Астрид Тувессон собрала в совещательной комнате Лилью, Муландера и Утеса и поставила на стол поднос с ароматным латте и круассанами. Опущенные уголки губ сразу поползли вверх, и Утес стал шутить, что сильно располнеет, если они в скором времени не раскроют дела.

– Для начала хочу сказать, что с этого момента Фабиан Риск отстранен от следствия, – произнесла Тувессон, раздавая кружки.

– Жаль. На меня он произвел хорошее впечатление, – отозвался Утес.

– На меня тоже, и больше всего я бы хотела, чтобы он остался. Но не получилось.

– Все говорит само за себя, – сказала Лилья. – Он учился в этом классе, и мы не можем делать разницу между ним и всеми остальными.

– Значит, ты его подозреваешь? – спросил Муландер.

– Ну, что значит подозреваю… Но если посмотреть на эту ситуацию внимательно, то…

– Давайте больше не будем об этом, – вмешалась Тувессон, встретившись с Лильей глазами. – О’кей?

Лилья и остальные кивнули, и они начали обсуждать текущее положение дел. Лилья рассказала, что связывалась со всеми авиакомпаниями, но за последние дни пассажира по имени Руне Шмекель или Клаес Мельвик они не регистрировали.

– Но информации о том, что он просто выехал из Дании на другой машине и уже давно проехал Германию, тоже нет, – заметил Утес, взяв еще один круассан.

– Мы объявили его в международный розыск, но пока отрабатываем версию, что он все еще в Швеции. Кстати, как идет сбор сведений о его одноклассниках?

– Более или менее все готово. Что скажешь, Ирен? – спросил Утес.

– Почти готово, – ответила Лилья. – Больше всего мне бы хотелось еще раз проверить по официальному списку класса, но, похоже, его невозможно достать.

– Интересно. А в Городском архиве его тоже нет? – спросила Тувессон, повернувшись к Утесу.

– У них наверняка есть. Но электронная архивная опись, скорее всего, полетела.

– Что значит «полетела»?

– Помните ту кибератаку на мэрию Хельсингборга, о которой так много писали в мае?

– Да, это когда их завалили мейлами? – уточнила Лилья.

– Да. Тогда к ним точно проникла масса вирусов и троянов. Во всяком случае, серверы, где хранилась опись Городского архива, приказали долго жить.

– Нашли время, – вздохнула Тувессон.

– Еще как нашли, если хотите знать мое мнение.

– Но я не понимаю. Если списки классов все равно есть в обычном архиве, то ничего не стоит их заполучить, – сказала Лилья.

– Да, но без архивной описи ты не узнаешь архивного номера, а без него рыться в архиве – все равно что искать иголку в стоге сена, даже труднее. Они обещали помочь, но это займет недели. Если повезет.

Тувессон сначала сидела молча, а потом покачала головой.

– В этом нет никакого смысла, – она обернулась к Лилье. – Из тех, кого мы знаем, сколько по-прежнему живет в Сконе?

– На самом деле, большинство. Только один человек из класса живет в Осло.

– Но как раз сейчас многие находятся в отпуске за границей, – заметил Утес.

– Составим приоритетный список, в каком порядке мы будем с ними связываться. Важно как можно быстрее выяснить, нависла ли еще над кем-то опасность.

– Я уже начала и связалась с несколькими, – сказала Лилья.

– И?

Лилья покачала головой:

– Ничего, пока что все отзываются друг о друге как о маленьких мерцающих лучиках, которые только и делали, что дарили окружающему миру тепло и любовь.

Утес засмеялся и покачал головой.

– Давайте надеяться, что под угрозой находились только Йорген и Гленн, – подытожила Тувессон и перевела взгляд на Муландера. – Ты закончил осмотр дома Шмекеля?

– Более или менее. Кстати, кроме небольшого количества отпечатков пальцев и прочей мелочи, я не нашел ничего по-настоящему интересного. Я надеялся найти хотя бы запасной ключ к его машине, но, похоже, нет даже этого.

– Может быть, у него есть дача? – спросил Утес.

– На него ничего не зарегистрировано, – ответила Лилья.

– Кстати, о даче, – взял слово Муландер и раздал всем копии черно-белых ландшафтных фотографий в рамках из дома Руне Шмекеля. – Может быть, у него есть дом в этих краях? Если это за границей, совсем необязательно, что собственность зарегистрирована в Швеции.

Его коллеги стали рассматривать фото, на которых была изображена пересеченная местность с плотно застроенным городом.

– Ты не знаешь, что это? – спросил Утес.

Муландер просиял:

– Сначала я подумал, что это Каркассон. Я всегда хотел туда поехать, это одна из моих самых любимых игр.

Остальные посмотрели на него, совершенно ничего не понимая.

– Вы никогда не играли в «Каркассон»?

Они покачали головами.

– Это что, игра? – спросил Утес.

– О боже. Как мало вы знаете, – Муландер покачал головой.

– Во всяком случае, это не Каркассон, – заключила Тувессон.

– Точно, не Каркассон. Это Грасс, тоже на юге Франции, только немного восточнее. Я там был. Возможно, кто-нибудь из вас слышал о «Парфюмере»?

– Погоди, – начал Утес. – Это там, где… Ну, вы знаете…

– Да-да, но давайте обсудим это в другой раз, – вмешалась Тувессон. – Попытайся выяснить, есть ли у него там дача. А еще у нас есть вот что, – она показала ключ, полученный от Фабиана. – Мне дал его Риск, который говорит, что он подходит к сейфу на кухне Гленна.

– Я уже осмотрел эту кухню. Нет там никакого сейфа, – отозвался Муландер.

– И все же я хочу, чтобы вы с Ирен посмотрели еще раз. На всякий случай, – Тувессон передала через стол ключ Лилье и обернулась к Утесу. – А как у нас со следом из «Макдональдса»?

– Я обращался во все рестораны, но пока никто его не узнает.

– Пока?

– Они работают по сменам, и я еще не успел встретиться со всеми.

– О’кей. Что у нас еще? А, вот что: после объявления в розыск от общественности не поступало ничего интересного?

– Практически нет, – ответил Утес.

– Что это значит?

– Коротко говоря, мы не получили ничего такого, что стоит рассказать нашим внукам, – уточнил Утес.

– О’кей, но сейчас я бы предпочла развернутый ответ.

– Так и быть, – вздохнул Утес и покосился в сторону последнего круассана. – Помимо обычных болтунов, видевших его в Фарсте, Больмуре и Грумсе, не говоря уже о других местах, к нам обратилось двое его пациентов. Один из них утверждает, что Шмекель во время операции вшил ему в живот навигатор, чтобы найти его, если захочется человечины.

– Мило.

– Не говори.

– А второй?

– Второй довольно смешной. Он утверждает, что Шмекель изнасиловал его, когда он был под наркозом.

– Ты сказал «смешной»? – переспросила Лилья, уводя круассан прямо у него из-под носа.

– Я еще не закончил, – Утес проводил круассан Лильи взглядом. – Это якобы случилось в 1998 году. Я спросил, почему он еще тогда не заявил об этом в полицию, на что он ответил, что после изнасилования заработал себе геморрой и стыдился рассказывать это полиции. – Утес так засмеялся, что у него затрясся весь живот.

Лилья обменялась взглядами с Тувессон и Муландером. Все трое изо всех сил старались не рассмеяться.

– А что заставило его рассказать об этом сейчас? – поинтересовалась Тувессон.

– Насколько я понял, только сейчас он стал проходить.

– Геморрой? – спросила Лилья, и когда Утес кивнул, она больше не смогла сдержаться.

– А Линкерт Перссон – он ничего не сообщал? – спросил Муландер.

– Линкан? Как раз собирался о нем рассказать. Он утверждает, что точно знает, где находится преступник.

– Вот как? – удивилась Лилья.

– А он сказал, как об этом узнал?

– Конечно. Как всегда, у него есть своя собственная уникальная версия, которая приблизительно сводится к тому, что Клаес вынашивал план мести еще в школьные годы и что все можно прочесть в граффити на стенах. Поэтому он считает, что мы должны дать ему возможность собрать и расшифровать все граффити в различных туалетах школы во Фредриксдале.

Все замолчали. Никто, похоже, не знал, что сказать. В полиции Хельсингборга все знали Линкерта Перссона. Мужчина шестидесяти восьми лет с неустановленным диагнозом проходил у них под кодовым названием «Линкан» или «Синдром Перссона». Когда-то Линкерт Перссон страстно мечтал стать комиссаром криминальной полиции, но, пять раз провалив вступительные экзамены в полицейскую академию, устроился вахтером в ту самую школу. Там он работал, пока его не обвинили в сексуальных домогательствах: он просверлил глазок в душевую девочек. Хотя прокурор настаивал на тюремном заключении, приговор ограничили штрафом и лечением. Насколько здоровее он стал после лечения – об этом в полиции у большинства было собственное мнение.

Теперь Линкерт величал себя детективом, и на его визитках было написано:

Какое бы следствие ни вела Тувессон и ее группа последние пять лет, Линкерт всегда выдвигал свои версии – одну нереальнее и страннее другой. Но он всем нравился, и чтобы разрядить обстановку в группе, его иногда приглашали на кофе поделиться своими соображениями.

Но на этот раз никто не засмеялся. Во многих отношениях эта версия была типична для Линкана, такая же сумасшедшая и невероятная, как все прочие его версии. И тем не менее, никто из них не сбросил ее со счетов. Может быть, потому, что все чувствовали: в этом расследовании возможно все. То, что преступник мог оставить зацепки среди граффити, так же вероятно, как и любое другое предположение.

– Что он будет? – спросила Тувессон.

– Как обычно. Кофе и марципан в шоколаде.

– А разве обычно он не миндальные пирожные выбирает? – удивился Муландер.

– Это было до того, как он вбил себе в голову, что Феминистская инициатива отравила их женскими половыми гормонами, чтобы свергнуть патриархат.

– Почему бы им теперь не взяться за марципаны?