Желтые зубы
Я совершил ужасную ошибку.
Сложно вспомнить, как он тут оказался. Точный порядок слов, который позволил Юэну войти, сейчас уже ускользает от меня. Неужели я действительно приглашал его переступить порог моего дома? Не помню, что делал это. Осталось лишь ощущение какого-то неловкого нежелания с моей стороны позволить любое вторжение в мое упорядоченное существование. Он смел мое сопротивление одним взмахом грязной руки. И в мгновенье ока тишина, белые стены, отсутствие пыли, правильные углы, открытые пространства были потеряны для меня навсегда.
Его потребность в крове и поддержке обернулась льстивой настойчивостью. Я хорошо это помню. Он даже не был мне другом - в лучшем случае, знакомым. Но ему некуда было больше идти, поэтому он продолжал умолять меня о помощи. Снова и снова.
За лето частота его визитов в мою "двушку" в Бэйсуотере - мою первую жилую собственность - увеличилась, и он просто уже начал плакать в моем присутствии. Небритый и пьяный с утра, он рыдал, обхватив свое огромное, блестящее лицо длинными пальцами, с черными от грязи ногтями. Парализованный дискомфортом, я просто смотрел и нервно подергивался.
Но временами мне хотелось расхохотаться от вида его длинных, сальных волос, которые веревками свисали из-под бейсболки, натянутой на макушку необычной формы черепа. Затылок был плоским, а дряблая шея плавно переходила в плечи. Приплюснутое лицо моментально вызвало бы ужас у постороннего человека. Низкий лоб над темными глазами, нос, похожий на свиной пятак и жуткие зубы, придающие рту звериный и в то же время - как ни странно - женственный вид. Да, было в его рту что-то очень сексуальное, притягивающее и одновременно отталкивающее. Такое отвращение я испытал однажды, внезапно увидев в зоопарке гениталии самки бабуина. Возможно, это из-за бахромы черной бороды его губы казались такими красными и пухлыми. И возможно, это из-за контраста с яркими, влажными губами его квадратные зубы казались такими желтыми. Доисторический рот, - помню, подумал я. В нем просто не было ничего современного.
Я не видел Юэна ни разу за десять лет, с тех пор, как он вылетел с первого курса университета. Той весной он только прибыл в Лондон, прямиком из десятилетия разочарований и неудач, подробности которых остаются для меня туманными. Но он утверждал, что неоднократно становился жертвой предательства, жесткого обращения и агрессии. Говорил о своем бедственном положении такими возвышенными фразами, словно в одиночку пережил длительное, воистину, библейское страдание.
Держа в огромной ручище мусорный мешок, набитый бумагой, и мигая налитыми кровью глазами, Юэн глядел на сводчатый потолок станции "Кингс Кросс". Казалось, он начал искать меня, как только прибыл в город. Куда еще он мог пойти? Он был измотан одиночеством.
Вспоминая сейчас, я понимаю, как быстро стал его заложником в собственном доме. Еще до того, как он провел ночь под моей крышей, роли уже были распределены. Юэн развалился в моем любимом кресле, в котором я обычно сидел и читал возле подъемного окна с видом на каштановое дерево. Место, где я чувствовал себя наиболее комфортно. Место, которое защищало меня. Теперь мне пришлось съежиться в тени дивана и просто слушать.
Я обустроил комнату, исходя из расположения моего любимого кресла. Оно являлось вершиной треугольника, обеспечивавшей лучший прием из стереодинамиков и наиболее оптимальный вид на телевизор, на репродукции и фотографии, висящие на стенах, на мою коллекцию книг, башни из компакт-дисков и коллекцию бутылок из-под абсента. Теперь всего этого не стало. Но оттолкнув меня в прихожей в сторону, в тот момент, когда я открыл входную дверь, Юэн направился прямиком к тому креслу, словно некий самозванец, претендующий на трон. Он даже не задержался, чтобы снять рваную куртку с капюшоном, или чтобы скинуть изношенные школьные туфли с треснувшими носками и со стертой от бесконечных, бесцельных прогулок по городу подошвой.
Я дважды видел его в Западном Лондоне, прежде чем он позвонил в первый раз. Высокая, но сутулая фигура в старом дождевике, озабоченно бормочущая себе под нос, никогда не смотрящая другим в глаза. Он шагал, возбужденный, безработный и одинокий. Что-то шепчущий и подбиравшийся все ближе к единственной вещи, которую считал приветливой и безопасной. И дважды я ускользал от него. В первый раз нырнул в магазин "сэконд-хэнд", а заметив его во второй раз, ушел задним ходом в станцию метро "Квинсуэй".
Так как же он нашел меня? Кто дал ему мой адрес? Мало кто из моей университетской компании, с кем я поддерживал контакт, помнил его. И никто не слышал о нем с тех пор, как он вылетел. Должно быть, он следовал за мной домой с улицы. Наткнулся на меня, когда я покупал органические продукты, или антиквариат на Портобелло-роуд. Но тогда как он узнал, где меня искать? Как нашел конкретно то место в Западном Лондоне? Должен ли я верить, что это совпадение? Не знаю. Он никогда не говорил мне и улыбался всякий раз, когда я спрашивал его, как он меня нашел. Ему нравилось знать то, чего не знаю я.
Но потом он был уже со мной, все время. Он, я и тот ужасный запах, который он принес с собой.
***
Всякий раз, когда я открывал входную дверь, этот запах накатывал на меня из длинного коридора. Даже спустя неделю после того, как его статус сменился с гостя на жильца, запах продолжал пугать меня. Пот крупного рогатого скота, острый и удушающий. Запах ног был близок к смраду отрыжки. Запах свиных почек и морепродуктов, исходящий от давно немытой мужской промежности. И что-то еще, похожее на жженую кость, связывающее воедино все остальные "ароматы".
Кашлять, чтобы прочистить дыхательные пути, было бессмысленно. Вся квартира была наполнена этим запахом. Он сочился из занятой им гостиной, заволакивал прихожую, заполнял кухню и ванную, тянулся в моей комнате до потолка. Запах был повсюду и на всех моих вещах. Впитывался в обивку и ткань, набивался в тесные пространства шкафов и ящиков, веял с каждой книжной обложки и украшения. Его споры были вездесущими.
И я хорошо помню нашу первую стычку. Это был вечер понедельника, когда я вернулся домой из студии, спустя неделю после начала его "пребывания". И когда я расшнуровывал в прихожей ботинки, меня внезапно бросило в пот. Несмотря на то, что день был жарким, все окна в квартире были закрыты, а шторы в каждой комнате задернуты. Из кухни я услышал свист котла центрального отопления. Свет горел во всех помещениях, кроме гостиной, где единственным источником освещения служил экран телевизора, и под закрытой дверью искрилось голубовато-белое сияние. Он никогда не выключал телевизор и сидел слишком близко к экрану, как ребенок, которого не научили, что это делать нельзя. Он уже считал гостиную собственной территорией, и превратил ее в нервирующую копию своей комнаты в университетском общежитии. Беспорядочное гнездо с запахом свалки, - пришло мне в голову сравнение.
Я повесил пальто и бросил портфель на кухне. Мои ногти продавили полумесяцы в обеих ладонях. Стиснув зубы до боли в скулах, я стал осматривать устроенный им бардак. Лужицы молока, рассыпанный сахарный песок и использованная чайная заварка были на всех стальных поверхностях вокруг плиты. Что-то красное присохло к конфорке и стекало по стеклянной дверце духовки. На стуле перед кухонной стойкой я обнаружил прилипший томатный соус из банки с пастой "Скуби-Ду". Бурый комок из использованных чайных пакетиков испачкал сушилку. Сухая раковина была завалена грязной посудой и длинными черными волосами. На доске для резки хлеба стояли две кастрюли, покрытые изнутри слоем засохшего супа. Рядом стояла моя банка с маслом без крышки. Рядом с чайником, с черными отпечатками Юэна на пластиковой ручке, в галактике из рассыпанной морской соли лежали рабочей поверхностью вниз четыре моих компакт-диска.
На меня навалилась какая-то тяжесть, и я прислонился к стене. Утром это место было безупречно чистым. Перед работой я уже приводил его в порядок после выходных. С тех пор, как я дал ему несколько дней, чтобы разобраться в себе, подобный бардак ждал меня каждый вечер. Я был слишком уставшим для этого. Слишком утомленным для пробежки в парке. Не мог смириться с тем, что, прежде чем готовить, мне придется разгребать все это. Он уже нарушал заведенные мной порядки, подтачивал мою волю и разрушал место, которое я считал святилищем. Довольно, - снова сказал я себе.
Но хуже всего был запах возле гостиной. Он чуть ли не пульсировал из-под двери. Я собрался постучать, но потом остановился и возненавидел себя за это устойчивое, но жалкое проявление вежливости. Зачем поддерживать этот фарс, играя роль идеального хозяина? Он не питает никакого уважения ни ко мне, ни к моей личной жизни, ни к моему имуществу.
Задыхаясь от гнева, который я счел нездоровым, я отвернулся от двери гостиной. Не способный из-за ярости сформулировать свои претензии, связно поговорить с Юэном, и выглядеть при этом разумным, я ушел прочь. Или дело было в чем-то другом? Если честно, теперь я признаю, что еще я боялся войти в гостиную и посмотреть ему в глаза. Это был страх, но не страх за собственную безопасность. Скорее эмоция, которую испытываешь, когда, бродя по лесу, улавливаешь запах распада и отказываешься искать его источник, чтобы какой-нибудь страшный образ в подлеске потом не впечатался тебе в память. Даже тогда, в самом начале, я боялся того, что могу увидеть в комнате, которую занял Юэн.
Раньше я уже огрызался на него. Я вышел из себя и повысил голос, но сумел лишь еще глубже загнать его в саможаление и всепоглощающее отчаяние - само по себе уже утомительное зрелище.
Я пошел в свою комнату переодеться. Территория, вглубь которой я отступал все дальше и дальше, словно гонимый в самую главную башню моего замка вторжением шума и чумной грязи, беспечно проломивших стены. Также я решил принять душ, и попытаться успокоиться перед надвигающейся конфронтацией. Мне нужна была ясная голова и твердый голос, чтобы достучаться до его детских мозгов, с удобной неспособностью понимать слова, сказанные не в его пользу.
Но моя попытка успокоиться рухнула в тот момент, когда я ступил в свою спальню. В тот день он побывал там. Снова. Либо у него не хватало мозгов скрыть свои следы, либо он показывал умышленное пренебрежение к моим просьбам. После последнего раза я попросил его не заходить в мою комнату. Но я отчетливо видел выдвинутые ящики в моем шкафу и вмятину от его зада на кровати, где он сидел и разглядывал мои вещи. Личные вещи.
Я бросился в гостиную.
И тут же растерялся. Из динамиков с треском несся жестяной смех. Пол вибрировал. Я закашлялся. Закрыл рот и нос. В голове у меня возникла картина длинных, желтых ногтей на ногах и нижнего белья, бурого от грязи, как саван трупа. Я даже почувствовал на языке привкус его тела. Я снова закашлялся, хотя это больше было похоже на рвотные позывы.
В полумраке я увидел темную фигуру, развалившуюся в моем любимом кресле. Один тапок был сброшен, и бледная ступня лежала у него на коленях. В "мультике", шедшем по телевизору, что-то взорвалось, и в момент вспышки я увидел весь ужас его ноги. Желтые зубы стиснуты, нос сморщен, глаза прищурены, лоб нахмурен, он сосредоточенно чесал своими грязными "клешнями" красный, чешуйчатый псориаз на стопе.
- Господи, - произнес я, и задел ногой пустую пивную банку. Та покатилась под захламленный кофейный столик, где стояли чайные чашки. Я схватил со столика пульт от телевизора и убавил громкость. Юэн натянул носок на ногу.
- Чешется, - сказал он, улыбаясь.
- Я не удивлен.
В груди стало тесно. Мысли путались. Что я собирался сказать? Меня душила ярость. Неужели я забыл, что собирался сказать? Возможно, дело в его разоружающем пристальном взгляде, которым Юэн смотрел на меня. Он казался безучастным. Его глаза всегда оставались неподвижными. Он смотрел на меня, словно тот кот, который жил у нас в семье, когда я был ребенком. Кот, который сидел и смотрел. Его черные глаза заставляли меня чувствовать каким-то уязвимым и виноватым, будто его подозрения в моих неприемлемых мыслях были больше, чем догадка. Но он, как кот, действительно ждал какого-то вызова или нападения. Это были глаза человека, не способного на доверие.
Я отвернулся. От его взгляда я испытывал отвращение, выворачивающее наизнанку. И ненавидел себя за это. Если я не мог выдержать его взгляд, то не удивительно, что он разрушает мой дом.
Я увидел разбросанные по всей комнате книги, которые он взял с полок. Они лежали раскрытые, лицевой поверхностью вниз. Я не мог сконцентрироваться на чем-то, кроме "мультиков" и картинок в журналах. Я увидел возле его кресла первое издание в твердом переплете Уолтера Де Ла Мара. На суперобложку была поставлена кружка чая.
Я бросился через комнату и схватил книгу. На обложке красовалось круглое пятно.
- Господи Иисусе.
Он захихикал.
- Ты знаешь, насколько ценная эта книга?
Юэн пожал плечами.
- Это просто книга.
- Моя книга!
- Извини, - ответил он автоматическим, спокойным тоном.
- Сколько раз я говорил тебе об этом? - я окинул взглядом комнату, указывая рукой на царящий в ней хаос.
Он снова захихикал.
- Вы только его послушайте.
Я резко закрыл глаза, задержал дыхание и сел на диван.
- Нам нужно поговорить.
- О чем?
- А ты как думаешь? Как я говорил тебе почти каждый вечер на этой неделе, ты не можешь здесь больше оставаться.
Он уставился на меня, его лицо не выражало никаких эмоций.
- Посмотри на это место. Посмотри, что ты с ним сделал.
Он равнодушно посмотрел по сторонам.
- Извини, на что я смотрю?
Я хлопнул руками по кожаному дивану.
- Ты не видишь?
- Извини, но что ты имеешь в виду?
Я посмотрел на потолок, словно взывая к кому-то о помощи. Нет, я не дам себя втянуть в очередное бесконечное, цикличное обсуждение, сбивающее с толку, бессмысленное и проходящее в атмосфере его немытого тела и нестиранной одежды.
- Ты не можешь здесь оставаться. Я хочу, чтобы ты ушел. Сегодня.
Что-то визгливое было в тоне моего голоса, от чего он звучал глупо и беспомощно.
- Прости, но почему?
И тут меня прорвало.
- Бардак! Гребаный бардак! Мусор. Старые газеты. Грязны чашки и тарелки. Везде пролитая еда. Отопление, включенное на полную. На улице двадцать четыре градуса тепла. Окна закрыты и зашторены. Здесь воняет! Ты портишь мои книги. Мои вещи. Все.
Все это время его лицо не покидало выражение усталого недоумения.
- Но мне холодно.
Я попытался контролировать свой голос.
- Я знаю, что у тебя проблемы. Но твой самый худший враг - ты сам. Ты не предпринимаешь никаких усилий.
- Извини, в каком смысле?
Обхватив голову руками, я произнес:
- Господи, господи, господи.
Он захихикал.
- Это не смешно. Я не шучу. - Я услышал, что мой голос снова начал ломаться.
Он потянулся за подлокотник своего кресла, достал банку пива и сделал большой глоток. Я смотрел на него, парализованный отчаянием. Наблюдая за этим простым, бесцеремонным, и, казалось бы, беспечным действием, я понял, что презираю его.
- Слышал, что я сказал? Ты должен уйти.
- Прости, но куда?
Я вскинул обе руки вверх.
- Не знаю. Куда угодно, только не сюда. Домой. У тебя есть родители.
- Нет, - решительно сказал он, качая головой. - Мне нельзя туда. Видеть их больше не хочу.
Я прервал его, не желая слушать очередную жалобную болтовню, в которой он стонал о тех, кто обижал его, не имея мозгов признать собственную роль в конфликте. По его мнению, он всегда был непорочен, как и сейчас.
- Ты должен куда-нибудь уйти. Найди место. Больше я так жить не могу.
- Прости, как?
- Если ты сам не видишь, я не стану тебе объяснять.
- Но ты сам не понимаешь, что говоришь. Хочешь, чтобы я ушел куда-нибудь. - Для усиления своей позиции он помахал рукой над головой. - Но не можешь сказать мне, куда. Так откуда мне знать, куда идти? - закончил он с улыбкой. Довольный собой, он показал мне свои желтые зубы.
Огромным усилием воли я сохранил уверенность в голосе.
- "Лут". Есть такая газета. Купи "Лут". Найди там комнату и переезжай.
Раздумывая над моим советом, он сделал еще один неспешный глоток пива.
- Это совсем не для меня. И ты по-прежнему не понимаешь, что говоришь. Мне все это немного напоминает бред сумасшедшего. - Он рассмеялся. Он был пьян. - Чтобы снять комнату, нужен залог. У меня нет столько денег. И комнаты - это ужасное жилье. Я жил в одной, и никогда туда не вернусь. Мне здесь нравится.
- Тебе ничего из твоих слов не кажется абсурдным?
- Прости, не понимаю?
- Ты только что появился здесь. В моей квартире. Спустя десять лет. Мы даже не были близки. И ты... ты проникаешь сюда и просто...
- Что, прости?
- Устраиваешь этот ужасный бардак и отказываешься уйти, когда я тебя прошу.
Он снова окинул взглядом комнату.
- Не так уж и плохо. Видал и хуже.
- Не удивительно. Но для меня, это ужасно. Чудовищно. У нас определенно разные стандарты. И так как это моя квартира, я решаю, кому здесь жить и чему здесь быть. Понятно?
- Думаю, ты заблуждаешься...
- Нет! Это ты заблуждаешься. Это частное жилище. А не хостел для алкашей. У тебя нет здесь никаких прав.
Он посмотрел на банку в своей руке, и угрюмое выражение вернулось на его лицо.
- Послушай, - сказал я, - я очень закрытый человек. И не хочу больше жить как студент. Мне необходимо собственное пространство.
- Мне тоже, - сказал он.
- Тогда выезжай. Этого место слишком тесное для двоих людей. Это квартира рассчитана на одного человека. На меня.
- Я не согласен. Она достаточно просторная.
- То, что ты думаешь, никому не интересно. Ты просто не слушаешь, что я говорю, верно?
- Слушаю.
- Тогда ты уйдешь.
- Нет.
- Что?
- Ты запутался. Ты просто упустил суть.
- Какую еще суть? - Я задумался, кому мне нужно звонить в первую очередь. В полицию или в социальные службы.
- В какой-то момент ты все неправильно понял, - сказал он, полностью уверенный в том, что говорит.
Я снова закрыл лицо руками. Вцепился в волосы. Я не мог смотреть на него.
- Я найду тебе, где жить. Заплачу залог.
Последовало долгое молчание.
- Это хорошее предложение. Но я не совсем уверен, что это правильный поступок. Понимаешь, я больше не хочу жить самостоятельно. Слишком сложно все поддерживать. Лучше я останусь здесь.
Я встал, распахнул шторы и открыл окна.
Юэн замигал в мандариновом свете.
Я вцепился в груды старых газет, листовок, рекламных брошюр и бутербродных оберток, разбросанных на полу, собранных Юэном во время его вылазок за переделы квартиры. Отбросы каждого дня были выложены в маленькую мусорную пирамиду.
Он вскочил с кресла.
- Оставь их в покое!
Испугавшись, я отступил от него и уставился на его дикие глаза, красные щеки и дрожащие губы.
- Не трогай их.
- Это же мусор.
- Но они мне нужны.
- Зачем?
- С ними еще не закончено.
- Но это же мусор. Этим бумажкам уже несколько дней, если не недель.
- Просто оставь их в покое. Я впервые видел Юэна таким разгневанным, и у меня волосы встали дыбом. Он начал раскачиваться и тыкать грязным пальцем мне в лицо. Я вспомнил, что я читал о затворниках, живущих со своими стопками старых газет и грудами мусора. Каждый элемент имел огромную важность для их непостижимого внутреннего мира. Свалки, изолированные в квартирах и отдельных комнатах, и со временем превращающиеся в перегной. Юэн был безумен, и это была его цель. Окружить себя в моем доме мусором и нечистотами. Запечататься от мира, в котором он не мог функционировать, со мной за компанию, чтобы ему не было одиноко. Я был поставщиком провизии и общения, опекуном. Мне захотелось рассмеяться.
Я бросил бумаги на пол.
- Это все мусор. Я хочу, чтобы ты убрал это все отсюда и вымыл всю посуду. Затем я хочу, чтобы ты ушел. - Но в моем голосе не было силы. Мои слова звучали как отрепетированная банальность, которую Юэн почти наверняка пропустил мимо ушей. Слова, которые просто растворились в пространстве вокруг его головы.
Я вышел из гостиной и двинулся на кухню. Выключил включенный на обогрев котел и открыл окна, выходящие на греческий ресторан.
- Что ты делаешь? - спросил он у меня из-за спины, снова спокойным голосом - видимо, от того, что его драгоценные газеты вернулись на место в устроенном им хаосе. Он стоял в дверном проеме, держа двухлитровую бутылку "Доктор Пеппер".
- А на что это похоже?
- Но я мерзну. - Долговязая фигура в куртке, застегнутой до подбородка и натянутой на голову бейсболке, изобразила дрожь.
- Обломись. Ты не задержишься здесь надолго, и я начинаю избавляться от этого запаха. - Теперь я был одним из них - я прочел это по его лицу - одним из его мучителей. - И приготовься к тяжелому физическому труду. Перед уходом ты уберешь весь этот чертов бардак, который устроил.
- Прости, но я не знаю, как именно.
- Начисто.
- Прости, что ты имеешь в виду?
- Эту одежду нужно выбросить. Я дам тебе, что надеть, иначе ты никогда не найдешь себе комнату.
- Некоторые вещи такие, какие они есть, неспроста.
- Не в моей квартире. Ты не можешь просто так вторгнуться в чью-то жизнь, заполнять каждую комнату этим ужасным запахом и заваливать весь пол мусором. Вообще, о чем ты думал? Это же мой дом. Моя квартира. Личное пространство.
- Но насколько оно личное? Сюда же приходит Джули.
Он имел в виду мою тогдашнюю подругу, которая раньше, как минимум три раза в неделю, оставалась у меня на ночь. Но с момента появления Юэна я ночевал у нее - что, как я понял, было ошибкой. После первого же знакомства с Юэном она заявила, что не появится у меня до тех пор, пока он не уйдет. Сам факт, что он сослался на нее, как на некое препятствие для его проживания, разозлил меня больше всего.
- Какое твое собачье дело?
- А ты подумай, - сказал он, ухмыльнувшись в ответ.
- Подумать о чем?
- Мне некуда идти, когда она здесь. - У него был торжествующий вид. - Не очень хорошо так поступать с человеком.
Я вдруг понял, что эта сюрреалистичная, детская дискуссия может продолжаться бесконечно. Юэн пытался взять меня измором? Он был врожденным идиотом, или это было какое-то тщательно отрепетированное запутывание? Я не знал, но я очень устал от этого пьяного имбецила. Я представил, что мне снова придется убираться на кухне. За неделю я успел войти в роль какого-то мерзкого раба его обманчивой воли. Мне казалось уже каким-то далеким то время, когда я готовил себе после работы еду, ужинал с вином, читал книгу, засыпал в кресле у окна. Или лежал с Джули на диване и смотрел фильм. Как это произошло? Как такое случилось? Такие ситуации не предусмотреть. От них нет защиты.
- Я буду приглашать сюда того, кого хочу. Особенно, Джули. У тебя здесь нет права голоса.
- Но я прав насчет этого. Ты сам знаешь.
- Нет, не знаю.
Он улыбнулся снисходительно, словно разговаривал с заблуждающимся ребенком.
- О, да, думаю, что все-таки знаешь.
- Вот что я тебе скажу, уходи прямо сейчас. Прямо сейчас. Оставь ключи. И уходи.
Он усмехнулся и покачал сальной головой.
- Куда? Я уже спрашивал тебя раньше, и ты не смог дать мне ответа. Куда мне идти? Мне, что, просто исчезнуть? В твоих словах нет смысла.
- Значит, ты собираешься остаться здесь навсегда, превратить мою квартиру в компостную яму, уничтожить все мои вещи, и запретить мне приводить гостей. Так? Таков твой план? Разве ты не понимаешь, что я могу возразить? Почему я серьезно встревожен твоим поведением?
Он рассмеялся и покачал гигантской головой, словно сострадая моим заблуждениям.
- Ты все драматизируешь. Забегаешь вперед. Но мы пока еще до этого не дошли. Я хочу сказать лишь, что это несправедливо, нетактично, когда ты приводишь сюда людей. Потому что это не мои друзья и не мои подружки. И мне некуда уйти, когда они здесь. Это же очень просто. - Он повернулся и ушел с кухни. А я остался один в тишине, ошеломленный.
Из гостиной донесся скрежет и стук закрываемых окон. За ними последовал визг задергиваемых штор, закрывающих красоту и свет летнего вечера. С ревом ожил телевизор.
Я прошел в гостиную, словно одержимый. Губы у меня быстро шевелились. Я был готов применить силу и разрыдаться. Что случится в первую очередь, я не знал. Я встал в дверях, белый от ярости. Юэн посмотрел на меня, лицо у него было непроницаемым, или, возможно, слегка озадаченным моей настойчивостью.
- Да ты совсем рехнулся, мать твою, - сказал я.
И в его выражении, в его позе, в самой энергетике, проецируемой развалившейся в кресле темной фигурой, произошла какая-то перемена. В свете телевизора я увидел, как его лицо побагровело от ярости, как потемнели слезящиеся глаза. Он вскочил с кресла и бросился на меня.
У меня перехватило дыхание.
Он вскинул вверх свою грубую ручищу, нейлоновая ткань куртки, взвилась, словно парус на рее.
Он едва не ударил меня, но замешкался, когда мелькнувшая искра здравого смысла вернула самообладание в его неуклюжее тело, и опустил руку на деревянную сушилку возле радиатора. Деревянные распорки треснули и раскололись, безмолвно поглощенные висящими на ней полотенцами. Сушилка рухнула бесформенной кучей.
- Ты ничего не знаешь! - воскликнул он, размахивая над головой длинными тонкими руками и брызжа слюной. - Ты все понял неправильно! Ты упустил свой шанс! - Прокричав это, он захлопнул дверь с такой силой, что я отлетел в коридор.
***
С момента появления Юэна в моей квартире я начал плохо спать. Гложущая тревога мешала заснуть, и, в конечном счете, приводила меня в состояние полного бодрствования либо беспокойного полусна, в котором было невозможно обрести физический комфорт. Оглядываясь назад, я понял, что после его зловонного вторжения в мою жизнь полностью утратил способность расслабляться. Но мой сон ночью после нашего скандала и разрушения Юэном сушилки был не только прерывистым, но и усугубленным кошмарами, которые утром я помнил лишь фрагментарно.
Стараясь думать рационально, я списал эти кошмары на обострение моих чувств виктимизации и бессилия, вызванного потерей контроля, от которой я страдал в пределах собственной среды. Но переживание этих тревожных снов лишь усиливало мое возмущение в отношении Юэна. Физическое загрязнение моего дома и сводящая с ума, аутистическая воля были лишь первым уровнем моих мучений. В то время мне казалось, что он забрался в мою жизнь гораздо глубже. И мало того, что он был сейчас единственной темой наших с Джули разговоров. Или единственной мыслью, постоянно отвлекающей меня от работы в студии. Нет, его вторжение было гораздо более серьезным. Я чувствовал, что Юэн желает быть со мной все время. Даже во сне.
Местом действия кошмара была моя квартира, хотя пейзаж был более широким - достаточно места, чтобы я жил там вечно - и в сильно измененном виде. Я был маленьким, скелетообразным, безволосым существом без гениталий. Между ног у меня была проведена какая-то грубая операция, и рана была зашита бурой бечевкой, которую я хранил под кухонной раковиной. Я спотыкался и постоянно падал, изнеможенный долгим походом по коридору, который во сне был гораздо длиннее. Мое тело было изранено устилающими пол ногтями с пальцев ног. Его желтыми ногтями. Я постоянно испытывал дискомфорт от быстро загнаивающихся порезов на коленях, ступнях и ладонях. Я снова и снова падал на этот странный пляж из обрезков ногтей.
Передо мной шагало голое существо, светящееся, как бледный червь в серой глине. Мне было плохо его видно из-за жгучей пурги из перхоти и струпьев, постоянно дующей на нас оттуда, куда мы шли. Из гостиной. В ушах, во рту и в носу у меня образовывалось маслянистое вещество, которое приходилось то и дело извлекать. Сочащийся сверху грязный свет частично освещал в этой буре тлена его тело. С тонкими конечностями, большими ступнями и пузатый, он продвигался вперед и махал рукой в воздухе, читая вслух с пачки потрепанных, вырванных из блокнота листов. Нараспев произнося слова, смысла которых я не понимал, он шел ускоренным шагом, в то время как я бежал за ним на поводке, задыхаясь от смрада.
В квартире тоже было нестерпимо жарко, что лишь усиливало вездесущую вонь. Но Юэн был равнодушен к моему удушью и всхлипам. Мы должны были незамедлительно достичь далекого белесого света, мерцающего сквозь бурю. И в квартире с нами было кое-что еще, чего я никогда не видел. Никогда не смотрел на это, потому что слишком боялся. Скорчившись позади голого, поющего гиганта, чей венец черных волос прилип к черепу и шее, словно его макнули головой в бассейн с жиром, я чувствовал себя безопаснее. Мне приходилось держаться рядом с Юэном и оставаться скрытым от существа, которое ждало впереди, в ослепляющем статическом шуме гостиной. Я инстинктивно знал, что оно старо, полно веселья, и с нетерпением ждало встречи со мной.
Во сне, Юэн, голый бородатый пророк с брюшком, вскоре стал размахивать своим старым ботинком, словно епископ кадилом. Ботинок был наполнен экскрементами. И шествуя по моей квартире, Юэн пальцем рисовал на стенах фигурки. Детские фигурки. Но хуже всего были те скрюченные существа в похожих на палки деревьях. И я тащился позади него, держа над головой мою лучшую салатницу, сосуд, набитый грязью, чтобы он мог вновь наполнять свой потрепанный башмак. Так мы продвигались по коридору с рисующим граффити Юэном вплоть до того места, которого я вскоре буду неистово бояться. Мерцающая комната, где обитал некто третий. Или нечто, окруженное беловато-голубым потрескивающим свечением. Нечто на потолке, чему поклонялся Юэн.
Ему пришлось затянуть у меня на горле ремень, чтобы втащить в то белое мерцание, где звук был перевернут задом наперед. Место, в котором я начал задыхаться. И в то же время я был неспособен убежать, поскольку все мое тело одолевало какое-то парализующее ощущение покалывания. И когда я пытался уползти по смердящему, как обезьяний вольер полу прочь, я вновь соскальзывал в то место, прямо под тем существом на потолке, которого так боялся.
Когда я проснулся, кожу лица стянуло от высохших слез.
За окном спальни было по-прежнему темно. Я сидел в сырых простынях, все еще хранящих остатки его запаха, в том месте, где он сидел на кровати, осматривая мою комнату за день до этого. И я сразу же обратил внимание на свет под дверью, идущий из коридора, а также на громкую музыку, грохочущую из гостиной и частично приглушенную стенами.
Музыка? Я посмотрел на будильник. Еще не было и трех часов, но грохот барабанов и какофония жужжащих гитар, обрушились на меня в тот момент, когда я открыл дверь спальни. Я подумал о моих соседях сверху, Холли и Майкле, и решил, что стук в дверь неизбежен.
Завернувшись в купальный халат, я поспешил по коридору в гостиную. Морщась, закрыл себе рот и нос от свежего натиска специфического запаха. Казалось, он стал еще сильнее, но всего несколько часов назад я тщательно продезинфицировал коридор, ванную и пол на кухне. Как такое возможно? Даже хлорный раствор не мог противостоять ему.
Я толчком распахнул дверь в гостиную. И увидел Юэна пляшущим. Он пьяно скакал с ноги на ногу, размахивал руками, и тряс своей огромной головой так, что пряди мокрых волос развевались и липли к блестящему лицу. Его грязные рваные ботинки метались среди валяющихся на полу газет и пустых пивных банок. При виде меня его потрескавшиеся губы растянулись в стороны, и он высунул язык, больше напоминающий бычий. Несмотря на то, что я стою рядом, он не прекратил свои неуклюжие прыжки, а вместо этого издал низкий стон, совершенно неблагозвучный и дикий. Раскрыв рот еще шире, он стал омерзительно водить языком по своим желтым зубам, после чего хрипло заревел под суровый, несущийся из динамиков грохот.
Юэн гонял свой единственный компакт-диск. Альбом "Аутопсия некрофила", записанный какой-то скандинавской блэк-метал-группой, о которой я никогда до его появления не слышал. Коробка была давно потеряна, и мне казалось странным, что диск еще проигрывался. Вся рабочая поверхность была в царапинах и жирных отпечатках.
Я прошел в комнату и выключил музыку. Я был напуган. Я понятия не имел, кто этот человек. И чем этот неудачник, едва знакомый мне по университету, занимался последние десять лет. Но порицать его не было никакого смысла. Даже разговаривать с этим нетрезвым олухом, живущим исключительно на диете из еды для детских вечеринок и пива, было мало смысла. Он управлял ситуацией. А мне приходилось просто слушать.
Юэн плюхнулся всем весом на кресло так, что каркас хрустнул. Ножки прочертили борозды на половицах. На подлокотнике балансировали две банки экстра крепкого пива. Должно быть, он выходил в какой-то момент, чтобы купить картошку фри, большой батончик "Марс" и полдюжины пакетиков с чипсами, которые также были навалены на кофейном столике.
Пьяный и возбужденный, Юэн пытался соединить невнятные слова в предложения.
- Я гулял, гулял. Прошел несколько миль. Дошел до старого дома Уильяма Блейка. А затем до Пекхам Коммон. Там, где ангелы на деревьях. Они все еще там.
У меня словно резко понизилась температура тела, я задрожал и затянул халат под подбородком.
- Там же, наверное, темно. - Мой голос прозвучал как-то пискляво.
- Есть множество вещей, которые можно видеть без света. - Он вытянул ноги и отхлебнул из банки, затем удовлетворенно выдохнул.
- Не сомневаюсь.
Выражение его лица стало вызывающим, затем полным ненависти. Юэн всегда был уродливым, но в этот момент я подумал, что он выглядит особенно примитивно, как опасный преступник. Несмотря на его бред про то, что в университете он был поэтом, я внезапно понял, что недооценил его. Будучи пьяным, он превращался в хулигана и задиру.
- Даже не думай смеяться надо мной, - сказал он, и подтекст был очевиден. Довольный моей реакцией, он усмехнулся и показал мне свои желтые зубы. Да, Юэн хотел, чтобы его боялись и уважали.
- Я много думал о тебе, - невнятно пробормотал он. - О том, что ты сказал. Ты заблуждался. А я был прав.
Я повернулся, чтобы уйти.
- Мне утром на работу. Над нами живут соседи. Больше никакой музыки.
- Нет, нет, нет, нет, нет. - Юэн рывком поднялся с кресла и метнулся через всю комнату ко мне. Я дернулся в сторону, и он захлопнул дверь. Запер меня в этой мерзкой зале, и принялся размахивать руками у меня перед лицом.
- У меня есть что-то очень, очень, очень, очень, очень...
Я хотел было обойти его, но он преградил мне путь и оттолкнул назад указательным пальцем. Отшатнувшись скорее от этой мысли, чем от самого прикосновения, я отодвинулся от него подальше.
- Ты никуда не пойдешь. Понимаешь, это очень, очень, очень, очень важно. Я должен кое-что рассказать тебе. Нет... показать. Да, рассказать и показать тебе. Поэтому просто стой, где стоишь. Думаю, ты будешь очень удивлен.
Теперь я считал его надоедливым и грубым. Проснулся посреди ночи, чтобы меня в моем собственном доме загнал в угол и запугивал какой-то пьяный незнакомец. Подвергался ли я когда-либо такому обращению?
- Сомневаюсь, - возразил я ему. - Поэтому давай быстрее. Кому-то из нас утром на работу.
-Ай-ай-ай. Это не правильный настрой.
Моя толерантность по отношению к пьяным с их заносчивой болтовней никогда не доводила до добра.
- Давай завязывай. Я хочу спать. Утром мне нужно на работу.
- Это неважно. Вот увидишь, это не имеет особого значения в порядке вещей.
- В порядке вещей? - У меня не было сил опровергать очередное его нелепое предположение. Я оплачивал из своей зарплаты ипотеку за квартиру, в которой он жил против моей воли. Неужели он не догадывался об этом? Одна мысль о том, чтобы объяснить это, вызвала очередную волну усталости.
- О, да. Ты увидишь.
- Что я увижу? - Теперь нетерпение вытеснило страх, сопровождавший меня после сна. - Что ты можешь рассказать или показать мне такого, что имеет отношение к чему-то важному?
Он вскинул свою широкую ладонь вверх, требуя молчания. Затем расстегнул куртку и сунул руку внутрь. Последовала короткая борьба с внутренним карманом, после чего он вытащил грязный рулон бумаги.
- Я хочу, чтобы ты прочитал это.
Края бумаги были коричневыми и мятыми. Я вспомнил про сон, и мне стало не по себе. Вся эта ситуация, стечение обстоятельств, казались нереальными. Как если бы я больше не был частью обычного мира. В голове даже слегка помутнело.
- Сейчас три часа ночи.
- Там все хорошо изложено. - Он подошел к кофейному столику. Смахнул на пол пакеты с чипсами. Один из них был открыт, и содержимое с шумом рассыпалось по половицам. Юэн улыбнулся и воскликнул:
- О, боже. - Это прозвучало наигранно и с издевкой. Затем он наклонился и положил рукопись на стол. Развернул ее и распрямил. Но стоило ему убрать руки, как лист снова свернулся в трубочку.
- Так что вот. Если сэр будет так любезен. - Он указал на диван, предлагая мне сесть.
Я сел. Прочитаю по-быстрому, чтобы этот сумасшедший успокоился.
Юэн постучал черными ногтями по рукописи, прочистил горло и произнес:
- Вручаю его сиятельству "Евангелие от Богини".
Затем он снова встал, его глаза расширились от возбуждения, в ожидании, что я разделю его благоговение перед этой грязной бумажкой. Я не хотел касаться ее. Этот человек был безумен. Ему требовался психиатр. Прижатая к немытому телу, запечатанная в любую погоду в жаркую куртку, пока он бесконечно бродил в поисках ангелов на деревьях, бумага была влажной. Я почувствовал это в трех футах от нее и содрогнулся от отвращения. - Она даже не напечатана на машинке.
- Ты все спрашиваешь меня, чем я занимался десять лет. Что ж, вот тебе ответ.
В рукописи было не больше сорока страниц.
- Ты потратил десять лет, чтобы написать это?
- Не просто написать. Потребовалась большая подготовка. И другие вещи. Понимаешь, поэзия просто так не возникает. Может, ты думаешь, что это, это, это...
Великий поэт не мог выразить свою мысль. Я уронил лицо на руки.
Юэн ходил по комнате взад-вперед.
- Ты должен прочитать это, - произнес он, стиснув зубы. И принялся играть на воображаемом инструменте. Затем снял бейсболку и почесал затылок. Я впервые увидел его без головного убора, его волосы все еще хранили след от кепки. Он был смешон. Пьян, немыт и смешон.
- Все встанет на свои места, и ты увидишь, почему я прав. - Он нахлобучил на голову кепку и вновь, с довольным видом, стал наигрывать на невидимой гитаре. Он был счастлив. Это то, чего он хотел. Чтобы кто-то уделил внимание ему и его безумным идеям.
Мне захотелось уничтожить его физически. Разбить ему башку об стальной радиатор, вцепившись руками в его мокрые волосы. Я встал.
- И не мечтай.
Юэн подбежал в двери гостиной и загородил ее.
- Ты должен прочитать это. Это важно.
- Для меня - нет. Отойди в сторону.
- Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, - произнес он нараспев.
Перед глазами у меня все закачалось
- Ты - эгоцентричный кретин. Я устал. Разве ты не видишь? Ты спишь до двух часов дня. Сидишь, смотришь "мультики" и ешь детский фастфуд. Что ты знаешь об ответственности? Посмотри на себя. Ты же даже одеться не можешь. Когда последний раз ты стирал одежду и принимал душ?
Он поджал свои толстые губы.
- Мммм. Дай подумать. Два года назад? Где-то так.
Я буквально почувствовал, как бледнеет мое лицо.
А затем Юэн снова рассвирепел. Он едва не задыхался от ярости.
- Два года прошло с тех пор, как вода последний раз касалась моего тела. Плоть должна быть подготовлена. Как и разум. Эти вещи требуют времени. Так она говорит. Прочитай мою книгу и увидишь. Ты будешь видеть вещи чуть яснее. Ты упустил суть. Как и все остальные. Вы все упустили свой шанс. - Он постучал себя по голове, продолжая загораживать дверь. - Но, я - нет.
***
На следующий день, в студии, одна из моих коллег заметила, что я нахожусь "на другой планете". Но ее замечание было оправдано. Я делал ошибки. Мне слышалось не то, что мне говорили. Не мог сосредоточиться. Я был погружен в себя, вял и обессилен. Другие дизайнеры и знакомая обстановка в компании казались мне неестественно чистыми и абсурдно банальными.
Я проснулся позже тем утром, проспав не больше двух часов. Гнев не давал мне спать. А еще отвращение, от того, что я прочитал на тех липких страницах "Евангелия от Богини". Когда я, наконец, пробудился и выбрался из кровати, времени на душ или завтрак уже не было. Чашек в шкафу для кофе тоже не осталось. Они были все испачканы и заточены в гостиной, где спал Юэн. А спать он будет до обеда, чтобы подготовиться к новым ночным торжествам.
Рукопись была написана церковным языком, как мне показалось, в неуклюжей попытке имитировать архаичный стиль. Также каждая строка была пронумерована, как в библии, а текст разделен на стихи. В них не было ни размера, ни ритма. Лишь беспрестанный, заносчивый шквал утверждений, якобы переданных Богиней и записанных Юэном, ее земным проводником и представителем.
Можно даже сказать, что пассажи напомнили мне "белую поэзию", написанную человеком, безнадежно застрявшим в развитии. Болезненно инфантильный, напыщенный, извращенный манифест безумца, страдающего манией преследования и обладающего странными духовными убеждениями. Это "Евангелие" напомнило мне о Чарльзе Мэнсоне и "Хелтер Скелтер". Завет жалкого неудачника с комплексом мессии. Только автором был обделенный божьим даром пророк без единого последователя.
Когда я читал, Юэн сидел, устроившись на подлокотнике дивана. Глаза у него светились какой-то эйфорией от того, что кто-то, наконец, уделил его рукописи внимание, которое по его мнению она заслуживала. Даже если заложник захвачен посреди ночи и одет в купальный халат.
Учитывая опьянение Юэна, разве я мог быть с ним честен? Мне было жутко читать его "Евангелие", работу человека, страдающего недиагностируемым расстройством личности. Думая лишь об отдыхе и сне, я солгал Юэну, назвав его работу "интересной". Пообещал ему днем выдать больше критики. Затем я, пятясь, выскользнул из гостиной в ванную, намереваясь вымыть руки, в то время, как он путался у меня под ногами, выпрашивая комплименты. Юэн ждал за дверью ванной, а затем не отставал от меня в коридоре. Даже попробовал войти ко мне в спальню, отчаянно пытаясь выжать больше одобрения из своего невольного читателя. В конце концов, мне пришлось вытолкнуть его из своей комнаты, уперев уже вымытые руки в его липкую грудь, после чего закрыть дверь у него перед носом.
Вскоре после этого он еще три раза заходил ко мне в комнату и включал свет, пока я не впал в кому усталости. Когда я проснулся в восемь утра, в комнате у меня горел свет, а дверь была настежь раскрыта.
1. Все двери должны быть отворены перед ним.
2. И никто не должен насмехаться над ним.
3. Ибо он есмь царь среди людей.
4. Богочеловек, которому дано было узреть Ее и вещи, пред святостью которых не способны устоять другие.
5. И женщина не должна увести его с пути истинного.
6. Так Я повелеваю, и Я есмь истинная любовь в центре всего сущего.
Я был зол на себя, за то, что запомнил этот бред, за то, что позволил причудам Юэна проникнуть в мой мозг. И в студии они вновь заявили о себе. Даже там, в моей офисной кабинке, меня ждали неприятные последствия его вторжения. Перед ланчем я сидел перед начальником отдела кадров, и мне было задано несколько вопросов в форме легкого допроса, принятого у руководства, желающего разобраться в личных проблемах сотрудника. Элис Фэирчайлд улыбнулась, когда спросила меня, все ли у меня дома в порядке. Она продолжала улыбаться, когда объясняла, "как трудно всегда обсуждать вопрос личной гигиены" с кем-то, кого она считает "другом и не просто ценным коллегой". Несколько человек в студии пожаловались на меня, и она тоже заметила странный запах, когда проходила мимо меня в коридоре.
Я начал агрессивно хвататься за рубашку и нюхать подмышки, и быстро понял причину ее встревоженности. Я попытался объяснить насчет "гостя" у меня в квартире, Но Элис с трудом понимала мой невнятный лепет. Я быстро извинился и пообещал, что в будущем никого не "побеспокою".
- Все мы с головой уходим в работу, - сказала Элис доверительным тоном, - и в такие периоды забываем о простейших, но и важнейших вещах.
42. И станет плоть его крепче с Ее ладаном.
43. Истинно, царь в лохмотьях, ее слуга и самый дорогой возлюбленный, будет облачен в божественность, что ускользает от глаз людских, но сменит другие их чувства на трепет пред ним.
44. И он должен сохранять свою плоть нечистой на протяжении восьми сезонов, пить крепкие напитки и есть обильную пищу в подготовке к переходу в царствие Ее.
45. И он может выбрать спутников, чтоб те следовали за ним, и следовали за Ней, через него, пока им тоже не будет дарован переход.
46. Ибо узрите, все верующие, и Она явится вам во всем своем величии, славе и красоте, и вы тоже будете вскормлены и помазаны ладаном Ее.
***
Я ушел с работы пораньше и заехал в супермаркет купить дезодорант и дезинфектант для одежды, после чего поехал на метро на квартиру к Джули.
- Ты тоже заметила это? - спросил я ее по прибытии.
Джули кивнула.
- В выходные. В кинотеатре.
- О, боже!
- Ты должен избавиться от него.
- Думаешь, я не пытался?
- Не кричи на меня!
Соседи Джули по комнате притихли в гостиной за дверями столовой.
- Извини. - Остаток ужина мы доедали в молчании. Джули расстроилась, когда я сказал ей, что не останусь на ночь, и что мне нужно идти домой и найти чистую одежду, в которой завтра пойду на работу. Если такая вещь, как чистая одежда, вообще существует по моему адресу.
В общем, мы пробили по "гуглу" мой юридический статус, и попытались выяснить, можно ли квалифицировать Юэна как самовольного поселенца. Я не мог даже запереть дверь и не впускать его, как предложила Джули, поскольку у Юэна был ключ. Кроме его монументальной прогулки до Пекхама, пока я спал, он не покидал при мне квартиру. И я уже не считал это случайностью. Если я был дома, сомневаюсь, что Юэн предпринял бы прогулки дальше, чем до круглосуточной лавки через дорогу. Даже если бы он выскользнул на улицу, когда я находился в помещении, у меня не хватило бы времени вызвать слесаря и сменить замки. Я мог лишь запереться на задвижку, пока был в квартире. В какой-то момент мне пришлось бы уйти на работу, и это дало б ему достаточно времени, чтобы вернуться в квартиру, и удвоило бы его усилия остаться по этому адресу. Ситуация была абсурдной.
Я пообещал Джули, что утром позвоню в полицию. Она же пообещала переговорить с подругой, практикующей семейное право. Но что меня по-прежнему приводило в недоумение, так это то, как Юэн сумел вообще найти меня. Я был уверен, что "наткнулся" он на меня на улице несколько недель назад неслучайно. Юэн разыскивал меня.
В университете он всегда находился на периферии студенческой тусовки. Был немногословным и болезненно застенчивым. Хотя самозваная богема из бара Студенческого союза относилась к нему терпимо. Длинные волосы и борода тоже не изменились. В прошлом, я несколько раз из любопытства и сочувствия разговаривал с ним. В то время я обманчиво считал себя экспрессионистом, и помню, что мы разделили увлечение Фрэнсисом Бэконом и Иеронимом Босхом. На самом деле, Юэн был единственным из моих сверстников, кто слышал о Гроссе (Георг Эренфрид Гросс - немецкий живописец, график и карикатурист - прим. пер.).
Тогда Юэн тоже крепко пил, мнил себя поэтом и всегда таскал с собой книжку с рассказами Артура Мейчена. Люди относились с непониманием к моему общению с ним. Девушки были особенно с ним суровы. Считали его жутким, и все такое. Он вылетел с первого же курса и куда-то уехал. И это был максимум того, что я знал об Юэне. Так чем же он занимался последние десять лет? Где он жил? Отвергнутый родителями и нетрудоспособный, может, он содержался в каком-нибудь учреждении? И если "Евангелие" было в каком-то смысле автобиографией, он уже два года, как не мылся и не стирал одежду.
- Это просто отвратительно, - сказала Джули, когда я рассказал ей.
- Он - отвратителен, - сказал я. - Неприятен.
- Мне жаль его. Он болен. Может, мне нужно поговорить с ним. Посмотрим, смогу ли я от него избавиться.
- Ни в коем случае. Ко мне домой ни ногой, пока он не уйдет. Мне стыдно.
- Наверное, ты слишком мягкий. А он умеет ловко тобой манипулировать. Алкоголики они такие. Он превращает тебя в потакателя.
- Мягкий? Физическое насилие - это единственное, что я не пробовал. И, поверь мне, я уже в шаге от этого.
- Пожалуйста, позволь мне устроить ему взбучку.
- Зачем? Ты даже ему не нравишься.
- Что ты имеешь в виду?
Я упомянул насчет того, что Юэн жаловался, что я привожу гостей.
- Ублюдок. Какой же ублюдок.
- Теперь и ты это говоришь, но посмотри на нас. Мы только о нем и разговариваем. Я уже не могу спать. Он влияет на мою работу. Он захватывает мою жизнь.
- Вот нахал. - Джули на самом деле не слушала меня. Она продолжала негодовать, потому что Юэн был против ее визитов. Возможно, это подтолкнуло ее нанести такой следующим вечером. Однако это был последний раз, когда нога Джули ступила в мой дом.
Но в тот вечер мне все же пришлось ехать домой.
***
Остановившись через дорогу, перед кипрским гастрономом, я поднял глаза и посмотрел на окна своей квартиры - окна гостиной. И сразу же стал гадать, что такого Юэн смотрит по телевизору, что края штор мерцают и вспыхивают голубовато-белым светом так ярко, как магниевый факел. Шторы были тонкими, но я все равно был удивлен столь яркому свету. Разве так было всегда, когда я смотрел телевизор? Наверное, Юэн накрутил контраст.
Медленно, на ватных ногах, я пересек улицу и направился к входной двери. Стоило мне вставить ключ в замок, как она открылась изнутри. Я отступил назад, сердце у меня екнуло. Но это были всего лишь Холли и Майкл, мои соседи, выходившие с двумя кошачьими клетками в руках. В одной сидел Мармалэйд, в другой - Мистер Чиверз.
- О, привет, - сказала Холли. - Боюсь, нам придется отвезти мальчиков к моей сестре на ночевку.
- Здорово, дружище, - сказал Майкл, встав рядом с Холли.
Я вынужден был извиниться.
- Послушайте, мне очень, очень жаль насчет этого. У меня небольшие неприятности с гостем. Временным жильцом. Но он скоро уедет.
- Знаешь, я рад это слышать, - улыбаясь, сказал Майкл. - Тот парень в бейсболке?
Я кивнул, мое лицо было скрыто под маской стыда.
- Эта музыка, - сказал Майкл. - Мы поверить не могли, что такое есть в твоей коллекции. Что он делает, гоняет винил задом наперед? Но коты от этого просто с ума сходят. Извини, дружище. Мне пришлось спуститься и постучать, но мне никто не открыл.
- Мы включили телевизор погоромче, - вставила Холли. - Но мальчики все равно слышали тот шум. Мы целый час пытались снять их со шкафа. И посмотри на эти царапины. Раньше они никогда не царапались. - Холли показала мне исполосованную руку. Я снова извинился и поднялся по ступеням к входной двери.
На общей лестнице здания на меня обрушилась музыка. Грохот барабанов и визжание гитар. Зачем Юэн включает одновременно стереопроигрыватель и телевизор? А потом я вспомнил о его инфантильном стремлении к визуальным вещам, сладостям и шуму, его неспособности сосредоточится на чем-либо, требующем усилий, и поэтому отклонил вопрос. Не удивительно, что за десять лет он написал всего сорок страниц.
Когда я подошел к входной двери, мне также вспомнился его стих, его выступление накануне вечером, и тот любопытный, неприятный сон, который мне приснился. Я начал уже жалеть, что не остался у Джули. Я все сильнее боялся того, что Юэн может сделать в следующий раз. К тому же, он убедил себя, что является богочеловеком на службе у всеведущего божества.
Стараясь не шуметь, я проскользнул в квартиру.
За двенадцать часов моего отсутствия запах стал более сильным. Более острым и едким. Каким-то почти живым. Но несмотря на смрад и поддерживаемую жару, я вскоре осознал, что ситуация изменилась. Свет везде был выключен, хотя коридор то и дело освещался жутким фосфоресцирующим светом, мигающим под дверью гостиной. С некоторым дискомфортом я снова вспомнил свой сон.
Я прокрался по коридору и заглянул на кухню. Как я и подозревал, там царил еще более страшный беспорядок. На мгновенье я даже изумился тому, как один человек может производить столько грязи и отходов.
Я двинулся по коридору в ванную. Закрыл дверь и заткнул уши мокрой туалетной бумагой. Залез в душ и под мощным напором воды принялся тереть и скоблить свое тело. У меня было чувство, что надо мной надругались.
Когда я закончил мыться, саундтрэк в гостиной сменился, и я вспомнил, что Майкл сказал на улице. Помимо своей пьяной пляски с нестройным стуком ног по полу, Юэн теперь еще гонял новый компакт-диск. Это была не совсем музыка. Если только не одна из тех индастриэл-нойз-групп, вроде "Койл". Я слышал какие-то протяжные звуки, будто записанные задом наперед под треск статичного шума и проигрываемые на медленной скорости. Электрическая какофония со скрежетом вертелась под потолком гостиной, только в обратную сторону. Да, будто пластинку крутили задом наперед.
От этого звука я почувствовал себя каким-то хрупким. Он проникал мне в мозг и вызывал мурашки под кожей, будто по оконному стеклу возле самого уха скоблили куском пенопласта.
Я подошел к двери гостиной и прислушался. Сквозь густой и зловонный воздух я слышал, как Юэн разговаривает с кем-то. Трудно было разобрать слова, но тон его голоса удивил меня. Казалось, он умолял кого-то, с кем был знаком.
Неспособный выдержать очередную конфронтацию, или даже вид его красного лица и сальных "дредов", я тихо прошел в спальню. Заблокировал дверь, придвинув к ней комод, и сменил постельное белье. Лежа в кровати, с этим безумным, страшным шумом, обрушивающимся на меня сквозь стены, я подумал позвонить в полицию. Но было уже поздно, и у меня не было ни сил, ни присутствия духа в полной мере изложить представителям власти свои ощущения. Я в очередной раз поклялся сделать это утром.
Около трех часов ночи я проснулся от неприятного сна. В моей памяти он сохранился скорее как ощущение чего-то неприятного, чем как четко выраженный сюжет. Я проснулся, почувствовав, будто я крепко связан в неком темном пространстве, где не работает закон гравитации. Ноги у меня были подняты над головой, и возле самых подошв находилось нечто. Отверстие, являвшееся, видимо, огромным раскрытым ртом, двигалось надо мной кругами, в то время как я отчаянно пытался удержать свое тело на матрасе.
Я снова слышал тот жуткий вихрь, водоворот живого тока и статики в гостиной. Но еще он был ужасный образом смешан с чем-то гораздо худшим, чем все, что я слышал ранее. Этот новый звук вырвал меня из сна и длился не более пары минут. Но то были минуты, в которых каждая секунда растягивались до тех пор, пока мои страх и дискомфорт не стали невыносимыми. Я слышал то, что можно было сравнить лишь с низким кваканьем лягушки. Будто этот усиленный звук проигрывался задом наперед и был каким-то до отвращения объемным. Он кружил по гостиной и поднимался к потолку. В этом лае земноводного присутствовал звук, похожий на кашель старухи, страдающей легочной эмфиземой последней стадии, который я однажды слышал в больнице.
Вскоре после того, как лай и кашель смолкли, в тот самый момент, когда невероятно яркая фосфоресцирующая вспышка осветила коридор за дверью моей комнаты и проникла под дверь, я услышал, как из залы вышел Юэн. Последовало торопливое шлепанье его босых ног по коридору в направлении моей комнаты. Каждый волосок у меня на теле стоял дыбом. Уставившись на дверь, я наблюдал, как дергается дверная ручка. Юэн пытался войти.
Я сел в кровати и подтянул колени к груди.
- Чего ты хочешь?
- Впусти меня, - потребовал Юэн. Язык у него заплетался от выпитого, а сам он задыхался от возбуждения.
- Нет!
Но тут дверь начала биться об комод, который сразу же начал раскачиваться. Появилась щель, и Юэн навалился плечом на дверь.
- Вали на хрен! - взревел я, но услышал в ответ лишь его тяжелое дыхание. Он снова и снова кидался на дверь, пока комод не начал отодвигаться все дальше от рамы.
Как только я раскрыл мобильник, чтобы вызвать полицию, комод отъехал от двери и Юэн оказался в комнате.
На нем не было ничего, кроме его зловонных трусов. Красное лицо покрывала пленка маслянистого пота, полные маниакального возбуждения глаза никак не могли сфокусироваться. Он стоял, пошатываясь, на одном месте.
- Она здесь, - объявил Юэн и помахал руками над головой. - Парит, парит повсюду. Она здесь. Она такая красивая, что даже больно на нее смотреть.
Я ничего не сказал. Я был совершенно измотан. Можно даже сказать, что я смирился, сдался перед лицом его безумия. Я больше десяти минут просто сидел и слушал его шумную проповедь, в которой он снова и снова, бахвалясь, повторял про "Пришествие Богини и ее красоту". В конце концов, когда опьянение и усталось взяли верх, Юэн вышел из моей комнаты и, шатаясь, направился обратно к себе в гостиную.
Я сидел неподвижно, пока в полпятого утра он не включил альбом "Аутопсия некрофила", после чего впал в кому изнеможения. Нос у меня был заполнен запахом грязной плоти, осквернившим мою комнату - запахом рыбьего брюха и рвоты.
Это был последний раз, когда я ночевал в квартире.
***
Джули встретила меня в восемь вечера, в баре возле Ноттинг-хилл Гейт. В пивном саду мы выпили пару стаканчиков для храбрости. Опускались сумерки, и в нависшем над нами небе цвета индиго появились "абрикосовые" прожилки. Затем мы направились ко мне домой. Мы полагали, что присутствие женщины вынудит Юэна покинуть квартиру.
Поднявшись на Москоу-роуд, мы увидели алмазные белые вспышки, прорывающиеся сквозь шторы гостиной. Несколько других пешеходов, направлявшихся к станции "Квинсуэй", или к торговому центру "Уайтлиз", тоже остановились и смотрели на мерцающий фосфоресцирующий свет.
Джули нервно захихикала.
- Что он там делает, запускает фейерверки?
Я сжал ее руку.
Мы вошли в общий коридор, и Джули сказала:
- О, боже, ну и запах. Меня сейчас, наверное, стошнит.
Я прижал указательный палец к губам, подавив в себе кашель. Даже на лестнице миазмы липли к нашим лица и агрессивным, настойчивым образом проникали в рты и носы.
- Что может производить такой запах? - прошептала Джули.
- Тот, кто не мылся два года, - ответил я. Но этот смрад, несомненно, не мог появиться лишь вследствие бактерий, расплодившихся на немытом теле и в грязной одежде. Я вновь уловил запах, который мне представлялся зловонием горящих костей, жгучий, сернистый и приторный.
На площадке возле входной двери, Джули покачала головой и заткнула от шума уши кончиками пальцев. Болезненно искаженный звук вновь достиг полной мощности. Он будто звучал и в гостиной и у нас над головами одновременно. Пол, стены и сам воздух в неосвещенном коридоре подрагивали от вибраций. Должно быть, Юэн еще устроил короткое замыкание, потому что свет нигде не работал.
- Электричества нет, - сказал я, пощелкав выключателями в проходе.
- Но как... - Джули не нужно было заканчивать свой вопрос. Я тоже пришел к такому же выводу, что ни телевизор, ни стереопроигрыватель, ни любой другой электроприбор, не мог издавать звуки и ослепительные вспышки, которые вели нас по коридору вглубь сгущающегося звериного смрада.
Прищурившись и зажав рукой нос и рот, я шел первым к двери гостиной. За мной, зажав уши обеими руками, следовала Джули. Ее бледное, напряженное лицо то и дело освещалось вспышками болезненного света, который почти шипел на влажных оболочках наших глазных яблок. Мы встали у двери, дрожа и глядя друг на друга.
- Входи, - прошептала она. - Входи. Посмотри, какого черта он делает.
Стоя нетвердо на ногах, дезориентированный кружащимся шумом, я сказал:
- Стой здесь. - И добавил: - Возможно, он не одет.
Не думаю, что Джули меня услышала. Она просто смотрела на дверь гостиной, на лице у нее была написана решимость, которую я узнал и которую должен был попытаться обуздать. Пропитанный отвращением до кончиков ногтей, я не сумел найти в себе смелость что-либо сделать, кроме как стоять и дрожать. Джули отпихнула меня и открыла дверь гостиной.
- Нет! - воскликнул я, но было слишком поздно. Она перешагнула через дверной проем в водоворот белого стробирующего света и мечущихся теней. Дверь захлопнулась у нее за спиной с такой силой, что я подпрыгнул на месте. Но крик, последовавший за ее проникновением в гостиную, вырвал меня из состояния паралича.
Прежде чем моя рука сумела ухватиться за дверную ручку, нестройный, вращающийся звук не сколько прекратился, сколько схлопнулся, будто его засосало в маленькое отверстие в потолке, по другую сторону двери. Я дернул ручку вниз и ввалился в комнату.
Сперва сцена, представшая передо мной, показалась разочаровывающей. Было темно. Не было никакого освещения, кроме голубоватого остаточного света без определенного источника. Через несколько секунд он померк, оставив лишь желтоватое свечение от уличного фонаря, сочившееся сквозь шторы. Но увидев выражение на лицах двух присутствующих, я понял, что в комнате произошло что-то из ряда вон выходящее.
Стоя неподвижно и держа руки по швам, Джули пристально смотрела в дальний угол, где две стены соединялись с потолком. Выражение ее лица поразило меня. Рот у нее был как-то по-детски разинут, глаза широко раскрыты то ли от шока, то ли от удивления, то ли от смеси того и другого.
Второй фигурой в комнате был Юэн, и он стоял там, где когда-то был кофейный столик. Он был совершенно голый, его борода, волосы и тело сочились влагой, и это придавало его красному, перекошенному лицу какой-то уродливый, доисторический вид. Пол тоже был мокрым. Юэн оставался неподвижным, но смотрел на Джули с такой неприязнью и отвращением, что кровь застыла у меня в жилах. Кулаки у него были сжаты, а мышцы на предплечьях вздулись тугими узелками.
Я схватил Джули за локоть и, хотя она повернулась ко мне, не сразу меня узнала, либо даже не поняла, где находится. В состоянии полного шока она смотрела сквозь меня, то ли мимо меня, или даже внутрь себя.
Я вывел ее, словно послушного, сонного ребенка, которого вытащили с заднего сидения машины после долгой поездки, из гостиной, по коридору, к входной двери. И увел прочь от смердящей тьмы моего дома. Увел ее, скорее ради ее же безопасности, чем для того, чтобы избавить от вида свирепого, мокрого лица Юэна.
Джули перестала всхлипывать лишь в такси, которое я остановил возле "Квинсуэй", чтобы доехать до ее дома. Выглядя особенно хрупко и слабо, она прислонилась ко мне на заднем сидении и молчала, пока я гладил ее волосы. Мысли у меня в голове лихорадочно метались. Что именно она увидела? Какого черта делал Юэн в комнате, голый? Что служило источником того мигающего света? Не его ли видела Джули? Не поэтому ли таращилась на потолок, разинув рот?
К тому времени, как мы добрались до ее квартиры, Джули спала у меня на плече. Я разбудил ее, провел, сонную и спотыкающуюся, в квартиру и одетой положил в постель. Она свернулась возле меня клубочком. Я спросил, не заболела ли она, и не нужно ли вызвать врача, но она лишь покачала головой.
- Расскажи мне, детка, - взмолился я. - Ради бога, расскажи. Что ты видела?
- Я, правда, не помню. Просто в той комнате меня затошнило, и закружилась голова. Этот запах. Я едва не потеряла от него сознание. И этот свет. Похожий на молнии, он ослепил меня. И я поскользнулась. Весь пол был мокрым. Но когда я посмотрела на Юэна, то увидела, что что-то падает ему на лицо.
- Что? Ему на лицо?
- Что-то влажное. Струя чего-то серебристого, похожего на ртуть. Она лилась из угла потолка и плескала ему в лицо. Ему в рот... Я так устала, детка. - Вскоре после этой короткой исповеди она уснула. В течение следующих нескольких дней мне удалось выудить из нее и того меньше.
***
Хотя полиция дважды за ту неделю наведывалась в мою квартиру, им никто так и не открыл. Холли и Майкл съехали через четыре дня после меня. Не сколько из-за шума - хотя, как они утверждали, он оставался существенной помехой - а сколько из-за неполадок в электросети. Они рассказали, что мощный скачок напряжения расплавил их блок предохранителей и прилегающую к щитку проводку. Пока домовладелец пытался устранить столь обширные повреждения и установить причину неполадок, они вместе со своими котами временно поселились на Уэстборн Гров.
На следующий день я обзавелся обещанием финансовой помощи со стороны моего отца и нанял адвоката, специализирующегося на гражданском праве. Он начал готовить дело для принудительного выселения Юэна с моей собственности. Поскольку Юэн технически не вламывался ко мне в дом и имел ключ от входной двери, мне пришлось выдвигать частное обвинение. А такие дела, как я выяснил, быстро не делались. Казалось, у полиции не было ни времени, ни инструкции, чтобы что-то сделать. Поэтому следующие четыре недели я жил у Джули, не желая даже вновь ступать на порог собственного дома, пока Юэн, страшный запах, который он принес с собой, и те звуки не исчезнут.
Но каждый день в течение месяца изгнания, я продолжал возвращаться к квартире, стоял через дорогу и наблюдал за мигающими огнями за шторами гостиной. Каждый вечер, прогуливаясь по тротуару, я думал про себя: Вот так и закачивается цивилизация. Уровень жизни снижается, ответственности наступает конец, правовые нормы теряют силу, власть захватывают отморозки, которые делают все, что им заблагорассудится. И те из нас, кто размяк от условностей, правил этикета и всех привилегий пост-исторической свободы, оказываются обездолены, обмануты и превращены в беженцев в своих собственных районах и домах. Впервые в жизни я почувствовал, что подвергся испытанию. Настоящему испытанию. И я доказал, что не в состоянии ответить на вызов. Но в свою защиту скажу, что в жизни у меня не было подготовки к таким персонажам как Юэн, или к таким странным вещам, которым они поклонялись.
В понедельник четвертой недели вспышек в окнах уже не было. Не было их ни в среду, ни в четверг, ни в пятницу. Я едва мог сдерживать волнение, и даже осмелился подумать, что Юэн ушел, прочитав подложенные под дверь повестки, требующие его появления в магистратском суде.
Джули заставила меня пообещать, что я не войду в квартиру без полиции. Мой адвокат посоветовал то же самое. Но любопытство и праведный гнев приняли решение за меня. В конце концов, это был мой дом.
В воскресенье утром, спустя месяц после того, как я оставил собственное святилище, я улизнул из дома Джули с оговоркой, что иду побегать в парк Кенсингтон Палас Гарденс. А сам отправился к себе на квартиру. Мое желание знать, в доме ли находится Юэн, было подкреплено мысленным образом моей разгромленной коллекции записей и компакт дисков. Одна мысль о том, что он мог сделать с моими книгами, вызывала у меня дрожь.
Но я почти час бродил, колеблясь, под окнами. Покупал смузи и латте, выспрашивал насчет Юэна у владельцев кипрского магазина и курдской круглосуточной лавки, а также у персонала греческого ресторана. Все они утверждали, что не видели его больше недели.
- Хороший покупатель. Очень любит сладости, - сказал владелец курдской лавки. - А запах? - Он пожал плечами. - Может, нужно меньше есть батончиков "Марс" и лучше покупать мыло?
Я выдавил смешок и понадеялся, что тот прозвучал искренне. Для меня Юэн был не поводом для шуток.
В конце концов, стоя в ярком солнечном свете, под синим небом, я позвонил в дверь своей квартиры. Никто не ответил, но я и не ожидал другого. Ободренный, я вошел в общий коридор здания.
Зловоние, вызванное проживанием Юэна, по-прежнему присутствовало. И весьма сильное. Но опять же что-то в нем изменилось. Страшный запах горелой кости был заглушен смрадом мяса, оставленного в мусорном баке в жару. Я поднял воротник рубашки вверх и закрыл себе нос. Я ожидал увидеть тело Юэна. Предвкушение наполнило меня каким-то жутким оптимизмом.
В квартире шторы были задернуты, свет выключен. Под дверью гостиной ничего не мигало. Три раза я позвал Юэна по имени, но не получил ответа.
Инстинктивное осознание пустоты - странное чувство, но очень недооцененное. Моя догадка, что квартира пуста, была усилена резким запахом застарелой мочи.
Этот всепроникающий смрад аммиака и фосфата всегда ассоциировался у меня с заброшенными местами. То, что когда-то было образцово-показательным жилищем молодого профессионала из Западного Лондона, теперь смердело, как пустующий дом, загаженный мочей пьяниц. Ванная походила на оставленный сохнуть туалет ночного клуба. В унитаз я даже боялся заглянуть, а весь пол был в чем-то клейком. Как и фанерные половицы в коридоре - подошва моих кроссовок буквально липла к ним. Гнев вспыхнул во мне от осознания того, что Юэн мочился на полы и стены. Возможно, все время, пока меня не было в квартире. Кремовые стены были в грязных разводах. Пыль и копоть въелись в сухую мочу. Потом меня охватила какая-то странная, тупая покорность, и ярость куда-то улетучилась.
Я осмотрел свою комнату, где на кровати, мягкой мебели и одежде следы его экскрементов были наиболее заметны. Я уже знал, что как только все место будет вычищено профессионалами, я выставлю квартиру на продажу. Поскольку сомневался, что даже самые мощные моющие средства помогут избавиться от этого запаха.
Поднимая жалюзи, раздвигая шторы и открывая окна, я позволял солнечному свету освещать разрушения, грязь и скверну, царившие в месте, которое я когда-то называл домом. Самый худший бардак ждал меня на кухне. Там, где я когда-то обжаривал грибы, поливал оливковым маслом салаты и пек в духовке средиземноморские овощи с приправами, доминировал мясной запах человеческих экскрементов. А затем я увидел стены.
К горлу подступил ком отвращения, усилив тошноту. Это было предупреждение непрошеным гостям, или какая-то отвратительная пародия на религиозную иконографию в молитвенном доме? Нарисованные человеческим дерьмом образы на стенах напоминали произведения одаренного, но психически больного ребенка в специализированном детском саду. На стенах цвета морской волны был изображен какой-то омерзительный лес. От выведенных пальцем стволов отходили комковатые мазки ветвей. Но предположение о том, что сидело на самых высоких ветвях этого фекального дендрария, заставило меня отвернуться скорее от страха, чем от отвращения. С особой детализацией была прорисована группа сбившихся в кучу фигур с лохматыми головами и большими ртами. Их пасти были наполнены торчащими во все стороны шипами.
Ударом ноги я распахнул дверь в гостиную, и та ударилась об стену. На мгновение мне захотелось, чтобы Юэн по-прежнему находился в комнате. Чтобы я смог разобраться с ним в рукопашной схватке. Я шагнул в полумрак. И тут же отшатнулся, подавившись от запаха разлагающейся плоти. Здесь он был наиболее сильным, здесь находился его источник, здесь все и началось. И здесь, казалось, все и закончилось.
Зажав рукой рот, я заглянул через дверной проем в комнату. Но не смог разглядеть неподвижные очертания тела. В комнате его не было, если только труп не был втиснут за кушетку. Поэтому запах гниющего мяса, похоже, исходил из одной из многочисленных сумок, валявшихся на полу. Либо им веяло из какого-то другого места на этой мусорной поляне. Куриное крылышко в отапливаемой и непроветриваемой квартире смогло бы произвести через несколько дней запах покойницкой. И вполне вероятно, что на время моего отсутствия здесь была оставлена тухнуть коробка жареных цыплят - во славу Богини, поскольку это был уже не мой дом, а посвященный Ей храм грязи.
Пол был устлан пищевыми обертками и мятыми газетными листами, хрустящими и желтыми от мочи. Но причудливый порядок изначальных мусорных пирамид исчез, либо был разрушен в прах парой пляшущих, грязных ног. Мои же видения разрушенной музыкальной коллекции оказались вполне обоснованными. Юэн разбил каждый компакт-диск и пластинку об стены, либо сломал своими длинными пальцами.
Я быстро отметил, что мои книги странным образом остались нетронутыми. Возможно, Юэн проявил какое-то остаточное уважение к тому, что некогда было важным в его жизни. Но эта небольшая радость не принесла мне особого утешения. Отчетливое зловоние, шедшее от страниц, помешает их дальнейшему использованию.
Широко распахнув шторы и полностью открыв два больших подъемных окна, я взмолился, чтобы свежий воздух и солнечный свет проникли в комнату. Затем я развернулся, чтобы рассмотреть разрушения при нормальном освещении. Подобно жертве урагана, мне просто пришлось идти сквозь руины и смотреть на то, то осталось. Именно тогда я увидел Юэна.
Я не заметил его останки ни из дверного проема, ни когда шел через комнату, поскольку мой взгляд был прикован лишь к полу. Но теперь, стоя спиной к открытым окнам, я обнаружил то, что от него осталось. На потолке.
Ничего не соображая, я направился в противоположный угол комнаты. Неспособный моргнуть или сделать вдох сквозь ткань рубашки, я двигал потерявшими чувствительность ногами, глядя на то жуткое пятно.
В темном, коричневатом комке вывернутой наизнанку человеческой кожи я безошибочно узнал длинные, сальные пряди волос, свисавшие ранее из-под бейсболки Юэна. Где были кости, внутренности и глаза, я не знаю и по сей день. Но меня поразило то, что он потерял свою кожу, покидая квартиру через потолок, в значительной спешке, и самым неудобным способом, который только можно себе представить.
1. Ибо объявила Она, что когда все закончится, богочеловеку будет дарован проход в свет скрытого солнца.
2. И он будет лишен всех земных вещей, чтобы войти в царствие Ее, где его, Ее избранника, будут ждать красота и богатства, о которых простолюдины не могли и мечтать.
3. Да, богочеловек возляжет с ней, как гордый жених со своей милой невестой, и они объединятся навеки.
4. И как дитя входит в нижний мир, без одежды и волос, влажное от красной материнской благодати, ты придешь ко мне.
5. И чистый и незапятнанный, будешь заключен в объятья.
На полу, прямо под большим круглым пятном на потолке, некогда цвета сатинового фарфора, я заметил зубы Юэна. Его желтые зубы, с темным веществом, все еще прилипшим к корням. Они уже не скалились мне, а были рассыпаны среди мусора, словно морские ракушки, выбитые из пляжных сандалий.
