ГЛАВА 16 СЛИШКОМ МНОГО ОБЩЕГО

Дальше: ГЛАВА 19 РАВНОДУШИЕ К ЧУЖИМ И СВОИМ

* * *

Парусник поври пристал к берегу тем же утром, облюбовав неприметную бухточку милях в пяти к северу от Пирет Вангарда. Поври выжали из утлой посудины все, что только могли, и теперь мачта и весла нуждались в починке. Чумазые коротышки, которым целых десять дней пришлось грести без перерыва, нуждались в отдыхе. Но по мысли Далампа Кидампа, они еще более нуждались в настоящем оружии, которым можно было бы отбиться от любого врага, который встретится им на просторах Мирианского океана. До островов Непогоды — родины поври и цели их нынешнего плавания — было еще очень далеко, поэтому им также необходимы были сейчас значительные запасы провизии.

Может статься, что тот корабль их здесь обнаружит. Даламп и его крепкие бойцы не боялись людей. Их не пугали даже рыцари из Бригады Непобедимых. Разумеется, поври не привлекало сражение в открытом море, пока они находились на ветхом и безоружном суденышке. Зато на суше они были более чем рады устроить побоище.

Но для этого им требовалось оружие. Герцог Калас отправил их с пустыми руками, не дав даже плохонькой остроги, чтобы добывать во время плавания рыбу. Высадившись на берег, часть бывших пленников устремилась в лес. Забыв о голоде и усталости, они начали усердно мастерить грубые луки, копья и палицы. Другая часть поври осталась на берегу чинить парусник, а третья отправилась на разведку.

Хотя Даламп и не говорил об этом вслух, он и его соплеменники надеялись набрести на человеческое жилье, которое в здешних местах вряд ли особо охранялось. Тогда можно будет не только добыть припасы, но и поразвлечься, вспомнив ремесло «красных шапок».

В то утро в гавани было тихо. Рыболовные суда Вангарда стояли на приколе; во-первых, из-за ненастной погоды, а во-вторых — по причине нескольких дней удачного лова, которые предшествовали ненастью.

На берегу возле «Сауди Хасинты» появились двое солдат в красной форме доблестных частей береговой охраны. Поначалу их насторожило, что капитан корабля — бехренец, но рядом с ним стоял монах и вел с ним вполне мирный разговор.

Как только «Сауди Хасинта» встала на якорь у причала и были спущены сходни, капитан с братом Делманом приготовились сойти на берег.

— Вы разрешите нам покинуть корабль? — спросил Альюмет.

— Пока только вам и абеликанскому брату, — ответил один из солдат. — Прежде чем позволить вашим матросам покинуть судно, командор Прессо хочет поговорить с вами.

— Вполне разумно, — сказал Альюмет.

Они с Делманом сошли на берег. Солдаты повели их по длинной лестнице, вырубленной в скале, наверх, в крепость Пирет Вангард, где находился кабинет командора Константина Прессо.

— Альюмет! — едва увидев их, воскликнул командор.

Он поднялся из-за стола. Они с бехренцем явно были знакомы.

— Сколько же мы не виделись, старый дружище? — спросил командор.

— С тех самых дней, когда вместе служили в Пирет Талме, — ответил Альюмет. — Давно это было, еще до войны.

Они тепло пожали друг другу руки, и Альюмет познакомил командора с братом Делманом.

— Я привез его для встречи с настоятелем Агронгерром, — пояснил капитан. — А брат Делман привез множество новостей с юга.

— До нас дошли какие-то путаные слухи, — ответил Прессо. — Мы же можем сообщить, что неустанными усилиями принца Мидалиса здешние места полностью очищены от гоблинского отродья.

— Мы должны встретиться с настоятелем Агронгерром, — сказал Альюмет. — Думаю, что и тебя, командор Прессо, пригласят на эту встречу.

Говоря, капитан взглянул на брата Делмана, давая понять, что это решать монаху, хотя сам он вполне доверяет командору.

— Если вы друг капитана Альюмета, добро пожаловать на нашу встречу, — сказал Делман, с уважением поклонившись.

— Тогда едем в Сент-Бельфур, — предложил командор Прессо.

Все вышли из кабинета. Командор распорядился о том, чтобы матросам Альюмета был оказан радушный прием, а также приказал тщательно осмотреть корабль. Затем все трое уселись в карету командора и поехали в Сент-Бельфур.

Настоятель Агронгерр был занят, однако они с братом Хейни прервали дела и вышли к гостям. После знакомства и приветствий брат Делман сказал:

— В калембре соберется Коллегия аббатов. Если желаете, мы доставим вас туда на борту «Сауди Хасинты».

— Но тогда вам придется простоять здесь три месяца, — удивился Агронгерр, глядя на Альюмета. — Чтобы в такое время торговое судно стояло на приколе!

— Я в долгу перед вашей… перед моей церковью, настоятель Агронгерр. И прежде всего — перед теми, кто просил меня привезти сюда брата Делмана и доставить вас обоих в Санта-Мир-Абель, — объяснил капитан. — Я и моя команда с радостью окажем вам эту услугу.

— В высшей степени щедрое предложение, — сказал настоятель Агронгерр. — Но быть может, вторая его часть окажется излишней. Ведь если мне надлежит присутствовать на Коллегии, мне понадобится вскоре после нее вернуться назад. Так что лучше, если это будет местный корабль.

— Мы еще поговорим об этом более подробно, — сказал Альюмет. — Но не будем торопиться. А сейчас позвольте нам рассказать о событиях в Палмарисе и южной части королевства, поскольку там произошли исключительно важные события.

— Здесь побывал торговый корабль, и мы узнали о гибели отца-настоятеля Маркворта, — ответил Агронгерр. — Нам рассказали, что его убили какой-то воин по имени Полуночник и женщина, которую зовут Пони.

— Джилсепони, — поправил брат Делман. — Это сделали Элбрайн Виндон, известный под именем Полуночник, и его жена Джилсепони, которую часто называли просто Пони.

— Их считают преступниками? — спросил настоятель.

— Полуночник погиб в том сражении, — пояснил Делман. — Но сейчас никто не считает его преступником. А Джилсепони во всем королевстве почитают как героиню.

Надо было видеть недоуменное выражение на лице настоятеля Агронгерра!

Брат Делман сделал глубокий вдох, собираясь с мыслями. Он понял, что надо поведать настоятелю обо всем, пересказав подробно события тревожного года. Надо рассказать Агронгерру о странствиях через Тимберленд в Барбакан и о чуде, произошедшем на горе Аида.

Трое вангардцев внимательно слушали. Они настолько подались вперед, что, казалось, вот-вот упадут со стульев. Брат Хейни то и дело подносил к лицу правую руку и творил знамение вечнозеленой ветви, особенно когда Делман рассказывал о событиях на Аиде. В то памятное время окаменевшая рука мученика Эвелина сотворила чудо. От нее пошли волны энергии, полностью уничтожившей орду гоблинов, которые обступили гору со всех сторон, окружив смертельным кольцом Делмана и его спутников.

Агронгерр тоже сотворил знамение вечнозеленой ветви, когда речь зашла о последней битве в Чейзвинд Мэнор и о падении Маркворта, лишившегося благодати и самой жизни.

Когда брат Делман кончил свой рассказ, вангардцы долго сидели, храня молчание. Брат Хейни поглядывал на настоятеля, не решаясь заговорить первым.

— А где же теперь Джилсепони? — спросил Агронгерр.

— Вернулась в родной Тимберленд, в Дундалис, — ответил Альюмет. — Там могила ее мужа.

— Удивительная женщина, — произнес настоятель.

— Никакими рассказами не передать ее героизм, — восхищенно отозвался капитан. — В то время, когда Палмарисом правил епископ Де’Уннеро, и в последние дни отца-настоятеля Маркворта мои соплеменники в этом городе подвергались жестоким наказаниям. Джилсепони была на нашей стороне, рискуя собой во имя людей, которых она совершенно не знала. Тут не только благочестие, но и сила.

— Никто не сравнится с нею в умении применять силу самоцветов, — заметил брат Делман, и Агронгерр с Хейни, шумно вздохнув, вновь сотворили знамение.

— Этот дар в ней признали и церковь, и сам король Дануб, — продолжал Альюмет. — Ей предлагали стать баронессой Палмариса или занять высокое положение в церкви, став настоятельницей Сент-Прешес и даже…

Здесь капитан умолк и вопросительно поглядел на Делмана.

— Были разговоры об избрании ее матерью-настоятельницей церкви Абеля, — признался Делман. — По предложению магистра Фрэнсиса Деллакорта.

— Прислужника Маркворта, — перебил его Агронгерр. — Я хорошо помню брата Фрэнсиса по прошлой Коллегии аббатов. Честно говоря, не видел более упрямого человека.

— Магистр Фрэнсис понял ошибочность пути, которым шел, — заверил старика брат Делман. — Он находился возле умирающего отца-настоятеля и слышал слова покаяния — последние слова Маркворта.

— Да, удивительный был год, — со вздохом произнес настоятель Агронгерр.

— Хотел бы я увидеть эту Джилсепони, — сказал командор Прессо.

— Она когда-то служила в частях береговой охраны, — сообщил ему Делман, на что командор одобрительно кивнул. — Когда началось вторжение поври, она находилась в Пирет Талме и чуть ли не единственная уцелела в этой бойне.

У Прессо округлились глаза. Он подался вперед и буквально впился глазами в Делмана.

— Опишите мне ее, — потребовал командор.

— Воплощенная красота, — улыбнувшись, сказал Альюмет.

Делман описал Джилсепони более подробно. Он поднял руку, показывая ее рост: пять футов и пять дюймов.

— У нее голубые глаза и золотистые волосы.

— Быть того не может, — воскликнул командор Прессо.

— Так ты ее знаешь? — спросил Альюмет.

— В Пирет Талме служила женщина по имени Джилл, — сказал Прессо. — Ее направили в армию после какого-то неприятного события; кажется, распавшегося по ее вине брака с одним аристократом. И она сумела проявить себя настолько, что получила право служить в береговой охране. Однако это было много лет назад.

— Да, она была замужем за Коннором Бильдборо, племянником палмарисского барона, — объяснил Делман, понимая, что речь идет именно об этой удивительной женщине.

— Этот брак не мог не распасться, поскольку сердце Джилсепони навсегда было отдано Элбрайну.

— Непостижимо, — выдохнул командор Прессо.

— Получается, вы ее знаете, — сказал Агронгерр.

Прессо кивнул.

— Даже тогда она была не похожа на других, досточтимый настоятель. У нее были твердые жизненные принципы, сильное сердце и такие же сильные руки.

— Значит, это точно Джилсепони, — сказал улыбающийся Альюмет.

— У нас еще будет время обсудить вашу поездку, — сказал Агронгерру брат Делман. — Мне позволено провести лето в Вангарде. Честно говоря, я горю нетерпением увидеть эту чудесную землю.

— У нас ты найдешь самый радушный прием, брат Делман, — ответил польщенный Агронгерр. — Места в монастыре сейчас более чем достаточно. Многие братья отправились вместе с принцем Мидалисом на север, и лишняя пара рабочих рук нам очень кстати.

— А капитан Альюмет и его матросы останутся со мной в Пирет Вангарде, — объявил командор Прессо. — У меня рабочих рук тоже не хватает, поскольку в поход с принцем ушло также немало моих солдат.

— И когда вы ждете их возвращения? — поинтересовался Альюмет.

— Судя по всему, скоро, — ответил Прессо. — Они отправились в южный Альпинадор вместе с тамошним предводителем Брунхельдом и рейнджером Андаканаваром.

— Значит, союз с Альпинадором? — недоверчиво спросил капитан Альюмет.

Командор Прессо пожал плечами.

— Ну, об этом, я так думаю, разговор особый.

В это время в дверь негромко постучали.

— Вечерняя молитва, — сказал, поднимаясь, настоятель. — Мне бы хотелось, чтобы сегодня ее провел брат Делман.

Делман встал и почтительно поклонился. Если первое впечатление действительно что-то значит, тогда, подумал брат Делман, он бы посоветовал Браумину Херду и другим собратьям избрать этого Агронгерра отцом-настоятелем.

ГЛАВА 16
СЛИШКОМ МНОГО ОБЩЕГО

— Надо же, братья возвращаются один за другим, — с нескрываемым сарказмом произнес магистр Бурэй, когда Маркало Де’Уннеро появился в его кабинете. — Первым неожиданно вернулся брат… прощу прощения, магистр Фрэнсис. А теперь вот и ты нас обрадовал.

Де’Уннеро с презрительной усмешкой слушал однорукого магистра. Бурэй никогда не был его другом, более того — относился к нему с пренебрежением, хотя Де’Уннеро, будучи моложе Бурэя, был правой рукой Маркворта, намного опередив в этом смысле завистливого Фио. Их соперничество сделалось особенно острым после нападения флота поври на Санта-Мир-Абель. Де’Уннеро отличился в бою, тогда как Бурэй просидел на западной стене, ожидая нападения с суши, которого так и не последовало.

Де’Уннеро не удивился, обнаружив, что безвластие, возникшее в Санта-Мир-Абель, Бурэй использовал в своих интересах. Да и как могло быть иначе? И теперь Бурэй, некогда отодвинутый на задний план не питавшим к нему никакой симпатии Марквортом, занимает вместе со своим прислужником Гленденхуком, который трется у его ног, будто собачонка, самые передовые позиции.

— Двое магистров, оба — бывшие епископы и бывшие настоятели, вернулись, дабы поддержать Санта-Мир-Абель в нынешнее время испытаний, — сказал Де’Уннеро.

— Поддержать? — язвительно переспросил Бурэй и столь же язвительно засмеялся.

Де’Уннеро подумал, что, пожалуй, он мог бы заставить однорукого магистра улыбнуться еще шире, ударив ладонью по его передним зубам.

— Поддержать? — снова повторил Бурэй. — Разве ты не знаешь, что о тебе говорят люди?

— Я честно служил отцу-настоятелю Маркворту.

— Он разоблачен, — напомнил Бурэй. — Правление Маркворта было для вас с Фрэнсисом вершиной карьеры. Но Маркворта больше нет, и весьма скоро о нем позабудут. Нечего глядеть на меня, Маркало Де’Уннеро. Было время, когда в стенах Санта-Мир-Абель ты преуспевал, но это произошло лишь благодаря отцу-настоятелю Маркворту. Сейчас среди оставшихся магистров ты не найдешь себе союзников. Даже магистр Фрэнсис вряд ли встанет на твою сторону, если все, что он говорит о своем раскаянии, — правда. Перед тобой — новая церковь на месте прежней. Новая церковь никогда не встретит с распростертыми объятиями человека твоих… талантов.

— Я не собираюсь защищаться или вспоминать о прошлом, дабы снискать расположение Фио Бурэя, — резко ответил ему Де’Уннеро.

— Если бы и попытался, то наврал бы сверх всякой меры.

Эти слова пробудили в Де’Уннеро ярость, в нем начали просыпаться инстинкты тигра. Как ему хотелось сейчас превратиться в огромную полосатую кошку, перемахнуть через стол и разорвать этого негодяя! Как ему хотелось напиться крови Фио Бурэя!

Порывистый магистр не без труда загнал инстинкты хищника глубоко внутрь и попытался восстановить дыхание. Чего он добьется, если позволит тигру вырваться наружу? Ему придется бежать из Санта-Мир-Абель и навсегда покинуть орден; он будет обречен скрываться на задворках жизни, как скрывался в течение последних месяцев. Де’Уннеро не хотел, вовсе не хотел этого. Собрав всю силу воли, Де’Уннеро сказал себе, что этот человек — лишь жалкая букашка, назойливое насекомое, которое в своей ничтожной жизни впервые вкусило нектар власти.

— Ты почти на десять лет меня младше, — продолжал Бурэй. — Десять лет! Вдумайся, сколько это времени. Я дольше, нежели ты, изучал старинные писания и пути Божьи и человеческие. Так что знай свое место и не забывай, что сейчас ты стоишь ниже меня.

— Тогда насколько же дольше, нежели магистр Бурэй, изучали пути Божьи и пути человеческие магистры Тиммини и Балдмир? — спокойно спросил Де’Уннеро, который вновь овладел собой, окончательно подавив инстинкт хищника. — Получается, что ты ниже их, ниже Мачузо и некоторых других. Тем не менее не кто иной, как Бурэй, восседает ныне в кабинете отца-настоятеля.

Бурэй откинулся в кресле, и на его скуластом лице расплылась улыбка.

— Мы оба понимаем разницу между такими, как Мачузо и Балдмир, и между такими, как мы с тобой, — сказал он. — Одни рождаются, чтобы управлять, другие — служить. Одни рождаются для величия, другие… сам понимаешь. Те, о ком ты говоришь, даже не хотят брать на себя ответственность, которую предполагает любая власть, — ответил Бурэй, неожиданно подавшись вперед.

И вновь, к удивлению Де’Уннеро, ему пришлось усилием воли сдержать позыв к убийству, вызванный движением Фио.

— Раз ты готов взять на себя ответственность, уж не хочешь ли ты при поддержке своего верного пса Гленденхука добиваться на Коллегии аббатов официального избрания тебя отцом-настоятелем? — напрямую спросил Де’Уннеро. — Да они уничтожат тебя, если только ты отважишься на это, — я говорю о Браумине Херде, Фрэнсисе и новоиспеченном магистре Виссенти. — Де’Уннеро сдавленно рассмеялся, не скрывая своего презрения. — Добавим сюда же Джеховита, Олина и его верную прислужницу, настоятельницу Делению. Они все выступят против тебя, — он сделал паузу, хотя и знал, что заключительные слова вряд ли явятся для Бурэя неожиданностью, — и я тоже.

Бурэй откинулся на спинку кресла и надолго замолчал. Де’Уннеро понимал, о чем думает однорукий магистр. Наконец Бурэй довольно резко объявил:

— Они поддержат кандидатуру настоятеля Агронгерра из Сент-Бельфура. И я тоже.

Де’Уннеро не удивился. Бурэй сознавал, что ему не тягаться с Агронгерром, и потому решил втереться в доверие к этому кроткому, а главное — престарелому вангардцу. Он надеется, что Агронгерр продвинет его так же, как некогда Маркворт продвинул Де’Уннеро и Фрэнсиса. Правда, когда Маркворт прочно взял их под свое черное крыло, они оба были намного моложе. Похоже, Бурэя это обстоятельство не особо волнует. Он рассчитывает, что, когда старый Агронгерр умрет (а это может случиться в ближайшие несколько лет), Бурэй окажется тут как тут в качестве законного преемника. Опытного, пользующегося доверием и практически не имеющего соперников.

— Настоятель Агронгерр — добрый человек, обладающий щедрой душой, — бесцветным голосом произнес Бурэй.

Де’Уннеро понял: хотя однорукий магистр и говорил правильные слова, он был равнодушен к добродетелям Агронгерра.

— Наверное, в наше тревожное время церкви необходимо, чтобы в Санта-Мир-Абель пришел именно такой человек: убеленный сединами, опытный и мудрый. С его приходом начнется возрождение церкви.

Маркало Де’Уннеро почти восхищался терпением Бурэя и мог бы сказать об этом вслух, если бы не ненависть к однорукому магистру.

Де’Уннеро занялся делами, постепенно втягиваясь в распорядок монастырской жизни. Как ни странно, Бурэй не стал чинить ему никаких препятствий и позволил, как и прежде, обучать молодых монахов воинским искусствам.

— Твоя левая рука! — заорал Де’Уннеро на брата Теллареза, служившего в монастыре всего второй год.

Утро выдалось хмурое и дождливое. Де’Уннеро подскочил к монаху и с силой дернул его руку, поставив ее в правильную оборонительную позицию.

— Как ты собираешься отражать мой удар, если твоя рука находится на уровне груди?

Но рука молодого монаха вновь неловко опустилась. Де’Уннеро тут же ударил Теллареза прямо в лицо, сбив с ног.

Недовольно ворча, магистр повернулся и отошел.

— Идиот, — пробормотал Де’Уннеро.

Затем он махнул монаху-первогодку, обладавшему кое-какими бойцовскими задатками, и велел встать в пару с Телларезом.

Монахи начали бой и обменялись парой несильных ударов. Они явно хотели прочувствовать силу друг друга и не стремились нападать. Остальные десять братьев оставили занятия и окружили их плотным кольцом.

Когда левая рука Теллареза снова оказалась на уровне груди и противник нанес ему удар в лицо, Де’Уннеро вдруг отшвырнул его и вновь встал напротив Теллареза.

— Я д-думал н-нанести контрудар, — заикаясь, оправдывался тот.

— Ты что же, позволил ему ударить, чтобы понять его маневр?

— Да.

Де’Уннеро презрительно фыркнул.

— Значит, ты позволяешь противнику лупить тебя по лицу? Ради чего? О каком контрударе ты говоришь, если тебя дубасят, а ты стоишь?

— Я думал, что…

— Да ни о чем ты не думал! — заорал на него раздосадованный Де’Уннеро.

Как странно все повернулось. Когда-то он был епископом Палмариса, большим человеком, наделенным неограниченной властью. Если бы в тот судьбоносный день Маркворт уничтожил Элбрайна и Джилсепони, то он, Де’Уннеро, стал бы его непосредственным преемником на посту отца-настоятеля. Когда-то он охотился за Полуночником, знаменитым Защитником и, быть может, величайшим в мире воином. Де’Уннеро выступил против него честно и открыто и, безусловно, превзошел его.

Да, когда-то он знал великую славу, а теперь… теперь он обучал идиотов, которые никогда не научатся защищаться против низкорослых уродцев-гоблинов, не говоря уже о настоящих противниках.

Злость на судьбу выплеснулась из Маркало Де’Уннеро, и он правой рукой ударил Теллареза в лицо, а затем, когда тот попытался загородиться, добавил еще сильнее левой. Несчастный Телларез, у которого ответные реакции вечно опаздывали, попытался загородиться другой рукой, но Де’Уннеро, сломив его жалкую защиту, снова поразил монаха своей правой.

— А если бы у меня был кинжал, ты бы тоже позволил мне воткнуть его тебе в брюхо, надеясь, что, истекая кровью, разгадаешь маневр? — спросил Де’Уннеро.

Зверея, он бил Теллареза снова и снова. Когда же тот, защищаясь, прикрыл голову обеими руками, Де’Уннеро ударил его в живот. Затем снова нанес несколько ударов по лицу.

Де’Уннеро слышал возгласы и вздохи стоявших вокруг молодых монахов. Но сочувствие к слабому лишь подхлестнуло его ярость. Его удары стали сильнее и посыпались чаще. Потом они неожиданно прекратились.

Телларез не сразу отважился выглянуть из-за поднятых вверх рук. Затем он медленно, очень медленно опустил руки вниз.

— Я не понимал, — тихо сказал он.

— А теперь? — спросил Де’Уннеро, и собравшимся показалось, что в его голосе они слышат странные отзвуки звериного рычания.

— Теперь понимаю.

— Тогда защищайся! — крикнул Де’Уннеро и прыжком встал в боевую стойку.

Руки Теллареза заняли правильное положение. Де’Уннеро вращал плечом, делая вид, будто собирается бить.

К его удивлению, этот мальчишка умудрился ударить его прямо в лицо. Монахи, окружавшие их, как ни старались, не могли удержаться от ободрительных восклицаний.

Рука Де’Уннеро с бешеной скоростью метнулась вперед и со всей силой полоснула Теллареза по лицу. К ужасу Теллареза, к ужасу собравшихся и самого Де’Уннеро, на лице ясно обозначились четыре глубокие борозды.

Де’Уннеро немедленно опустил руку вниз, прикрыв широким рукавом лапу с острыми когтями. Как это произошло? Как и когда он утратил власть над собой?

И над тигром внутри себя!

— Бывают случаи, когда надо пропустить удар противника, чтобы получить возможность ударить самому, — проревел он, обращаясь к шатающемуся и едва держащемуся на ногах Телларезу.

Потом развернулся, обращаясь к остальным:

— Когда я знаю, что перевес на моей стороне, я могу допустить несильный удар со стороны противника.

Де’Уннеро придумывал все это на ходу, ибо на самом деле мастерский маневр Теллареза удивил его не меньше, чем внезапное превращение собственной руки в тигриную лапу.

— Но берегитесь! — продолжал он, обращаясь ко всем. — Когда вы применяете подобную стратегию, в ней не должно быть места ошибке. Вы должны быть уверены в слабости противника и в своей способности нанести окончательный удар. На сегодня мои занятия с вами окончены. Теперь пусть каждый из вас не менее двенадцати раз поупражняется на преодолении препятствий и трижды пробежится вдоль монастырской стены по всей ее длине. После этого можете идти к себе и размышлять об этом уроке!

Де’Уннеро зашагал прочь, желая только одного: поскорее добраться до своей кельи и забиться в ней на весь остаток дня. Однако, увидев, что лица молодых монахов оцепенели от ужаса, он остановился и обернулся назад. Телларез, припав на одно колено, обхватил лицо руками, безуспешно пытаясь остановить кровь.

— Эй вы, двое, — обратился Де’Уннеро к монахам, находившимся от него ближе всех. — Займитесь им или, если понадобится, отведите его к магистру Мачузо. Когда ему наложат повязку, всем троим докончить урок.

Отдав распоряжение, Маркало Де’Уннеро вернулся в свою маленькую келью, плотно закрыл дверь и долго пытался понять, как же это могло случиться. Он был настолько подавлен, что не пошел на вечернюю молитву.

— Союзники? — недоверчиво переспросил Де’Уннеро, когда после вечерней молитвы магистр Фрэнсис без приглашения заглянул к нему.

— Мы с тобой оба служили покойному отцу-настоятелю, — коротко ответил на это Фрэнсис.

— Человеку, который пал, — с иронией напомнил Де’Уннеро. — Так что же, теперь это предстоит и нам? Или встанем плечом к плечу, мой друг магистр Фрэнсис? Мы с тобой — против всей церкви?

— Ты слишком легкомысленно к этому относишься, и все потому, что недооцениваешь опасности, существующей для нас обоих и для каждого, кто был сторонником Маркворта, — холодно ответил Фрэнсис. — Церковь изменилась, магистр Де’Уннеро. Она отошла от Маркворта с его приемами правления «железной рукой». В прошлом ты был в фаворе, поскольку обучал братьев воинским искусствам. Теперь, Маркало Де’Уннеро, тебе придется либо сменить манеру обучения и кое-какие привычки, либо твоя роль в новой церкви Абеля заметно понизится.

— Уж не прикажешь ли мне припасть к груди Фио Бурэя и ждать, когда из его сосцов изольется благодать? — резко спросил Де’Уннеро.

— Магистру Бурэю не быть главой церкви, — ответил Фрэнсис. — Но не преуменьшай его влияния в стенах Санта-Мир-Абель. Когда я вернулся из Палмариса, меня не меньше твоего удивило, насколько он сумел укрепить собственное положение. Пытаться воевать с ним просто глупо.

— Зачем ты вообще явился ко мне? — налетел на него Де’Уннеро. — Когда это Фрэнсис называл Де’Уннеро другом?

И действительно, даже во времена Маркворта Де’Уннеро и Фрэнсис никогда не были друзьями. Более того, они были соперниками. Маркворт изо всех сил стремился перекроить иерархию церкви, а они вслед за ним оспаривали друг у друга право на власть и влияние.

— Я пришел лишь затем, чтобы дать тебе совет, — спокойно ответил Фрэнсис. — Примешь ты его или нет — это тебе решать. Церкви Маркворта больше не существует. Сейчас, как мне кажется, настало время Браумина Херда и прочих последователей Эвелина и Джоджонаха.

Де’Уннеро презрительно хмыкнул. Эти слова звучали для него полной бессмыслицей.

— Даже отец-настоятель Маркворт признал, что допустил ошибку относительно Эвелина Десбриса, — добавил Фрэнсис.

— Маркворт допустил ошибку лишь в том, что не решился быстро и беспощадно расправиться с Эвелином и его последователями, — перебил Фрэнсиса Де’Уннеро.

— Он ошибался, не желая признавать истину, — решительным тоном продолжал Фрэнсис. — Едва ли не по всему королевству ходит сказание о том, что Эвелин с помощью Элбрайна, Джилсепони, кентавра и эльфов уничтожил демона-дракона. И люди верят, что так оно и было.

— А как установить истинность этих россказней? — спросил Де’Уннеро. — Уж не со слов ли самих преступников?

— Они не преступники, — напомнил Фрэнсис. — А правдивость истории подтверждается окаменевшей рукой Эвелина, простертой из скалы на разрушенной взрывом Аиде. Ты, быть может, слышал о произошедшем там чуде?

— Глупую сказочку о том, как гоблины превратились в кучу скелетов, едва попытавшись приблизиться к тем, кто сгрудился вокруг этой всемогущей десницы?

Фрэнсис снисходительно усмехнулся.

— Не такая уж глупая, если ее рассказывает настоятель, собственными глазами видевший все это. Чудо на Аиде спасло жизнь Браумину и его спутникам.

— Глупость, — вздохнув, произнес Де’Уннеро. — Пустые выдумки, дабы воодушевить честолюбивых юнцов в сутанах.

— Мы с тобой можем как угодно относиться к этому, но простой народ и многие наши собратья по церкви склонны верить Браумину Херду.

— А как сам магистр Фрэнсис оценивает эти, с позволения сказать, подвиги Эвелина Десбриса и магистра Джоджонаха? — спросил Де’Уннеро с плохо скрываемым ехидством. — И как сам магистр Фрэнсис относится к так называемому чуду на Аиде?

— Твоя грубость глупа и неуместна, — ответил Фрэнсис.

— Впрочем, я и так знаю ответ, — сказал Де’Уннеро.

— Мне довелось выслушать две точки зрения насчет истории Эвелина Десбриса. Могу сказать, что в обеих есть доля истины, — бесстрастно заявил Фрэнсис. — Что же касается магистра Джоджонаха, по-моему, он не заслужил такой участи.

— Но ты ни слова не сказал в его защиту, — заметил Де’Уннеро.

— В то время я находился лишь на уровне безупречного и не имел права голоса на Коллегии аббатов, — напомнил Фрэнсис. — Но ты прав, упрекая меня в малодушии, и сознание своего молчаливого пособничества будет мучить меня всю жизнь.

— Значит, и ты тоже утратил вкус к сражениям? — спросил Де’Уннеро.

Фрэнсис даже не удостоил его ответом, настолько глупым показался ему вопрос.

— А как насчет того чуда? — не унимался Де’Уннеро. — Ты веришь, что призрак Эвелина вернулся, дабы поубивать гоблинов?

— Ты не был на Аиде, — ответил Фрэнсис. — Но я там был. Я видел гробницу, видел его иссохшую руку и чувствовал…

Он умолк и закрыл глаза.

— Так что же ты чувствовал, магистр Фрэнсис? — продолжал, издеваясь, настаивать Де’Уннеро. — Что ты чувствовал на горе Аида? Присутствие ангелов? Или сам Господь снизошел благословить тебя, пока ты стоял на коленях перед останками погибшего еретика?

— Я шел туда с недоверием, — признался Фрэнсис. — Я отправился в Барбакан, надеясь отыскать Эвелина Десбриса живым, мечтая заковать его с ног до головы в цепи и доставить к Маркворту! Но не могу отрицать, — оказавшись рядом с его могилой, я почувствовал какое-то особенное состояние, состояние мира и покоя.

Де’Уннеро нетерпеливо махнул рукой.

— Теперь ты готов канонизировать брата Эвелина, — процедил он.

— Думаю, настоятель Браумин станет побуждать меня к этому, — вполне серьезно ответил Фрэнсис.

Де’Уннеро поморщился.

— Ну и удивительные времена настали! — желчно произнес свирепый монах. — Оказывается, мы живем в эпоху чудес! Я и не мечтал о такой радости!

Фрэнсис молча следил за ним.

— Я пришел к тебе, желая поделиться своими наблюдениями, — наконец сказал он. — И еще, чтобы предупредить тебя. Прежней, знакомой тебе церкви больше не существует. Я прошу тебя научиться сдерживаться, ибо в нынешней церкви твое зверское обращение с братом Телларезом и иные подобные действия не встретят одобрения. Повторяю: времена Маркворта прошли, и прихвостни демона-дракона более не угрожают нам осадой. Задумайся об этом. Мы с тобой долгое время шли вместе, и я был просто обязан тебя предостеречь. Однако я не стану брать на себя ответственность за твои решения.

Де’Уннеро хотел было выпроводить его, но Фрэнсис, не сказав более ни слова, повернулся и поспешно вышел.

Как бы насмешливо и дерзко ни держал себя Де’Уннеро, слова магистра Фрэнсиса сильно подействовали на его беспокойную душу. Он мог издеваться, язвить и даже плеваться, а простая правда этих слов не давала ему покоя.

Де’Уннеро лег и долго не мог уснуть. Но и наступивший сон не принес облегчения. Это было какое-то тяжелое забытье, наполненное жуткими видениями. Де’Уннеро снилось, как своими тигриными лапами он наносит удары по молящимся братьям. Он видел кровь молодых монахов, обступавших и наваливающихся на него. Он яростно кричал на них, обвиняя в слабости и говоря, что их слабость подорвет церковь Абеля. Эти зеленые юнцы почему-то не слушали его и отворачивались, чтобы продолжить свои идиотские моления. Тогда когти Де’Уннеро стали раздирать их тела, и он почувствовал горячую кровь, залившую ему лицо и шею.

Он проснулся в холодном поту и увидел, что лежит на полу, запутавшись в простынях. До рассвета было еще далеко. Де’Уннеро сразу же взглянул на свои руки и едва не лишился чувств от радости: это были руки, а не лапы тигра. Но облегчение оказалось мимолетным. Де’Уннеро начал растирать затекшее тело, и вдруг ему вспомнилось то странно-сладостное ощущение крови на лице и шее.

— Сон, только и всего, — успокаивал себя Де’Уннеро, отирая пот.

Он поправил постель, намереваясь снова лечь, однако вскоре понял, что больше не заснет.

Де’Уннеро покинул келью, вышел на восточную стену и стал смотреть, как восходит солнце. Косые лучи упали на залив Всех Святых, и темные волны заискрились сочным, красным, оранжево-красным цветом.

Оставляя Палмарис и глупцов, завладевших Сент-Прешес, Де’Уннеро надеялся, что возвращается в свой родной дом. Сейчас он понял, что заблуждался. Сам Де’Уннеро ничуть не изменился, во всяком случае он так думал. Но Санта-Мир-Абель определенно изменился. Де’Уннеро понял: монастырь уже не был его домом. Магистр не был уверен, может ли он сейчас назвать своими церковь и ее орден. Маркало Де’Уннеро никогда особо не восторгался Марквортом и, уж конечно, никогда не был его старательным прислужником, как Фрэнсис. Нет, они часто спорили с отцом-настоятелем, и, к неудовольствию властного Маркворта, Де’Уннеро во многих случаях поступал по-своему. Но при Маркворте церковь хотя бы подчинялась четким правилам поведения. В свои последние дни отец-настоятель многое изменил в церкви, вознамерившись поднять орден Абеля на новую, более величественную ступень славы и могущества. Учреждение епископата в Палмарисе отбирало у короля и передавало церкви значительную власть. Такого в Хонсе-Бире не знали уже несколько веков. А затем последовал указ Маркворта, согласно которому владеть священными самоцветами могли только монахи.

Да, при всех разногласиях Де’Уннеро поддерживал политику отца-настоятеля. Что ждет Де’Уннеро и всю церковь теперь, когда Маркворта не стало, а на его место так и не пришел новый иерарх, ясный в своих намерениях и умеющий властвовать? И еще одна мысль будоражила магистра. Этот восторженный идиот Браумин Херд и его приспешники вовсю кричат о мученической гибели магистра Джоджонаха и о «чуде» на горе Аида, стремясь поколебать менее стойких братьев и укрепить собственные позиции. Знать бы, насколько они преуспели в этом.

Перспективы были отнюдь не радужными. Де’Уннеро понимал: с Бурэем ему не поладить. И, что хуже, он не видел никаких возможностей повернуть ход событий в свою пользу.

Он оперся на парапет и, глядя на яркие красные блики, игравшие на волнах залива, думал о том, как низко пала его возлюбленная церковь.

Звук приближающихся шагов прервал его размышления. Он вздохнул и, обернувшись, увидел Фрэнсиса и Бурэя, которые направлялись прямо к нему.

— Лечение брата Теллареза продлится несколько дней, — объявил Бурэй.

— Там была пустяковая рана, — ответил Де’Уннеро, отодвигаясь от однорукого магистра.

— Но впечатление такое, будто она нанесена когтями крупной кошки, — добавил Бурэй. — Рана загноилась, и Мачузо пришлось взять камень души и полночи врачевать ее.

— Для этого у нас и существуют камни души, — сухо ответил Де’Уннеро, не отводя глаз от залива.

К его удивлению, Бурэй подошел к нему вплотную и тоже оперся о парапет.

— До нас дошли слухи о том, что в южных землях беда, — мрачным голосом произнес он.

Де’Уннеро продолжал разглядывать игру бликов солнца на воде.

— Говорят, там появилась розовая чума.

Даже упоминание о самой грозной болезни, какая существовала в королевстве, не взволновало Де’Уннеро.

— Каждые несколько лет откуда-то обязательно появляются слухи о розовой чуме, — равнодушно ответил он.

— Я видел сам, — вмешался Фрэнсис.

— И сравнил то, что видел с рисунками в какой-нибудь старинной книге? — ехидно спросил Де’Уннеро.

— Мы со всеми магистрами решили, что необходимо послать кого-то из братьев для проверки правильности этих слухов, — пояснил Бурэй.

Де’Уннеро сощурился и бросил на Бурэя угрожающий взгляд.

— Как это «со всеми магистрами»? А где же тогда был я? — спросил он.

— Мы нигде не могли тебя найти, — ответил Бурэй, не дрогнув под взглядом Де’Уннеро.

Де’Уннеро повернулся к Фрэнсису.

— Оставь нас, — потребовал он.

Фрэнсис не пошевелился.

— Прошу тебя, брат Фрэнсис, оставь нас одних, — уже вежливее повторил он.

Фрэнсис тревожно посмотрел на Бурэя и отошел на некоторое расстояние.

— Стало быть, вы решили, что именно мне и надлежит этим заняться, — тихо сказал Де’Уннеро.

— Да, будет лучше, если ты на какое-то время покинешь монастырь, — ответил Бурэй.

— Я не обязан подчиняться твоим распоряжениям, — сказал Де’Уннеро.

Он выпрямился. При своем не особо высоком росте он тем не менее производил внушительное впечатление.

— Это не распоряжение. Это настоятельная просьба, поддержанная всеми магистрами Санта-Мир-Абель.

— И Фрэнсисом тоже? — спросил Де’Уннеро достаточно громко, чтобы тот слышал.

— Да, — подтвердил Бурэй.

Де’Уннеро усмехнулся. Удивительно, как ловко Бурэй все провернул. Воспользовался раной Теллареза, чтобы всех настроить против меня, — подумал он. Впрочем, этого надо было ожидать. Возвращение Де’Уннеро очень многим пришлось не по вкусу.

— Безупречные также присоединятся к этой просьбе, — сказал Бурэй.

— Еще чище! С каких это пор я должен подчиняться приказам, исходящим от безупречных, а также от испуганных и завистливых магистров, которые боятся, что с моим появлением разрушится их уютный мирок? — поспешил возразить Де’Уннеро.

Бурэй удивленно глядел на него.

— Да-да, в отсутствие Маркворта магистр Фио Бурэй уютно устроился, — продолжал Де’Уннеро. — Магистр Фио Бурэй страшится, что я лишу его столь сладостной для него власти.

— Мы уже говорили об этом, — сухо напомнил Бурэй, явно зная, куда клонится весь разговор.

— Боюсь, нам придется еще не один раз говорить об этом, — сказал Де’Уннеро. — Но не сейчас. Я сегодня как раз думал о том, что мне стоит на время покинуть Санта-Мир-Абель. Если магистрам угодно, чтобы я отправился на юг, пусть будет так.

— Мудрое решение.

— Но я обязательно вернусь к началу Коллегии аббатов, и голос мой будет звучать громко, — пообещал Де’Уннеро.

Затем уже тише, чтобы его слова не долетели до ушей Фрэнсиса, он добавил:

— Уверяю тебя, я буду внимательно следить за процедурой избрания. Если Агронгерр из Сент-Бельфура победит, я, как и ты, Бурэй, горячо поддержу его и стану для него незаменимым человеком, каким я был для отца-настоятеля Маркворта.

— Настоятель Агронгерр не воин, — заметил Бурэй.

— Каждый отец-настоятель — воин, — поправил его Де’Уннеро. — Либо непременно становится воином, узнав о тайных замыслах тех, кому должен был бы доверять превыше всего. Можешь не сомневаться, он с радостью примет мою помощь; тем более что Агронгерр немолод.

— Ты и в самом деле уверен, что когда-нибудь добьешься благорасположения нашего ордена и будешь избран отцом-настоятелем? — недоверчиво спросил Бурэй.

— Я уверен, что смогу помешать Бурэю пробраться на этот пост, — грубо ответил Де’Уннеро и с наслаждением заметил, как у его противника вытянулись губы.

— Эта битва еще впереди, — продолжал Де’Уннеро.

Он взглянул поверх Бурэя и обратился к Фрэнсису:

— Ты уже успел расписать задание для меня?

— В ближайшее время все будет готово, — ответил ошеломленный Фрэнсис.

— Только не растягивай это «ближайшее время», — потребовал Де’Уннеро. — Я хочу выбраться отсюда еще до полудня.

Он зашагал прочь, вновь раздумывая о церкви, в которую вернулся. Увы, для него здесь ничего не осталось, и сама церковь напоминала пустую оболочку, скорлупу, лишенную сердцевины. То, чего удалось бы достичь Маркворту и при Маркворте… об этом теперь бесполезно думать. Что ж, он охотно отправится на юг, но вовсе не на поиски чумы. Скорее всего, он пойдет в Сент-Гвендолин, а если позволит время, доберется до Энтела и поищет себе союзников там, где братья сильнее и решительнее. Интересно, как поведет себя настоятель Олин, узнав, что избрание Агронгерра — дело решенное?

Они с Олином всегда неплохо ладили. Де’Уннеро знал: тому вряд ли придутся по душе недавние события, произошедшие в церкви. Олин с радостью воспринял сожжение магистра Джоджонаха. Вдобавок еще по прежней Коллегии аббатов Де’Уннеро убедился, что Олин и настоятельница Деления не являются друзьями Бурэя.

По дороге на юг, рассуждал Де’Уннеро, он сумеет затеять нужные разговоры и разжечь нужные чувства. Естественно, это усилит брожения и в народе, и внутри церкви. Но разве это церковь? Разве можно назвать орденом Абеля кучку слюнтяев? Кого они пытаются сделать героями? Убийцу и еретика Эвелина Десбриса? Джоджонаха, вероломно предавшего Санта-Мир-Абель? Пусть начнутся брожения, но они лишь облегчат положительные сдвиги.

Начиная с ранней юности Маркало Де’Уннеро был политиком до мозга костей. Он понимал последствия избираемого им пути. Понимал он и другое: если бы не сопротивление Бурэя и Фрэнсиса, Браумин Херд со своими умниками давно бы раскололи церковь Абеля. Де’Уннеро поведет войну честно и беспощадно. Если понадобится, он сожжет Санта-Мир-Абель дотла, для того чтобы обитель вновь возродилась из пепла.

Прежде чем зайти к Фрэнсису за заданием, Де’Уннеро спустился в подземелье, где находились хранилища древних книг и свитков. Там он разыскал и спрятал под сутану несколько листов очень редкой морской карты.

Всего несколько дней назад Де’Уннеро, полный надежд, входил в монастырские ворота. Теперь он покидал Санта-Мир-Абель, исполненный решимости, и шаги его были еще более уверенными и твердыми.

* * *

Стоя на монастырской стене, магистр Бурэй провожал глазами удалявшегося Де’Уннеро. Его собственные раздумья о церкви в это утро не сильно отличались от мыслей этого человека, хотя он и считал его врагом. Ведь это правда — избрание Агронгерра виделось Бурэю сигналом к началу возрождения церкви. Агронгерр обладал кротостью и состраданием, в чем как раз и нуждалась истерзанная церковь. Когда Бурэй заявил Де’Уннеро, что вангардец — именно тот человек, который сейчас им всем необходим, он произнес это искренне и без какого-либо скрытого политического умысла.

Все казалось логичным и очевидным. Бурэй не сомневался, что большинство настоятелей и магистров займут такую же позицию и выборы пройдут достаточно легко.

Но когда Фио Бурэй отважился заглянуть чуть дальше, перед его мысленным взором возникла странная картина: громадное живое сообщество, именуемое церковью Абеля, чем-то напоминало гигантского хищного зверя, притаившегося в кустах и готового выпрыгнуть оттуда.

И вновь мысли однорукого магистра текли в том же направлении, что и мысли его заклятого врага Де’Уннеро. Фио Бурэй отнюдь не был уверен, что ему хочется удержать этого зверя от прыжка.

ГЛАВА 17
КРАЖА У СТАРОГО ДРУГА

— А-а-а! Приделай ее назад! Верни мне руку! — ревел Сеано Беллик.

Он упал на колени, сжимая другой рукой окровавленную культю. Отрубленная кисть валялась от него в нескольких футах. Мертвые пальцы все еще сжимали рукоятку топора.

Пони равнодушно прошла мимо.

— Белли’мар Джуравиль! — позвала она. — Ты здесь? Или это кто-то другой из народа тол’алфар? Я ведь знаю ваши стрелы!

— О чем ты, девонька? — удивился Белстер О’Комели, выходя из-за повозки.

— Моя рука! — скулил Сеано. — Поставь ее обратно, слышишь! Прошу тебя, призови свою магию!

— Я не в состоянии приделать твою кисть обратно, — резко ответила Пони, брезгливо сморщившись.

— Ты должна!

— Такой магии не существует! — отрезала Пони.

Она с трудом удержалась, чтобы не подойти и не ударить этого ублюдка по лицу.

Сеано Беллик жалобно скулил. Здоровой рукой он потянулся к отрубленной кисти, но не успел коснуться ее, как резко отдернул руку и вновь обхватил культю. Иного выхода у него не было: кровь из раненой руки хлестала не переставая.

— Я истекаю кровью! — кричал несостоявшийся грабитель. — Ты убила меня! Ведьма! Ты убила меня!

Белстер подошел к Пони, и они оба поглядели на Сеано.

— Что будешь делать? — спросил Белстер.

Пони стояла неподвижно, не проявляя намерений взяться за самоцвет или наложить повязку. Она просто стояла и смотрела, как из Сеано Беллика вытекает кровь.

— Пони! — окликнул ее Белстер, удивленный таким поведением.

— Истекаю кровью, — скулил Сеано ослабевшим, рыдающим голосом.

— Я думаю, что Белли’мар Джуравиль или кто-то из его соплеменников непременно где-то рядом, — сказала Пони, отворачиваясь от Сеано. — Того негодяя уложила стрела эльфов. Она вонзилась ему прямо в правый глаз.

— Что будет с ним? — спросил Белстер, указывая на Сеано.

— Неужели я недостоин твоей помощи, добрая женщина? — упрашивал Сеано. — Тогда ты скажи, — обратился он к Белстеру.

— Ты собираешься судить тех, кто нуждается в помощи? — серьезно спросил у Пони Белстер, но увидел лишь ее спину, ибо Пони, задрав голову, разглядывала ветви деревьев, надеясь хотя бы мельком увидеть Джуравиля.

Тем не менее вопрос больно задел Пони, и она в ярости обернулась.

— Я не собираюсь говорить, как тебе себя вести, — объяснил трактирщик. — Я спрашиваю, а ты думай сама. Этому человеку нужна твоя помощь, причем срочная. Ты можешь ему помочь. Разве ты лечишь только тех, кого считаешь достойными?

— Ты считаешь, я отсекаю пальцы, чтобы затем приставлять их обратно? — ответила она вопросом на вопрос.

Белстер пожал плечами.

Он не ответил, но заданный им только что вопрос красноречиво свидетельствовал о мнении трактирщика. Перед Пони будто возникло зеркало, отражавшее ее лицо, перекошенное гневом.

Сейчас от ее решения зависела жизнь Сеано. Впрочем, не его одного. В ее руках находился самоцвет — дар Бога. Но давал ли он ей право самой играть роль Бога и судить, кто достоин казни, а кто — помилования? Игра во всемогущество показалась ей нелепой, и Пони едва не рассмеялась вслух. Она взяла камень души и направилась к Сеано.

Прежде чем слиться с магией камня, она посмотрела раненому прямо в глаза и холодно сказала:

— Если когда-нибудь ты вновь попытаешься меня обокрасть, если осмелишься причинить вред мне, моим друзьям и вообще любому честному человеку, я выслежу тебя и сражусь с тобой вторично. Запомни: сейчас мой самоцвет не может поставить назад твою отсеченную кисть, и точно так же он не сможет поставить назад твою отсеченную голову.

Пони вошла в глубины камня и быстро залатала кровоточащую рану Сеано.

— Что скажешь, Джуравиль? — крикнула она, поворачиваясь к дереву. — Стал бы народ тол’алфар оказывать подобное милосердие?

— Прежде всего народ тол’алфар надлежащим образом завершил бы дело, — раздался мелодичный и такой желанный для Пони голос. — Точный удар в сердце и уж явно ничего подобного тому, что сделала ты. Третий лучник давно скрылся, — сообщил все еще невидимый эльф. — Пусть Белстер выведет этого глупца на дорогу и немного проводит в направлении Кертинеллы, а ты иди в противоположном направлении. Там в лесу и поговорим с глазу на глаз.

Пони жалостливо посмотрела на Белстера.

— Должно быть, эльф хочет сказать тебе что-то важное, — проговорил трактирщик.

Он подошел к Сеано Беллику.

— Поворачивайся, поросячье отродье. Выведу тебя на дорогу. Отправляйся в Кертинеллу, где можешь рассказывать всем подряд, что повстречался с Пони и накликал на себя беду. Да, так и скажешь: для таких, как ты, встреча с Пони кончается бедой.

— Метко сказано, — язвительно заметила Пони.

Она двинулась в северную сторону, а Белстер чуть ли не на себе потащил одеревеневшего Сеано к дороге.

— Значит, я действовала правильно? — спросила Пони, заметив наконец фигурку неуловимого эльфа.

Джуравиль сидел на голой ветке, в трех футах от земли.

— В сражении или во врачевании? — спросил он.

— В обоих случаях.

— Если бы это пугало сумело причинить тебе хоть малейший вред, я бы посчитал Полуночника безумцем, зря учившим тебя би’нелле дасада, — ответил эльф.

В этих шутливых словах Пони ощутила какое-то напряжение.

— А что касается врачевания, ты действовала как обычно, — добавил Джуравиль.

— Что в таком случае сделал бы сам Белли’мар Джуравиль?

— Прежде всего я бы его убил, как и поступаю в подобных случаях, — бесстрастно ответил эльф. В его рассуждении звучал спокойный и холодный расчет, неизменно свойственный беспощадным эльфам.

— А если бы не убил? — не унималась Пони. — Если бы ты оказался в моем положении, то стал бы возиться с его раной?

Белли’мар Джуравиль молчал. Он знал, что многие его соплеменники, включая и госпожу Дасслеронд, спокойно позволили бы этому человеку умереть. Эльфы не питают милосердия к тем, кого считают врагами.

— Я бы сильно разочаровался в тебе, если бы ты допустила смерть этого глупца, — сказал Джуравиль. — Да и ты почувствовала бы то же самое. Пойдя против себя, ты бы пала в собственных глазах, и это ощущение преследовало бы тебя до конца дней.

Пони тоже задумалась. Да, Джуравиль был прав. Она радовалась, что не позволила Сеано умереть.

— Ты намереваешься всю ночь просидеть на этой ветке? — вдруг спросила она. — Или спустишься и обнимешь свою старую подругу? Мы не виделись целую вечность.

Как Белли’мару Джуравилю хотелось спрыгнуть с ветки и крепко обнять Пони! Он уже приготовился взмахнуть крыльями. Но в его мозгу эхом прозвучали два слова: розовая чума. Эльф конечно же не знал, действительно ли в землях людей началась чума. Может, это слухи, и не более. Слухи о том, что якобы происходит где-то далеко на юге.

Однако в жизни Белли’мара Джуравиля вновь наступало время выбора. Вдруг чума — не досужие сплетни? Что, если Пони уже заразилась ею? А если заразится и Джуравиль, что случится с Эндур’Блоу Иннинес? Эльфы и так немногочисленны. Удастся ли им пережить чуму?

Джуравиль прикинул, насколько велик риск того, что Пони больна чумой. Риск был незначителен, даже ничтожен. Но эльф принадлежал к народу тол’алфар, а она — нет. И эта простая логика определяла все.

Была еще одна причина, и Белли’мар знал о ней. Он мог признаваться или не признаваться себе в этом, но причина все равно существовала. Если он сейчас спустится и обнимет Пони, если позволит себе подтвердить, что между ними по-прежнему существует крепкая дружба, более того, если он сознается себе, что опасное путешествие к застенкам Санта-Мир-Абель связало его с Элбрайном и Пони даже более тесными узами, нежели дружба… как же он сможет скрыть от нее правду о ребенке? Ведь тогда придется сказать Пони, что ее ребенок жив и находится в Эндур’Блоу Иннинес. Их с Элбрайном ребенок.

— Я смотрю, у тебя остался камень души, — резко переменил тему Джуравиль. — А где другие твои камни?

Пони неопределенно пожала плечами.

— Меня это не интересует. Да и церковь, похоже, тоже, — честно ответила она. — Скоро в монастырских сокровищницах поуменьшится камней.

— Ты об этом слышала? — с неподдельным интересом просил эльф.

Если магические самоцветы действительно разойдутся за пределы монастырей, для тол’алфар это может обернуться самыми тяжелыми и непредсказуемыми последствиями.

— Я это чувствую, — ответила Пони. — Эпоха Маркворта и всего того, что породило это чудовище, закончилась. Вскоре начнется эпоха Эвелина.

— Думаешь, Эвелину было бы все равно, куда и в чьи руки попадут камни?

— Я думаю, Эвелин отдал бы их в те руки, которые способны принести наибольшую пользу, — убежденно ответила Пони. — Именно так он поступил с бирюзой, после чего Дар и Элбрайн начали лучше понимать друг друга.

Джуравиль воздержался от дальнейших расспросов. Он понял ход рассуждений Пони. Вряд ли в ее ответах он услышит что-либо иное. Он даже позавидовал побуждениям сторонников Эвелина, их щедрому и ясному стремлению сделать весь мир лучше. Однако Джуравиль с присущим ему практицизмом смотрел на вещи реально и потому сомневался, что благие намерения людей удастся с легкостью осуществить. Самоцветы представляли собой немалую силу. Появление такой силы было чревато катастрофическими последствиями, которых эти люди, ослепленные состраданием, даже не могли вообразить.

Жизнь людей коротка, — постоянно напоминал себе Джуравиль. Столетие казалось им необычайно длинным отрезком времени. Они ощущали время по-своему, и потому многое в жизни людей носило сиюминутный характер. Люди стремились улучшить окружавшую жизнь, не задумываясь о том, какими бедствиями обернутся их действия для последующих поколений.

Белли’мар Джуравиль, сын тол’алфар, прожил не один век. Слова Пони лишь укрепили в нем сознание того, что он должен сделать. Сейчас он искренне недоумевал: неужели госпожа Дасслеронд не смогла предугадать перемены в политике церкви?

— Поскольку я твой друг, хочу на прощанье предостеречь тебя насчет одной вещи, — сказал Джуравиль. — Оцени должным образом дар, переданный тебе Полуночником. Мой народ считает получение такого дара высшей честью.

— Ты говоришь о би’нелле дасада, — догадалась Пони.

— Он не имел права кому-нибудь передавать этот дар, — пояснил Джуравиль. — Даже тебе. Без позволения госпожи Дасслеронд этого делать нельзя.

Пони еще не успела подумать, что ей сказать в ответ, как эльф суровым тоном продолжил:

— И ты тоже не имеешь права передавать этот дар другим. Я поклялся, что ты никогда не нарушишь запрет, и госпожа Дасслеронд позволила сохранить тебе жизнь. Прошу тебя, не обмани моего доверия.

— Обещаю, — шепотом произнесла удивленная Пони.

— Так я и сказал своей госпоже. Я бы не стал вовсе упоминать об этом, однако я опасался, что ты недостаточно понимаешь силу нашего дара и обстоятельства, заставляющие нас хранить его в тайне.

— Ты прав, — согласилась Пони.

— Белстер возвращается, — сообщил эльф, увидев грузного трактирщика, направлявшегося к ним.

— Сбежавший дружок подобрал Сеано на дороге, — сообщил Белстер. — Думаю, когда ты припугнула их, этот дурень со страху обронил свой лук. Не завидую я этой парочке, если по пути им встретятся разбойники!

Такова ирония судьбы, — подумала Пони и вновь взглянула на дерево, где сидел Джуравиль.

Эльф в это время находился уже далеко.

Приближаясь к Дундалису, Джуравиль был уверен, что значительно обогнал Пони и Белстера. Один раз Пони пыталась его разыскать. Это произошло на следующий вечер после их встречи. Воспользовавшись камнем души, она вышла из тела и в считанные секунды преодолела многие мили. Джуравиль ощущал ее присутствие и даже слышал ее зов — не просто чувства, а слова. Пони хотела знать причину его внезапного исчезновения.

Эльф сделал вид, что не слышит; точнее, слышит недостаточно хорошо. Он лишь несколько раз прошептал слова прощания и быстро удалился. Вскоре Пони повернула назад.

Белли’мар Джуравиль искренне переживал столь резкий разрыв с Пони, его давней подругой. Его терзала также мысль о ее ребенке, который теперь находился в Эндур’Блоу Иннинес. Последствия войны с демоном-драконом перечеркнули все надежды и замыслы Джуравиля. В недрах Аиды он потерял Тантан — свою соплеменницу и самую близкую подругу. Потом погиб Полуночник. А теперь он, по сути, сбежал от Пони. Джуравиль представил себя сидящим на холме вместе со Смотрителем, Полуночником и Джилсепони; представил, как они весело беседуют под звуки песен кентавра. Фантастическая картина, которую Джуравиль столько раз вызывал в своем воображении. Этого никогда не будет. Останется лишь чувство щемящей пустоты. Боль, которую он навсегда обречен носить в своем сердце.

Что он мог противопоставить этой боли, чем мог одолеть ее? Сознанием того, кто он. Один из тол’алфар. Ведь даже если бы Полуночник не погиб, он, Джуравиль, все равно пережил бы их с Пони, а также их детей, внуков и правнуков.

Не прошло и трех дней с момента его поспешного исчезновения, как Джуравиль вновь оказался в Тимберленде. Услышав волынку Смотрителя, он без труда разыскал кентавра и Роджера на их излюбленном холме. Джуравиль с удовлетворением увидел, что здесь же находится и молодой конь. Он пасся, привязанный к дереву у подножия холма.

— Долго же ты странствовал, — сказал кентавр, опуская волынку.

Роджер приподнялся на локте.

— Я вернулся раньше, чем мы условились, — ответил Джуравиль. — Мы договаривались встретиться через неделю, а прошло всего шесть дней. Вам нужен еще день, чтобы приготовить коня?

Роджер весьма красноречиво застонал.

— С конем все в порядке. Можно забирать его хоть сейчас, — ответил Смотритель. — Огня в этом малыше, скажу тебе! Сам убедишься. Домчит тебя, как ветер. Мы его приучили к седлу.

— В таком случае я без промедления отправлюсь в путь, — объявил эльф, немало удивив обоих друзей.

— С чего это ты вдруг заспешил?

— Я же прибыл сюда не по своей воле, а по приказанию моей госпожи, — объяснил Джуравиль. — Она велела мне не задерживаться и возвращаться как можно скорее.

Роджер удивленно перевел взгляд с Джуравиля на кентавра.

— Ты хотя бы поднимешься, чтобы выпить с нами? — спросил он.

Парень никак не мог понять, почему эльф остановился на полпути и не собирался подниматься выше.

— Немного позже, — ответил Джуравиль. — Мне надо еще кое-что приготовить. Кстати, неподалеку от Кертинеллы я встретил Джилсепони.

При этих словах Роджер встрепенулся.

— Где-то через несколько дней они с Белстером будут здесь, — добавил Джуравиль.

С этими словами эльф нырнул в лес. По правде говоря, ему нечего было приготавливать — все необходимое он сможет раздобыть в пути. Просто его друзья тоже могли оказаться разносчиками розовой чумы.

Смотритель вновь заиграл свои песни, и музыка волынки настолько сливалась со звуками леса, что Джуравиль даже не заметил, когда последний звук растаял в ночном лесу. Но воцарившаяся тишина подсказала ему: пора покидать эти места.

Эльф вернулся к холму. Он знал, что кентавр почти не спит, но, к счастью, Смотрителя поблизости не было. Джуравиль поднялся выше и обнаружил, что Роджер вовсю храпит, расположившись неподалеку от тлеющего костра.

Как он и предполагал, самоцветы лежали у Роджера в поясной сумке. Рубин, камень души, магнетит, графит и несколько других. Джуравиль быстро переложил их к себе. Он оглянулся на спящего, чувствуя себя виноватым. Как-никак, Роджер был его другом. Затем, напомнив себе о том, кем он является и что действует в интересах своего народа, поспешно спустился с холма, отвязал коня и верхом направился в темноту леса.

— Вижу, тебе не дождаться рассвета, — послышался вскоре голос Смотрителя.

Будучи один, Джуравиль легко смог бы покинуть здешние места, и ни одна живая душа, включая кентавра, не заметила бы его исчезновения. Но лошадь не умела двигаться, не оставляя следов.

— Чем скорее я выеду, тем скорее доберусь домой, — спокойно ответил Джуравиль.

Кентавр находился позади, всего в нескольких шагах. Он стал приближаться, но Джуравиль помахал Смотрителю рукой, веля остановиться.

— Что с тобой стряслось, эльф? — спросил Смотритель.

— Говорю тебе, я спешу.

— Нет, чего-то ты не договариваешь, — заключил Смотритель. — Джуравиль, которого я знал прежде, никогда не отказывался выпить с друзьями.

— У меня были приготовления…

— Джуравиль, которого я знал, попросил бы своих друзей пособить, раз у него такие важные приготовления, — перебил его кентавр, приблизившись к нему. — Джуравиль, которого я знал, не бросил бы Пони и Белстера на дороге и не пожалел бы пары лишних дней, чтобы приехать с ними вместе. И не загораживался бы повелениями своей госпожи Дасслеронд. Что с тобой творится, эльф? Скажешь ты мне или нет?

Джуравиль молчал.

— Будь осторожен, Смотритель, — мрачным тоном наконец произнес эльф. — Ходят слухи, что на юге розовая чума.

— Говорят, ее напустил демон.

— Не знаю, насколько эти слухи достоверны. Быть может, просто выдумки какого-нибудь дурня, и не более того, — продолжал эльф. — Но я не имею права рисковать, ибо я рискую занести чуму в наши края.

Смотритель был подавлен услышанным. Потом он взглянул на Джуравиля и кивнул.

— Позаботься о Роджере и Джилсепони, — сказал эльф. — Если слухи о чуме подтвердятся, значит, мы видимся в последний раз. Я говорю о всех вас. Ты ведь знаешь: если земли людей охватит чума, тол’алфар закроет границы своей долины и многие годы никто из нас не выйдет оттуда.

И вновь Смотритель только кивнул.

— Прощай, — сказал Джуравиль.

— И ты тоже, — ответил Смотритель.

Белли’мар Джуравиль ускакал, а кентавр остался стоять среди леса, который вдруг показался ему совсем темным.

Пони и Белстер въехали в Дундалис именно в тот день, в какой рассчитывали. Грузный трактирщик правил повозкой, а Пони ехала верхом на Грейстоуне. С какой радостью и восторгом смотрели на нее жители Дундалиса! Ведь в дни войны многие из них были обязаны Пони своей жизнью. Весь городок сбежался поглядеть на нее и Белстера. Пони несколько смущали громкие приветствия в свой адрес, но она чувствовала, что вернулась домой.

Во главе ликующих жителей находился и Роджер Не-Запрешь. Его улыбка, казалось, растянулась настолько, что на лице, кроме нее, ничего не осталось.

— Насилу дождались, — сказал он. — Белли’мар Джуравиль сообщил нам, что повстречал вас к северу от Кертинеллы. Но я надеялся, что ты приедешь раньше, ведь у тебя такая выносливая лошадь.

— Наверное, мы не особо спешили, зная, что Дундалис — конечная цель наших странствий, — ответила Пони. — Как я и хотела.

На лице Роджера промелькнула тень удивления, но через секунду он вновь радостно улыбался.

— Никто не решился строить себе дом там, где стояла «Унылая Шейла», — сообщил Роджер. — Мы же знали, что вы вернетесь.

— Тот фундамент когда-то выложил Олвэн Виндон, — ответила Пони, и голос ее дрогнул.

Это место навсегда осталось в ее памяти. Когда орды гоблинов напали на Дундалис, Пони было всего двенадцать лет. Она спряталась в подвале этого дома, укрывшись от мечей, копий и огня. Когда стихли звуки бойни, взору юной Пони предстала жуткая картина. Город был разрушен и сожжен. Погибла вся ее семья. Погибли друзья. Как потом оказалось, они с Элбрайном были единственными, кто уцелел.

Затем город отстроили заново, а на старом фундаменте Белстер поставил свой знаменитый трактир «Унылая Шейла».

Спустя несколько лет после этого Дундалис вновь был разрушен и сожжен ордами демона-дракона.

Вспоминая об этом, Пони подумала об одном удивительном качестве человеческого духа — упорстве, стремлении не прекращать битвы. Почему же сейчас в ней нет такого стремления? Куда делся ее боевой дух, способность признать безвозвратность потерь и все начать заново?

Наверное, не все можно построить заново, — думала Пони, глядя на камни фундамента. Может, и не стоило сюда возвращаться? Холодные камни — все, что осталось от некогда шумной «Унылой Шейлы». А совсем неподалеку — тоже холодные камни, и под ними все, что осталось от ее любимого.

— Ты не устала с дороги? — услышала она голос Роджера, но слова как будто доносились откуда-то издалека. — Пони, ты меня слышишь?

Она почувствовала на своих плечах его пальцы и лишь тогда поняла, что ее плечи дрожат, а тело обмякло и ослабело.

Рядом стоял Белстер, держа ее руку.

Пони заглянула в глубь себя и подавила чувства, чуть совсем не захлестнувшие ее.

— Я бы не отказалась позавтракать, — простодушно улыбаясь, сказала она Белстеру.

Трактирщик внимательно посмотрел на нее и вежливо кивнул, но Пони знала, что он разгадал этот маленький обман. За минувший год Белстер хорошо изучил свою соратницу. Он наверняка понял, чем вызвано ее состояние.

— Тащите сюда угощение! — крикнул горожанам Роджер. — Самое лучшее, какое мы только можем приготовить.

Он поднял руку и уже собирался подозвать двоих мужчин, чтобы распорядиться насчет завтрака, но Пони остановила его.

— Потом, — сказала она.

— Никаких «потом», — заупрямился Роджер. — Мы сейчас приготовим лучший…

— Потом, — уже тверже сказала Пони. — Мне кое-что надо сделать.

— Ты в этом уверена, девонька? — спросил Белстер.

Пони обернулась к нему, набрала в легкие воздуха и кивнула.

— Тогда я начну разбирать вещи, — сказал трактирщик.

— Роджер тебе обязательно поможет, — пообещала Пони.

Ей необходимо отправиться туда одной. Она улыбнулась и потрепала парня по руке.

Пони подошла к Грейстоуну и уселась в седло. Она быстро оставила позади городок и поскакала в направлении северного склона. Подъехав к подножью, она пустила коня шагом и начала подниматься вверх по крутому склону, поросшему соснами и устланному белым оленьим мхом.

Достигнув вершины холма, Пони перевела Грейстоуна на легкий галоп, съехала вниз и углубилась в лес.

— Да она знает лес не хуже нас с тобой, — утверждал Смотритель, когда Роджер чуть ли не хныча заявил, что они непременно должны разыскать Пони. — Не хуже любого человека, — подмигнув, поправил себя кентавр.

— Но ведь она ускакала несколько часов назад, — твердил Роджер.

— А я думаю, в ближайшие недели она часто будет наведываться в лес. Разве ты не понимаешь, парень, куда она ездит и почему ездит одна?

Поначалу Роджер изумленно смотрел на кентавра, затем, похоже, догадался.

— Ты уверен, что с ней ничего не случится? — спросил Роджер.

— Я уверен, что непременно случится, но со всякими тварями, если они еще остались в наших лесах, — весело смеясь, ответил Смотритель. — Потом, ты же отдал ей камни, верно?

По лицу Роджера кентавр понял: что-то неладно.

— Что стряслось, парень?

— У меня их больше нет.

Теперь настал черед Смотрителя удивляться и недоумевать.

— Ты ведь говорил, что камни у тебя, — возразил кентавр. — Ты сам их мне показывал!

— Показывал, а потом они пропали. — Это было все, что мог ответить Роджер.

— Пропали?

— Еще несколько дней назад были, а тут утром просыпаюсь — сумка пуста.

— Выходит, ты потерял камни, у которых такая сила, что может запросто сровнять с землей большой город? — воскликнул Смотритель. — Ты потерял камни, за которые сотня купцов без звука поотдавала бы все золото?

— Они у меня были, а теперь нет, — твердил Роджер.

— И ты промолчал? Не сказал сразу, когда вора еще можно было схватить? — набросился на него Смотритель.

— Кажется, я знаю, кто их взял, — спокойно ответил Роджер.

— Значит, нам надо пойти и потолковать с…

Кентавр умолк, начиная догадываться о том, что могло произойти.

— Когда, говоришь, ты потерял свои камешки?

— Три дня назад.

— Выходит, сразу после…

Смотритель умолк и покачал головой. Выходила какая-то бессмыслица. Джуравиль? Их друг-эльф украл камни Пони?

— Их взял Джуравиль. Либо кто-то еще в ту ночь забрался на холм, когда мы улеглись спать, — утверждал Роджер.

Смотритель не находил слов. Он прекрасно знал, что никто не поднимался ночью на холм и не крал самоцветов у Роджера. Тем не менее (если только парень не врет) камни исчезли в ту самую ночь, когда Белли’мар Джуравиль спешно покинул их края.

— Может, монахи знают какой-то способ, чтоб незаметно прийти и забрать камни, — неуверенно произнес кентавр.

Предположение было нелепым. Они с Роджером оба прекрасно понимали: имейся такой способ, отец-настоятель Маркворт давным-давно получил бы эти самоцветы.

— Даже не знаю, как я скажу Пони, — признался Роджер.

— Ты ей сегодня ничего не говорил про камни?

— Нет.

— А она знает, что тогда ты их взял?

— Не думаю.

— Так и не говори, пока сама не спросит, — посоветовал Смотритель. — Думаю, у девчонки сейчас и без этого тяжело на сердце.

— Еще бы! — подхватил Роджер. — Мы сегодня поговорили с Белстером. Он мне многое рассказал про ее жизнь в Палмарисе. Ей предлагали всё. Хочешь, будешь баронессой, хочешь — настоятельницей в монастыре. Всё шло ей в руки. А она от всего этого отказалась.

Смотритель не спускал с парня глаз. Его удивляло, каким голосом Роджер пересказывает слова Белстера.

— Ты считаешь, она зря так поступила?

— После того, что все мы пережили? — воскликнул Роджер, и в его голосе зазвучало отчаяние. — После всех жертв, погибших друзей? После того, как Элбрайн отдал жизнь за то, чтобы мир стал лучше? И мы могли бы сделать его лучше. Мы… Пони смогла бы.

— Такого Роджера я еще не видел, — заметил кентавр, и его слова несколько ошеломили парня.

— Я сражался вместе с другими, — возразил Роджер, совладав с собой.

— Никто не возражает, — ответил Смотритель. — Но я так думаю, ты больше сражался за самого себя, чем за рай, который ты мне тут расписал.

И вновь Роджеру пришлось умолкнуть и задуматься. Он понимал: кентавр говорил честно и правильно. Когда война только начиналась, Роджером двигала исключительно собственная корысть, и каждое свое действие он сопровождал мыслями о том, сколько дополнительной славы оно ему принесет.

Элбрайн показал Роджеру ошибочность его рассуждений. То же сделал и Джуравиль с присущей эльфам прямотой. Однако только сейчас, услышав схожие слова от Смотрителя, парень начал понимать, какие разительные перемены произошли с ним за эти годы. Только сейчас до него дошло, что Элбрайн погиб во имя чего-то большего, нежели собственная жизнь или жизнь Пони. Роджера удивило, что он раздосадован и подавлен ее решением покинуть Палмарис. Уехать оттуда, когда ей предлагалось всё и когда она смогла бы изменить к лучшему очень многое в этом городе. Тогда принесенные ими жертвы — вначале в войне с демоном и его приспешниками, а затем с демонами, наводнившими церковь Абеля, — приобретали какой-то смысл.

А Пони все бросила и сбежала сюда!

— Не кажется ли тебе, что ты несправедлив к бедной девчонке? — спросил Смотритель.

— Она не должна была возвращаться сюда, — ответил Роджер. — Во всяком случае, не должна оставаться здесь. Слишком многое надо сделать, а если мы будем сидеть сложа руки, время обернется против нас.

— Против нас? — удивленно повторил кентавр. — Не припомню, чтобы в Палмарисе Роджер Не-Запрешь усердствовал в работе. Да и вообще Роджер Не-Запрешь не любитель работать!

Кентавр громко расхохотался, однако Роджер, ошеломленный услышанным, даже не улыбнулся.

— Ты очень строго ее судишь, — сказал наконец Смотритель.

— Такая возможность…

— Да что толку в этой возможности, если сердце у нее совсем не там? — перебил кентавр, и его голос звучал теперь сурово и серьезно. — Ты потерял друга, и то тебя жжет эта утрата, и тебе хочется найти смысл, убедиться, что он не зря погиб. Саднит не у тебя одного. У всех нас. А Пони-то потеряла больше чем друга.

— Я любил Элбрайна, — попытался возразить Роджер, но замолчал, услышав смех Смотрителя.

Действительно, он сказал какую-то чушь. Сравнивать его отношения с Элбрайном с тем, что существовало между рейнджером и Пони, было просто нелепо.

— Ей надо время, чтобы затянулись раны, — помолчав, сказал Смотритель. — Ей надо вспомнить, кто она, почему все это было с нею, а потом найти новый смысл в том, что происходит, чтобы продолжать сражение.

— Сколько времени? — спросил Роджер. — И так уже год прошел.

— Раненому сердцу нужно больше, чем год, — тихо возразил Смотритель, и в его голосе прозвучало искреннее сочувствие к Пони, его дорогой подруге. — Дай ей время. Может, она очнется и снова начнет сражение.

— Ты говоришь «может»?

— А может, и не очнется, — без обиняков сказал Смотритель. — Не ты же будешь указывать другим, какие битвы им вести. Если человек не видит смысла в битве, силой его не заставишь.

— Но вдруг она не захочет продолжать? — воскликнул Роджер. — Какой тогда смысл в жертве Элбрайна и в его гибели?

— Спроси у себя, — ответил кентавр. — Ты слишком быстро хочешь заставить Пони жить, как прежде. А ты будешь сидеть себе на холме и пялиться на Тимберленд. Но где ж тогда сам Роджер? Он спокойно позволяет своему другу спать в могиле и даже не пытается понять смысл гибели Элбрайна.

— Мне не предлагали быть бароном или настоятелем.

— Ты и не стремился, — возразил Смотритель. — Если б хотел, сражался бы за это.

— Я отправился на север вместе с тобой, чтобы похоронить Элбрайна, — возразил Роджер.

— Ты мог бы вернуться в Палмарис задолго до конца лета, — отрезал Смотритель. — Ты никак свихнулся на Пони, парень? Это так? Или тебе за себя обидно?

Роджер попытался ответить, но быстро замолчал и вперился взглядом в лес, думая сразу о многих вещах.

— Пони сейчас нужен друг. Пусть делает то, что ей необходимо, и не нам ее судить, — резко сказал Смотритель. — Как думаешь, тебе такое по силам?

Роджер посмотрел кентавру прямо в глаза, попытавшись быть честным с самим собой, и согласно кивнул.

Вечером поднялся холодный ветер. Может, прилетел с севера, а может, здесь всегда холодно. Но ветер ничуть не мешал ей стоять здесь, в роще, перед двумя могилами. Наверное, тут даже в самый солнечный и жаркий день бывает холодно.

Пони лишь мельком взглянула на могилу Мазера Виндона, дяди Элбрайна и первого Защитника из рода Виндонов. Она представила тело, лежащее внутри каменного саркофага. Покой Мазера был нарушен дважды. Впервые это сделал Элбрайн той темной ночью, когда он отвоевал у духа своего дяди право владеть «Ураганом» — мечом, изготовленным эльфами. Во второй раз сон великого рейнджера потревожили Смотритель и Роджер, вернувшие меч тому, кому он принадлежал изначально.

Пони представила Элбрайна, лежащего в холодной земле, и от мысли о ее любимом у нее чуть не подкосились ноги. Он лежал здесь, под этими камнями, вместе с «Крылом Сокола». Этот лук изготовил для него Джойсеневиал — отец Белли’мара Джуравиля, когда Элбрайн проходил обучение у эльфов. Теперь ее любимый лежал в земле, закрыв невидящие глаза и уста, из которых больше не раздастся ни слова. Тот, кто так часто отогревал ее в своих нежных и сильных объятиях, лежал теперь в холодной земле, и никакая сила не могла вернуть его к жизни.

Вся жизнь Пони была сплошной чередой утрат. Вначале ее семья и друзья, которые все, кроме Элбрайна, погибли в результате нашествия гоблинов и великанов на Дундалис… Потом те, с кем она служила в Пирет Талме. Пони не считала их своими друзьями, но с ними ее объединяла военная служба. Эти люди погибли, когда на гарнизон напали поври… Следующее место в горестном списке заняла семья Чиличанков — ее приемные родители, от которых Пони видела только любовь. Их замучили в застенках Санта-Мир-Абель.

Впрочем, Чиличанки погибли позже. А ранее, на пути к Аиде, Пони лишилась Паулсона, Криса, Бурундука, Тантан и Эвелина, ее дорогого Эвелина… Затем ребенок, вырванный из ее чрева демоном Марквортом… И наконец, спасая ее жизнь, погиб Элбрайн. Ее любимый, ее лучший друг, человек, рядом с которым она собиралась прожить долгие годы.

Каждое новое столкновение со смертью было для Пони новой болью, новым непереносимым страданием. Сердце Пони не каменело, и каждая новая утрата лишь усиливала горечь прежних.

Пони представила, как все они — от Элбрайна до Эвелина и ее отца — проходят мимо. Проходят совсем рядом, но не видят ее и не слышат ее страстных призывов. Проходят и уходят навсегда.

Пони протянула руку и попыталась схватить Элбрайна, но он оказался бестелесным, состоящим словно из дымки, и ее рука схватила лишь воздух. Элбрайн был видением, памятью, тем, что утрачено.

Пони заморгала, и слезы неудержимым потоком хлынули у нее из глаз.

ГЛАВА 18
ДРУЖБА С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА

— Не думал я, что мы так быстро вернемся, — сказал, обращаясь к принцу Мидалису, Лиам О’Блайт.

Они ехали шагом во главе длинной колонны, двигавшейся сквозь сырой вангардский лес. Верные союзническому долгу, они отправились на север вместе с Брунхельдом и его воинами. Однако еще на границе разведчики доложили, что южный Альпинадор свободен от вражеского присутствия и в течение многих недель здесь не видели ни одного гоблина или поври. И потому, с согласия Брунхельда (на что Андаканавар одобрительно кивнул и понимающе подмигнул), вангардцы повернули назад. Они были рады вернуться домой, чтобы залечивать раны, нанесенные войной с демоном.

Андаканавар тоже отправился на юг, но кружным путем, и в течение нескольких дней его никто не видел. Мидалис был рад его решению провести остаток лета в Вангарде. Принц хотел получше узнать своих южных соседей, надеясь, что ему удастся преодолеть пропасть, разделяющую оба народа. Андаканавар заручился обещанием Мидалиса, что, когда настанет время возвращаться в родные края, принц поедет вместе с ним.

Осенью Мидалиса ожидало серьезное испытание — ритуал кровного братания.

— Пирет Вангард! — крикнул передовой разведчик.

— Пока еще на месте, — заметил Мидалис.

Вскоре тропа, по которой они ехали, сделала изгиб и стала подниматься на гребень холма. Достигнув его вершины, Лиам и Мидалис увидели очертания крепости, башни которой выделялись на фоне низко нависших, серых туч. За крепостью расстилалась водная гладь залива Короны.

Еще издали они заметили на рейде какое-то торговое судно. И только подъехав ближе и увидев командора Прессо, бежавшего им навстречу, Мидалис понял, что что-то произошло. Принц, уставший от сражений, с облегчением выслушал донесение Прессо. Слава богу, за их отсутствие ничего тревожного не случилось.

И все же появление монаха, приплывшего из Палмариса, с тем чтобы сопровождать настоятеля Агронгерра в Санта-Мир-Абель, было знаменательной новостью. Невзирая на усталость и далеко не парадный вид, принц Мидалис решил немедленно отправиться в Сент-Бельфур и повидаться с этим человеком. Лиам охотно согласился его сопровождать. С ними поехали командор Прессо и капитан Альюмет, которому командор уступил свою замечательную лошадь. По дороге в монастырь Альюмет рассказывал им о событиях в Палмарисе. Принц и Лиам внимательно слушали, жадно ловя каждое слово. Теперь они понимали, почему король Дануб не откликнулся на просьбу своего младшего брата и не прислал сюда солдат.

— До нас доходили слухи о смерти отца-настоятеля, — сказал Мидалис, когда Альюмет завершил свой рассказ. — Но я никогда бы не поверил, что это трагическое событие оказалось сопряженным с таким предательством.

— Королевство еще не скоро оправится от ран, нанесенных ему демоном-драконом, — невесело произнес Альюмет. — Возможно, церковь проявит мудрость, и ее новый глава будет служить добру и всеобщему благу.

— Ты никак веришь в то, что делает церковь Абеля? — напрямую спросил Лиам О’Блайт у смуглого южанина.

— Я — абеликанец и не один десяток лет иду этим путем к Богу, — пояснил Альюмет.

— Я лишь имел в виду…

Альюмет улыбнулся и поднял руку, показывая, что не обиделся.

— Когда решено созвать Коллегию аббатов? — спросил Мидалис.

— Мне поручено осенью доставить в Санта-Мир-Абель брата Делмана, настоятеля Агронгерра и тех, кого он пожелает взять с собой, — объяснил Альюмет. — А Коллегия, как и в прошлый раз, соберется в калембре.

— А кто послал брата Делмана? — осторожно спросил Мидалис.

— Настоятель Браумин из Сент-Прешес.

— Не слышал о таком человеке, — ответил Мидалис. — Не припомню, чтобы и настоятель Агронгерр упоминал о нем. Он молод?

— Для настоятеля даже слишком, — ответил Альюмет. — Настоятель Браумин заслужил этот пост своими делами, а не возрастом. Он стоял на стороне Полуночника и Джилсепони. Брат Браумин не отказался бы от своих взглядов, даже если бы это стоило ему жизни. Брат Делман тоже. По-моему, прекрасный молодой человек.

Альюмет хотел было продолжить, но Мидалис помешал ему. Принцу не давал покоя один вопрос, который подспудно все время мучил его.

— А почему вы приплыли к нам так рано? — без обиняков спросил он.

— Плавание сюда — дело долгое и непредсказуемое, — ответил Альюмет. — Хотя погода и благоприятствовала, нам все же пришлось зайти для починки на остров Данкард.

— Твой корабль и сейчас мог бы еще стоять в гавани Палмариса, — возразил Мидалис и заметил тревогу на лице Лиама.

Наверное, ему не следовало так откровенно выказывать подозрительность.

— Если бы ты оставался на юге до конца этого месяца, и то тебе хватило бы времени приплыть сюда, взять Агронгерра и вернуться в Санта-Мир-Абель.

— Я не мог полагаться на милость погоды, — повторил Альюмет, но Мидалиса такое объяснение совсем не удовлетворило.

Каждому моряку, плававшему по заливу Короны, было хорошо известно, что поздняя весна гораздо опаснее для кораблей, нежели конец лета и начало осени. Альюмет не только приплыл в Вангард намного раньше времени, но и сделал нечто, противоречащее морскому здравому смыслу.

С какой целью? — раздумывал принц. Зачем настоятель отправил своего подопечного в такую даль с приглашением, которое легко можно было передать с капитаном любого торгового судна? В ближайшие полтора месяца сюда отправится немало кораблей. И, конечно же, такому уважаемому человеку, как Агронгерр, для плавания на юг охотно предоставили бы вангардский корабль. Было бы куда разумнее, думал Мидалис, вместо плавания с Альюметом отправить Агронгерра на одном из здешних кораблей, чтобы до наступления зимы настоятель сумел вернуться назад.

Если, конечно, Браумин и его союзники знали, что старику не понадобится так быстро возвращаться в Вангард. Похоже, миссия брата Делмана заключает в себе нечто большее, чем приглашение. Весь остаток пути до Сент-Бельфура Мидалис с трудом сдерживал улыбку.

Всадники прибыли в монастырь на исходе дня и немедленно встретились с братом Делманом, настоятелем Агронгерром и его неизменным спутником, братом Хейни. Делман вкратце повторил свой рассказ, ибо многое принц уже знал со слов Альюмета. Мидалиса более всего интересовали действия его брата во время палмарисских событий, и эту часть рассказа он заставил Делмана повторить несколько раз.

Брат Делман старался представить эти действия в самом выгодном свете, что было тяжкой задачей для молодого монаха. Он объяснял, что король Дануб мудро отошел на задний план, позволив Элбрайну и Джилсепони вести войну с Марквортом.

— Король понимал, что эта война в первую очередь касается самой церкви и не несет прямой угрозы его светской власти. И решение его величества было совершенно правильным, — говорил Делман.

Мидалис кивал. Старший брат всегда был искусен в дипломатических маневрах. Еще в ранней юности они оба усвоили один из главных уроков властвования: никогда не ввязываться в войну, которая не затрагивает напрямую интересов государства.

— Такую же мудрость его величество проявил и после решающей битвы, — продолжал Делман.

Молодой монах поборол искушение сказать, что единственным исключением среди мудрых поступков короля было назначение герцога Каласа бароном Палмариса.

— Король уговаривал Джилсепони стать баронессой, — сказал Делман.

Принц и Лиам удивленно вскинули брови.

— Если бы вы знали эту женщину, то лучше бы поняли справедливость такого выбора, — подтвердил капитан Альюмет.

— В таком случае, я бы хотел познакомиться со столь замечательной женщиной, — искренне ответил принц.

— И вы не разочаровались бы, — к немалому удивлению собравшихся, произнес командор Прессо. — Если это та самая Джилл, с которой мы много лет назад вместе служили в Пирет Талме, она не обманет ваших ожиданий.

— Жаль, что ее не будет на Коллегии аббатов, — заметил настоятель Агронгерр.

— Ей наверняка будет направлено приглашение, — сказал Делман. — И Джилсепони непременно его отклонит. Она уехала в Тимберленд врачевать раны своего сердца. Весь мир только выиграет, если Джилсепони как можно скорее вернется к нам!

Это было сказано так искренне и бесхитростно, что все одобрительно закивали. Каждому из собравшихся, не исключая и командора Прессо, захотелось своими глазами взглянуть на живую легенду.

Встреча затянулась до самой ночи. Хозяева и гости непринужденно беседовали, рассказывая истории, связанные с недавней войной. Чтобы не нарушать очарование этой приятной и полезной встречи, настоятель Агронгерр даже не пошел на вечернюю молитву, позволив такое же отступление от правил Делману и Хейни.

Расходились уже за полночь. Всеми владело ощущение, что за эти несколько часов, проведенных вместе, они по-настоящему сдружились. Светским гостям предложили оставаться в монастыре столько, сколько они пожелают.

Поэтому брат Делман был немало удивлен, когда принц Мидалис задержал его в дверях кабинета настоятеля.

— Никак не пойму, зачем ты приплыл сюда так рано? — просил принц.

— Мы просто хотели заблаговременно вручить настоятелю Агронгерру приглашение на Коллегию аббатов и дать ему достаточно времени на необходимые приготовления, — ответил Делман.

— Это можно было сделать легче и проще, — заметил Мидалис.

Брат Делман пожал плечами. Он не знал, что отвечать, и не хотел продолжать подобный разговор в столь поздний час.

— А ты, я смотрю, — близкий и надежный друг нового настоятеля Сент-Прешес, — сказал принц.

— Имя этого человека Браумин Херд, — сообщил Делман. — Я прошел с ним через всю страну, скрываясь от Маркворта и направляясь к могиле Эвелина. Я был рядом с ним, когда произошло чудо на Аиде. Мы были вместе взяты в плен Марквортом и королевскими солдатами.

— И теперь, когда Маркворт мертв и разоблачен, твой друг Браумин Херд будет обладать сильным голосом на Коллегии аббатов?

Брат Делман лишь пожал плечами в ответ на этот странный вопрос.

— События разворачиваются в его пользу, — продолжал свои рассуждения принц. — Он сыграл значительную роль в падении Маркворта. Его взгляды и представления отличаются от прежних. Несомненно, к нему должны прислушаться на Коллегии аббатов.

— Если остальные настоятели и магистры проявят мудрость, они внимательно выслушают Браумина, — заявил брат Делман.

— А сам Браумин не намерен занять высший пост в церкви?

Вопрос немало ошеломил Делмана.

— Простите меня, мой принц, но мне не было поручено обсуждать такие вопросы.

— Да, конечно, — согласился Мидалис. — Ты говорил, что настоятель слишком молод, чтобы другие поддержали его кандидатуру. Насколько я знаю правила вашей церкви, это так.

— Вы достаточно осведомлены, — ответил Делман, которому становилось все более не по себе от самой темы этого разговора.

— Возможно, у настоятеля Браумина есть на примете подходящая кандидатура для высшего поста в церкви, — сказал принц Мидалис. — Думаю, он наравне с другими подыскивает человека, способного повести церковь в более приемлемом направлении.

— Такова его обязанность, мой принц, — ответил брат Делман. — Нынче эта обязанность лежит на каждом настоятеле и магистре.

На красивом лице молодого принца появилась сдержанная улыбка.

— А раз существует такая обязанность, то не для того ли настоятель Браумин рассылает по свету своих самых верных друзей, чтобы получше изучить возможных кандидатов? — спросил он.

— Вы вновь задаете мне вопрос, на который я не в состоянии ответить, — сказал Делман.

Впрочем, ответ был и так очевиден, и этот ответ явно пришелся принцу Мидалису по душе.

— Скажу тебе без всяких личностных пристрастий, — начал Мидалис. — Если ты вместе со своим другом-настоятелем действительно считаете настоятеля Агронгерра наиболее подходящим человеком для высшего поста в вашей церкви, я от всего сердца поддержу ваш выбор. Агронгерр — замечательный человек и большой дипломат. Как тонко он сумел рассеять все страхи и подозрения, когда мы заключали союз с альпинадорскими вождями, и какую щедрость и великодушие он проявил при этом! Поистине Агронгерр — Божий человек. Дорогой брат Делман, я никогда не считал себя особо религиозным, но когда я слушаю настоятеля Агронгерра, я знаю, что он излагает Божью волю. Он всегда высказывает истину, и она живет в его сердце.

— Смелые слова, — чуть слышно произнес брат Делман.

И действительно, эти слова граничили бы с ересью, если бы Мидалис говорил их ради собственной выгоды! Однако, видя глаза принца и воспринимая сказанное им с позиции церкви и государства, Делман понимал, что Мидалис говорит совершенно искренне.

— Если вы рассматриваете кандидатуру настоятеля Агронгерра, прошу тебя, присмотрись к нему как можно внимательнее, — продолжал принц Мидалис. — Уверен, чем ближе ты познакомишься с ним, тем тверже будет твое желание видеть этого человека вашим отцом-настоятелем. Я знаю это, брат Делман, ибо провел бок о бок с ним многие годы. Я не всегда соглашался с его позицией, но даже там, где наши мнения расходились, я знал: позиция Агронгерра логична, оправданна и основывается на самых возвышенных и благородных традициях вашей церкви.

— Я внимательно отнесусь к вашим словам, принц Мидалис, — ответил брат Делман.

— Значит, ты согласен, что приехал сюда не с одной только целью передать приглашение? — все с той же легкой улыбкой спросил принц.

Здесь и брат Делман не смог удержаться от улыбки.

— Простите меня, мой принц, но мне действительно не позволено обсуждать такие вопросы, — вновь сказал он.

Мидалис громко засмеялся и, похлопав Делмана по плечу, вышел из кабинета Агронгерра.

Делман вернулся в отведенную ему келью, но был настолько возбужден, что и думать не мог о сне. Он расхаживал взад-вперед, вновь и вновь обдумывая услышанное. Как мудро поступил настоятель Браумин, послав его сюда. Теперь церковь Абеля сможет избрать именно такого человека, который способен вывести ее из тьмы.

Спустя два дня настоятелю Агронгерру доложили, что в монастырь прибыл нежданный гость, ищущий встречи с ним и с принцем Мидалисом, который по-прежнему находился в Сент-Бельфуре. Настоятель поспешил на передний двор. По дороге он разыскал Хейни и Делмана и велел им идти вместе с ним, но в детали вдаваться не стал.

Как только они вышли во двор, обоим монахам стало понятно, отчего настоятель так возбужден. Перед ними стоял могучий Андаканавар, рост которого был никак не меньше семи футов.

— Приветствую тебя, друг Андаканавар, — произнес Агронгерр, стараясь отдышаться после быстрой ходьбы. — Надеюсь, ты принес нам добрые вести. Уверен, что брата Хейни ты помнишь. А теперь хочу познакомить тебя с братом…

— Холаном Делманом, — перебил его Андаканавар.

Настоятель и Хейни удивленно глядели на рейнджера и их собрата.

— Еще раз приветствую тебя, Андаканавар из Альпинадора, — произнес Делман, и Агронгерр почувствовал, что молодой брат волнуется.

— Похоже, оба мы проделали неблизкий путь, чтобы оказаться здесь, — усмехнулся рейнджер.

Настоятель ощутил, что и рейнджеру вежливые слова даются с некоторым трудом. Скорее всего, эти двое когда-то уже встречались, и тогда между ними что-то произошло.

И действительно, вначале Делман и Андаканавар встретились на духовном уровне. Это случилось во время поездки в Барбакан, в которой Делман принимал участие вместе с магистром Джоджонахом, братом Фрэнсисом и другими монахами из Санта-Мир-Абель. Их караван направлялся к горе Аида, чтобы разузнать об обстоятельствах гибели демона-дракона. Часть пути пролегала через Альпинадор, где монахам пришлось дать бой и уничтожить немалое количество гоблинов, поври и великанов, собравшихся напасть на одно из селений. Свидетелем этой битвы был и Андаканавар, который незаметно следовал за караваном. На всем пути монахи, применяя магию, постоянно выходили из своих тел и облетали местность на многие мили вокруг. Так брат Делман обнаружил присутствие «неизвестного альпинадорца», следившего за караваном. Магистр Джоджонах послал брата Браумина, чтобы тот с помощью камня души заставил незнакомца повернуть назад. Но так как Браумину это не удалось, ему велели совершить одержание, войти в тело альпинадорца и увести его прочь.

Однако воля Андаканавара оказалась намного сильнее, чем предполагали монахи. Рейнджер не поддался одержанию, а сам завладел телом брата Браумина, подошел к каравану и многое узнал о путешественниках.

Вскоре выяснилось, что Андаканавар ничем им не угрожает, и недоразумение между ним и Браумином было улажено. Удалось погасить настороженность и враждебность других монахов, видевших, как их собрат оказался жертвой одержания. Одержание всегда считалось в магии самоцветов недопустимым действом, насилием над духом. Те, кому приходилось вести сражения на духовном плане, никогда этого не забудут. Неудивительно, что в отношениях Андаканавара с монахами осталась некоторая напряженность.

— Я думал, ты вернулся в Альпинадор вместе с Брунхельдом, — сказал рейнджеру настоятель Агронгерр.

— Брунхельд тоже не пошел в Альпинадор, — ответил Андаканавар, медленно отводя взгляд от брата Делмана. — Дорога свободна. Ни о каких тварях не слыхать.

— Мы уже знаем об этом, — ответил Агронгерр. — Несколько дней назад вернулись братья, и от них мы узнали, что Альпинадор свободен от прихвостней демона-дракона.

— Нам нужно было как следует убедиться в этом, — сообщил Андаканавар. — К счастью, сейчас ничто не угрожает нашей родине. Но в ваших краях опять неспокойно, и это заставило нас повернуть на юг вскоре после того, как принц Мидалис со своими людьми двинулись в обратный путь.

Розовощекое лицо настоятеля Агронгерра помрачнело.

— Я узнал, что принц находится в монастыре, — продолжал рейнджер. — Проводите меня к нему, чтобы мне не пришлось рассказывать дважды.

Мидалиса разыскали на плоской крыше северо-западной башни, где он завтракал. Понятно, что там же находился и Лиам О’Блайт. Отношения Лиама и принца во многом были похожи на отношения между настоятелем Агронгерром и братом Хейни. Лиам и монах происходили из крестьян и только благодаря своему усердию и сметливости сумели занять важное, хотя внешне не столь заметное положение. Оба они были надежным щитом для тех, кому служили, их верными друзьями. Лиам и Хейни первыми узнавали о том, что намеревались сделать Мидалис и Агронгерр. И принц, и настоятель делали серьезную ставку на своих подопечных. Хейни считался вероятным преемником Агронгерра на посту настоятеля Сент-Бельфура. Лиам, получивший титул герцога, со временем мог сделаться правителем герцогства Вангардского.

Мидалис не меньше, чем Агронгерр, удивился появлению Андаканавара. Он быстро вытер рот и поднялся, чтобы приветствовать рейнджера. Попутно принц незаметно кивнул Лиаму, прося его убрать со стола.

— Андаканавар прибыл с известием об угрозе новой войны, — немедленно сообщил Агронгерр. — Брунхельд и часть его воинов тоже вернулись.

— Что случилось? — спросил у рейнджера Мидалис.

— К востоку отсюда есть неприметная бухточка. Там обнаружен корабль с поври. Наш разведчик узнал об этом и успел сообщить вашим.

— Как выглядит корабль? «Бочонок», на которых они обычно плавают? — снова спросил принц.

— Нет, — ответил Андаканавар. — Парусник с мачтой. Эти твари зашли в бухту, но, похоже, забыли про отлив. Когда он начался, их судно село на камни и застряло в толще ила. Итак, друг мой, к вам снова пожаловали поври. Мы решили вместе с вами поразвлечься и отправить «кровавых беретов» туда, где им место.

Выступили без промедления. Настоятель Агронгерр ехал в карете во главе отряда из тех двадцати монахов, что побывали в Альпинадоре. К ним теперь присоединились Хейни и Делман. За братьями двигались Мидалис, Лиам и Андаканавар. Когда проехали Пирет Вангард, число воинов возросло впятеро. Надо ли говорить, что к ним присоединились командор Прессо, капитан Альюмет и солдаты крепостного гарнизона? После недолгого совещания, на котором попытались выяснить точное местонахождение бухты, Альюмет направился на борт «Сауди Хасинты», взяв с собой дополнительное число лучников командора Прессо. Снявшись с якоря, корабль поплыл на восток, чтобы прикрыть наступление с моря.

Брунхельд со своими воинами уже находился вблизи злополучной бухты. На пути к армии Мидалиса примкнули добровольцы из двух близлежащих селений. Все указывало на то, что в предстоящем сражении преимущество окажется на стороне людей.

— Взяли! Тяни! Крепи! — орал на соплеменников Даламп Кидамп.

Поври именно этим и занимались. Они тянули тяжелые веревки, чтобы хотя бы на дюйм приподнять судно, а потом закрепляли натяжение, чтобы удержать одномачтовик в новом положении. Надо же такому случиться! Только они решили заняться починкой, раздобыть припасов и немного поразвлечься — как на тебе! Вода ушла из-под их тяжелой посудины, и та села прямо на камни, повредив корпус.

— Взяли! Тяни! Крепи! — с воодушевлением кричал главарь поври.

Еще немного — и они починят утлое суденышко и поплывут домой. Даламп совершил набег на ближайшую деревушку, состоявшую всего из нескольких домов. К неудовольствию кровожадных поври, им никого не удалось убить. Деревня была пуста. Зато они разворотили стены домов и обнаружили в достаточном количестве веревки и еще много всего, что поможет им закончить починку. Теперь, когда корабль наполовину выволокли из мелководья, стала видна пробоина в корпусе. Повреждение не было особо серьезным. Даламп рассчитывал, что со следующим приливом они вновь выйдут в море.

— Взяли! Тяни! Крепи! — без конца орал Даламп Ки-дамп.

Он видел, как их суденышко постепенно приподнимается из воды.

— Эй, потерпите еще немного, ребята! Скоро мы вернемся домой, соберем новую армию и отплатим этому псу Каласу!

Работа продолжалась. Неутомимые поври, согнув спины, изо всех сил тянули веревки.

Встреча с беженцами не удивила Мидалиса; разведчики сообщили ему о трех семьях, встреченных ими на дороге. И все же вид людей, вынужденных бросить дома и бежать, спасаясь от вражеских тварей, привел принца в ярость. Он вернет этих несчастных назад и подарит им несколько отрубленных голов поври. Пусть насадят на шесты и выставят как трофеи.

— Мой принц! — крикнул ему коренастый крестьянин зим около сорока.

Человек подбежал к повозке и упал перед Мидалисом на одно колено.

— Поври выгнали тебя и других из ваших домов? — спросил Мидалис.

— Они бы сожгли нас прямо в домах, если бы люди его племени не пришли на выручку, — ответил крестьянин, указывая на Андаканавара.

Мидалис сокрушенно усмехнулся.

— Кажется, и я, и вангардцы снова в долгу перед Брунхельдом и его воинами, — пожаловался он Андаканавару.

— Кровное братание аннулирует все долги, — подмигнув, ответил рейнджер.

— Пошевеливайтесь, — прикрикнул Мидалис на солдат, — иначе все развлечение достанется Брунхельду и его людям.

Он вновь повернулся к крестьянину.

— Оставайтесь здесь. Я выделю солдат и монахов для вашей охраны. Располагайтесь и ждите. Думаю, слишком долго вам ждать не придется. Как только получите сигнал — можете возвращаться по домам.

— Если от них что-нибудь осталось, — покачал головой крестьянин.

— А если не осталось, мы поможем вам построить новые дома! — с жаром пообещал принц Мидалис.

После этого объединенное войско быстрым маршем двинулось к бухте. Принц, хорошо знавший здешние места, решил отклониться к северу, рассчитывая выйти к поросшему лесом высокому утесу. Оттуда вся злополучная бухта открывалась как на ладони.

— Там мы с тобой и встретимся, — пообещал ему Андаканавар.

С этими словами рейнджер исчез в лесу, торопясь к Брунхельду, чтобы успеть согласовать нанесение удара.

— Можешь полюбоваться, что это отродье сделало с досками и бревнами от крестьянских домов, — сказал Лиам О’Блайт, когда они с Мидалисом поднялись на вершину утеса.

Внизу громоздился сухой док, мастерски сработанный из разломанных жилищ. Вокруг него усердно копошились поври.

— Сообразительные твари, — ответил принц.

Оглянувшись назад, он заметил, что брат Делман как-то странно смотрит на поври.

— Никак ты их знаешь? — спросил у него Мидалис.

— Возможно, именно этот парусник все время стремился уйти от нас, когда мы плыли сюда, — объяснил монах.

— Из кожи лезут, чтобы вернуться домой, — сказал настоятель Агронгерр.

— Будет им сейчас возвращение, — угрюмо произнес Мидалис.

И солдаты, и монахи, и простые вангардцы немало натерпелись от «кровавых беретов», поэтому никаких тактических споров между ними не возникало.

— Разместишь своих лучников по утесу, — приказал Мидалис командору Прессо. — Пусть каждый выберет себе цель и все ждут сигнала.

Затем принц обратился к настоятелю Агронгерру.

— А вас я прошу разместить на утесе ваших арбалетчиков и расставить братьев, которые будут наносить магические удары. Вряд ли после окончания битвы нам особо понадобится энергия камней души.

Настоятель Агронгерр кивнул, соглашаясь с избранной тактикой. Поври было не более двух десятков, и настоятель сомневался, что после первого удара кто-то из них останется в живых.

Через несколько минут появился Андаканавар и сообщил, что Брунхельд со своими воинами расположился к юго-западу от сухого дока, замаскировавшись среди деревьев, растущих на берегу, у самого входа в бухту. Альпинадорцы полностью подготовились к удару.

Мидалис посмотрел на Лиама, который тут же бросился собирать силы вангардцев, чтобы выступить вместе с северянами.

— У Брунхельда людей более чем достаточно, — заверил Мидалиса Андаканавар. — Как только они набросятся на поври, ваши лучники тоже вступят в бой, и дело будет кончено.

— Здесь Вангард, — ответил принц, — и мои люди тоже должны быть в рядах нападающих.

— У нас нет времени, — объяснил рейнджер, махнув рукой в сторону сухого дока. — Похоже, мы настигли врагов в последнюю минуту. Они готовятся убраться отсюда, но Брунхельд их не выпустит!

— И капитан Альюмет тоже, — добавил брат Делман.

Все обернулись к нему. Монах широко улыбался, глядя поверх бухты в открытое море. Там виднелись паруса «Сауди Хасинты». Корабль качался на волнах, готовый перехватить суденышко поври.

Альпинадорцы тоже наверняка заметили паруса, но не знали, чей это корабль, и решили не медля уничтожить высадившихся поври, чтобы не дать им соединиться с возможным подкреплением. А может, рассуждал Мидалис, Брунхельд и его соплеменники действительно вознамерились стяжать себе всю славу этого боя?

И тут альпинадорцы выскочили из засады и с диким завыванием устремились на поври. Над головами засвистели цепи метательных молотов.

Принц Мидалис вскочил на ноги и подал сигнал. И сейчас же вниз полетел град стрел, пущенных из луков и арбалетов, а вместе с ними по врагам ударили рукотворные молнии монахов.

Когда из леса с воем и криками выскочило не менее сотни рослых альпинадорцев, Даламп Кидамп сразу понял: это конец. Страх совсем захлестнул поври, когда с вершины утеса на них полетели смертоносные стрелы.

К счастью для главаря и двух его ближайших помощников, в момент нападения они находились у самой стенки корабля, и тот загородил их от стрел.

Даламп приказал принять бой. Сам он с одним из своих помощников забрался на судно, а другому велел пробраться вперед и обрезать веревку.

Главарю оставалось рассчитывать лишь на то, что, пока его солдаты сдерживают нападение альпинадорцев, он сумеет отплыть от берега.

— Они уходят! — закричал Мидалис, видя, как суденышко поври, поднимая брызги, скользнуло в воду.

Поври, обрезавший веревку, теперь со всех ног бежал, пытаясь догнать корабль, но было поздно. По песку еще змеился обрубок веревки. Поври упал, ухватился за веревку, и судно потащило его к воде. Стрелки Мидалиса обрушили на эту живую, извивающуюся мишень град стрел. Тело поври наконец оказалось в воде, в которой тут же расплылось ярко-красное пятно.

Брунхельд тоже заметил отплывающий корабль. Предводитель альпинадорцев что-то прокричал, а затем, предоставив соплеменникам расправляться с оставшимися поври, стремглав бросился к воде. Ветер уже надувал квадратный парус на единственной мачте, однако Брунхельд, бросившись в воду, успел схватиться за веревку.

Стрелы и магические удары были готовы обрушиться на палубу уходящего корабля, но поври попрятались. Их суденышко, поскрипывая, начало разворачиваться к выходу из бухты.

— Альюмет не даст им уйти, — заметил Мидалис. — Продолжайте обстреливать палубу, — велел он Лиаму.

— Подождите! Туда нельзя стрелять! — закричал Агронгерр, указывая на Брунхельда, подбиравшегося к вражескому судну.

— Тогда стрелять только по парусу! — приказал Мидалис. — И целить как можно выше!

Назад: ГЛАВА 13 ВОЙНА ТОЧЕК ЗРЕНИЯ

Дальше: ГЛАВА 19 РАВНОДУШИЕ К ЧУЖИМ И СВОИМ

* * *

* * *

ГЛАВА 17 КРАЖА У СТАРОГО ДРУГА

ГЛАВА 18 ДРУЖБА С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА

ГЛАВА 16
СЛИШКОМ МНОГО ОБЩЕГО

ГЛАВА 17
КРАЖА У СТАРОГО ДРУГА

ГЛАВА 18
ДРУЖБА С ПЕРВОГО ВЗГЛЯДА