Ну вот, это должно было когда-то случиться. Я все радовался, что мой новый организм неплохо переносит похмелье. Так что явно в назидание этим утром мне была ниспослана великая сушь и похмельная мигрень. Тем, кто употреблял внутрь больше полулитра водки, описывать мое состояние не нужно. А остальные могут пройти сие испытание вышеописанным способом.

Жутко хотелось пить, причем полностью сунув голову в прохладную воду. Но, подняв эту самую голову, я забыл о похмелье, потому что неслабо так испугался.

Это не моя спальня, в смысле та, в которой меня поселили супруги Скоцци, и то, что на мне нет ни клочка одежды, оптимизма не добавляло. Ох, что-то мне нехорошо, ведь совсем не помню, как мы уезжали от Сержа. Тут даже вариант с Жози казался уже не таким мерзким. В голову лезли самые нехорошие мысли. Тот, кто сказал, что один раз не… в общем, не водолаз, явно безнадежно пытался успокоить себя и выдавал желаемое за действительное.

– И что же, мой друг, заставило вас опечалиться до полной потери человеческого облика? – послышался мелодичный голос, вызвавший у меня облегчение вселенских масштабов.

Даша стояла в дверях спальни с видом супруги запойного алкаша. Даже кулачки уперла в бока. На ней было легкое, но в то же время строгое платье.

– И как сильно этот самый облик был потерян? – спросил я, с запоздалой стеснительностью кутаясь в простыню.

– Изрядно. Вломился в спальню замужней дамы и стал домогаться ее самым грязным способом. Едва ли не ссильничал.

Ну да, пытаться изнасиловать стригу может только мазохист-суицидник! Ошейничек-то у нее не с замком, а с застежкой, и, если я сейчас не раскинулся по комнате в виде кровавых ошметков, значит, насилие было обоюдным.

Пошевелив плечами, я с удивлением не обнаружил никакой боли.

Даже не поцарапала? Вот чудо чудное. Раньше за Дарьей таких нежностей не наблюдалось.

Я с сомнением посмотрел на улыбающуюся женщину.

– Это был интересный опыт, – угадав направление моих мыслей, ответила великая княжна, – но впредь ко мне хмельным даже не подходи.

Закончив с нотациями, она перешла к делу:

– Вставайте, Игнат Дормидонтович, и приводите себя в порядок. К вам посетитель.

– Ко мне? – удивился я.

– Да, – ехидно улыбнулась Даша, – явился твой новый друг Серж. Он утверждает, что ты ему что-то обещал. Надеюсь, не утоление его страстей.

– Свят, свят! – чуть не перекрестился я. – А уж как я на это надеюсь.

Если честно, я действительно чуток струхнул, но не от перспективы приставаний антрепренера, а потому что мог чего-то наговорить спьяну. Среди описания голливудских блокбастеров могли прорваться слова и о моем неместном происхождении. Впрочем, если бы это было так, внизу меня ожидал бы не Серж, а наряд жандармов из «волшебного» седьмого отделения жандармского корпуса, к тому же с усилением из братьев-экзорцистов. Я узнавал, были в этом мире и у святой православной церкви такие специалисты. Так же как и отряды боевых монахов, гонявших спонтанных упырей по погостам.

Изнывая от опасливого любопытства, я убрался в свои апартаменты, где быстро привел себя в порядок. Даже успел принять из рук горничной присланную Дашей настойку.

Хорошая вещь – мне сразу полегчало. Даже аппетит проснулся, который я оперативно утолил кофием и французскими гренками, принесенными той же горничной. Окончательно взбодрившись, я быстро спустился в главную гостиную дворца. Там на диванчике развалился мой новый знакомый. Одет Серж был крайне пестро – в фиолетовый фрак, обтягивающие ноги лосины и туфли с пряжками, больше похожими на гигантские брошки. Рядом на диванчике лежал цилиндр, опоясанный цветастым шарфом. От одной мысли, что вчерашние портные пошьют мне нечто подобное, опять стало нехорошо.

– Иньяс, мон шер!

Так мое местное имя еще не коверкали. Интересно, с чего бы это наследник старой купеческой и в доску русской фамилии возомнил себя французом? Мамка была из тех краев или просто в голову надуло западным ветром?

– Чем обязан, Сергей Пафнутьевич?

– Для друзей я Серж, – обезоруживающе улыбнулся антрепренер.

Характер у него действительно легкий, и злиться на таких людей у меня никогда не получалось.

– Тогда уточню, что для друзей я Игнат. И все же чем обязан вашему нежданному визиту?

– Как? Вы же обещали!

Ох, как бы Дарья не накаркала.

– Серж, прошу меня великодушно простить, но вчерашний вечер я помню очень плохо. Посему вам придется напомнить, что именно было мною обещано. Если сии обещания не заставят меня пойти противу чести и служебного долга, я исполню все до последней буквы.

– Ой, – манерно приложил ладони к щекам Серж, – мы вчера сделали так много…

Вот-вот, этого-то я и боялся.

– Вы сказали, что знаете, как дать синематографу голос и даже как удешевить превращение серых и унылых картин в красочное великолепие.

Ну ни фига себе я разошелся…

– А еще мы успели сотворить великолепную синемапьесу. Ваш поэтический дар впечатляет!

– Мой поэтический дар?

Может, я там еще балетные партии исполнял? Да уж, Игнат Дормидонтович, удивили. Неужели вместе со старым офисным планктоном в это тело вселились еще и Пушкин с Барышниковым?

– Да, – с пылом подтвердил Серж, – слог диковинный, но для пьесы очень гармоничный.

Заметив мое непонимание, антрепренер достал блокнотик и начал самозабвенно декламировать очень знакомые мне строки о сваре двух семеек из славного города Верона.

Да уж, похоже, я спьяну обворовал Вильяма Шекспира заодно с кем-то из соотечественников: хоть убейте, не помню, чей именно перевод осел у меня в памяти. Простите, господа поэты, это получилось нечаянно.

Отобрав у Сержа блокнот, я зашуршал страницами. За свою жизнь мне удалось относительно неплохо запомнить лишь два стихотворных произведения – «Ромео и Джульетту» и «Вересковый мед» Стивенсона, кажется, в переводе Маршака. Похоже, народное название итальянского квартала Новой Москвы разбудило в памяти нужные строки. Да и то не все – часть текста я видел впервые. Хотя не скажу, что они так уж сильно выбивались из общего стиля.

– Мне кажется, что не все из этого было придумано мной.

– О, – тут же начал зачем-то успокаивать меня Серж, – Николя и Пьер лишь чуточку помогли вам.

– И что теперь? – рассеянно спросил я, потому что понятия не имел, к чему именно меня обязывает вчерашний залет.

– Я уже обо всем позаботился, – возбужденно ответил Серж. – Нас ждут в Московском Императорском университете нужные люди, дабы попытаться воплотить вашу гениальную мысль.

В этот момент в гостиную вошел Антонио и, явно учитывая мое присутствие, сдержанно поздоровался со своим другом:

– Серж, ты все-таки решил протолкнуть идею нашего юного друга?

– Антони, мон шер, я чувствую, что в этом есть невообразимо великолепное будущее. У меня даже руки дрожат от предвкушения. – Для наглядности Серж протянул к Антонио ладони с растопыренными пальцами.

– Ну ладно, не горячись так, – по-доброму улыбнулся граф. – Давайте-ка я съезжу с вами. На московских ученых порой титулы действуют получше уговоров и даже здравого смысла.

Мы опять загрузились в коляску и отправились в сторону Английского района, где находился Московский Императорский университет. Я ожидал лицезреть очередной контраст перехода в английскую архитектуру. Но на самом деле огромное пятиэтажное здание университета, как дородная наседка, устроившаяся среди целого выводка домов поменьше, было создано, скорее, в византийском стиле. Да и находился университет на второй линии центрального района, на стыке двух архитектурных зон.

В главное здание мы не пошли, а направились в одну из пристроек с правой стороны основного корпуса. Антонио оказался совершенно прав – нас бы даже дворник мог загнобить, так как мы не имели принадлежности ни к студенческой братии, ни к профессуре. В университете царили своеобразные нравы, так что мое личное дворянство и купеческое происхождение Сержа здесь не котировались. А вот графу Скоцци даже доказывать ничего не пришлось – одного вида аристократа до кончиков пальцев хватало, чтобы заткнуть рот всем без исключения. У меня так точно никогда не получится, тут работает истинная порода.

В одной из лабораторий, явно специализирующихся на какой-то тонкой механике, нас с нетерпением ждали два парня примерно одного возраста – лет двадцати пяти. Но только это и роднило высокого брюнета и какого-то совсем квадратного шатена с курчавыми волосами.

– Игнат Дормидонтович, – жестом иллюзиониста указал Серж на ученых, которых явно смущал контраст между их недорогими костюмами и нашей одеждой, включая мой провинциальный, но все же дорогой наряд, – позвольте представить вам доктора механики Петра Антоновича Воскобойникова, а также его друга и соратника в деле изобретательства, доктора химии и алхимии Илью Захаровича Голобородько. С этими господами я познакомился год назад, когда искал способ улучшить синематограф. Они разработали очень интересный аппарат, но, увы, чтобы он смог снимать цветные фильмы, нужна очень дорогая пленка. Сейчас не всякое фотографическое ателье может позволить себе работу с цветными изображениями. Что уж говорить о десятках метров синемапленки.

Серж закатил такую вдохновенную речь, что все заслушались, даже доктора наук.

– Мое отчаяние было велико и не улеглось до сих пор. Но – о чудо! На дружеской вечеринке я узнаю, что вы, Игнат Дормидонтович, не только можете поспособствовать в снижении цены на особые алхимические реагенты, но и знаете, как дать синематографу голос!

Оба ученых тут же сделали стойку, и мне сразу стало как-то неуютно. Но терять лицо перед смотревшими на меня с надеждой людьми не хотелось. Я лишь дал себе истую клятву не напиваться больше до состояния свиноподобной балаболки, а затем набрал в грудь побольше воздуха и начал выкручиваться:

– Господа, спешу вас огорчить, ни никаких особых секретов я не ведаю. Есть лишь голые идеи, которые придется продумывать уже вам. Насчет скидки на реагенты – это еще нужно проверять. Если вы предоставите мне список требуемых веществ, я дам телеграмму в Топинск, и этот вопрос там решат со всей поспешностью. Теперь что касается звука. Меня всего лишь посетила идея о том, что так же, как электрические колебания превращаются в звук и обратно, возможно, подобное будет справедливо и к какому-нибудь источнику света. А свет можно запечатлеть на пленке рядом с изображением.

Все, на этом мои знания о звукозаписи на кинопленку закончились.

В ответ я был удостоен откровенным разочарованием во взглядах ученых, которое плавно перешло в легкое презрение к дилетанту.

– Извините, Игнат Дормидонтович, – осторожно сказал высокий как оглобля Воскобойников, – ваша идея звучит…

– Вы хотите сказать, нелепо? – помог я замявшемуся ученому.

У меня было дикое желание просто пожать плечами и уйти отсюда. Честно, влезать в явно затратное и рискованное дело с революцией в кино не очень-то и хотелось. Но вот задел меня этот пренебрежительный взгляд едва оперившегося доктора наук.

– Возможно, вы правы, но еще одна такая же бредовая идея в умелых руках дала миру вулканический каучук.

– Вы тот самый захолустный видок, который изобрел резину? – вступил в разговор более скромный Голобородько.

О, и в этом мире прижилось новое название, причем даже без моей помощи. Кажется, оно вообще латинское.

Осознав то, что сейчас ляпнул, химик втянул голову в плечи и почему-то покосился на Антонио, а не на меня. Но граф не стал метать молнии высокородного гнева, а всего лишь удивленно приподнял брови.

– Да, я тот самый недохимик, – признался я, сделав шутовской поклон.

Что и требовалось доказать. Как только я обрел в глазах ученых хоть какую-то значимость, их мозг начал работать в нужном направлении.

Да, я не химик и даже не… кто там вообще занимается изучением света и его возможностей? Но в век Интернета каждый, кто от скуки и праздного любопытства лазит по разнообразным сайтам, цепляет на подкорку кучу вроде бы бесполезной информации. Браться за разворачивание этих крох в полноценные разработки мне бы и в голову не пришло. Но в этом нет никакой необходимости, потому что есть профессионалы. А что передо мной именно такие люди, стало понятно по тут же разгоревшемуся горячему спору:

– Невозможно! – вскричал механик.

– Ты несешь чушь, невозможно, сие есть лишь отговорка примитивного разума, – возразил явно поверивший в меня Голобородько.

– Не надо мне тут цитировать Ломоносова. Ты еще да Винчи вспомни. Меня этими цитатами еще Сенька Клишас доставал, – не успокаивался механик и вдруг осекся. – Точно, Клишас! Он же писал диссертацию на тему воздействия электричества на энергетические конструкты и работал над световыми артефактами. Нужно его трясти, вдруг что умное выпадет.

– Но ты же его не любишь? – с сомнением спросил химик.

– Твою Агнес я тоже не люблю, но при этом не отказываюсь от вашей компании.

Голобородько покраснел, а мы вообще давно почувствовали себя лишними на этом празднике научной мысли.

– Но если тащить к нам этого любителя артефактов, нужны деньги на материалы, – не заметив смущения друга, продолжил механик.

И тут они оба вспомнили о нас, наградив осторожными взглядами.

– Сколько? – моментально откликнулся Серж и полез во внутренний карман фрака.

Интересно, это он на актрисульках столько зарабатывает или транжирит купеческий капитал, накопленный поколениями предков?

– Если работать только со светозвуком, – взялся за расчеты почему-то именно Голобородько, – то сотни три. А если сразу делать цветную пленку, то полторы тысячи как минимум.

Оба ученых притихли. Оно и неудивительно, вряд ли у них зарплаты больше сотни рублей в месяц.

Серж открыл чековую книжку и покосился на графа:

– Граф, вы участвуете?

– Ну не оставлять же вас одних в столь нелегкий для мирового искусства час, – хмыкнул Антонио и тоже потянулся за чековой книжкой. – По тысяче?

– Да, – кивнул Серж и добавил: – Думаю, гениальная идея нашего друга и его помощь с реактивами вполне сойдут за взнос в общее дело.

– Не нужно считать меня голодранцем, – притворно возмутился я.

Через минуту на стол перед учеными легли три чека на тысячу рублей каждый. Парни слегка обалдели. Первым в себя пришел механик и осторожно потянулся к чекам, но перед этим на них легла пухлая ладонь Сержа:

– Господа, надеюсь, вы понимаете, что за каждый рубль будет спрошено, но при этом уверяю вас, в случае успеха наша щедрость будет впечатляющей. – Голос антрепренера звучал жестко и убедительно.

Да уж, вот вам и… водолаз. Похоже, чек Серж выписал на лично заработанные деньги. Думаю, он и своих актрисулек гоняет в хвост и в гриву. Интересно, а не подрабатывает ли Серж сутенером…

Впрочем, это его личное дело. Каждый зарабатывает, как может, и не мне его судить, если все проходит без насилия и по обоюдному согласию.

Когда мы покидали здание, Серж показал себя с еще одной стороны:

– Господа, я думаю, что, учитывая равный финансовый вклад всех сторон, нашему другу Игнату полагается как минимум процентов сорок. Конечно, с учетом продолжения инвестиций.

Несмотря на не самую ласковую в мире московскую осень, день сегодня был солнечным и во всех смыслах чудесным, так что мне совершенно не хотелось обсуждать дела. Тем более что этим есть кому заняться:

– Давайте оставим подобные нюансы моему адвокату… – Заметив нахмуренные лица будущих компаньонов, я быстро уточнил: – Не подумайте плохого. Это не от недоверия к вам, просто если я обойдусь в сем деле без моего друга Давы, он вынет мне мозг через нос и сделает это очень медленно, наслаждаясь каждой секундой моей боли.

– Я же говорил, что вы поэт, – заулыбался Серж. – Антони, оцени изящество слога.

– Ты еще не слышал, как Игнацио ругается. Это словно соловьиная песня.

Несмотря на все их странности, мои новые друзья оказались приятной компанией.

Если честно, стало стыдно за вбитый с детства страх замараться, даже находясь рядом с теми, кто не такой, как все. Пусть это прозвучит слишком пафосно, но прожитая жизнь научила меня делить людей не на белых и черных, не на стандартных и нестандартных и даже не на сильных и слабых. Она научила меня делить окружающих на добрых и злых, честных и лживых, а также на искренних и подлых.

Эка меня в философию занесло, причем под аккомпанемент злобно урчащего желудка.

Перекусив в немецкой таверне, мы заехали на телеграф, где я чуть не вывихнул бедному телеграфисту мозг, а себе язык, пока по три раза диктовал названия энергетических реагентов для цветной пленки. В итоге сие послание обошлось мне в пятьдесят рублей! Дорого нынче слать приветы друзьям через половину империи.

В этот день мы еще посетили один из самых дорогих московских ресторанов, заглянули на какую-то художественную выставку и даже поэтическое собрание в городском саду Старой Москвы. После этого граф заявил, что поклялся супруге сдать меня ей не позднее семи часов пополудни и не намерен нарушать свое слово.

Направляясь к Даше, я был настроен с ходу ринуться в чувственную схватку со стригой, но пришлось для начала пообщаться с ней, причем на очень серьезную тему. Небольшая комната, где произошел наш разговор, стилистически являлась сочетанием утонченного будуара и делового кабинета.

– Игнат, – дождавшись, когда я усядусь на гостевой стул, начала объясняться Даша, откинувшись на спинку кресла. – Ты был прав, когда требовал подробности дела.

Понятно, извиняться она не собирается, но, если честно, не уверен, что мне так уж нужны эти самые подробности. Знание не всегда есть благо, уж кому, как не мне, это знать. С другой стороны, я все равно не откажусь помогать Даше, а в этом случае лучше быть вооруженным, в том смысле что предупрежденным.

– Слушаю.

– Две недели назад в Лабиринте был убит Антон Романов.

Опаньки, а вот и несостоявшиеся цари-императоры всплыли. Судя по тому, каким тоном Дарья произнесла фамилию пострадавшего, у Рюриковичей с Романовыми непростые отношения и по влиятельности последние были далеко не последними у подножия престола.

– Я так понимаю, с этим убийством не все так уж просто.

– Да, более чем, – вздохнула Даша. – Его осушил высший вампир.

Ну вот, сейчас начнется романтический рассказ в стиле «Сумерек». Хотя какая, к лешему, романтика! Было у меня сомнительное счастье свести близкое знакомство с упырицей. Причем не с одной. Ох и страху натерпелся! Лет на десять вперед. Если «Бестиарий» не врет, высшие вампиры не краше тех страхолюдных дам, которые хотели сожрать меня на хуторе бирюка-кукловода.

– Эким гурманом оказался ваш вампир, – попытался я пошутить, чтобы отогнать неприятные воспоминания.

– Ты что-то знаешь? – напряглась Даша. – Это же засекреченное дело!

– Первый раз слышу, – быстро ответил я. – Просто мысли вслух.

– Упырь действительно оказался, как ты выразился, гурманом, – немного успокоилась княжна. – Но важно не это. Когда погиб молодой Романов, за дело взялись жандармы. Я хорошо знала Андрея и дружна с его отцом Никитой Александровичем, так что решила сунуть туда свой нос и получила по оному от дядюшки. А ты ведь знаешь, как я не люблю, когда мне грубят?

Так, и кто у нас дядюшка? Если учитывать тот факт, что жандармский корпус подчиняется великому князю Алексею Федоровичу, то мы имеем дело с младшим братцем нынешнего императора. В принципе, все не так уж страшно. Я подчиняюсь генерал-губернатору, а он в свою очередь напрямую императору, но это еще не значит, что нужно ради прекрасных глаз Дашеньки ссориться с членом императорской семьи. С другой стороны, мой шеф передал меня в полное распоряжение княжны, так что пусть теперь отдувается. А то сдают, понимаешь, живого человека в аренду, как велосипед какой-то.

– И ты хочешь, чтобы теперь заодно с тобой получил и я, но уже не по носу, а по всей морде?

– Не надо считать меня дурой, – почему-то не обиделась, а даже развеселилась княжна, – учитывая то, к чему все идет, дядюшка тебе еще благодарен будет. Вызвала я тебя из злости, но, пока ты ехал, этот самый гурман присосался к Сереженьке Воронцову. Вот уж кого мне ничуть не жалко. Важнее то, что видок, вызванный на место убийства, сказал, будто ничего не увидел.

– Такое бывает, – со знанием дела подметил я.

– Но не в этом случае. Следователь заподозрил неладное и вызвал судебного ведуна, а тот подтвердил, что видок врет.

– Он что, совсем сдурел?! – искренне удивился я. – За такое полагается смертная казнь.

– Ну соврал он не на суде, – уточнила княжна, – так что только лишение силы и каторга, но в тот момент он вряд ли об этом думал. Скорее всего, боялся повторить участь своего первого коллеги.

– Так, не понял, а что случилось с первым?

– Я не сказала? – нахмурилась Даша, пытаясь вспомнить начало нашего разговора. – Первый видок взял след и повел по нему дознавателя, трех жандармов и пятерых городовых. Дошли они до одного из заброшенных особняков Старой Москвы. Там утром их всех и нашли. Кого высушили, а кого и просто порвали на куски.

Ну и чего она улыбается? Хотя что взять со стриги.

– И теперь? – с нехорошими предчувствиями спросил я.

– Теперь мы дождемся следующего убийства, и, когда один из трех оставшихся в живых столичных видоков откажется от освидетельствования – а он откажется, – в дело вступишь ты.

– Вот обрадовала! – Мой сарказм по тонкости мало уступал бревну.

– Ну не беспокойся, – воркующим голосом сказала княжна, вставая и обходя стол. – Я уже наняла двух ведьмаков и позабочусь, чтобы с вами пошел усиленный наряд жандармов. Твое тело мне еще понадобится, причем в целом виде.

Даша подошла ближе и удобно устроилась у меня на коленях.

Правы были французы, говоря: шерше ля фам. Я бы добавил: а как найдешь, беги во избежание смертельных проблем.

Нужно отдать должное, в деле отвлечения меня от тягостных мыслей Даше равных не было. Уже через минуту я забыл о вампирах-гурманах и о пугливых столичных коллегах.

Ох, долго же придется горничным убираться в кабинете своей госпожи. И это учитывая то, что она не стала снимать своего ошейника. Кажется, мы даже шторы порвали…