылу.
– Будет весьма интересно путешествовать с тавереном, – промолвила одна из седовласых Айз Седай. Щеки ее были такими же гладкими, как и у всех сестер, но долгие годы все же каким-то образом наложили отпечаток на ее лицо. А может, так только казалось из-за седых волос. Вторая Айз Седай походила на зеркальное отражение первой, может, они и впрямь сестры. – Меня зовут Вандене Намелле.
У Мэта никогда не было особого желания разглагольствовать о таверенах, а уж сейчас тем более.
– Что за чушь вы тут городите насчет пяти или шести дней, чтобы добраться до Эбу Дар? – сердито спросил он. Старый Страж выпрямился, бросил на него суровый взгляд, и Мэт понял, что недооценивал этого худощавого, но крепкого, словно корень старого дуба, мужчину. Понять-то понял, но тона все равно не сбавил. – Разве нельзя открыть проход перед самым Эбу Дар? Мы ведь не войско, которое может напугать людей. А если появимся из воздуха, то не велика беда. Вы ведь Айз Седай, от вас люди только того и ждут, что вы будете возникать из ничего и проходить сквозь
стены.
– Боюсь, ты не к тем обратился, – сказала Вандене, переглянувшись со второй седой Айз Седай, которая слегка покачала головой. – Ни я, ни Аделис не сильны в этих новых умениях.
Поколебавшись, Мэт надвинул пониже свою шляпу и повернулся к Илэйн. Та вздернула подбородок.
– Кажется, мастер Коутон, ты знаешь гораздо меньше, чем воображаешь, – холодно произнесла она. Только сейчас Мэт заметил, что она не потела, как и… две другие Айз Седай. Охотница за Рогом уставилась на него с вызовом – ее-то какая муха укусила? – Вокруг Эбу Дар на много миль раскинулись поля и фермы, – продолжала Илэйн с таким видом, как будто втолковывала несмышленышу очевидные вещи. – Проход очень опасен. Я не хочу случайно убить овцу или корову какого-нибудь бедолаги, не говоря уже о нем самом.Мэта в этой девице раздражало решительно все, и прежде всего то, что она была права. Признавать поражение Мэт не собирался и судорожно подыскивал способ отступить с честью, но тут неожиданно заметил приближающуюся Эгвейн. Ее сопровождали чуть ли не два десятка Айз Седай, почти все в шалях с бахромой цветов своих Айя. Она вышагивала впереди с гордо поднятой головой, плечи ее укутывал полосатый палантин. Остальные следовали за ней, разбившись на маленькие группы. Шириам в голубой накидке Хранительницы Летописей беседовала с Мирелле и какой-то Айз Седай, ухитрившейся выглядеть по-матерински, несмотря на довольно грубые черты лица. Остальных, если не считать Деланы, Мэт не знал. У одной из них седые волосы были собраны в пучок на макушке – сколько же лет должна прожить Айз Седай, чтобы волосы ее побелели?
И тут он понял, что все они разговаривают друг с другом, совершенно не обращая внимания на ту, кого сами же называли Амерлин. Эгвейн осталась в одиночестве. Зная ее, он понимал, что девушка изо всех сил старается соответствовать своему титулу. А они вот, значит, как?
Провалитесь вы в Бездну Рока, мрачно подумал Мэт, если считаете, что я позволю вам так обращаться с двуреченкой.
Шагнув навстречу Эгвейн, он взмахнул шляпой и отвесил самый изысканный поклон, на какой был способен, – Мэт умел блеснуть, когда находил это нужным.
– Доброе утро, Мать! Да осияет тебя Свет, – сказал он так громко, что могли бы услышать и в деревне.
Преклонив колени, он приложился губами к кольцу Великого Змея и, обернувшись, скорчил гримасу Талманесу и солдатам. Айз Седай этого не видели, ибо Мэта от них загораживала Эгвейн, а вот Мэтовы вояки углядели и поняли.
– Да осияет тебя Свет, Мать! – заорали они на все лады и гурьбой повалились на колени. Том с Джуилином присоединились к ним.
Эгвейн удивилась, но быстро смекнула, что к чему.
– Спасибо, Мэт, – с благодарной улыбкой негромко сказала она.
Он взглянул ей в глаза, а потом прочистил горло и встал, отряхивая колени. Шириам и все прочие взирали на него с интересом.
– Не ожидал я тебя здесь увидеть, – тихонько промолвил Мэт, – но я много чего не ожидал. Скажи-ка лучше, разве пристало самой Амерлин провожать людей в путешествия? И вообще, может, ты растолкуешь мне, в чем дело?
Он уж надеялся, что она растолкует, но в последний момент Эгвейн поджала губы и слегка покачала головой'
– Я всегда буду провожать своих друзей, Мэт. А с тобой я бы поговорила и раньше, да только времени не было. Постарайся там, в Эбу Дар, хоть бы не лезть на рожон.
Мэт уставился на нее с негодованием. Ну и дела – он преклоняет колени, целует кольцо, а она советует ему не лезть на рожон. Как будто он отправляется в этот дурацкий Эбу Дар не для того, чтобы оберегать от неприятностей Илэйн и Найнив!
– Я постараюсь. Мать, – сказал он с кривой ухмылкой. Не слишком заметной: Шириам с компанией находились поблизости. – А сейчас прошу прощения, я должен подготовить своих людей.
Отвесив еще один поклон, он попятился на несколько шагов и лишь потом повернулся и зашагал к Талманесу и солдатам, все еще стоящим на коленях.
– Вы что, решили так стоять, покуда корни не пустите? – проворчал Мэт. – По коням! Все, кроме Талманеса, уселись в седло. Эгвейн обменялась несколькими словами с Илэйн и Найнив, тогда как Вандене и Аделис принялись беседовать с Шириам, но все это продолжалось недолго. Приспело время отправляться. Мэт ожидал, что раз уж Эгвейн заявилась сюда в этой накидке, то она устроит какую-нибудь церемонию, но и она, и все остальные, остававшиеся в Салидаре, просто отступили на безопасное расстояние. Илэйн шагнула вперед, и перед ней возникла светящаяся полоска, которая, расширяясь, превратилась в щель, а затем и в отверстие, сквозь которое виднелся покрытый побуревшей травой холм. Возник проход, такой, какие делал Ранд. Точнее, почти такой.
– Слезайте с коней, – приказал Мэт. Илэйн была чрезвычайно довольна собой и сияющей улыбкой призывала Найнив с Авиендой разделить ее торжество, только вот проходик у нее получился куда меньше того, сквозь который Ранд отправил сюда отряд. Правда, с другой стороны, их здесь было меньше, чем в отряде. Хорошо еще, что ее врата достаточно высоки, чтобы провести в них лошадь.
По ту сторону прохода, насколько хватало глаз, расстилались бурые низкие холмы, и лишь далеко на юге что-то темнело. Не иначе как лес.
– Нельзя слишком утомлять лошадей, – промолвила Аделис, как только проход исчез, и тут же забралась на свою крутобокую кобылку.
– Разумеется, – поддержала ее Вандене, взбираясь на черного мерина.
Сделав знак следовать за ними, седовласые сестры направились к югу. Престарелый Страж ехал за ними по пятам.
Илэйн и Найнив раздраженно переглянулись, но ударили каблуками своих лошадей и пустились вдогонку. Охотница с золотыми косами следовала за ними так же неотступно, как и Страж. Из-под копыт вздымались облака пыли.
Вздохнув, Мэт снял висевший на шее черный шарф и повязал его на лицо, прикрыв рот и нос. Хоть и приятно было посмотреть, как седовласые сестры поставили на место этих задавак, Илэйн и Найнив, больше всего он хотел, чтобы все обошлось без происшествий и после краткого пребывания в Эбу Дар они поскорее вернулись в Салидар. Прежде чем Эгвейн совершит что-нибудь непоправимое. Вечно ему морока с этими женщинами. И за что такая напасть?
Проход исчез, и Эгвейн глубоко вздохнула. Хотелось верить, что Илэйн и Найнив не позволят Мэту натворить глупостей. Во всяком случае, непоправимых – желать большего было бы уж слишком. Она почувствовала укол совести – хорошо ли вот так использовать земляка? – но, в конце концов, там от него могла быть хоть какая-то польза, да и удалить Мэта от этого отряда было настоятельно необходимо. Да и поделом ему. Пусть-ка Илэйн поучит его хорошим манерам.
– А теперь, – промолвила Эгвейн, обращаясь к сопровождавшим ее членам Совета и компании Шириам, – займемся тем, чем собирались.
Все взоры обратились к кайриэнцу в темном кафтане – как раз в это время он садился в седло. Вроде бы Мэт называл его Талманесом; Эгвейн не решалась задавать слишком много вопросов. Некоторое время он молча смотрел на них, потом покачал головой и скрылся среди деревьев.
– От него надо ждать неприятностей, это я вам точно говорю, – промолвила Романда. Лилейн кивнула:
– Верно. От таких молодцев лучше держаться подальше.
Эгвейн сдержала улыбку. Первую службу отряд уже сослужил, но теперь очень много зависело от того, какие именно распоряжения оставил Мэт Талманесу. У нее были основания рассчитывать, что распоряжения именно те, какие нужны. По словам Суан, Ванин, Мэтов лазутчик, ухитрялся добывать кое-какие сведения даже раньше, чем она успевала сунуть их ему под нос. Раз Мэт надеялся, что она "образумится" и обратится к отряду за защитой, значит, отряд должен оставаться где-то неподалеку от нее.
– Не пойти ли нам к нашим лошадкам? – предложила она. – Если тронемся сейчас, то еще до заката нагоним лорда Брина.
ГЛАВА 45. Горькая мысль
Серебристые и белые прожилки на сером камне городской стены поблескивали в лучах полуденного солнца. Вилнар, ехавший по улицам Нового Города во главе конного патруля, размышлял, не сбрить ли ему бороду, – многие уже побрились. Но хотя все и твердили, что жара нынче стоит неестественная, дома, в Салдэйе, должно быть прохладнее.
Он мог позволить себе думать о посторонних вещах – управлять конем Вилнар сумел бы даже во сне, и едва ли какому-нибудь воришке придет в голову обтяпывать свои делишки на виду у десяти салдэйцев. Патруль не следовал по определенному маршруту – Вилнар по наитию сворачивал то в одну, то в другую сторону, так что грабители и буяны нигде не могли чувствовать себя в безопасности. По правде говоря, его всадникам вовсе не приходилось гоняться за нарушителями спокойствия. Порой самые отпетые громилы в Кэймлине добровольно сдавались салдэйскому патрулю, лишь бы не попасться айильцам. Зная все это, Вилнар смотрел на улицу вполглаза, а мыслям позволял витать далеко-далеко. Он вспоминал девушку, на которой собирался жениться, – она осталась дома, в Мегаре. Отец Тирьян был купцом и, кажется, хотел заполучить солдата в зятья даже больше, чем его дочка – в мужья Еще он подумывал об игре, которую предложили ему те айильские женщины, – она называлась поцелуй Девы. Звучало заманчиво, только вот глаза у этих Дев как-то подозрительно блестели Но более всего мысли Вилнара занимали Айз Седай.
Вилнару всегда хотелось хоть краешком глаза посмотреть на Айз Седай, а лучшего случая, чем сейчас, в Кэймлине, пожалуй, и не представится. Разве что когда-нибудь его занесет в Тар Валон. Он даже подъезжал к "Кулэйнову псу", где, по слухам, их остановилась целая сотня, но в последний момент не смог заставить себя войти. Верхом на коне и с мечом в руке Вилнар не испугался бы ни людей, ни троллоков, но мысль об Айз Седай внушала ему робость. Да и пустое болтали о той гостинице – в ней никак не могла разместиться целая сотня женщин, а сновавшие у дверей девчонки явно не были Айз Седай. Он подъезжал также к "Розовому венцу" и, наблюдая за входом с противоположной стороны улицы, приметил нескольких женщин, но полной уверенности в том, то они Айз Седай, не было. А стало быть, выходило, что Айз Седай он так и не видел.
Внимание Вилнара привлекла вышедшая из высокого, наверное, принадлежавшего зажиточному купцу дома стройная женщина, которую несколько портил мясистый нос. Хмуро оглядевшись по сторонам, она нахлобучила широкополую соломенную шляпу и поспешила прочь. Вилнар покачал головой. С первого взгляда он не сказал бы, сколько ей лет. Но этого недостаточно. Он точно знал, как распознать Айз Седай. Пусть Джидар твердит, будто они до того прекрасны, что их улыбка разит насмерть, пусть Риссен уверяет, будто каждая из них на целый фунт выше любого мужчины, – все это чепуха. Он, Вилнар, точно знал – лица Айз Седай лишены признаков возраста. Время над ними не властно. Уж такое лицо наверняка ни с чем не спутаешь.
Но как только патруль свернул к увенчанной надвратной башней сводчатой арке Беломостных Ворот, Вилнар мигом и думать забыл об Айз Седай. Прямо за воротами располагался один из фермерских рынков – огороженные загоны, полные телят, свиней, овец, уток и кур, и длинные ряды сложенных из камня лавчонок под пурпурными и красными черепичными крышами, где торговали всякой всячиной, от бобов до репы. Обычно у ворот стоял разноголосый гомон, торговцы вовсю зазывали покупателей, но сейчас там царила тишина. Нарушали ее разве что содержавшиеся в загонах животные. А причиной тому было появление одной из самых диковинных процессий, какие Вилнару доводилось видеть.
Длинной колонной, по четыре в ряд, к воротам приближались ехавшие верхом фермеры. Обычные фермеры, если судить по грубым домотканым кафтанам, только вот за спиной у каждого висел длиннющий – прежде Вилнар таких и не видывал – лук, на поясе с одной стороны – полный стрел колчан, а с другой – кинжал или короткий меч. Замыкала колонну вереница повозок, а во главе ее несли белое знамя с красной каймой и красным же изображением волчьей головы. Под знаменем собралась чудная компания, подстать всей этой колонне. Три айильца – один мужчина и две Девы, – разумеется, вышагивали пешком, а рядом с ними ехал какой-то малый в ярком кафтане в зеленую полоску и ядовито-желтых штанах. Вроде бы Лудилщик, но за спиной у него висел меч. Он вел в поводу здоровенного, под стать нашунскому тяжеловозу коня, на спине которого красовалось седло, годное разве что для великана. Главным, судя по всему, был могучий, широкоплечий парень с всклокоченной шевелюрой и короткой бородкой, на поясе которого висел весьма грозный с виду топор. А бок о бок с этим малым, не сводя с него влюбленного взгляда, ехала салдэйская женщина…
Вилнар подался вперед – он узнал ее. Узнал и подумал о лорде Башире, находившемся сейчас в королевском дворце. Потом Вилнар вспомнил о леди Дейре – она тоже пребывала во дворце, – и сердце его упало. Вздумай какая-нибудь из Айз Седай взмахнуть рукой и превратить всех этих людей в троллоков, Вилнар только бы обрадовался. Вот и доигрался, нечего предаваться на дежурстве пустым мечтаниям. Думай он больше о деле, патруль бы давно миновал ворота. Но теперь следовало действовать согласно приказу.
Гадая, не станет ли его голова мячиком для леди Дейры, Вилнар выстроил своих людей в проеме ворот.
Шагах в десяти от городских ворот Перрин натянул поводья и остановил своего мышастого жеребца. Ходок обрадовался возможности отдохнуть – он не любил жары. В воротах, преграждая дорогу, выстроились всадники, судя по ястребиным носам и раскосым глазам – салдэйцы. Некоторые имели черные бороды, и все, кроме одного, держались за рукояти мечей. С их стороны повеял легкий ветерок – запаха страха не было. Перрин обернулся к Фэйли, но она склонилась над выгнутой шеей Ласточки и сосредоточенно рассматривала уздечку. Пахло от нее травяным мылом – и тревогой. Еще миль за двести до Кэймлина они услышали, что в городе салдэйское войско и командует им вроде бы отец Фэйли. Фэйли почему-то считала, что ее мать тоже в Кэймлине. Правда, она уверяла, будто это ее ничуть не волнует.
– Нам даже лучники не потребуются, – спокойно промолвил Айрам, поглаживая торчащую над плечом рукоять меча. Его темные глаза горели, а запах говорил о решимости. – Их всего-то десяток. Мы и вдвоем запросто прорвемся.
Гаул поднял вуаль; само собой, так же поступили и Байн с Чиад. державшиеся со стороны Фэйли.
– Никаких лучников и никаких прорывов, – распорядился Перрин. – И никаких копий, Гаул.
К Девам он обращаться не стал – они все равно слушались только Фэйли. А она все не могла оторваться от своей уздечки, даже головы не поднимала.
Гаул опустил вуаль и покачал головой. Айрам насупился.
Перрин снова повернулся к салдэйцам. Зная, что его желтые глаза порой пугают людей, он старался говорить как можно мягче:
– Мое имя Перрин Айбара. Думаю, Ранд ал'Тор захочет меня видеть.
Бородатый малый – единственный, кто не держался за меч, – слегка поклонился в седле.
– Лорд Айбара, я подлейтенант Вилнар Барада, присягнувший мечом лорду Баширу. – Последние слова он произнес с нажимом. Но упорно не смотрел на Фэйли. Та, услышав имя отца, тяжело вздохнула и сердито покосилась на игнорировавшего ее Вилнара. – Согласно приказу лорда Башира… и Лорда Дракона, – добавил офицер, будто поразмыслив, – ни один благородный господин не может войти в Кэймлин в сопровождении более чем двадцати воинов или пятидесяти слуг.
Айрам заерзал в седле. Во всем, что касалось чести Перрина, он был еще более щепетилен, чем Фэйли, а это говорило о многом. Правда, благодарение Свету, Лудильщик не обнажит меча без приказа.
Перрин обернулся и сказал через плечо:
– Даниил, отведи людей на луг – помнишь, мы его проходили, он милях в трех отсюда? – и разбей там лагерь. Ежели заявится какой-нибудь фермер и примется жаловаться на потраву, отсыпь ему золота. Скажи, что мы возместим все убытки. Айрам, ты пойдешь с ними.
Даниил Левин, тощий, как жердь, малый с густыми усами, коснулся лба – он вечно так поступал, – Перрин и говорил, что вполне достаточно простого "хорошо" или "будет сделано", – и немедленно принялся разворачивать колонну в обратном направлении. Айрам набычился – он не любил разлучаться с Перрином, – но ничего не сказал. Порой Перрину казалось, что в лице бывшего Лудильщика он заполучил волкодава. Человек не должен вести себя так, но что тут поделать, Перрин не знал.
Перрин опасался, что Фэйли воспротивится отправке двуреченцев в лагерь и потребует соответствующей его так называемому высокому положению свиты, чего доброго и вправду захочет взять с собой полсотни сопровождающих, но она свесилась с седла и принялась тихонько переговариваться с Байн и Чиад. Прислушиваться Перрин не стал, хотя все равно разбирал некоторые слова. Говорили они о мужчинах и, судя по тону, потешались. Женщины, ежели говорят о мужчинах, всегда или смеются, или сердятся. А ведь это из-за Фэйли он взял с собой всех этих людей, да еще и знамя. Точно из-за нее, хотя Перрин так и не понял, как она его уломала. В фургонах ехали слуги, мужчины и женщины в самых настоящих ливреях, с изображением волчьей головы на плече. Ладно беженцы, тем деваться некуда, но даже двуреченцы вовсе не находили это зазорным.
– Так годится? – спросил Перрин Бараду. – В таком случае отведи нас к Ранду. Едва ли ты хочешь, чтобы мы болтались без пригляду по городу.
– Пожалуй… – Барада метнул взгляд на Фэйли, но тут же отвел взгляд. – Пожалуй, так будет лучше всего.
Тем временем Фэйли выпрямилась, а Байн и Чиад трусцой направились к цепи всадников и проскочили ворота, словно в них никого и не было. Салдэйцы, похоже, ничуть не удивились, впрочем, они, должно быть, привыкли к айильцам. По слухам, айильцев в Кэймлине было видимо-невидимо.
– Я должен найти своих братьев по копью, – промолвил Гаул. – Да обретешь ты всегда прохладу и воду, Перрин Айбара.
Он устремился вслед за Девами, а Фэйли ухмыльнулась, но прикрыла лицо рукой, затянутой в серую перчатку. Перрин покачал головой. Гаул хотел взять Чиад в жены, но, по айильским обычаям, попросить об этом должна была она. Со слов Фэйли выходило, будто она не имела ничего против того, чтобы стать его возлюбленной, но ни за что не желала отречься от копья и выйти замуж. Гаула же это, кажется, оскорбляло, как оскорбило бы подобное предложение любую двуреченскую девушку. Вдобавок ко всему этому вроде бы имела какое-то отношение и Байн, хотя в чем там дело, Перрин не понимал. И выяснить было не у кого – Фэйли с излишней поспешностью принималась уверять, будто и сама ничего не знает, а Гаул, стоило его спросить, мрачнел и замыкался в себе. Чудной народ.
Салдэйцы прокладывали путь сквозь густую толпу, но Перрин не обращал внимания ни на толпу, ни на город. В Кэймлине он уже бывал, и то посещение у него не вызвало особой привязанности к городам. Смотрел он не по сторонам, а на жену, причем искоса, стараясь, чтобы та не заметила. Впрочем, с равным успехом можно было таращиться на нее во все глаза. Она ничего не замечала, ибо. напряженно сидя в седле, уставилась в спину Барады. Тот ерзал, словно чувствовал на себе ее гневный взгляд. И то сказать, до Фэйли и соколу далеко.
Перрин предполагал, что думает она – пусть даже несколько иначе – о том же, о чем думал и он сам. О ее отце. Ну что ж, возможно, и ей придется держать ответ, коли она без спросу сбежала из дома и сделалась Охотницей за Рогом, но он, Перрин, должен будет предстать перед лордом Башира, Тайра и Сидоны и сообщить, что его дочь вышла замуж за кузнеца. Он никогда не считал себя особенным храбрецом – невелико геройство драться, коли другого выхода нет, – но до сих пор не предполагал, что может оказаться трусом. При мысли об отце Фэйли у Перрина пересыхало во рту. Может, ему стоило самому заняться устройством лагеря, а лорду Баширу послать письмо. Хорошая мысль – объяснить все в письме. Чтобы все растолковать как следует, потребуется дня два-три. А то и больше – он ведь не мастак на слова.
Вид темно-красного знамени, лениво полоскавшегося над королевским дворцом, вернул его на землю. Об этом знамени тоже ходили слухи. Одни утверждали, что оно принадлежит Айз Седай, которые служат Ранду, другие – будто он сам служит Айз Седай, почему и вывесил такой флаг. Перрина удивляло одно – почему Ранд не поднял Драконов стяг? Он по-прежнему чувствовал исходившее от Ранда тяготение: могучий та верен притягивал к себе менее сильного. Но эта тяга была не того рода, чтобы указала ему, в каком направлении двигаться. Покинув Двуречье, он поначалу собирался направиться в Тир или Свет ведает куда, а сюда, в Кэймлин, его привели ходившие по всему Андору слухи. Порой весьма тревожные. Так или иначе, он ощущал потребность быть рядом с Рандом, да и Ранд, наверное, чувствовал нечто подобное. Это походило на зуд между лопаток – и терпеть трудно, и почесать не дотянешься. А сейчас, в конце долгого пути, Перрин едва ли не желал, чтобы ничего этого не было. Однажды ему приснился сон – узнай о нем Фэйли, она бы очень смеялась. Приснилось, будто он живет с ней в маленьком деревянном домике. Где-то в глуши, вдалеке от городов и раздоров. Вокруг Ранда всегда были раздоры. Но Ранд нуждался в нем, и он, Перрин, собирался исполнить свой долг до конца.
Оказавшись на большом, окаймленном колоннадой дворе, на который выходили мраморные балконы, Перрин расстегнул пояс с топором и повесил его на седло. Он был рад отделаться от топора, хотя бы и ненадолго. Одетые во все белое мужчина и женщина увели на конюшню Ходока и Ласточку, а Фэйли и Перрина Барада передал на попечение айильцев с холодными глазами, многие из которых носили алые головные повязки, отмеченные черно-белыми дисками. Те провели их внутрь и передали Девам, столь же холодным и отстраненным. Знакомых по Тирской Твердыне среди них не оказалось, а на попытки Перрина завести беседу они отвечали ледяными взглядами. После короткого разговора на языке жестов Девы выбрали для него и Фэйли провожатую, худощавую женщину примерно тех же лет, что и Фэйли, с волосами цвета песка. Она представилась – звали ее Лериан – и предупредила, чтобы они не отставали. Перрин жалел, что здесь нет Байн или Чиад – приятней было бы увидеть знакомые лица. Фэйли шествовала по коридорам с видом важной дамы, каковой она безусловно являлась, но при этом у каждого перекрестья бросала быстрые взгляды в обе стороны. Очевидно, боялась, как бы отец не застал ее врасплох.
Наконец они подошли к дверям, украшенным резными изображениями львов. Охранявшие их две Девы поднялись с корточек, молниеносно обменялись несколькими знаками с Лериан, и та без стука ступила внутрь.
Интересно, подумал Перрин, что за порядки тут завел Ранд? Кругом айильцы, и никто даже слова не вымолвит…
Дверь распахнулась, и перед ними предстал Ранд. В одной рубахе.
– Перрин! Фэйли! Да осияет Свет вашу свадьбу, – рассмеялся он, легонько целуя Фэйли в щеку. – Жаль, что меня там не было.
Фэйли, кажется, смутилась, да и сам Перрин тоже.
– Откуда ты знаешь? – воскликнул он, и Ранд рассмеялся снова, хлопая его по плечу:
– Так ведь Боде здесь, в Кэймлине. И Дженеси, и много других девчонок. Верин с Аланной довезли их досюда, прежде чем узнали о расколе в Башне. – Выглядел Ранд усталым, взгляд его казался опустошенным, но смех звучал искренне. – О Свет, Перрин, мне тут понарассказывали о твоих подвигах. Лорд Перрин Двуреченский. А что говорит на это госпожа Лухан?
– Зовет меня лордом, вот что, – с кислым видом пробормотал Перрин. В детстве ему доводилось получать шлепки от Элсбет Лухан чаще, чем от родной матери. – Зовет лордом, да еще и в реверансе приседает. Честное слово. Ранд, приседает.
Фэйли искоса посмотрела на мужа. Она утверждала, будто он только смущает людей, пытаясь убедить их обходиться без всех этих поклонов и реверансов, а до того, как его смущают подобные церемонии, ей и дела не было. Послушать ее, так выходило, что это та цена – только часть цены, – которую он должен платить. Хотелось бы знать за что.
Дева, вошедшая в покои с докладом, протиснулась к выходу мимо Ранда, и он вздрогнул.
– О Свет, что же я держу вас в дверях! Заходите, располагайтесь. Лериан, скажи Сулин, что мне нужно побольше пуншу. Дынного. И попроси ее не мешкать.
Три Девы залились смехом, будто бы услышали какую-то шутку. Шагнув в глубь гостиной, Перрин ощутил запах цветочных духов и догадался о присутствии женщины, прежде чем ее увидел. А когда увидел, вытаращил глаза.
– Мин? – Лицо вроде бы ее, но на голове кудряшки, а кафтанчик и штаны голубые, да еще и с шитьем. – Мин, ты ли это? – Рассмеявшись, Перрин заключил ее в объятия. – Опять мы собираемся вместе, вот здорово. Фэйли, это Мин. Я тебе о ней рассказывал.
Он спохватился – что подумает о нем жена? – и поставил Мин на пол. Та улыбалась. Неожиданно Перрин осознал, что облегающие штаны подчеркивают красоту ног. Недостатков у Фэйли почти не было, но имелась некоторая склонность к ревности. Предполагалось, что он не знает, как она добрых полмили гналась за Калле Коплин с палкой. Как будто ему могло прийти в голову посмотреть дважды на другую женщину, когда у него есть она.
– Фэйли, – Мин протянула ей руки, – любая женщина, способная выносить этого волосатого увальня настолько, чтобы выйти за него замуж, заслуживает всяческого восхищения. Думаю, если его обломать, из него выйдет неплохой муж.
Приветливо улыбаясь, Фэйли взяла Мин за руки, но запах от нее исходил довольно колючий.
– Обломать? Я еще не преуспела в этом искусстве, Мин, но надеюсь, он не сбежит от меня прежде, чем я научусь.
– Госпожа Лухан приседает в реверансах? – недоверчиво покачал головой Ранд. – Ну и дела, Ни за что не поверю, пока сам не увижу. А где Лойал? Он с вами? Надеюсь, ты не оставил его за воротами?
– Он был с нами, – отвечал Перрин, стараясь незаметно поглядывать на Фэйли, – но здесь его пока нет. Он говорил, что устал и должен побывать в стеддинге. Вот я и рассказал ему об одном заброшенном стеддинге, к северу от дороги на Беломостье. Лойал отправился туда пешком. Он сказал, что почувствует стеддинг, как только окажется милях в десяти от него.
– Ты, наверное, очень хорошо знаешь Ранда и Перрина? – спросила Фэйли, и Мин глянула на Ранда.
– Я бы не сказала. Мы познакомились вскоре после того, как они впервые покинули свое Двуречье. Тогда Байрлон казался им большим городом.
– Пешком? – переспросил Ранд
– Да, – промолвил Перрин. Кажется, Фэйли перестала ревновать, запах от нее исходил почему-то уже не столь острый и ревнивый. – Почему пешком? Ну ты же знаешь, так ему больше нравится. Он побился со мной об заклад на золотую крону, что доберется до Кэймлина не позднее десяти дней после нашего прибытия.
Женщины смотрели одна на другую – Фэйли улыбалась, Мин слегка краснела. Если судить по запахам, Мин была несколько смущена, тогда как Фэйли – довольна. И чем-то удивлена, хотя на лице это никак не отражалось.
– Я не хотел спорить, – продолжал Перрин, – ему ведь надо сделать крюк миль в пятьдесят, а то и поболее, но Лойал настоял. Да еще говорил, что мог бы обернуться и за пять дней.
– Лойал всегда утверждал, будто может обогнать лошадь. – Ранд рассмеялся, но смех быстро истаял. – Надеюсь, он доберется благополучно.
Ранд действительно устал, устал и изменился. Насколько помнил Перрин, Ранд еще в Тире не отличался мягкотелостью, но по сравнению с нынешним тот Ранд казался простоватым деревенским пареньком. Глаза его напомнили Перрину об обороне Эмондова Луга – такие глаза были у мужчин, знавших, что помощи против троллоков ждать неоткуда, но твердо решивших сражаться до конца
– Милорд Дракон, – промолвила Фэйли, изрядно удивив этим Перрина, ибо до сих пор она всегда говорила о Ранде только как о Ранде, безо всяких титулов. – Прошу прощения, но перед тем как оставлю вас наедине, я хотела бы сказать словечко мужу.
Почти не дожидаясь согласия Ранда – тот тоже был несколько удивлен, – она подступила вплотную к Перрину.
– Сердце мое, я не отойду далеко. Мы с Мин хотим посудачить о своих делах, которые вам наверняка неинтересны. – Взяв мужа за отвороты, она перешла на быстрый шепот, столь тихий, что любому, кроме Перрина, бесполезно было бы и прислушиваться. Выходит, иногда она помнит о его остром слухе. – Помни, Перрин, что он не просто друг твоего детства. Он Возрожденный Дракон. Лорд Дракон. Но и ты – лорд Двуречья. Уверена, ты не посрамишь ни себя, ни Двуречья.
Фэйли одарила Перрина такой полной любви и веры улыбкой, что тот едва сдержался, чтобы не расцеловать ее прямо сейчас. От запаха ревности не осталось и следа.
Присев перед Рандом в изысканном реверансе и промурлыкав "милорд Дракон", она протянула руку Мин:
– Пойдем поболтаем.
Мин тоже присела, но куда менее ловко, и Ранд уставился на нее с удивлением.
Не успели они выйти из комнаты, как одна створка дверей со стуком распахнулась и высокая женщина в дворцовой ливрее внесла серебряный поднос с кубками и кувшином, от которого исходил аромат вина и сока медовой дыни.
На нее с удивлением уставился Перрин. Несмотря на красно-белое платье, ее можно было принять за мать или бабушку Чиад. Хмуро покосившись на уходивших женщин, служанка подошла к ближайшему столу и поставила на него поднос. На лице ее застыла маска покорности.
– Мне было велено принести четыре кубка, милорд Дракон, – промолвила она каким-то странным тоном. Перрину казалось, что она вроде бы старается выказывать почтение, но дается это ей нелегко – при каждом слове словно ком в горле встает. – Велено было четыре, я четыре и принесла.
В сравнении с ее реверансом сделанный Мин показался бы верхом совершенства, а дверь за собой она захлопнула со стуком.
Перрин недоуменно посмотрел на Ранда:
– Тебе никогда не казалось, что женщины, они… чудные?
– Нашел кого спрашивать. Кто из нас женатый человек? – Наполнив пуншем кубок с серебряной насечкой, Ранд протянул его Перрину. – А коли и ты не знаешь, надобно поспрошать Мэта. Я с каждым днем понимаю их все хуже и хуже.
– Я тоже, – вздохнул Перрин. Пунш оказался освежающим, а Ранд, тот, похоже, и вовсе не потел. – А кстати, где он, Мэт? Небось сидит в ближайшей таверне или с костями в руках, или с девчонкой на коленях.
– Лучше бы ему до поры обойтись и без игры и без девчонок, – угрюмо промолвил Ранд, поставив на стол нетронутый кубок, – Вообще-то он должен сейчас везти сюда Илэйн. Короноваться. А с нею, хочется верить, и Найнив с Эгвейн. О Свет, сколько всего надо сделать, чтобы подготовиться к ее прибытию. – Голова его качнулась, как у загнанного в угол медведя, и он впился взглядом в Перрина: – Послушай, не съездишь ли ты в Тир? Мне очень нужно.
– В Тир? Ранд, я провел в дороге два месяца! У меня уже задница приняла форму седла.
– Я мог бы доставить тебя туда сегодня же вечером. Сегодня. А там ты сможешь спать в шатре полководца и не садиться в седло, сколько тебе вздумается.
Перрин поднял брови – Ранд говорил вроде бы серьезно. Долго ли ему удастся сохранять рассудок? – подкралась незваная мысль. О Свет, он же должен дотянуть до Тармон Гай'дон. Перрин отхлебнул сладкого пунша, желая отогнать горькую мысль. Ну и ну, разве можно так думать о друге.
– Ранд, даже имей ты возможность отправить меня туда сию секунду, я бы сказал "нет". Мне нужно поговорить кое с кем здесь, в Кэймлине. Да и Боде с девочками не мешало бы повидать.
Но Ранд, похоже, его не слышал. Он упал в одно из позолоченных кресел и устремил на Перрина суровый взгляд.
– Помнишь, как Том жонглировал шариками? Со стороны казалось, будто это легко. Так вот, я сейчас тоже жонглирую чем могу, и приходится мне ох как непросто. Саммаэль в Иллиане, а где попрятались остальные Отрекшиеся, ведомо одному Свету. Но мне порой кажется, что они еще не самое страшное. Мятежники считают меня Лжедраконом, а Принявшие Дракона считают возможным сжигать деревни от моего имени. Ты слышал о Пророке, Перрин?
– Нет.
– Неважно, он не хуже прочих. Мои союзники ненавидят друг друга, а лучший полководец, способный противостоять Иллиану, хочет одного – оставить должность и умереть. Илэйн, если повезет, доберется досюда месяца через полтора, но я не уверен, что до тех пор здесь не поднимут мятеж. О Свет, а ведь я хочу передать ей страну в целости и сохранности! Я уж подумывал, не доставить ли ее самому, но это, пожалуй, худшее, что я мог бы сделать. – Ранд потер лицо руками и, не отнимая ладоней, повторил: – Самое худшее.
– А что говорит Морейн? Ранд опустил руки:
– Морейн погибла, Перрин. Убила Ланфир и погибла сама. Вот так.
Перрин сел. Морейн?.. Не может быть.
– Если здесь Аланна и Верин… – Он покатал кубок между ладонями. По правде говоря, ни та ни другая доверия у него не вызывала.
– Ты с ними советовался?
– Нет! – Ранд рубанул воздух ладонью. – Я велел им держаться от меня подальше. Ясно дал понять, чтобы сюда не совались.
Перрин решил, что лучше будет попросить Фэйли поговорить с Аланной и Верин да выяснить, что к чему. Ему Айз Седай внушали смутное беспокойство, но Фэйли вроде бы ладила с ними обеими.
– Ранд, ты ведь знаешь, каково ссориться с Айз Седай. Взять хотя бы Морейн. Она ведь приехала в Двуречье за нами, в первую очередь за тобой, но порой, по-моему, готова была убить всех троих – и меня, и тебя, и Мэта.
Ранд промолчал, хотя сейчас он, кажется, слушал, склонив набок голову.
– Даже если лишь десятая часть слухов, доходивших до меня в последнее время, правда, – продолжал Перрин, – сейчас не лучшее время, чтобы восстанавливать против себя Айз Седай. Я, конечно, не знаю, что нынче делается в Башне, но…
Ранд встрепенулся и подался вперед:
– Башня раскололась, Перрин, ровно на две половинки Одна половинка думает, что меня можно купить, как свинью на рынке, а другая… Что думает другая, я точно не знаю. Три дня кряду я встречаюсь с их посланницами – сегодня пополудни встречусь снова – и никак не могу припереть их к стенке. Они предпочитают спрашивать, а не отвечать на вопросы, и не слишком радуются, получая от меня не больше ответов, чем дают сами. Во всяком случае, посланницы Элайды – она новая Амерлин, если ты не слышал, – малость поразговорчивее, хотя и считают, что мне можно задурить голову льстивыми словами да реверансами.
– О Свет, – выдохнул Перрин. – Свет! Ты хочешь сказать, что часть Айз Седай восстала, а ты оказался как раз между Башней и мятежницами? Умно, ничего не скажешь. Два медведя собрались подраться, а ты – между ними морошки набрать. Неужто не понимаешь, что неприятностей от Айз Седай у тебя и без того хватит? Я серьезно, Ранд. У меня от Суан Санчей душа в пятки уходила, хотя от нее-то хоть знаешь, чего ожидать. Она смотрела на меня так, словно я – лошадь, а она прикидывает, сгожусь ли я для долгой трудной скачки. Но она, по крайней мере, ясно давала понять, что не станет самолично тебя седлать.
Ранд рассмеялся – хрипло и совсем не весело.
– Ты и вправду считаешь, что если я оставлю Айз Седай в покое, то и они от меня отцепятся? Да этот раскол в Башне словно специально для меня устроен. Только благодаря ему они могут заняться мною вплотную. Иначе, куда я ни сунься, меня поджидало бы двадцать Айз Седай. Пятьдесят! Сейчас у меня в тылу Тир, Кайриэн, да и здесь есть зацепка. А не случись раскола, я и рта бы раскрыть не мог, не услышав: "Такто оно так, но Айз Седай говорят…" Перрин, Морейн изо всех сил пыталась привязать мне веревочки к рукам и ногам, пока я не вынудил ее бросить эти попытки. Хоть и не уверен, что она действительно их бросила. Когда Айз Седай уверяет, что будет только советовать, а решать предстоит тебе самому, это означает следующее: она лучше знает, что хорошо и что плохо, и сделает все, чтобы заставить тебя поступить' так, как считает нужным она. – Подняв кубок, он отпил большой глоток и продолжал уже спокойнее: – Будь Башня цела, они этими веревочками опутали бы меня с ног до головы, чтобы я и ступить не мог, не испросив разрешения у шести Айз Седай.
Перрин тоже едва не рассмеялся. И тоже невесело.
– Стало быть, по-твоему, лучше подыгрывать мятежницам и подливать масло в огонь. Помнишь присловье? Коль станешь дразнить и быка, и медведя, то будешь затоптан, а после и съеден.
– Все не так просто, Перрин, хотя они этого не знают, – заметил Ранд, самодовольно покачивая головой. – Есть еще и третья сила, готовая преклонить передо мной колени. Если они… О Свет, Перрин, ну разве так следует проводить время старым друзьям?! Толкуя об Айз Седай? Давай-ка лучше про Эмондов Луг. – На лице Ранда появилась хитрая ухмылка – теперь он снова стал самим собой. – Я лишь чуток поговорил с Боде, но она успела упомянуть про всякие новшества. Расскажи-ка мне побольше, Перрин. Что у нас изменилось, что осталось по-прежнему.
Довольно долго друзья толковали о беженцах и привнесенных ими нововведениях: невиданных сортах бобов, тыкв, яблок и груш, ткацких станках, позволяющих делать тонкие сукна и даже ковры, черепичных крышах, кирпичной кладке и мебели, до того изукрашенной, что прежде в Двуречье такой и не видывали. Перрин привык к тому, что народ валом валит через Горы Тумана, а вот Ранда это известие ошарашило. Рассказ о том, что некоторые предлагали обнести Эмондов Луг да и прочие деревни стеной, но никак не могли прийти к согласию, каменной или деревянной, распотешил Ранда, а уж услышав, как двуреченские женщины поначалу хором поносили тарабонские и доманийские платья, а потом половина из них пустила старые наряды на тряпки, он и вовсе покатился со смеху. Да, то был прежний Ранд. Его искренне смешили истории про парней, отращивавших тарабонские усищи или заостренные бородки на манер жителей Равнины Алмот. О том, что большинство двуреченцев предпочло носить такие бородки, как у него, Перрин почел за лучшее умолчать.
Но он был потрясен, узнав, что Ранд не собирается даже побывать в двуреченском лагере, хотя там находилось много его знакомых.
– Ни тебя, ни Мэта я защитить не могу, – кратко пояснил он, – но навлекать беду еще и на них не
желаю.
После этого разговор как-то сам по себе увял. Почувствовав это. Ранд встал, запустил руки в волосы и со вздохом огляделся по сторонам.
– Ладно, Перрин, ты ведь притомился с дороги, тебе надо умыться и отдохнуть. Не буду мешать. Я распоряжусь, чтобы вам с Фэйли отвели покои.
Уже провожая Перрина к выходу, он неожиданно
добавил:
– Ты все-таки подумай о Тире, это очень важно. А опасности никакой нет. Ты станешь четвертым, кто будет посвящен в этот план. – Лицо Ранда стало суровым. – Но это секрет. Его нельзя доверять никому. Даже Фэйли.
– Я умею держать язык за зубами, – ответил Перрин. С грустью, ибо Ранд опять стал нынешним. – А насчет Тира я подумаю.
