Тирион

На седьмой день пути Пенни, словно пугливый зверек после зимней спячки, выползла наконец из каюты.

Смеркалось. Красный жрец зажег свой костер в большой железной корзине, и команда собралась на молитву.

– Благодарим тебя за солнце, которое нас согревает, – возгласил Мокорро басом, идущим из глубины его массивного торса. – Благодарим за звезды, указывающие нам путь через холодное черное море. – Красный жрец выше лорда Джораха и вдвое толще; алое одеяние по рукавам, подолу и вороту вышито огненным шелком. Кожа черна как смола, волосы белее снега, на лбу и щеках желто-оранжевые наколки. Железный посох ростом с него самого увенчан драконьей головой; когда жрец бьет им о палубу, дракон изрыгает зеленое пламя.

Его охрана, пятеро Огненноруких, подхватывали за ним. Пели они на языке Старого Волантиса, но Тирион уже знал эту молитву и суть улавливал. «Храни наш огонь и защити нас от тьмы, ла-ла-ла, освети наш путь и не дай остыть, ночь темна и полна ужасов», – ну и так далее.

Вслух он, само собой, этого не высказывал. Тирион Ланнистер не признает никаких богов, но красному Рглору на этом корабле разумнее выказывать уважение. Сир Джорах снял с Тириона оковы, и карлик совсем не желал снова в них оказаться.

«Селасори Кхорун» – настоящее корыто водоизмещением пятьсот тонн. Глубокая осадка, высокие надстройки на носу и корме, одинокая мачта посередине. Нос украшает деревянный, источенный червями муж; судя по лицу, он страдает запором, под мышкой у него свиток. Столь безобразного судна Тирион еще не встречал, да и команда не лучше. Капитан, пузатый сквернослов с жадными глазками, в кайвассу играет плохо, а проигрывать совсем не умеет. Под началом у него четверо помощников-вольноотпущенников и пятьдесят рабов с носовой фигурой корабля на щеках. Тириона они все кличут Безносым, сколько ни повторяй им, что зовут его Хугор Хилл.

Трое помощников и три четверти команды – рьяные приверженцы Владыки Света, с капитаном все не столь ясно. Он выходит вечером на молитву, но сам не молится. Мокорро, вот кто властвует на борту, – по крайней мере во время этого перехода.

– Владыка Света, благослови раба твоего Мокорро и освети ему путь в темных местах этого мира, – гудел жрец. – Сохрани верного раба твоего Бенерро. Даруй ему мужество, даруй ему мудрость, наполни пламенем его сердце.

Тут-то Тирион и заметил Пенни. Она смотрела на представление с нижней ступеньки крутой деревянной лесенки, ведущей на ют, и видна была только ее голова в капюшоне. Белки глаз блестели при свете костра. Ее сопровождала большая серая собака, служившая ей конем на потешных турнирах.

– Миледи, – тихо позвал Тирион. Леди она, конечно, не была, но ее дурацкое имя ему произносить не хотелось, а как ее еще называть? Девушкой, карлицей?

– Я вас не видела, – вздрогнула она.

– Неудивительно, я ведь так мал.

– Мне… нездоровилось.

«Горе, как видно, замучило».

– Могу я чем-то помочь?

– Нет, – отрезала она и тут же ушла обратно в каюту, которую делила со свиньей и собакой.

Тирион ее не винил. Его присутствие на борту мореходов вполне устраивало, ведь карлики приносят удачу. По голове его трепали так, что того гляди лысина будет, а вот с Пенни все было сложнее. С одной стороны, она карлица, с другой – женщина, а женщина на корабле – дурная примета. На каждого, кто пытался и ее погладить по голове, приходились трое, бормотавших проклятия при каждом ее появлении.

Тирион ей, конечно, как соль на рану. Ее брату отрубили голову вместо него, а он сидит себе и бормочет глупые утешения. На ее месте Тирион ничего бы так не хотел, как скинуть зловредного карлика в море.

Сам он очень ее жалел. Ни она, ни тем более ее брат не заслужили того, что случилось с ними в Волантисе. Перед самым отплытием у нее глаза так распухли от слез, что смотреть было страшно. Как только подняли парус, она заперлась со своими животными у себя, но по ночам все слышали, как она плачет. Вчера один помощник предложил другому выбросить ее за борт, пока она не залила весь корабль, и Тирион не был уверен, что это шутка.

После молитвы все разошлись – кто на вахту, кто поужинать, выпить рому и завалиться в гамак. У костра, как всегда, остался один Мокорро. Спал он днем, а в темные часы бдил и поддерживал священный огонь, чтобы солнце утром снова вернулось в мир.

Тирион, присев напротив, протянул к огню руки. Жрец, неотрывно смотревший в пламя, некоторое время не замечал его. Неужели он и вправду видит там будущее? Страшный у него дар, если так.

– Хугор Хилл, – промолвил он наконец, подняв глаза, – ты пришел помолиться со мной?

– Ночь, как-никак, темна и полна ужасов. Что ты видишь в этом огне?

– Драконов. – На общем языке Мокорро говорил бегло, почти без акцента – поэтому верховный жрец Бенерро, несомненно, и отправил его просвещать Дейенерис Таргариен. – Старых и молодых, ложных и подлинных, темных и светлых. И тебя, в самой гуще всего – маленького человечка с предлинной тенью. Ты скалишь зубы.

– Я? Такой безобидный крошка? – Тириону сделалось лестно – жрец, конечно, того и хотел. Всякому дураку приятно услышать, что он что-нибудь значит. – Может, ты Пенни видел? Мы с ней одного роста.

– Нет, друг. Не ее.

Давно ли он стал жрецу другом?

– А не видел ты, часом, когда мы в Миэрин попадем?

– Не терпится увидеть спасительницу?

Как сказать. Спасительница может снять с него голову или драконам его скормить.

– Нет, тут все дело в маслинах – боюсь, что так и умру, не отведав их. Я плаваю быстрее, чем этот корабль идет. Кстати, кто такой Селасори Кхорун – триарх или черепаха?

– Ни то, ни другое, – хмыкнул Мокорро. – Кхорун не правитель, но служит правителям, дает им советы, помогает вести дела. В Вестеросе его назвали бы стюардом или магистром.

Возможно, королевским десницей? Забавно.

– А «селасори» что такое?

– Приятно пахнущий. – Мокорро потрогал нос. – Ароматный?

– Стало быть, «селасори кхорун» означает «вонючий стюард»?

– Скорей уж душистый.

– Я, пожалуй, останусь при вонючем, – ухмыльнулся Тирион, – но спасибо за перевод.

– Рад, что оказался полезен. Когда-нибудь, возможно, я помогу тебе принять Рглора.

«Разве что когда мою голову взденут на кол», – решил про себя Тирион.

Помещение, которое они с сиром Джорахом занимали, называлось каютой только из вежливости. В темном, сыром, зловонном чулане едва умещались два гамака, один над другим. Мормонт, растянувшись в нижнем, покачивался в лад с кораблем.

– Девушка наконец показала нос, – сказал ему Тирион. – Увидела меня и сразу обратно.

– Я ее понимаю.

– Не все ж такие красавцы, как ты. Бедняжка ужасно расстроена – как бы за борт не бросилась.

– У бедняжки имя есть. Пенни.

– Знаю. – А брат ее назывался Грошик, хотя настоящее его имя – Оппо. Грошик и Пенни, две самые мелкие монетки, а хуже всего, что эти клички они себе сами придумали. Мерзость какая. – Ей нужен друг, как бы ее там ни звали.

– Вот и подружись с ней. По мне, хоть женись.

Еще того мерзостнее.

– По-твоему, мы подходим друг другу? Тебе, сир, подошла бы медведица – что ж ты ее не взял в жены?

– Это ты настаивал, чтобы мы увезли ее с собой.

– Ей нельзя было оставаться в Волантисе – это еще не значит, что я готов лечь с ней в постель. Она убить меня хочет, а не дружить со мной.

– Вы оба карлики.

– Брат ее тоже был карликом, а пьяные болваны приняли его за меня и убили.

– Виноватым себя чувствуешь, значит.

– Э, нет, – ощетинился Тирион. – Мне хватает своих грехов, к этому я непричастен. Я этим двоим зла никогда не желал, хотя на свадьбе Джоффри они доставили мне много неприятных мгновений.

– Еще бы, ты ж у нас кроток что твой ягненок. – Сир Джорах вылез из гамака. – Эта девчонка – твоя забота. Целуй ее, убивай, обходи за милю, только ко мне с ней не лезь.

Неудивительно, что он дважды изгнан. Тирион сам бы его изгнал, если б мог. То, что рыцарь вечно угрюм и шуток не понимает, еще не самое страшное. Когда он не спит, то расхаживает по баку, а не то облокотится на борт и смотрит в море, думает о своей серебряной королеве и мысленно подгоняет корабль. Тирион, наверное, вел бы себя точно так же, если бы в Миэрине его ждала Тиша.

Может, как раз туда и отправляются шлюхи? Вряд ли. Насколько он слышал, в рабовладельческих городах успешно взращивают своих. Зря Мормонт себе одну не купил, сразу повеселел бы. Он мог бы выбрать девушку с серебристыми волосами, как у той, что ерзала у него на коленях в Селхорисе.

На реке Тириону приходилось терпеть Гриффа, но тот хотя бы представлял собой загадку, а все прочее маленькое общество относилось к карлику вполне дружелюбно. Здесь загадочных фигур нет, и дружелюбия никто не выказывает, разве что красный жрец любопытен и еще Пенни… но девушка Тириона заслуженно ненавидит.

Тоска, одним словом, смертная. Только и развлечений, что раз в день колоть ножом пальцы на руках и ногах. На реке ему встречались разные чудеса: гигантские черепахи, заброшенные города, каменные люди, голые септы. Там никогда не знаешь, что тебя ждет за следующим изгибом, а в море все дни одинаковы. Пока когг шел вдоль берега, Тирион наблюдал за тучами морских птиц, считал скалистые островки и видел много других судов: рыбачьи лодки, неуклюжие торговые корабли, гордо пенящие воду галеи. Здесь его окружают море да небо. Вода как вода, воздух как воздух. Чересчур много голубизны, разве облачко когда проплывет.

Ночью и того хуже. Тирион спал плохо даже в хорошие времена, чего не скажешь о нынешних. Спать – значит видеть сны, в которых его караулят Горести и каменный король с лицом лорда-отца. Вот и выбирай: либо лезь в гамак и слушай, как храпит внизу Мормонт, либо оставайся на палубе и смотри в то же море. В безлунные ночи оно черно, как мейстеровы чернила, до самого горизонта. По-своему это прекрасно, но если смотреть слишком долго, начинаешь задумываться, как легко было бы перелезть через борт и ухнуть туда, во тьму. Один всплеск, и жалкая историйка его жизни закончится. Но что, если ад все же есть, и там его ждет отец?

Лучшее время суток – вечер и ужин. Еда не особенно вкусная, зато ее много. Тирион ел на камбузе, где потолок был такой низкий, что все высокие ростом, особенно Огненнорукие, рисковали голову себе расшибить. Сидеть за общим столом с людьми, языка которых не понимаешь, ему быстро наскучило; как знать, над чем они смеются, не над твоей ли персоной.

Там же, на камбузе, хранились корабельные книги. Благодаря капитану их было целых три: собрание весьма посредственных морских виршей, замусоленная история похождений молодой рабыни в лиссенийском перинном доме и четвертый, он же последний том «Жизнеописания триарха Белико». Триумфальная карьера сего волантинского патриота оборвалась, когда великаны убили его и съели. Тирион прочел их все на третий день путешествия и за неимением лучшего стал перечитывать заново. История рабыни, хотя и написанная чудовищным слогом, была всего завлекательнее – ее Тирион и выбрал в этот вечер для чтения за ужином, состоящим из вареной свеклы, холодной рыбной похлебки и сухарей, которыми впору было забивать гвозди.

Когда он читал о том, как девушку с ее сестрой схватили работорговцы, в камбуз неожиданно вошла Пенни.

– Я не знала… не хотела беспокоить милорда…

– Ты меня нисколько не беспокоишь. Надеюсь, ты больше не станешь пытаться меня убить?

– Нет. – Она покраснела и отвернулась.

– В таком случае я буду только рад побыть в чьем-то обществе – здесь это редкое удовольствие. – Тирион закрыл книгу. – Садись и поешь. – Еду, которую приносили к двери ее каюты, девушка оставляла почти нетронутой – изголодалась, должно быть. – Похлебка даже съедобна; рыба, во всяком случае, свежая.

– Нет, я рыбу не ем… костью подавилась однажды.

– Выпей тогда вина. – Тирион налил чашу и подвинул ей через стол. – Капитан угощает. Ближе к моче, чем к борскому золотому, но даже моча лучше черного рома, который глушат моряки. Легче будет уснуть.

Девушка к вину не притронулась.

– Благодарствую, милорд, я лучше пойду. Не стану вам докучать.

– Так и будешь всю жизнь убегать?

Эти слова остановили Пенни у самой двери. Она вспыхнула, и Тирион испугался, как бы она опять не расплакалась. Вместо этого девушка выпятила губу и сказала дерзко:

– Вы тоже бежите.

– Верно, но у меня хоть цель есть в отличие от тебя. В этом вся разница.

– Нам вовсе не пришлось бы бежать, кабы не вы.

Что ж, в смелости ей не откажешь.

– Ты подразумеваешь Королевскую Гавань или Волантис?

– И то, и другое. Отчего вы просто не вышли сразиться с нами, как пожелал король? Мы бы ничего вам не сделали. Проехались бы на собаке, потешили мальчика, все посмеялись бы…

– Вот именно. Надо мной. – Вместо этого он заставил их смеяться над Джоффом – ловко, не так ли?

– Брат говорил, что смешить людей не позорно. Что это честное ремесло, – сказала Пенни и залилась слезами.

– Мне жаль твоего брата. – Он уже говорил ей это в Волантисе, но тогда она была так поглощена своим горем, что вряд ли услышала. Теперь до нее дошло.

– Жаль, вот как? – Губа у нее дрожала, глаза казались двумя красными дырами. – Мы уехали из Королевской Гавани в ту же ночь. Так брат решил – боялся, что нас тоже обвинят в смерти короля Джоффри и будут пытать. Сначала мы поехали в Тирош, где у нас был знакомый жонглер, много лет представлявший у фонтана Пьяного Бога. Он уже состарился, часто ронял мячи и гонялся за ними по площади, но тирошийцы все равно бросали ему монетки, хоть и смеялись. Как-то утром его нашли около храма Триоса. Там стоит большая статуя этого трехглавого бога; старика расчленили и засунули куски во рты всех трех голов. Тело сшили заново и увидели, что у него самого головы нет.

– Голова отправилась к моей дражайшей сестрице. Он тоже был карликом.

– Да, как вы и Оппо… Грошик. Жонглера вам тоже жаль?

– Я только сейчас узнал о его существовании, но мне и его жаль, да.

– Он умер из-за вас. Его кровь на ваших руках.

Это обвинение, особенно после слов Джораха Мормонта, сильно уязвило его.

– Его кровь на руках моей сестры и убивших его скотов. Что до моих, – Тирион сжал кулаки, – на них тоже немало крови. Кого я только не убивал: отцов, матерей, племянников, любовниц, мужчин, женщин, королей, шлюх. Однажды меня разозлил певец, и я велел суп из него сварить. Но ни жонглеров, ни карликов у меня на совести нет. Я неповинен в том, что стряслось с твоим братцем.

На это Пенни выплеснула вино из чаши ему в лицо – совсем как дражайшая сестрица. В глазах защипало, дверь камбуза хлопнула. Вот тебе и подружились.

Тирион почти не имел дела с другими карликами. Его лорд-отец не любил напоминаний о сыновнем уродстве, и скоморохи, державшие у себя коротышек, быстро научились держаться подальше от Бобрового Утеса и Ланниспорта. Став взрослым, Тирион узнал, что у дорнийского лорда Фаулера есть шут-карлик, на Перстах служит карлик-мейстер и среди Молчаливых Сестер тоже есть карлица, но у него не было ни малейшего желания знакомиться с ними. Доходили до него и менее достоверные слухи: о карлице-ведьме, будто бы живущей на холме в речных землях, и маленькой шлюхе из Королевской Гавани, блудящей будто бы с кобелями. Сестрица, сообщив ему о последней, посоветовала заодно найти себе течную суку и попробовать самому. На вежливый вопрос, не себя ли сестра имеет в виду, она и плеснула в него вином – да не белым, как это, а красным. Тирион протер глаза рукавом.

Пенни он больше не видел до самого шторма.

Воздух в тот день был тяжел, а тучи на западе пламенели, как знамя Ланнистеров. Матросы задраивали люки, очищали палубу, сновали по вантам и закрепляли все, что еще не было закреплено.

– Злой ветер идет, – бросил кто-то. – Шел бы ты вниз, Безносый.

Тириону вспомнился шторм, который он перенес в Узком море. Палуба из-под ног уходит, корабль трещит, во рту вкус вина и рвоты.

– Безносый останется наверху. – Если богам угодно прибрать его, он уж лучше утонет, чем захлебнется собственной рвотой.

Парус, колыхавшийся, как мех большого спящего зверя, внезапно надулся, и все взоры на корабле обратились к нему.

Ветер подхватил судно, сбил с курса. Тучи зловеще громоздились на красном небе. В середине утра на западе сверкнула молния и прокатился гром. Сильно подросшие волны били и швыряли «Вонючего стюарда». Тирион, чтобы не мешать убиравшим парус матросам, засел на баке, подставил лицо дождю. Когг, вставая на дыбы яростнее всякой верховой лошади, взбирался на валы и скатывался во впадины между ними. Удары сотрясали карлика до костей, но здесь все равно было лучше, чем в душной каюте.

Шторм унялся только к вечеру. Тирион промок насквозь, но чуть ли не ликовал. Его восторг достиг апогея, когда он нашел вдрызг пьяного Мормонта в луже блевотины на полу их каюты.

После ужина он задержался на камбузе и опрокинул несколько чарок рома с коком, здоровенным неотесанным волантинцем. На общем тот знал лишь одно слово, да и то непристойное, но в кайвассу играл отменно, особенно выпивши. Из трех партий, сыгранных ими в ту ночь, Тирион выиграл первую и проиграл две других. После этого он решил, что с него хватит, и снова вылез на палубу проветрить голову от слонов и от рома.

Пенни, стоя на месте сира Джораха у носовой фигуры, смотрела в темное море. Сзади она казалась совсем маленькой и хрупкой, будто дитя.

Тирион хотел уйти, чтобы не мешать ей, но она уже обернулась, услышав его шаги.

– Хугор Хилл.

– Можно и так. – Оба они знали, что это имя не настоящее. – Если хочешь, я уйду.

– Не надо. – Несмотря на бледность и грусть, плакать она, кажется, перестала. – Извини, что вином тебя облила. Моего брата и бедного старика из Тироша в самом деле убил не ты.

– Я тоже был причастен, хотя и не ведал о том.

– Я так скучаю по брату…

– Вполне понятно. – «Считай, что тебе повезло, – подумал Тирион, вспомнив Джейме. – Он не успел предать тебя перед смертью».

– Я думала, что хочу умереть, но сегодня, когда корабль чуть не пошел ко дну…

– Ты поняла, что все-таки хочешь жить. – Он тоже через это прошел – вот у них и нашлось нечто общее.

Улыбалась она неохотно из-за неровных зубов, но теперь улыбнулась.

– Ты правда сварил суп из певца?

– Я? Нет. Повар из меня никудышный.

Пенни хихикнула и вновь стала юной – ей было никак не больше девятнадцати лет.

– Что он такого сделал, этот певец?

– Сложил про меня песню. – «Там ждала она, его тайный клад, наслажденье его и позор. И он отдал бы замок и цепь свою за улыбку и нежный взор». Почему эти слова не оставляют его в покое? «Золотые руки всегда холодны, а женские горячи…»

– Такая плохая песня была?

– Не то чтобы. Не «Рейны из Кастамере», однако…

– Послушать бы.

– Ну нет, – засмеялся он. – Петь я не стану.

– Мать когда-то пела нам с братом. Говорила, что голос тут не нужен, лишь бы песня была хорошая.

– Она тоже была…

– Маленькой? Нет, маленьким был отец. Дед его в три года продал работорговцу, но он вырос, стал знаменитым скоморохом и выкупился. Объехал все Вольные Города и Вестерос тоже. В Староместе его прозвали Фасолькой.

Еще бы. Тириону стоило труда не скорчить гримасу.

– Они с матерью уже умерли, – продолжала, глядя вдаль, Пенни, – а теперь и Оппо ушел… ни единой родной души не осталось. Что мне теперь делать, куда мне ехать? Я только и умею, что выступать на турнире, а для этого нужны двое.

«Даже и не думай, девочка».

– Найди себе другого сиротку, – предложил Тирион, но она будто не слышала.

– Это отец придумал. Он и первую свинью натаскал, да занедужил, и вместо него на нее сел Оппо. Я всегда ездила на собаке. Морской Начальник в Браавосе хохотал до упаду и щедро нас одарил.

– Там и нашла вас моя сестра? В Браавосе?

– Сестра? – не поняла Пенни.

– Королева Серсея.

– Не она, это был мужчина. Осмунд, не то Освальд. Я его не видела, договаривался обо всем Оппо. Брат всегда знал, что делать и куда ехать.

– Мы сейчас едем в Миэрин.

– Да нет же, в Кварт. Через Новый Гис.

– Нет. В Миэрин. Вот прокатишься на собаке перед королевой драконов, и она отсыплет тебе золота, сколько ты сама весишь. Ешь побольше, чтобы к тому времени округлиться.

– Одна я только и могу, что ездить по кругу, – не приняла шутки Пенни. – Может, я и насмешу королеву, а что потом? Мы подолгу нигде не задерживались. Публика сначала хохочет, но на четвертый или пятый раз она уже все знает заранее, и приходится ехать дальше. Зарабатывать лучше в больших городах, но мне больше нравятся маленькие. Люди там бедные, зато нас сажают за стол, и детишки к нам так и липнут.

«Потому что в таких городишках карликов сроду не видывали. Там липли бы и к двухголовой козе, прежде чем зарезать ее на ужин». Тирион, однако, не хотел снова доводить Пенни до слез.

– У Дейенерис доброе сердце и щедрые руки, – сказал он. – Она непременно оставит тебя при дворе – моей сестры там можно не опасаться.

– Ты тоже там будешь? – спросила Пенни.

«Если только королева не пожелает заплатить кровью Ланнистера за кровь Таргариена, пролитую Джейме».

– Ну да.

После этого Пенни стала чаще показываться на палубе. Назавтра Тирион встретил ее там вместе с пятнистой хрюшкой. Море успокоилось, день был теплый.

– Ее зовут Милка, – застенчиво поведала девушка.

Одна Милка, другая Пенни – что ж тут поделаешь. Пенни дала Тириону желудей, чтобы он покормил хрюшку с руки. «Вижу я, куда ты метишь», – думал он под довольное похрюкивание Милки.

Вскоре они и ужинать стали вместе – иногда вдвоем, иногда с охраной Мокорро. Пять перстов Огненной Руки Тирион нарек пальчиками, и Пенни посмеялась, что с ней бывало нечасто: рана еще не затянулась, горе не прошло.

Корабль она вслед за ним стала называть «Вонючим стюардом», но сердилась, когда он звал Милку Сальцем. В искупление он стал обучать ее кайвассе, однако это оказалось безнадежной затеей.

– Нет, – твердил он в десятый раз, – дракон летает, а не слоны.

В ту же ночь она напрямик спросила, не хочет ли он с ней сразиться.

– Нет, – отрезал он. Позже ему пришло в голову, что она, возможно, имела в виду не потешный турнир, а нечто другое. Он в любом случае ответил бы «нет», но, может быть, не столь резко.

Несколько часов он проворочался в своем гамаке, то засыпая, то просыпаясь. Во сне ему виделись серые руки, тянувшиеся из тумана, и ведущая к отцу лестница.

В конце концов он встал и вышел подышать воздухом. «Селасори кхорун» спустил на ночь свой полосатый парус, палуба опустела. На юте нес вахту один из помощников, у жаровни, где еще тлели угли, сидел Мокорро.

На западе виднелась горсточка звезд, самых ярких. Все остальное небо занимало кровавое зарево, и такой огромной луны Тирион никогда еще не видал. Она раздулась так, точно проглотила солнце и ее снедала горячка. В море рядом с кораблем покачивалась другая такая же.

– Который час? – спросил Тирион жреца. – Солнцу еще рано всходить, да и не в той стороне оно всходит. Почему небо красное?

– Небо над Валирией всегда красное, Хугор Хилл.

По спине Тириона пробежал холодок.

– Неужто мы подошли так близко?

– Ближе, чем хотелось бы морякам. У вас в Закатных Королевствах тоже ходят такие байки?

– Я слышал, что всякого, кто видел этот берег, постигнет несчастье. – Сам он в это не верил, его дядя тоже. Герион Ланнистер отплыл в Валирию, когда Тириону исполнилось восемнадцать. Его целью было отыскать фамильный меч дома Ланнистеров и другие сокровища, пережившие Роковой День. Тирион очень хотел отправиться туда вместе с ним, но лорд-отец объявил путешествие дурацкой фантазией и не позволил ему.

Правильно сделал, что не позволил. Герион, отплыв из Ланниспорта на «Смеющемся льве» лет десять назад, домой так и не вернулся. Люди, отправленные лордом Тайвином на его поиски, проследили корабль до Волантиса. Там половина команды разбежалась, и Гериону пришлось покупать рабов – ни один свободный человек не взойдет на корабль, капитан которого открыто заявляет о своем намерении идти в Дымное море.

– Значит, это Четырнадцать Огней отражаются там, на небе?

– Четырнадцать или четырнадцать тысяч – кто бы посмел считать их? Не следует смертным заглядываться на эти огни, мой друг. Они зажжены божьим гневом, человеку таких не зажечь.

Валирия. В Роковой День, как написано в книгах, каждый холм на протяжении пятисот миль изверг из себя дым, пепел и пламя, спалившее даже драконов в воздухе. В земле открылись трещины, поглощавшие храмы, дворцы, целые города. Озера закипали и превращались в кислоту, горы лопались, огненная лава била на тысячу футов ввысь, из красных туч сыпалось драконово стекло и лилась черная кровь демонов, сушу на севере затопило гневное море. Горделивого города не стало в одно мгновение, империя рухнула день спустя, Край Долгого Лета горел и погружался в пучину.

Валирийцы, воздвигшие свою империю на огне и крови, пожали то, что посеяли.

– Наш капитан не боится проклятия?

– Капитан предпочел бы пройти на пятьдесят лиг мористее, но я настоял на кратчайшем курсе. Не мы одни плывем к Дейенерис.

Грифф со своим молодым принцем… Быть может, слух об отплытии Золотых Мечей на запад распущен нарочно? Тирион не стал говорить об этом. В пророчестве, которым руководствуются красные жрецы, герой лишь один: второй Таргариен их только запутает.

– Ты видел наших соперников в пламени?

– Только их тени. Одну чаще других: чудище с одним черным глазом и десятью щупальцами, плывущее по кровавому морю.