Мы сидим в «Нидерзексишергоф». Я давно не видел, чтобы Георг был в такой ярости. Входит молодой рабочий. Он подсаживается к нам.

— Вы были при этом? — спрашивает его Георг.

— Я был при том, как Волькенштейн подговаривал людей сорвать флаг. Он называл это «стереть позорное пятно».

— А сам Волькенштейн участвовал?

— Нет.

— Разумеется, нет.

— А другие?

— На Бесте накинулась целая орава. Все были пьяны.

— А потом?

— Мне кажется, Бесте стал защищаться. Они, конечно, не хотели его совсем прикончить. И все-таки прикончили. Бесте старался удержать флаг, тогда они спихнули его древком с лестницы. Может быть, слишком сильно по спине ударили. Ведь пьяный своей силе не хозяин.

— Они хотели только проучить его?

— Да вот именно.

— Так вам сказал Волькенштейн?

— Да. — Потупившись, рабочий кивает. — Откуда вы знаете?

— Представляю. Так оно было или нет?

Рабочий молчит.

— Ну, коли вы знаете, что ж… — бормочет он наконец.

— Нужно установить точно, как произошло убийство, — это дело прокурора. И насчет подстрекательства тоже.

Рабочий вздрагивает и отступает.

— Никакого отношения к этому я не имею. Я ничего не знаю.

— Вы знаете очень многое. И, кроме вас, найдутся люди, которые знают, что именно произошло.

Рабочий выпивает стоящую перед ним кружку пива.

— Я ничего вам не говорил, — решительно заявляет он. — И я ничего не знаю. Как вы думаете, меня по головке погладят, если я не буду держать язык за зубами? Нет уж, сударь, я не согласен. У меня жена и ребенок, и мне нужно прокормиться. Вы воображаете, мне дадут работу, если я стану болтать? Нет, сударь, другого поищите. Я не согласен.

Он исчезает.

— Так будут отговариваться все, — мрачно замечает Георг.

Мы ждем. Мимо проходит Волькенштейн. Он уже не в мундире, в руках у него коричневый чемодан.

— Куда это он? — спрашиваю я.

— На вокзал. Он больше не живет в Вюстрингене, перебрался в Верденбрюк, как окружной председатель Союза ветеранов. Приехал сюда только на освящение памятника, а в чемодане у него мундир.

Появляется Курт Бах со своей девушкой. Они нарвали цветов. Девушка, услышав о происшествии, безутешна.

— Теперь наверняка бал отменят.

— Не думаю, — замечаю я.

— Нет, отменят. Раз мертвец еще не похоронен. Вот беда!

Георг поднялся.

— Пойдем, — обращается он ко мне. — Ничего не попишешь. Придется еще раз посетить Деббелинга.